Времена

  «Я собрал вас здесь для  окончательного решения. Вы знаете, что окно через три дня. Если мы не успеем, то упустим шанс».  – Так говорил немолодой полковник группе офицеров из отдела «Времена». Совещание проходило в его кабинете. Четыре младших офицера сидели в напряженных позах и переглядывались. Эти парни заканчивали военные институты в разных городах, но, вот уже несколько лет, они работали вместе. Наконец, один из них, встал. Было ему на вид около 25-ти, сухощавый,  спортивного телосложения, в морской форме и  в звании лейтенанта.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться!
– Говори, Кротов. 
– Я подумал, что раз это задание поручили нам, военным, то мы должны транслировать его в прошлое, тоже военным, так как это наиболее ответственный и дисциплинированный слой общества и тогда и сейчас.
–  Что ты предлагаешь по существу?
–  Важно учесть то, что к любому неординарному событию или информации, легче адаптируется молодой человек, извините, товарищ полковник, но солидный возраст,  хочешь, не хочешь, замедляет реакцию,  скорость принятия решений и вообще консервативен по своей сущности.
– Ладно, не извиняйся, ближе к телу, как говорят французы. Хотя, насчет реакции я бы с тобой поспорил, но сейчас - некогда. Дальше.
 Кротов ничуть не смутился.  Он неплохо знал полковника Сидоренко еще со времен учебы в военно-морском политехническом институте в Петродворце, где тот читал лекции о теории проникновений. Теперь же, когда они стали работать вместе, он иногда чувствовал себя тем же дерзким курсантом, и мог позволить себе говорить без обиняков.
 – 2-й кадетский Императора Петра Великого корпус  в Петербурге, вернее, один из его классов. Мы точно знаем дату и время. Теперь нам нужно точно попасть на место. Я смотрел архивы 1914-го года и обнаружил в издании «Вестник кинематографии» рецензию на фильм «Ночь перед Рождеством». А в журнале дневального корпуса имеется запись от 25 января 1914 года, в 10 часов 30 минут, что группа кадетов старшего класса в количестве 15 человек, убыла для просмотра фильма по адресу: Невский проспект, дом 46. В то время там действительно крутили этот фильм.  Нам и карты в руки.  Вместо черно-белого кино мы им такое видео забабахаем…
– Ладно, садись Кротов. Теперь я хочу услышать Бернотаса. Что думаешь ты?  Способны мы в техническом плане все провернуть, без сбоев?
  Старший лейтенант Бернотас Петрас был блондин с рыжеватыми бровями и ресницами, иногда казалось, что ни того ни другого у него нет. Он поднялся не торопясь и заговорил спокойно, уверенно.
– Товарищ полковник, на все про все у нас пять часов. Окно откроется 22 августа под Синим мостом  в 18-46,  кстати, нужно перекрыть движение для всего, что плавает на этом участке. С другой стороны портала будет 25 января 1914 года по старому стилю и время около 8 утра.  Что касается техники, то я думаю, проблем не будет, наш проектор в 10 раз меньше и во столько же мощнее, установка и настройка займет минут сорок. Кроме того, мне кажется, необходимо увеличить экран  до широкого формата, и обеспечить звук парочкой мощных планарных излучателей. Все это мы сделаем. Меня волнует в этом проникновении вопрос парадокса, так как в этот раз оно затрагивает большую группу людей и волны могут не затухнуть… и докатиться до нашего времени.
– Садись Бернотас. Как это ни печально, но многие из этих мальчиков - кадетов не доживут даже до 20 -го года, если первая мировая их заденет по касательной, в силу возраста, то уж гражданская – стукнет по полной программе. У меня надежда на одного, двух человек, которые выживут в этой мясорубке, не эмигрируют, и воплотят в жизнь, то, что мы вложим в них в ходе предстоящей операции. Капитан Куликов, что скажешь ты об этом, ты же у нас прогнозист?
Куликов был самый опытный в группе, на его счету было 8 проникновений, и когда он брался за разработку следующего, то погружался в тему полностью, пропускал через себя тонны информации о том времени, куда предстояло попасть.  Итог:  ни одного прокола за 4 года службы в отделе. Все группы, которые он возглавлял, возвращались в полном составе и в назначенное время. Смуглый, высокий  Игорь Куликов притягивал взгляды девушек, но был однолюб, рано женился и по сторонам не глядел.
- Товарищ полковник,  я считаю, что мы в целом готовы. Времени окна достаточно. Есть и резервное окно, через  месяц. Теперь о парадоксе. Его нет. Я хочу сказать, что наше проникновение уже совершено и люди, получившие знания, уже воплотили их в жизнь, и мы с вами живем в этом будущем, которое они сделали с помощью этих знаний. Если же мы ничего не будем предпринимать – тоже не страшно, это означает только то, что кто-то другой из нашего будущего сделает эту работу. Мы взялись за это проникновение, потому что ясно увидели, что некоторые виды стрелкового оружия, а главное, летательные аппараты, явно опередили время по своей эффективности, да и по внешнему виду. Правда, проявилось это уже после Великой Отечественной, жаль, что не раньше.
– Хорошо. Теперь лейтенант Епифанцев расскажет нам о монтаже. Интересно мне знать, какую нарезку ты сотворил?
– Товарищ полковник, я советовался с коллегами и мы решили, чтобы не шокировать публику, все-таки начать со старого фильма «Ночь перед Рождеством».  После первых 15 минут старого фильма мы встроим минут на 15 ленту 1961-го года «Вечера на хуторе близ Диканьки», зрителям, ведь нужно будет какое-то время адаптироваться к цвету в кино, а главное, к звуку.  И уже в этот фильм будут вставлены более-менее современные кадры и документальные и художественные. Они будут иметь разную длительность: от 10 секунд, до двух минут. Спортивные состязания – фигурное катание, сноуборд, легкая атлетика, гимнастика,  бокс, бои без правил… Кадры с военных учений, танковый биатлон, взлет и приземление военных самолетов на палубы авианосцев, вертолеты и пуски ракет, в том числе пуски с Байконура.
– Ладно, Леонид, присаживайся. Николай, как нейтрализуете персонал?
– Владимир Иванович, как обычно в подобных случаях – баллончиком со слипгазом. Четыре часа отключки.
