Объяснение

 Ответ отца заставил мальчика вздрогнуть. Но он все равно не мог в это поверить и полностью понять.
 - Ты? То есть, это ты... Сделал с ней такое? - Николас глядел в глаза отцу, чувствуя страх и растерянность.
 - Нет, конечно, не своими руками. Но то, что произошло, случилось по моей вине. Я не хотел тебе об этом сперва говорить, потому что боялся, что ты... Что ты после этого меня возненавидишь. Ведь я знаю, как ты любишь маму, она тебе гораздо ближе, чем я.
 - Но что же тогда случилось с мамой? Неужели на нее напали, а ты не смог ее защитить и сбежал? Или произошел несчастный случай, когда ты сам не пострадал, а она...
 Лайелл с грустью посмотрел на сына и улыбнулся.
 - Ты действительно еще не понимаешь. Впрочем, ты с рождения знал только любовь и радость, поэтому тебе не приходит в голову, как все произошло на самом деле. Тебе проще поверить в то, что на Флоренс напали, а я струсил, чем в то, что она... Она это сделала с собой сама.
 Глаза Николаса расширились, и в них заблестели слезы.
 - Сама? Мама? Но как... Почему?
 - Да, она это сделала сама с помощью отцовской бритвы. Знаешь, есть такие острые, что об них очень легко даже случайно пораниться, а уж если режешь себя намеренно, то крови будет очень много. И шрамы потом останутся на всю жизнь, если, конечно, повезет, и не умрешь...
 Лайелл прервался, сделав вид, что кашляет. Ники не сводил с отца глаз.
 - Я знаю, ты не можешь пока осознать это, не можешь поверить... Но это действительно было, и именно из-за меня, из-за моего тогдашнего поведения. Поверь, Николас, я столько раз мечтал повернуть время вспять и не сказать ей тех ужасных вещей, но тогда я был глупцом, который не думал, что мой резкий ответ приведет к такому.
 - А что ты ей сказал?
 - Много чего. И мечтал потом онеметь, осознав всю мерзость тех слов. Видишь ли, я... Я в школьные годы был наглым, заносчивым и высокомерным позером, относившимся ко всем и вся с презрением и безразличием. Да, это была моя защитная маска, за которую я прятал свои страхи и комплексы по поводу внешности и неуклюжести. Я включил в себе такого подлого и бездушного циника, чтобы никто никогда не увидел мое истинное лицо. А она... Флоренс... Мы учились в параллельных классах и порой встречались в коридорах, школьной столовой и прочих местах скопления учащихся. Не знаю уж, чем такой как я ей приглянулся, но я быстро понял, что нравлюсь ей, вернее, мне друзья даже об этом рассказали. Но конечно я, как лидер их компании, не мог допустить, чтобы меня видели раскисшим от чувств слюнтяем: я им открыто заявил, что Флоренс, как и любая другая девушка мне безразлична. А она была настойчива: искала со мной встреч, звонила, писала, иногда помогала с домашними заданиями. И я подыграл: сделал вид, что действительно ей интересуюсь. Так, недели на две. От скуки и просто ради интереса. Ведь до нее ни одна девушка не проявляла ко мне столько внимания. А потом вновь сделался холодным и отстраненным и сказал ей, что все кончено. Флоренс не верила, она искала объяснений, вновь продолжила свои звонки и смс-сообщения, в слезах говорила мне что любит и умрет в случае, если я ее брошу. Но я не воспринимал ее слова всерьез. Я был уверен, что она так же забудет меня через пару месяцев, и все уйдет в прошлое. Но Боже, как я же ошибался, как же был слеп...
 Лайелл опустил взгляд, буравя им скамью.
