Троица. мужские-женские истории

Девичья фигурка у поклонного креста Ново-Троицкого тракта была почти незаметна. Осенние краски ландшафта «съедали» детали одежды, укрывая нюансы, и неплохо вписывали одинокого человечка в красно-желтую обочину.
Многое ли можно рассмотреть, когда едешь совсем в другую сторону, а дождь размазывает тонкие узоры на лобовом стекле? Неподвижность? Странную обреченность? Пожалуй, всё.
Встречка, несущаяся под сотку, на миг закрывает последний ракурс. Струйки на стекле перекашивает встречный поток воздуха.
Хлопок – не хлопок.
– Шшуххх, – рвется воздух слева. И картинка остается лишь в зеркале заднего вида, а там и Поклонного креста не рассмотреть…

+++

На самом деле места, где пересекается множество дорог, есть везде. Может, именно поэтому в 90-х на подъеме Православной волны и был установлен тот крест на самой верхотуре первого километра старого арестантского тракта.
Здесь все, как в жизни, – бок о бок: и дачные поселки, и фермерские поля с капустой и Троицкое кладбище с его неспешностью… Весна-осень или зима-лето, а предметы-ланлшафты неизменно переживают людей, как бы те не считали себя накоротке с Вечностью…

Ты спешишь. Одинокая фигурка на трассе еще стоит перед глазами, а ты всегда был охоч до приключений. Правда, никак не можешь угадать, что в тех порывах первично – желание помочь-подвезти или все-таки мужской-охотничий поиск? Хотя и здесь (если рассудить) ответ прост: приключения с первых минут начинаются лишь в Новогоднюю ночь или вечером 7-8 марта, когда женщины дают-таки слабину своему глубоко запрятанному «мне иногда можно» …
За десять минут сбросил матери вещи-продукты и сразу обратно – дача за пару сотен метров от своротки, и даже отсюда виден крест. Чай не пьём: «Бегу-бегу-бегу» … А дождь наконец-то поддал в полную силу, и дворники на максимальной скорости еле гребут потоки на лобовом стекле…
А фигурка там же… Даже меньше росточком стала, словно водой приплюснуло…
– В город? – кричишь ты, опуская дверное стекло и пробиваясь сквозь шторм, сдобренный порывами…
Она не шевелится, а лишь затравленно смотрит большими карими, обреченно принимая стихию.
– Садись! – чувствуешь ты её ступор и, распахивая двери, запускаешь внутрь ветер с дождём…
Движения скованны, наверняка, замерзла.
Добавляешь печку, и добрую половину лобового стекла разом покрывает испарина.
– Почему не голосовала?
В темных азиатских глазах боль и полное нежелание говорить. Ты добавляешь громкости. В салоне любимый «Энималс» «Флойдов» – и нота самая та: безысходность и стон…
На посту гаишники дербанят лесовозников – дождь не дождь, а семьи кормить надо. Ты им неинтересен, и, похоже, ненужных разговоров не предвидится…
Город.
Погода сбавляет обороты, и мир начинает светлеть. Дворники гребут по стеклу уже неспешно, а с размеренностью хорошей «олимпийской» лодки.
– Я Михаил… Куда едем?
– Центр, – наконец заговаривает она, не отрывая взгляда от какой-то единой точки за лобовым стеклом. – На рынок…
А голос тот самый, что волнует всегда, – с легким надломом-хрипотцой. Ты знаешь стоны и жаркий шепот обладательниц такого тембра. Они всегда делают это лишь для тебя, и ты в это веришь – нет смысла путаться в сомнениях, балансируя на краю Вечности…
Чувствуешь, уже попал, и соображаешь за какую-то минутку до центра – что же все-таки сделать, чтоб не упустить…
– Звони, – тянешь ты белый квадратик визитки. – Я в той стороне частенько – привезу-увезу… А на визитке в самом углу – шутка. Простые цифры 911.
Придумал давно, как понял свою способность оказываться там-сям в неподходящее время… Хотя неподходящее оно лишь для тебя, а кому помогал – в самый раз…
А в темных глазах искра, и они уже не азиатские, как вначале. Скорее, наследие каких-то восточных предков. Искра-улыбка. А взгляд на тот самый угол визитки с 911.
– Спасибо, – и омут голоса обволакивает тебя еще раз не хуже выдоха страстного поцелуя.
Дверь хлопает, отсекая чувства, а ты пытаешься понять судьбу визитки, рассматривая исчезающий в сутолоке городского рынка силуэт…