– Ну что ж, за оставшееся время подумайте о нештатных ситуациях. А теперь о главном.  Вы знаете, что наши потомки, из какого века не знаю, будучи не в силах преодолеть временной барьер в 115 лет, тем не менее, нашли способ влиять на прошлое через нас.  Временной портал или, короче,  окно, это их изобретение. Оно появляется со сложной периодичностью и в разных местах. Наши ученые  сумели составить график и карту окон на ближайшие два года.  А для вас важно знать то, о чем говорил Игорь, если что-то пойдет не так, отставшие,  могут воспользоваться окном через месяц.  Вопросы есть? Нет? Готовьтесь.               

2
Был ранний вечер,  когда шлюпка,  с группой капитана Куликова медленно проплыла по Мойке под мост. Странно выглядели эти люди в  необычно теплый для конца августа вечер – все в  длинных, черных пальто и зимних сапогах, а Кротов в морской шинели. Шапки держали в руках.  Под мостом стало темно, но фонари не зажигали, а только пытливо вглядывались в сырой мрак.  Через минуту все заметили бледное свечение каёмки окна. Оно было круглое, довольно широкое и возвышалось над поверхностью воды на полтора метра.
– Табань, а то проскочим – приказал Куликов. Парни схватили весла, заработали с разных бортов, лодка почти остановилась, только медленно растущий круг окна, выдавал движение. Наконец подплыли, Куликов уцепился за край. Рулевой матрос бросил якорь.
- Надеваем шапки, перчатки, рюкзаки. Первым идет Бернотас, затем Кротов, Епифанцев, я следом.  Петрас, оглядись сначала, посвети. Пошел!
Бернотас взял фонарь, ухватился за кромку портала и легко перекинул корпус внутрь. Со стороны было похоже на то, как будто человека разрезали пополам. Голос, как из преисподней, произнес: «Все чисто, под нами лед». И вторая половина Бернотаса стала втягиваться в черную дыру. Его ноги поддержали, пока он не уперся руками в лед. Из окна вылетел фонарик, кто-то его поймал. Через пять минут все стояли на льду, поправляя одежду в темноте и тишине. Куликов зашептал:  «На берег по одному,  двигаемся к объекту с интервалом 50 метров».
В небольшом зале набралась едва только половина зрителей, в основном кадеты. Была еще молодая парочка, а так же девушка с пожилой женщиной, молодой господин с усами и ранней лысиной и другой,  дородный мужчина, богато одетый, видимо купец, заглянувший в «синему», что бы скоротать время перед важной встречей. Скрипели стулья, слышалось покашливание и приглушенные разговоры кадетов. Все ждали начала. А в подсобке, рядком, лежали и сладко спали администратор, кассирша и киномеханик. Епифанцев включил проектор,  кивнул Кротову и тот, стоявший у входа, погасил свет. Кино началось.
 Титров было мало, но так как это произведение  Гоголя знали почти все образованные люди, они и не были нужны. Солоха миловалась с чертом сидя на крыше своей хаты, потом он украл месяц с неба и они спустились по трубе вниз. Зрители хихикали, когда черт обнимал Солоху,  когда она паковала его и других гостей в мешки. Зал стих, когда Солоха стала цветной и заговорила звонким, хитрым голосом. Тишина была минуты три, потом кто-то попытался разобраться в ситуации: « Как это, что это?»  «Тихо ты! Не видишь что ли, новый фильм!»  И опять тишина. Кадеты смотрели на экран во все глаза, купец открыл рот, а молодой человек одел свою шапку, больше похожую на кожаный шлем, снова снял ее, обнажив лысину, видимо волновался. Ахнули все, когда кадр сменился и всю ширину экрана, заполнила арена катка, а на нем одинокая пара под  музыку Чайковского делала уверенный прокат и вдруг, фигурист легко поднял партнершу над собой, крутнулся вокруг своей оси трижды и так же ловко и красиво опустил ее на лед. И опять Солоха, Вакула, Оксана…  Через пару минут новая смена картинки, на этот раз летний стадион. Крупный кадр – напряженное лицо прыгуна с шестом, он готовится к прыжку, камера отъезжает и вот, он начинает разбег. Он мчится к планке, которая висит на высоте 6 метров, но люди в зале пока не понимают что это такое…и вдруг, он с разгона упирается шестом в землю, взлетает ввысь и успешно, перелетая над планкой, падает спиной на мягкие маты, тут же вскакивает, победно вскинув  руки. Внизу экрана бегущая строка «6 meters is a new world record». Трибуны ревут, а в зале тишина и продолжение Вечеров. Кое-кто из взрослых оглядывается на механика, но Епифанцев стоит у проектора, как ни в чем не бывало и так же как все, пялится на экран. Взлет пассажирского Боинга из аэропорта Хитроу, посадка подобного же  в Шереметьево, трап, высадка пассажиров. Все это коротко, эпизодически, трудно сосредоточиться и понять, что это такое, но картинки неминуемо застревают в мозгу.  Люди уже устали удивляться, они просто смотрят на широкий экран, а чудеса валятся, как из рога изобилия. Вот новая картинка - огромный океанский лайнер, на палубах развлекается публика, кто-то ныряет в бассейн, кто-то потягивает коктейль через соломинку. Комбайн на пшеничном поле, рядом машина, в кузов которой сыпется зерно. Показ моды,  идут модели в коротких юбках и полупрозрачных блузках, сквозь которые  топорщатся не знающие лифчика  груди. Вакула, оседлав черта, летит по звездному небу в Санкт-Петербург за черевичками.  Несколько вертолетов в боевом строю делают ракетный залп по наземным мишеням, взлетают и приземляются военные самолеты на палубу авианосца. И все это сопровождается низкочастотным ревом пролетающих истребителей – аж  живот вибрирует и волосы встают дыбом.  Сцена Большого театра, балет Лебединое озеро, космонавты на МКС и  снаружи, в скафандрах, на фоне Земли. Несколько танков, окрашенных в разные цвета,  мчаться по полигону и сходу ныряют в широкий ров с водой, резво выбираются на другой берег и едут дальше. Голос комментатора: «Да, в этот раз китайский танк обошел россиян, а следом наступают на пятки казахи». Гонка формулы 1 в Монако. Бокс. И под занавес, батальная сцена из Аватара, где Джейк Салли, верхом на торуке, атакует шатл. В этом месте кто-то из женщин в зале взвизгнул. Последние три минуты -  окончание черно-белого, немого фильма «Ночь перед Рождеством».  Зажегся свет.  Загалдели кадеты, делясь впечатлениями, одевая, шапки и перчатки,  они потянулись к выходу.  А к Епифанцеву, который не торопясь сворачивал аппаратуру, шел лысоватый молодой господин. Куликов, сидевший на заднем ряду вместе с Петрасом, прошептал: « Приготовься».