 - Это был самый страшный день в моей жизни. Тогда с утра, незадолго уже до выпускного, я прогуливал школу и бесцельно слонялся по городу. Внезапно мне снова начала звонить Флоренс. Я не брал трубку, не обращая на звонки никакого внимания, а вскоре им на смену пришло сообщение с одним словом: "Прощай". Я лишь язвительно усмехнулся и вновь ничего не ответил. Прошло около часа, и телефон зазвонил снова. Я, уже злясь, все же ответил: "Я что, неясно сказал, хватит мне звонить!", но услышал совсем не ее голос. Это был доктор. Я не помню точно, что он сказал, мои уши словно заложило в тот момент, разобрал лишь слова про больницу и адрес. А затем связь оборвалась, но я еще продолжал неподвижно стоять с телефоном в руке. Чуть позже она стала слабеть, опускаться, но пальцы разжались, и мобильный выпал на асфальт. Как во сне я поднял его, но, даже не проверив, работает ли он теперь, бросился к автобусной остановке. По дороге в больницу я был в полном оцепенении, ничего не видя и не слыша, кроме названия нужной остановки. Позже выяснилось, что я оставил в автобусе рюкзак, но тогда мне это было абсолютно безразлично. В больнице я узнал у регистраторши номер палаты и поспешил туда. Но в коридоре меня остановили врачи, сказав, что туда пока нельзя. Я спросил не своим голосом "Как она?" и получил в ответ, что из-за большой кровопотери могло случиться худшее. Наверное, я в тот момент сам выглядел как мертвец и был близок к обмороку, потому что меня тут же, поддерживая усадили на стул и принесли воды. Я выпил ее с большим трудом, но получив ответ, что сейчас опасности уже нет, нужно только подождать около часа, почувствовал себя немного лучше. Потом все ушли, оставив меня одного. Реальность по-прежнему оставалась для меня зыбкой, в висках стучала одна и та же мысль: Флоренс могла умереть. И если бы это случилось, виноват был бы я. На моих руках ее кровь. Я обхватил себя за голову, запустив пальцы в волосы. "Что же я наделал, Господи? А вдруг ей все-таки станет хуже, и она умрет? Разве после этого я буду иметь право жить дальше?" Эти мысли не покидали меня, чтобы их хоть немного отогнать, я начал изучать узор плиток пола, но заметил, что в глазах все начинает расплываться. Решив, что это из-за пыли на очках, я их снял и попытался протереть, но мои руки затряслись, и те упали на пол. Видеть я стал еще хуже, потому что на мои глаза навернулись слезы. В тот момент я отдал бы что угодно, чтобы все вернуть, даже готов был сам истечь кровью, лишь бы Флоренс была здорова. Эта пытка длилась еще довольно долго. Наконец мне разрешили войти. На ватных ногах, чуть ли не пошатываясь, я переступил порог палаты. И увидел ее, лежащей на кровати. Руки Флоренс были в бинтах до самых локтей и лежали поверх одеяла. Лицо оставалось очень бледным, но было заметно, что она жива и просто спит, что неудивительно после стольких обезболивающих. И вновь вернувшаяся мысль о том, что я по собственной глупости мог ее потерять, буквально прорезала мне мозг. Я стоял возле кровати как памятник, не зная, что делать дальше. Не знаю, сколько тогда прошло времени - пять минут или пятьдесят. Но внезапно Флоренс пошевелилась и медленно открыла глаза.
 Увидев меня, она удивилась и тихо произнесла:
"Ты здесь... ты пришел... Значит, тебе еще не все равно..."
 Я по-прежнему молчал, но чувствовал, что еще минута - и я упаду к ее ногам. Тем не менее я пока что держался и смог проговорить: "Да, пришел... потому что я... Прости меня!"
 Далее стоять я уже не мог. Не сдерживая слез я опустился на корточки и закрыл лицо руками. Я не плакал так уже очень давно - буквально навзрыд. И, несмотря на то, что Флоренс была еще очень слаба, она смогла приподнять руку и коснуться моих волос.
 "Тш-ш, не надо, не плачь, успокойся..." - шептала она, когда я, чувствуя свою вину, опускал голову все ниже.
 "Я простила тебя, Лайелл, я давно простила. Просто без тебя мой мир перестал существовать".
 Я знал эту строчку из старой песни, которая хранилась на пластинке у ее родителей. Позже я выяснил, что когда те нашли дочь, истекающую кровью в своей комнате, там играла именно она, поставленная на повтор. Это было аналогом прощальной записки. Флоренс спасло лишь то, что она перерезала себе вены не совсем правильно и лишь на время опустила руки в тазик с водой, чтобы кровь не сворачивалась - а потом упала на пол, и вода разлилась. Конечно, ее родители сразу поняли, в чем дело, и так и не смогли меня полностью простить. Но тогда, в больнице, получив прощение самой Флоренс я дал себе слово больше никогда не оставлять ее. Даже первую ночь я провел с ней в палате, прячась от дежурных под кроватью. Хотя, признаюсь, под утро все-таки не выдержал и лег с ней. Флоренс говорила, что позже нас все-таки увидела старенькая медсестра, когда я еще спал, но она убедила старушку не говорить об этом врачам. Постепенно твоей маме становилось лучше, и, хотя она не смогла присутствовать на выпускном, экзамены сдала, и уже через год после этого мы поженились. Мы договорились между собой никогда не вспоминать о той неприятной истории, но следы ее остались - в виде шрамов на ее запястьях. Как напоминание о моем отвратительном поступке и поведении, которое могло повлечь за собой трагедию.