+++

А звонок, вот он…
Ты уже знал, кто звонит, когда тянул телефон из кармана. Да-да, та самая неуловимая подсказка, которой в иные минуты подвержен любой человек.
Телефон цепляется за карман джинсов – ведь ты, как всегда, в машине. Изгибаешься сейчас червяком на сиденье, пытаясь не упустить нечаянную удачу…
Долбаная привычка – телефон в кармане штанов!
– Заберешь с Поклонного?
«Она!»
– Подъедешь минут через двадцать?
А голос уносит… Какой-то пары фраз тебе хватает, чтоб рвануть из города, бросив всё.
«Двадцать минут…», – пытаешься ты обогнать время. Однако скоростью двадцать минут не сократишь, но кто «живёт» внутри тебя, видимо, считает иначе.
Двадцать минут – и вот он, Поклонный и Православный.
Сегодня всё по-другому – сегодня Солнце и Ветер.
Ты успел чуть раньше и рассматриваешь сейчас тоненькую фигурку, что движется на тропинке мимо капустного поля, – красное платье и белая куртка ветровка.
А в той стороне поселок-садоводство и Троицкое кладбище на косогоре…
Ты понимаешь теперь, почему спешил – это был шанс засечь её направление… Хотя что это даёт?
– Привет! – она сама открывает дверцу.
 Всё правильно, и женщина властвует, даже когда её нет…
Ты заговариваешь. Однако точка где-то за лобовым стеклом не исчезла, и карий взгляд по-прежнему направлен туда. А если глядит на тебя, то будто насквозь и куда-то за спину…
– Я б назвал тебя по имени, если бы знал…
– Даша… – рвёт пространство на куски чудный надтреснутый тембр. – Даша, ну или Диля… Так дедушка звал…
Дедушка у Дили оказался афганцем… Была в этом загадка – афганец, родом из Таджикистана… Диля…
А голос манил… Когда приехали в центр, Диля-Даша уже улыбалась шуткам, что в её грустно-молчаливом образе было сродни откровенному смеху…

+++

Теперь ты знал – она позвонит ещё, и не ошибся. Две поездки с Поклонного Креста дарены случаем. Вы оживленно болтаете, и она, желая что-то сказать, останавливает тебя легкими прикосновениями.
Её рука, скорее, прохладна, однако любое касание высекает искру…
А вчера она тебе снилась, и никак не получалось её догнать… Капустное поле, роща и кладбище вдалеке… Белая ветровка на красном платье мелькает меж деревьев и в конце концов теряется из виду…
«Не догнать, – просыпаешься ты, – не догнать…»
А сегодня вторник, а на вторник сны вторятся – так говорила бабушка…
Ты ждешь звонка и даже знаешь, что будет всё наоборот, – сегодня ты повезешь её в обратную сторону – на Поклонный…
«Скорее, – рассматриваешь ты упрямо молчащий сотовый. – Скорей звони!»
Её голос уже с тобой, её руки навевают прохладу в твой сегодняшний «жар» бабьего лета. А время уже переползает на вторую половину дня…
«Позвони! – просишь ты пустоту. – Позвони сейчас, Диля».
Однако она не слышит, а если и слышит, то не звонит…
SMS…
«Отвезешь на Поклонный?»  – и время останавливается.