 – Здравствуйте, любезный, могу я спросить вас кое о чем? – обратился лысый к Епифанцеву.
– Конечно, спрашивайте, уважаемый. –  Расплылся в улыбке Леонид –  Вам, наверное, понравилось кино?  Что-то они перепутали на складе или пошутили, но лента получилась вся какая-то сумбурная, с непонятными вставками, но, тем не менее, забавная.  Вы согласны?
– Да, вы правы. Позвольте представиться – инженер Сикорский Игорь Иванович, а как вас величать?
– Очень приятно, меня зовут  Епифанцев Леонид Петрович, как видите я киномеханик. Вы о чем-то хотели спросить, Игорь Иванович?
 – Собственно, я хотел посмотреть этот фильм еще разок, это возможно?
 – Конечно, господин инженер. Только приходите на сеанс через два часика. А я, тем временем, съезжу на склад за фильмом для вечернего сеанса.
 – Хорошо, я буду. – Он уже повернулся, что бы уходить, уже и шапку одел, но потом снова шагнул к Леониду с вопросом -  И еще, откуда звук и цвет?
– Прогресс, Игорь Иванович, прогресс – опять широко заулыбался Епифанцев.                Инженер, наконец, ушел. Бернотас облегченно вздохнул, все это время он держал руку в кармане пальто, сжимая баллончик.
– Помогите кто-нибудь!  – Раздался женский голос с передних рядов. Только теперь Куликов заметил, что ушли не все. Он уже был на ногах и увидел, что на крик быстрым шагом от дверей идет Кротов.
– Петрас, скручивай планарники, а я с Леней восстановлю экран. Николай разберется с барышнями без нас.
Петрас кивнул, а проходя мимо Леонида, ухмыльнулся.                – Молодец, хорошо разобрался. А не стыдно было самому Сикорскому врать?
– Неа, все для дела.  Да и неизвестно, тот ли это Сикорский.
Тем временем Кротов помогал подняться пожилой женщине и одновременно успокаивал ее молодую спутницу. 
– Моя тетя очень впечатлительна, увидела дракона и в обморок  – лепетала девушка.
– Ничего страшного, сейчас выйдем на свежий воздух и вашей тете,  сразу станет легче.   Я поймаю такси и вы поедете домой.
 – Такси? Вы, господин лейтенант, наверное,  в Париже были.  У нас, в Петербурге, таксомоторов  мало.
« Черт! Не хватало проколоться на ровном месте» - подумал Кротов, а вслух сказал: « Вы правы, конечно, я поймаю извозчика. А вы, сударыня, вижу, хорошо знакомы с воинскими знаками различия?»
  Они  вышли на улицу, поддерживая пожилую женщину с обеих сторон, хотя в этом уже не было необходимости – она  полностью пришла в себя и с интересом поглядывала на молодого человека. А тот косился на девушку. При ярком свете дня ее лицо было настолько притягательно, что Кротову показалось, что он знает ее сто лет. Большие голубые глаза, прядь русых волос, слегка выбивающихся из-под теплой шапочки, красиво очерченные губы, чуточку  курносый нос  и румянец на нежных щечках.   «Косметики нет» -  отметил про себя Кротов.               
– Погоны я различаю, –  мой папа полковник в отставке,  служил в Адмиралтействе. – Гордо заявила девушка. – И не надо извозчика. Мы живем не далеко – в двух кварталах отсюда. Но если вас не затруднит, проводите нас до дому, пожалуйста, мне кажется, тетя еще немного слаба.  Тетя, ты, ведь, не возражаешь, если господин лейтенант проводит нас?
Тетя взглянула на племянницу, потом подняла голову на Кротова, уголки ее губ слегка дрогнули.                –  Нет, милая,  не возражаю, если только мы отбросим в сторону светские церемонии и познакомимся.                Она остановилась, повернулась к Кротову и с доброй улыбкой смотрела в его карие глаза.  Кротов ни секунды не медля представился.
 - Кротов Николай Васильевич, служу в должности второго помощника капитана на одном из кораблей Балтийского флота.
 - Очень приятно,  я Людмила Петровна, а это моя племянница Лиза. Пойдемте дальше, я начинаю замерзать.   

3
Поворачивая за угол, Кротов оглянулся и увидел, что в дверях кинозала стоит Куликов, смотрит на него и стучит указательным пальцем по кисти руки, мол: « Время!» Но бросить женщин ему было неудобно, к тому же у него была уверенность, что эти проводы не затянутся  и  через 10 - 15 минут, он присоединится к группе.
 Но все пошло не так и  ко времени закрытия портала он только выходил из полицейского участка растерянный и злой. А попал он туда совсем по-дурацки.  Да, он благополучно проводил дам, по пути беседуя и о погоде, и о кино, которое стало «совсем непредсказуемым и страшным», как выразилась Людмила Петровна, и о службе на флоте, и о многом, еще о чем. У дома он выслушал слова благодарности и, даже, приглашение на завтрашний обед от Лизы. Возвращался той же дорогой. Возле чайной учуял такой вкусный и свежий запах выпечки, что решил зайти –  будет, чем похвастаться дома:   «А я, вот,  чай с кренделями пивал  в начале прошлого века, вам такого не попробовать!» Чаю ему действительно дали со сдобной булкой и колотым сахаром за общим, длинным столом. Расплатившись с половым ассигнацией, Кротов разглядывал  редких посетителей и, ожидая сдачи, погрузился мыслями в недавнее приключение. Лиза не выходила у него из головы: « Как было бы хорошо встретить такую девушку там, у себя.  А теперь я ее больше не увижу».  Кто-то коснулся плеча, Николай быстро оглянулся. Перед ним стоял городовой, крепкий малый с красным лицом и слегка запыхавшийся. Рядом,  чуть позади буфетчик, указывал на Кротова и докладывал: « Это он расплатился пятеркой. Попался, голубчик!»
