Церковный цензор

После долгих сомнений, безденежья и прочих причин я, наконец-то, решилась издать свою первую книжечку «Михайлов день». Приезжаю в издательство при братстве св. блгв. князя Александра Невского, а там мне говорят:
- Идите-ка Вы… к цензору. У нас неделю назад новый порядок ввели. Много вас тут развелось, «поэтов». Теперь будут фильтровать.

А цензор – церковный казначей Алексей Николаевич Сахаров! Когда-то он был художником, входил в общество «Черный пруд», но впоследствии «завязал» со своим художественным прошлым и теперь с иронией относился к любому творческому человеку. Да дело тут не только в нем. Похоже, цензура была неотъемлемой частью политики братства. Нашему настоятелю и одновременно куратору православной газеты, просматривавшему очередной номер перед отправкой в печать, не понравилась строчка поэта-классика: «В храм народ толпой валит». И он собственноручно решил заменить слово «валит» на более благозвучное! Ну и что, что это признанный классик?

Вот и Алексей Николаевич из тех людей, которые доверяют только себе. Мы время от времени сталкивались с ним в тускло освещенных коридорах дома причта. Всегда подтянутый, энергичный, с черной бородой и цепкими карими глазами. Воспоминания об этих мимолетных встречах не внушали мне сейчас оптимизма. Казначей ежедневно обходил свои владения, выискивая нарушения в работе, ошибки и промахи. Издательство, редакция газеты и, возможно, другие подразделения братства трепетали, слыша его шаги по коридору. Это почти всегда означало, что сейчас откроется дверь редакции, на пороге появится всем знакомая фигура с развернутой газетой в руке, «на взводе», и все услышат до боли знакомую фразу:
- Опять ошибки в газете! Не умеете работать, не хотите! Сколько можно тыкать вас носом!

Он умудрялся, пользуясь случаем, выстраивать в линейку и отчитывать даже тех людей, которые не были у него в подчинении. Душа Алексей Николаевича болезненно откликалась на любой недочет в работе, на любую халатность или нарушение дисциплины. И этот человек будет моим цензором?! «О!!!» - впору было схватиться за голову в порыве отчаяния. Но даже это меня не остановило. Насколько долго я не решалась идти в издательство, настолько теперь торопилась с изданием книжечки, ведь главный герой всех моих стихов предложил отметить ее выход у него на новоселье и уже назвал конкретную дату! Да меня теперь даже десять церковных цензоров не остановят! И у меня есть мощная поддержка в лице Татьяны, библиотекаря прихода, с которой мы познакомились совсем недавно и уже успели подружиться.

Мы с Татьяной перехватили Алексея Николаевича в церковной лавке. Я сунула ему в руки свою заветную толстую тетрадь со стихами, предупредив, что я с этой тетрадью никогда не расставалась и ему ее ни за что не доверю. Буду стоять здесь и ждать, пока он не прочитает. И Татьяна заверила, что будет стоять и ждать вместе со мной!

- А стихи вообще никому не нужны, - успокоил меня цензор. – И нечего их писать.
Вот так, все просто и ясно.

Алексей Николаевич читает мои стихи, стоя посреди церковной лавки, на том самом месте, где мы его застали. Я не отхожу от него ни на шаг и читаю шепотом, едва заметно шевеля губами, молитву «Да воскреснет Бог!» А Татьяна стоит рядом и переживает за меня.

Мысленно я уже простилась с двумя-тремя стихами, которые, как мне казалось, не переживут цензуру. Но все пошло совсем не так, как я ожидала. Цензор придирался к совершенно безобидным, на мой взгляд, словам и строчкам, а я была совершенно к этому не готова. А вот стих «Я буду ангелом твоим», который я собиралась отстаивать до последнего, он даже не заметил.

Как ни хмурил брови казначей, было видно, что стихи ему все-таки нравятся. Он читал даже те, которые не были помечены для книги.
- В светском издательстве у вас все охотно напечатают, - поддержал он меня.
Запретил Алексей Николаевич только одно стихотворение, да и то более из принципа.
- Должен же я как-то оправдать звание цензора! – словно оправдывался он. И тихо, с недоумением, взглянул на Татьяну: - Надо же, все это время стояла, ждала…

Какая же, оказывается, силища этот сплав молитвы, дружбы и, конечно же, поэзии! Примерно через час я победоносно возвращалась в издательство, чтобы отдать рукопись в набор. А через две недели, в четверг Светлой седмицы, уже держала в руках первые 10 экземпляров моей первой книжечки «Михайлов день».


Прошел год. Под бдительным присмотром все того же цензора у меня вышла в издательстве вторая книжка «Русское измерение». Алексей Николаевич, конечно же, снова оправдал звание цензора – «зарубил» еще один стих. Поскольку он принимал активное участие в выходе уже второй моей книги, то я должна была отблагодарить его – подписать экземпляр на память. Прошу помощи у сотрудников редакции: как подписать книгу человеку, который не любит нашу редакцию, особенно поэтов, преследует, высмеивает, жалуется настоятелю?

- А ты подпиши «с любовью», - улыбается Борис Селезнев, редактор нашей многострадальной газеты.
- Вот еще! – возмутилась я. – После всего того, что я натерпелась?

А я была уверена, что натерпелась от цензора, как когда-то Пушкин. И это меня возвышало над всем и всеми. Но идея мне все-таки понравилась, и рука сама вывела: «Моему дорогому цензору Алексею Николаевичу Сахарову с христианской любовью!»

Волнуясь, захожу в его кабинет. Алексей Николаевич восседает на своем рабочем месте, все такой же «колючий» и иронично настроенный к любому сотруднику редакции, как к враждебному элементу. Он еще не подозревает, какую «бомбу» я положила ему на стол. А я стою и жду, когда же он откроет книжку и прочитает самые главные слова, которые я написала ему, можно сказать, от всей нашей редакции. Суровый цензор открыл книжку машинально, как открывал газету с целью найти ошибки, и… усталое лицо просветлело, отрешенный взгляд оживился, словно от прикосновения волшебной палочки. Он, непроизвольно дрогнув ресницами, осторожно поднял на меня глаза, полные удивления: как же так, за что, мне ли это, не ошибка ли это??? В этот момент я поняла, какой невероятной силой обладают заповеди Христа о любви ко всем без исключения.


Прошло еще несколько долгих лет. Многое с тех пор изменилось. Мы снова встретились все той же компанией – я, Татьяна и Алексей Николаевич – за чашкой чая в маленькой комнатушке при церковной лавке. Нам всем было что вспомнить! Казначей, когда-то серьезный и неприступный, гостеприимно разливал чай и не скрывал радости. Какой же он, оказывается, милейший, добрейший человек и интересный собеседник! Высокая должность и финансовая ответственность много лет заслоняли от меня эти его лучшие качества.

- Алексей Николаевич, мне так не хватало Ваших ценных советов, когда издавала свои следующие книжки, - пожаловалась я, украдкой подмигнув Татьяне.
- Так ты обращайся ко мне в любое время. Я всегда с радостью помогу!

Плечи его распрямились, лицо торжественно просветлело. На какое-то мгновение я увидела прежнего могущественного казначея. А впрочем, у меня действительно ностальгия по старым добрым временам. И я совсем не прочь просто так поделиться стихами с бывшим цензором и настоящим человеком.