+++

Забирал там, где и высаживал, – на рынке.
Ветровка на красном платье… Почему-то именно сегодня задумался о неизменности наряда, однако понятие «неудобный вопрос» ты не сбрасывал со счетов никогда… Тебя все устраивает и даже более, а сон вторится уже в деталях…
А Диля сегодня оживлена, но нет возможности понять, что происходит с этой девчонкой… Иначе не назвать, ведь ты на пару десятков старше…
Она с тобою на «ты» – хороший знак. Вечная тема отношений – без стеснений… Ей даже интересна твоя точка зрения на семью-старость или совместную жизнь…
Измены – тема особая. Ты в ней дока, и соображения могут быть её интересны, однако время как всегда безжалостно, и вы уже на Поклонном…
Начало второго километра кандального Ново-Троицкого тракта… Диля сегодня в интересном настроении и, придержав тебя за руки, чмокает в щеку с каким-то особым смыслом. Это не простая данность – вежливость классному парню… В самый невинный поцелуй можно заложить очень многое, и она постаралась.
– Порх, – вылетела из машины алая «бабочка» в белых крыльях ветровки, а тебе остаётся её поцелуй и прохлада нежных прикосновений.
Ты держишься за щеку, стараясь не упустить то зовущее чувство, и чуть не забываешь, что хотел проследить, куда она так спешит…
А «бабочка» уже порхает меж соснами.
Белая окраска – в помощь, и ты, чуть отогнав машину в сторонку, выбираешься следом.
Красное с белым уже среди последних деревьев и на развилке – налево кладбище, а вправо посёлок…
Ты бежишь следом и с удивлением видишь, как «бабочка» поворачивает в сторону кладбища... Есть надежда, что ошибся, но уже на развилке ты поймёшь, что до поселка она б не успела и виднелась бы хоть как…
«Пусть кладбище», – поворачиваешь ты к месту скорби и вспоминаешь, как её губы на щеке тоже отдавали тихой прохладой…
А кладбище, вот оно… С извечной тишиной-упокоением. Кусты-деревья и домик сторожа, где выставлены мраморные надгробья – готовые и ждущие своих единственных на все времена хозяев…
Ты крадешься к сторожке – где ж она еще может быть?
Край окна. Заглядываешь внутрь не хуже партизана из кинофильма про немцев, однако там никого, а на твоё плечо опускается тяжелая рука…
– Чего ищем?
Ты вздрагивая оборачиваешься и понимаешь, что все-таки был напряжён. Сторож – не сторож, копщик – не копщик… Почему все кладбищенские работники для тебя на одно лицо, ты задумывался ещё давно… Этот такой же – живой участник чужих смертей…
– Девчонка, – пытаешься объясниться ты, – девчонка в белой ветровке… Она в машине телефон забыла…
– Может, в поселок ушла? – пытается участвовать парень…
– Не успела бы – наверняка, сюда…
– Не видел, – теряет интерес собеседник – На погост люди добрые до обеда ходят…
Нравоучение стреляет в десятку, и является вопрос – а после обеда –  недобрые?
Становится немного не по себе, и быстрым шагом ты идешь глянуть на кладбищенский косогор…
Ничего…
Никого…
Идешь обратно, и загадка не разгадана…
«Куда девалась-то?»  – вьётся мелкой птахой противная мыслишка.
Сторожка.
Равнодушный взгляд парня, что задавался вопросами.
Памятники… Черные… Белого мрамора… Лица… Молодые… Старые…
И вдруг что-то знакомое… Белое на черном… С распущенными волосами…
Никогда б не спутал этот азиатский взгляд, доставшийся от дедушки афганца…
С памятника черного мрамора без даты рождения-смерти на тебя смотрит Диля, по имени Даша, чуть улыбаясь краешками губ и остановив по обыкновению взгляд где-то за твоей спиной-затылком…

+++

Теперь любая странность из воспоминаний-общения летят сквозь эту призму… Призму памятника без даты смерти-рождения… Прохлада рук-губ и неизменность наряда белого на красном.  Вечная скорбь, притаившаяся в уголках рта, остановившийся взгляд…
Объяснений нет, как и не было.
Звонков тоже…
Неделя-другая…
А ты не знал, что и думать, внутренне ожидая и опасаясь её звонка…
Шок прошел уже на третий день и ты наконец догадался съездить на Троицкое кладбище переговорить с художником… Однако пожилой дедушка с гравировочным станком не помог… Вечность в его глазах сливалась в сплошную картинку, а работал он, как и большинство россиян, без налогов, за наличку и без документов…
– Диля? Даша? – только переспрашивает он, а ты уже понял, что бесполезно…
«А может, и не было никакого памятника? – смотришь ты на отражение в зеркале заднего вида. – Может, привиделось? Почему не сфотографировал-то?»
Может, и так, однако образ красного с белым стал навязчивым, даже в окружающем мире…
Сколько раз ты поворачивал и гнался за похожей расцветкой в эту пару недель – не счесть… А сны? Чего только там не происходило, разбуженное странностью ситуации… А чувства? На удивление ты никого не желал больше, чем её…
Кошмар-наваждение, посеянное Дилей, по имени Даша, не прекращалось…
Когда ж раздался звонок, ты смотрел на её номер, обдумывая в который раз – стоит ли нажимать сейчас на пупочку вызова?
Хотя она всегда звонила первой, а после ситуации с памятником – задумается любой…
Вечер. Темнеет… И вот он – звонок… Нежданный… Просто ожил контакт, что сейчас ты разглядывал.
«Диля-Даша…»
– Трям-блям, – играет на твоем айфоне гитарный рингтон. – Трям-балям…
А ты жмешь на соединение…