– В чем дело, любезный, разве я не доплатил вам? – возмутился Кротов. – Да на эту пятерку целый месяц можно чай хлестать и еще останется.
– Спокойно, господин лейтенант, спокойно. Буфетчик утверждает, что ассигнация, которой вы расплатились, фальшивая. На прошлой неделе какой-то господин расплатился с ним фальшивой пятеркой, получил полную сдачу и ушел, а он, когда разглядел, что ему сунули, волосы на голове рвал. Время тревожное, поговаривают о немецких шпионах, поэтому, господин лейтенант, не изволите ли пройти со мной в околоток.
Николай оценил ситуацию и понял, что удрать не удастся – в дверях стоял еще один полицейский, ниже чином и моложе.
Околоточный надзиратель долго записывал показания буфетчика, потом велел ему подождать в коридоре и занялся Кротовым. Проверил документы, внимательно прочитал отпускной аттестат и обратился к Кротову весьма уважительно: «Ну что же вы, господин лейтенант, сразу не сказали, что со вчерашнего дня вы в отпуске. Теперь понятно, откуда у вас такие новенькие купюры –  прямо из кассы флота. Однако  кто же пятеркой станет за чай платить?  Но все равно, придется подождать, я послал городового в ближайший банк, дабы подтвердить подлинность денег. Времена, как видите, тяжелые, преступность растет, работы у нас, полицейских, непочатый край. За все мы в ответе: и подати собирай, и за извозчиками следи, и что бы улицы были чистые, и что бы товаром залежалым в лавках не торговали». Так он жаловался Кротову, а тот только поглядывал на часы с кукушкой и понимал, что уже не успеет вернуться. Наконец пришел младший унтер-офицер и доложил, что деньги подлинные. Околоточный вернул документы, а буфетчик сдачу, на том и расстались. Извинений никто не принес, поэтому выходя из участка, Николай злился и на полицейских, и на себя: «Вот дурень, сразу надо было сунуть околоточному, не торчал бы столько времени в участке».
К Синему мосту двинулся скорым шагом, на что-то еще надеясь. Спускаясь по каменным ступеням на лед, припорошенный грязноватым снежком, он увидел цепочку следов. Под мостом, где-то посредине, они обрывались. Света здесь было меньше, но все-таки, приглядевшись, Николай заметил конверт, прижатый льдинкой, он поднял его и прочитал: « Координаты и время окна знаешь. Дай объявление, что у тебя все в порядке в С-Петербугских ведомостях. Игорь».  В конверте была стопка червонцев.  Его охватила тоска – целый месяц торчать здесь, в чужом времени, ожидая следующего окна. Николай поднял голову, над ним шла и шумела прошлая жизнь. Доносились крики извозчиков,  звонки трамваев и  топот множества ног.  «Пора уходить. Куда? Надо прожить этот месяц тихо, как мышка, никак не повлияв на события, что бы, не дай бог,  не изменить будущее. Сделаю что-то не то, и  не встретится мой отец с мамой, и я не появлюсь на свет. Чушь!  Не может этого быть».
Он снял номер в гостинице на Выборгской стороне. Не богатая, но и не бедная была эта трехэтажная гостиница или, скорее, доходный дом. В двухкомнатном номере было все, что нужно. Небольшая передняя с вешалкой и зеркалом переходила в гостиную, где были четыре стула, пара мягких, почти новых кресел, большой стол, застеленный белой скатертью и окно с зелеными занавесками. В спальне стояла широкая кровать, шкаф и тумбочка.  Был и ватерклозет с умывальником. «Телевизора не хватает для полного счастья» - подумал Кротов.  На первом этаже был трактир, где можно было недорого пообедать или заказать еду в номер. За все это удовольствие он заплатил 20 рублей за десять дней -  опасался примелькаться и решил, что потом, поменяет жилье.  Он сбросил ботинки, снял шинель и рухнул на кровать.  Надо было раздеться, но силы и желания на это не было. Лежал, уставившись в беленый потолок со свисающей лампочкой. Вспомнил вчерашний разговор с Петрасом, тот вечно во всем сомневается.
– Почему мы должны поучать своих предков? Они не глупее нас. Они сами, своим умом дойдут до всех открытий и изобретений.
– Дойдут,  но если мы, невзначай, подкинем им пару, тройку идей – они быстрее сделают эти открытия. Ты же видишь, сколько врагов было у России тогда, да и сейчас хватает.
– Я это понимаю – горячился Петрас, - но и ты меня пойми. Разве нет у тебя ощущения, что мы несколько свысока посматриваем на них, как будто наши знания дают на это право. Было бы проще,  подбросить туда документацию с чертежами.
– Нельзя, это опасно. По теории проникновений никакие физические носители знаний не должны оставаться в том времени. Только небольшие дозы визуальной и звуковой информации не создадут волну фатальных изменений будущего. Да, ты и сам все знаешь.
– Знаю. Просто немного тревожно.
4
Он проснулся через час, когда стало  смеркаться  и на  улице зажигали газовые фонари.  Короткий сон освежил.  Ополоснув лицо холодной водой, Николай спустился в трактир, уселся за свободный стол и подозвал официанта.  Шустрый паренек в белом переднике быстро принял заказ и через пять минут поставил перед ним  дымящуюся солянку, тарелку с расстегаями, грузди с луком и сметаной и графинчик водки. Водку Николай заказал просто в довесок -  неудобно, сидеть в трактире и только есть. Он косился на запотевший графинчик, когда жевал грузди и, наконец, налил рюмочку и выпил.  Внутренне приготовился к первой реакции гортани -  жжению и горечи, но ничего такого не почувствовал, подумал, что водка у них не тех градусов  и смело хлопнул еще рюмашку. Когда приканчивал солянку, официант принес жареный язык под соусом и Николай под него тоже выпил. А после четвертой ему стало жарко.  Люди, сидевшие за соседними столами, стали такими близкими, приятными и домашними, что захотелось с кем-нибудь поговорить.  «Стоп! Да я окосел!» - одернул он сам себя. Кротов позвал официанта, расплатился, поднялся в номер, накинул шинель, схватил шапку и пошел гулять.
Настроение было отличное, во всем теле была легкость и возбуждение, но где-то на задворках сознания скреблась мыслишка: «Это водочка! Скоро закончится эйфория и опять придет тоска». Он отмахал километра три  по направлению к центру, но потом сбавил шаг и  огляделся.   Тормозили трамваи,  выходили люди и шли в свои дома, а кто-то приезжал в экипаже и тоже шел домой.  «Только у меня здесь нет дома.  Да, но есть знакомые.  Я  посмотрю на ее окна и вернусь в гостиницу» - решил Николай. – «Извозчик!» - крикнул он вслед свободной коляске с открытым верхом. Тот сразу встал,  как будто лошадь поняла его крик быстрее хозяина.
– Куда вам, господин офицер? – услужливо спросил извозчик.
– Давай по Литейному до Невского, дальше покажу.
Когда остановились возле дома Лизы, Кротов дал ему рубль  и велел ждать. Сам не спеша прошелся вдоль ограды, посматривая на окна. Ему повезло – на втором этаже в одной из комнат горел свет, сквозь легкие занавески, было видно какое-то движение. Силуэт девушки с книгой в руках  вдруг явственно проступил у окна и снова удалился, растворился в недрах комнаты. Николай остановился в задумчивости: «Она или не она? И вообще, зачем я ей нужен такой временщик – через месяц я исчезну из ее жизни,  а она из моей. Стоит ли сближаться, а потом рвать сердце?» А сам, меж тем, ковырял носком ботинка снежок на мостовой, пока не почувствовал твердь. Нагнулся, поднял камушек -  отбросил, поднял другой, поменьше.  Швырнул, не метясь и замер, когда услышал легкое «дзынь», а потом увидел ее тень у окна.  В груди заколотило. Девушка отодвинула занавеску и минутку вглядывалась в сумрачную улицу, а Кротов стоял, как соляной столб, наконец, поднял руку. Шторы сомкнулись и девушка пропала.  Он потоптался еще немного, а потом улыбнулся своим мыслям: « Нам сделали множество прививок от разных болезней, когда отправляли в прошлое, но надо было еще одну поставить – от нежных чувств. Вернусь – внесу предложение на ближайшем разборе полетов». Кротов уже сделал несколько шагов к экипажу, когда услышал знакомый голос: «Николай Васильевич! Это вы?» Он обернулся и увидел Лизу, в пальто не по размеру,  в шали и в валенках.  Она улыбалась.
– Что, я смешно выгляжу?
– Очень. – И они пошли навстречу друг к другу.  Николай протянул руку, а  Лиза свою. Он наклонился и прикоснулся губами к ее теплым пальчикам.
– Я думала о вас весь день. Вы не такой как все – о других, я так долго никогда не думала.
– Вот как? И чем же я отличаюсь от остальных ваших знакомых? -  вполне искренне удивился Кротов.
– Ну-у-у… Никто из них не додумался бы вызывать меня таким способом. А еще, вы очень уверенный для своего возраста. А сколько вам, Николай Васильевич?
– 25 стукнуло. Лиза, прошу вас, не надо по отчеству, а то я начинаю чувствовать себя стариком.
– Хорошо, не буду. Я вышла через черный ход, накинула это кухаркино пальто, что бы, не беспокоить папеньку и тетю.  Вы будете завтра у нас?
– Приду. Лиза, вы не говорите о маме, ее нет?
Девушка все время смотревшая в лицо Николая, сразу опустила глаза и затихла. Потом  всхлипнула, смахнула слезу.
 – Уже два года как умерла, болела долго. Спасибо тете, без нее нам было бы трудно.  Людмила Петровна сестра папы. Она давно вдовствует и переехала к нам, когда мама слегла от чахотки, ухаживала за ней до самого конца и успокаивала папу и меня когда мама умирала. Тетя очень хорошо чувствует людей. Вы ей понравились.
– Она мне тоже. И ее племянница.
 Лиза улыбнулась, глаза высохли.
– Завтра я познакомлю вас с папой, мне кажется, у вас найдутся общие темы для разговоров. До свидания, Николай.
– До завтра, Лиза.

                5
На следующее утро Кротов мерил шагами гостиную и пытался составить план на месяц. Что он будет делать здесь?  Нужно с пользой провести этот месяц: лучше узнать это время, понять, чем живут люди, большинство из которых, не подозревают, что надвигаются страшные времена. То, что он не успел к порталу вовремя, будет рассматриваться командованием, как ЧП.  Его, наверняка, отстранят от подобных операций. Хотя, похожие происшествия  уже возникали. Накоплен опыт, есть правила поведения и, насколько он помнил, все отставшие возвращались. Конечно, полковник Сидоренко будет зол, но в конечном итоге, любая подобная затея, это риск. Николай размышлял о цели этого проникновения и не мог до конца ее осмыслить.  «Если всё и без этого уже существует, то зачем что-то менять? Ученые утверждают, что вмешательство было -  оно сделало нашу историю такой, какая она есть. Возможно, именно наша операция, стала развилкой истории. Значит, можно предположить, что первичная история была еще более трагичная, чем эта, измененная. А я пытался учить Петраса, хотя сам ни черта не знаю. Ладно, хватит теории, сегодня я иду в гости к Лизе, надо что-то купить. С чем ходят в гости в этом времени? В моем, 2028 году, я бы купил букет роз и бутылку киндзмараули, а здесь с вином, вряд ли, ходят».
 В 2 часа пополудни Кротов звонил в дверь Лизы. В руках он держал  букет фиалок и коробку конфет «Марианна». Открыла горничная, он представился и девушка, улыбаясь,  пригласила его в дом, приняла шинель и пошла  доложить, но дверь в гостиную уже распахнулась.  Лиза  шла ему на встречу, видно было – ждала. Она была в длинном, голубом платье, в цвет глаз и Кротов слегка обалдел от ее красоты, ладности и свежести.
– Это вам – он протянул ей букетик и конфеты.