+++

Когда оживает нечто, человечишка над собою не властен… Почему в любых фильмах ужасов герои упорно прутся в самые опасные места? Законы жанра?
Любопытство?
Сегодня в этой роли ты. И наступательный вопрос: «Забрать с Поклонного?» – это все-таки немножко разведка.
Почти не прислушиваешься к себе и даже не пытаешься разобраться – зачем? Зачем? И почему ты снова в игре?
А голос на той стороне обволакивает, и хоть твоя вторая половинка осторожничает, выплевывая на поверхность картинку надгробья, ты уже знаешь, что поедешь, куда скажут, а там хоть потоп…
Рынок. Вечерняя суета… Ничего не меняется, и она уже на улице…
 Одежда та же, распущенные волосы…
«Прям с надгробья», – шепчет осторожный второй, однако интонации телефонного разговора перевешивают…
– Ты сегодня свободен? – спросила тебя Диля, не отвечая на развед-вопрос. – Ты мне нужен… Очень…
Всё неосознанное, что копилось в поездках-прикосновениях нежданно обретает плоть… Ты знаешь давно: всё решает женщина…
Успокаивая осторожность, бормочешь о возможном отступлении, однако уже знаешь, что шага назад не будет и готов ко всему…
А Диля, вот она – стоит за стеклами авто…
Ожившее надгробье… Тот же прищур и наклон головы… Улыбка… Грусть…
И Диля уже в салоне: «Привет…» – и руки сплетаются…

+++

Руки… Губы… Всё изменилось, и Дилина страсть невольно захлёстывает, перетекая сладким ядом в поцелуе…
Мир неуловимо меняется, и вы уже настолько вместе, что слышно, как тюкает кровь в синей жилке у неё на виске…
Пальцы… А жилка на виске пульсирует уже под ними… Какой-то своей частью ты еще на разведке, но разведчик уже слаб – он почти сдался и, не улавливая могильного холода первых прикосновений, сдаётся окончательно…
А ты уже во власти желаний… Диля тоже… Всё невысказанное меж вами теперь в салоне авто, и ты чувствуешь, насколько важен ей ты… И руки-прикосновения… И затянувшееся дыхание в поцелуе…
А на вас уже почти нет одежды, и вы снова на кладбище… Буквально… Ведь городской Центральный парк создавался на бывшем Иерусалимском погосте…
Однако это самый близкий к рынку тихий угол, и настояла на этом она… А мысли о гостинице уже далеко, и вы настолько вместе, что восстань сейчас хоть половина Иерусалимского, ты не остановишься…
Вам не мешает ничего, а салон внедорожника – ваша единственная Вселенная на сегодня…
Поцелуи… Их множество… Пальцы скользят по обнаженному телу… Какая у неё кожа… И грудь… И зубы... И рот, приоткрытый в бесконечном полете? И запрокинутая в стоне голова с распущенными волосами… И темные глаза пронизывают насквозь, когда она сверху…
Бархат ресниц закрывается… Спина на твоих руках прогнулась, и стон… Нечеловеческий… Зов затухающей страсти… И ты с этим соглашаешься…

+++

Как описать те вибрации, что несутся меж любовниками, когда все заканчивается?
Беден язык… Увы нам…
Ты не хочешь вспоминать ситуацию с памятником, однако, выбравшись чуть позже в полной темноте из авто от задремавшей Дили, ты четко встаешь ногами на старое надгробье Иерусалимского, и твой паникёр до дрожи в коленках напоминает о себе…
Шепот кустов вновь становится зловещим… Из ниоткуда являются вопросы без ответов… И кто она? И как странно замыкается круг… Александровское кладбище… Иерусалимское… А сил шагнуть с надгробья теперь нет… И дрожь по всему телу…
А страхи услужливы, и спала ли сейчас Диля? Надо же, не проверил, дышит или нет… И что если в машине сейчас холодное тело?
Но щелкает дверца… И голос…И холодные пальцы на запястье…
– Не замерзнешь?
Это Диля… Она ожила? Мысли путаются. В голове странная пустота… И ты сдаешься слабым прикосновениям…

+++

Её руки ещё на твоей груди, а ночная прохлада крадется в заглушенном авто… Диля опять молчит, явно не желая рубить затянувшийся узел… А ты никак не спросишь...
Не желаешь ломать эту странность? Может, и правильно – неосторожное слово способно убить что угодно…
«Пусть идёт, как идёт», – выдыхаешь ты в темень…
А страха почему-то нет совсем, и, словно почуяв это, Диля поднимает голову и смотрит большими карими.
– Знаешь, как плохо одной? – не отрываясь глядит она прямо в глаза… А в дыхании боль… Боль и нежность. – Нас было двое, – шепчет она в сумрак. – Всегда двое… Но уже год как сестры нет… Целый год… А близнецы должны всегда быть вместе… Всегда…

Февраль 2018 г. Иркутск