 Лиза поблагодарила, передала подарки горничной, смело взяла Николая под руку и повела в гостиную.  Там было трое: уже знакомая Николаю Людмила Петровна, сидевшая в  кресле у небольшого столика, она раскладывала  карты, видимо гадала, и двое солидных господ стояли у окна и о чем-то, оживленно, разговаривали. Кротов без труда определил кто из них отец Лизы -  похожи были и глаза, и черты лица того, который был пониже и покоренастей. Он сразу подошел к Людмиле Петровне, поздоровался, коснувшись губами ее теплой, сухой руки. А затем Лиза представила его отцу и другому гостю, профессору Зеленскому, давнему другу семьи. Мужчины обменялись дежурными любезностями, Владимир Петрович спросил Николая о службе на флоте. Ему пришлось говорить общие слова, потому что он видел – господам, на самом деле не до него, они не закончили какой-то свой, важный разговор. Лиза спасла его, извинившись перед стариками, повела к тетушке. На какое-то мгновение он почувствовал себя шариком от пинг-понга, который перебрасывают с одной стороны на другую, а сам он не волен сделать ничего. Ему показалось это сравнение забавным, и он про себя решил отдаться течению, не напрягаться и пусть все будет, как будет. Людмила Петровна  усадила его в кресло напротив.
– Я погадала на вас, но что-то ничего не сложилось. Вы, Николай Васильевич, в гадание верите? Верите, что карты могут предсказать будущее?
Николай посмотрел в глаза Людмиле Петровне, перевел взгляд на Лизу, сидевшую рядом с ним, улыбнулся.
– Зачем же гадать?  Я вижу сны,  они сбываются.  Правда, эти сны не всегда радостные, но тут уж ничего не поделаешь.
– Николай, вы нас  разыгрываете? Тетушка, конечно, доверчива, а я напротив, ни в какую метафизику не верю. Но, впрочем, интересно было бы узнать, что вам снилось сегодня.
– Мне приснился пожар, кстати, недалеко от вашего дома, через улицу. Будто бы сгорела галантерейная лавка, но никто не пострадал, так как это было ночью и там никого не было. И еще, я видел, что кто-то звонил в пожарную службу, они быстро приехали и все потушили.
Николай силился вспомнить еще какие-то подробности этого пожара, но тут, дверь в столовую распахнулась -  горничная Даша звала господ отобедать.
Обедали весело. Владимир Петрович рассказывал свежие анекдоты, Зелинский хохотал, Лиза улыбалась, а Николай думал: « Про Чапая анекдот рассказать что ли? – не поймут».
– А вы, Николай Васильевич, почему не рассказываете что-нибудь смешное, или на флоте не смеются, не поверю – обратился к нему с улыбкой хозяин дома.
– Почему же? У нас тоже весело бывает. Моряк спрашивает капитана, старого морского волка:  «Капитан, а правда, что вас акула укусила?  Правда!  А куда?  А вот это – не правда!»
 Хохотали все.  Анекдот ли пришелся в тему, вино ли, французское, сделало свое дело, а на душе у Кротова стало легко. Он чувствовал себя, как дома, как будто исчезла между ними эта разница в век с хвостиком. Говорили о простых вещах, которые во все времена беспокоят людей: о холодной зиме, о ценах, про культуру, про театр и о новых авторах. Напротив Лизы стояла маленькая фарфоровая ваза с букетиком фиалок и смотрела Лиза на Николая такими глазами, что сердце у него совсем переставало биться.
– Николай, а вы любите поэзию?
– Не всякую. Но вот стишок, который мне нравится:
«Белая берёза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.

На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.

И стоит береза
В сонной тишине,
И горят снежинки
В золотом огне.

А заря, лениво
Обходя кругом,
Обсыпает ветки
Новым серебром».
– Прекрасно! – захлопала в ладошки Лиза – и читаете вы знатно. Тетушка, тебе понравилось?
– Да, очень! А кто написал?
– Есенин. Он, пока еще, неизвестен, но скоро вся Россия будет знать его стихи, я в этом уверен.
Владимир Петрович пригласил Кротова и Зелинского в свой кабинет «выкурить трубку мира». Старики взяли сигары, а Николай предпочел папиросу. Он стал прохаживаться с незажженной папиросой в зубах, разглядывая корешки книг в шкафах, а Владимир Петрович с Николаем Дмитриевичем, как будто вернулись к прерванному разговору, удобно развалившись в кожаных креслах. Говорили о войне. О том, когда ее ожидать и возможно ли избежать. И получалось, что избежать невозможно.
– Война начнется этим летом – твердо заявил Кротов, вытащив изо рта бесполезную папиросу.
– Откуда такая уверенность? – спросил его Зелинский, - Вы что-то знаете?
- Знаю точно, на сто процентов и прошу вас, господа, верить мне и значит, готовиться. Больше сказать ничего не могу -  не имею права.
Замолчали, только дым сильнее окутал головы ветеранов. Потом Зелинский поднялся.
– Пора. Мой возница уже заждался.
– Николай Дмитриевич, извините за бестактность, нельзя ли мне с вами прокатиться? Кажется, уже пора дать хозяевам отдых.
– Конечно, место найдется – радушно ответил профессор Николаю.
Мужчины вышли в гостиную, попрощались с дамами.  Хозяин провожал их до передней, а Лиза смотрела вслед Николаю и неуверенно переминалась с ноги на ногу.
– Иди и пригласи его завтра на обед – подтолкнула ее Людмила Петровна.
Какое-то время ехали молча. В открытом экипаже было холодно, Николай мерз в своей шинельке. Наконец спросил.
– Николай Дмитриевич, скажите, как химик, есть ли сейчас какая-то защита от газа? Я имею в виду отравляющий газ. Скоро война и многие почувствуют на своей шкуре, какое это сильное оружие.
Профессор с любопытством посмотрел на Кротова.
– Вы меня ставите в тупик, Николай Васильевич, откуда такая осведомленность? Хотя, понимаю, понимаю – разведка работает. Вы, ведь, из этого ведомства, не так ли? Можете не отвечать, раз не положено. Что касается газа, я думал над этим. Кое-какие эксперименты проводились, но пока, нет ясности, как защитить человека.
– Спасибо, Николай Дмитриевич, я здесь сойду, а по поводу защиты – обратите внимание на обыкновенный древесный уголь,  прощайте.  - И Николай, пожав руку изумленному профессору, легко спрыгнул на мостовую.
Он шел по темному переулку к гостинице. Оставалось уже немного, когда из подворотни навстречу вышли трое плохо одетых парней. Двое были крепкие ребята, а один хилый, но наглый, именно он выдвинулся вперед, остановился в трех шагах и ехидно спросил: «Морячок, закурить не найдется?»
«И еще сто лет пройдет и будет все то же: всегда будут жить такие хмыри и всегда надо будет  бить им морду» – думал Николай.
– Конечно, - заулыбался он – для хороших людей  закурить всегда найдется.
Сам сделал шаг на встречу, не переставая широко улыбаться, всадил быстрый удар левой рукой в печень. Хиляк еще не упал, только охнув, присел, а Кротов уже пригнулся от летящего сбоку кулака в кастете - это второй среагировал и кинулся к нему. Выпрямляясь, как пружина, Николай ударил правой в челюсть, апперкот вышел на славу – второй лег рядом с первым. Он лежал  в глубоком  нокауте, а первый был в сознании, только стонал и корчился от боли. Третий полез в карман, видимо за ножом.
– Не надо, убью – сказал Кротов уже со злобой и сам сунул руку в карман. Тот отступил и Николай прошел мимо него, не оглядываясь.  Подходя к гостинице, мокнул  руку в снег, кисть горела. «Крепка же у него челюсть.   Лишь бы очухался - не хватало здесь уголовки.

 
6
На следующий день Кротов побывал в редакции С-Петергбургских Ведомостей, где оставил условное объявление, по которому начальство поймет, что все у него нормально. Потом прохаживался по  Невскому, смотрел на людей, на лошадей и на редкие автомобили. Но больше ему нравилось смотреть на здания, особенно на те, которые он знал с детства. Дошел до Исаакиевского Собора и долго стоял, любуясь его красотой и величественными формами. Он думал и немного страдал. Страдал от того, что совесть противилась долгу, что приходилось врать хорошим людям.  Сегодня тоже  придется говорить что-нибудь не то, невинно глядя в глаза Лизы или, того хуже, Людмилы Петровны. А никто из них еще не спросил о  родителях. Что же? Он разрывался между желанием идти к ним и наоборот, бежать подальше. Но в результате в назначенное время  стоял у знакомой двери и звонил. Открыла горничная Даша.  Улыбалась и прямо вся светилась от удовольствия, когда, принимая шинель, получила  плиточку шоколада «Блигкен и Робинсон» в подарок. Людмила Петровна была одна в гостиной, встретила его ласково и усадила напротив себя.
– Рассказывайте, Николай Васильевич, вы пророк или шутник? Ведь ночью действительно был пожар в галантерейной лавке. Мне не спалось, я увидела сполохи пламени за домами, сама и пожарным звонила. Как такое может быть?
– Я не виноват – шутливо поднял руки Николай – не поджигал. Это просто совпадение, Людмила Петровна, такое бывает, пожары не такая уж редкость.
– Да, да – закивала Людмила Петровна, с сомнением и надеждой глядя в глаза Николаю. – А вот и Лиза.
– Поздравляю Николай, ваше предсказание сбылось, но я все равно в это не верю – говорила она, протягивая руку Кротову. Он нежно пожал ее и спросил.
– Вы тоже не спали из-за пожара?
– Я спала отлично. А, кстати, Николай, вы расскажете сегодняшний сон? – и она озорно посмотрела на Кротова, желая поставить его в тупик этим вопросом.
 – Мне снилось, что мы гуляли с вами по Дворцовой набережной – не растерялся Николай.
Лиза звонко рассмеялась и сказала: « Хорошо, я согласна, после обеда едем туда».
Они неторопливо шли по улице и говорили о чем угодно, что на ум придет, смеялись, любовались прекрасными видами и друг другом, не замечая ни легкого морозца, ни пешеходов. Лиза рассказывала о том, что после Мариинского училища, закончила трехгодичные, педагогические курсы,  но еще ни дня учителем не работала. Он видел только ее глаза и губы. Как же ему хотелось обнять Лизу, расцеловать в красные щеки, сказать, что она самая красивая из всех девушек на свете, что она стала для него такой близкой и родной… Ничего этого сказать он не мог.  Он  хмурился от мимолетного бессилия, от того, что не вправе посвящать ее в тайну своей миссии. Она заметила и сказала: «Николай, я могу вас спросить кое о чем?»  Он слегка напрягся, но тут же, как будто нырнул в ледяную воду, впервые обратился к ней на «ты».
–  Спрашивай.
– Ваши родители в добром здравии?
– Да, я видел их неделю назад, они были здоровы. –  Для него этот вопрос не был неожиданным, но сколь подробно отвечать он не знал.
– Ну, слава Богу! Если они здоровы, так и не о чем грустить?
– А я и не грущу, вовсе. Просто иногда, смотрю на  город, на людей и  думаю, что им придется многое пережить.  Скажи Лиза, у твоей семьи есть какие-нибудь родственники за границей?
– Нет, никого из  близких родственников  не осталось.  Зато  у тети есть прекрасный дом в Гельсингфорс, или, как сейчас стали говорить, в Хельсинки.
– В Финляндии? – Николай даже приостановился от удивления.
Лиза рассмеялась.
– Конечно, в Финляндии, где же ему еще быть.  Мы туда ездили на поезде, когда  жив был тетин муж. Он служил там и купил хороший дом с садом. Когда в гимназии начинались летние каникулы, папа брал отпуск и мы, всей семьей ехали в Гельсингфорс. Там было хорошо: мы катались на лодке по озеру, удили рыбу, я играла с местными ребятишками, выучила несколько шведских и финских слов. И мама была  веселее -  ее болезнь как будто отступала. – Лиза замолчала, улыбка еще не сошла с ее лица, а  глаза заблестели и Николай, не отдавая себе отчета, приобнял ее, чуть притянул к себе, она легко ткнулась ему в шинель и слезы, так долго ждавшие выхода, потекли свободно. Так и стояли они на краю тротуара,  она чуть всхлипывала, а он, обнимая ее ласково приговаривал: «Ну, ничего, ничего, все будет хорошо». Редкие прохожие огибали их, не особо обращая внимание на молодого офицера и плачущую девушку – мало ли у кого какое горе. Они сели в экипаж и вернулись домой. Кротов стоял  с Лизой у дверей дома, а она звала его зайти погреться, попить горячего чаю. Но он только мотал головой и уже собираясь садиться в коляску, вдруг, спросил: « Ты веришь в возможность перемещения в будущее или в прошлое?»
– Конечно, я путешествовала так несколько раз.
 – ???
– Ну, я же говорила, мы ездили в Финляндию, а там григорианский календарь, поэтому, когда мы утром 20 июня садились в поезд, то вечером, приезжали в будущее – в 3 июля.  – Она рассмеялась, глядя на его растерянное лицо, а потом, привстала на носочки и чмокнула его в щеку.
- До свидания, Коля.
7
Кротов лежал на кровати и думал.  Вот уже две недели прошло, как он застрял в прошлом. Отчаяния, как в первый день, когда  отстал от группы, он больше не испытывал, но и спокойствия в душе не наступало. Николай ясно понимал, что любит и не хочет оставлять любимую. Гостиницу он поменял и жил теперь ближе к дому Лизы. Иногда он приходил на обед, иногда, заранее условившись, забирал Лизу у дома и они катались по городу или гуляли пешком. Он купил гражданский костюм и пальто - теперь не надо было козырять встречным офицерам. В этот день Кротов не пошел к ней. Надо было на что-то решаться: или открыться и забрать ее с собой, или оставаться здесь и жениться. Он не сомневался в чувствах Лизы к нему, хотя слов не было сказано ни им, ни ей – он видел ее взгляд и все понимал.
 Вчера они беседовали с отцом Лизы. Владимир Петрович, как обычно сидел в своем кресле, курил сигару, а Кротов расхаживал по кабинету. Он видел, как интересны старику дела флота и  охотно отвечал на его вопросы, иногда, на мгновенье, замолкая – боялся сболтнуть что-нибудь лишнее. Он  знал  достоинства русского флота и недостатки, поэтому в конце разговора он сказал: «В грядущей войне, наш флот не будет  определяющей силой. Все решиться в сражениях на земле».
– И каковы наши шансы на победу, как вы полагаете?
Прежде чем ответить, Кротов опустился в кресло напротив, открыто посмотрел в глаза Владимира Петровича.
– Никаких. Поэтому я считаю, что вы Владимир Петрович,  в ближайший год,  два,  должны позаботиться о себе и  своих близких.  Мне Лиза говорила про дом в Хельсинки, так мой вам совет – перевозите семью в Финляндию.  Если вам кажется, что я, в силу своей молодости, не имею права давать такие советы, то вспомните наш разговор через год.
На этот раз встал хозяин дома, не торопясь затушил сигару в массивной бронзовой пепельнице в виде древней ладьи, прошелся туда, сюда мимо книжных стеллажей, задумчиво оглаживая седую бородку.
– Скажите, Николай  Васильевич, а где будете вы через год, на фронте?
– Не знаю, Владимир Петрович, моя жизнь зависит от воли командования. – И он не врал. В этот момент он не знал, что будет дальше. Возможно, если останется, то пойдет воевать.
– Что ж, не буду кивать на вашу молодость, потому что рассуждаете вы очень разумно и должен признаться, я и сам думаю примерно так же. Но вы должны понять - я хоть и в отставке, но офицер. Я  присягал Его Императорскому Величеству. И вот, в лихую годину, я спрячусь в Финляндии - вы этого от меня хотите? Вы бы сами смогли так поступить?  Нет, конечно, не могли бы.  Ну а про исход войны… это никому не ведомо – может, победим, может,  проиграем, а стараться надо изо всех сил.
Вот такой разговор произошел у них с Владимиром Петровичем накануне. И было Николаю немного стыдно за тот поспешный совет. Он подумал о своих родителях. Интересно, что сказал полковник Сидоренко матери? Что все нормально, его командировка затянется на месяц, не беспокойтесь… Мать, все равно, будет ходить этот месяц сама не своя. Отец тоже, только виду показывать не будет. Прочь сомнения! Возвращаться в любом случае надо. Окно будет в Москве.
 Николай поднялся, достал из пальто портсигар, открыл его, нажал неприметную кнопку – засветился экран на крышке не занятой папиросами.  Тогда он ввел запрос и стал изучать карту Москвы.  Подвигал ее влево, вправо, увидел символ окна и  увеличил масштаб. Место было не далеко от Ваганьковского кладбища, строящийся склад товарной станции, но какой именно было не понятно. Надо ехать – решил он. Кротов позвонил Лизе из холла гостиницы, трубку взяла горничная и,  узнав его по голосу, тут же убежала звать Лизу. Она подошла через минуту и слегка взволнованным голосом произнесла: « Коля, это ты? Что-то случилось?»
 – Здравствуй, Лиза. Ничего не случилось, но сегодня мы не увидимся. Мне нужно в Москву ехать. Дней шесть меня не будет, не переживай за меня, хорошо?
– Хорошо, я не буду переживать. Я знаю, что ты всегда исполняешь обещания. До свидания, Коля, я подожду. – А голос ее, все-таки  дрогнул и у него, от этого дрогнувшего голоса, что-то перевернулось внутри: « Я ее здесь не оставлю».

8
Кротов приехал в Москву в 9 утра, на следующий день. Он вышел из вагона, держа в руке полупустой саквояж, раскланялся со своими попутчиками и с легким сердцем ступил на заснеженную площадь трех вокзалов. Здания вокзалов были те же, по площади так же ехали трамваи, а вместо автомобилей, стояли у вокзала разнокалиберные повозки: колесные экипажи, сани, розвальни, телеги – выбирай на любой вкус или масть. Он выбрал гнедого жеребчика запряженного в легкие сани, быстро сторговался с веселым кучером и отправился в гостиницу, которая находилась недалеко от ипподрома – извозчик, же и посоветовал ее. «Наверное, имеет свою денежку от хозяина» – подумал Николай.
Он быстро устроился, заперся в номере и выложил на стол оставшиеся деньги: «Да, не густо. Как-то незаметно испарились мои червонцы, ну и ладно – буду играть». Какое-то время Кротов вглядывался в мониторчик своего «волшебного» портсигара, выписывал на листочке цифры, имена, потом оделся и вышел на улицу.  Из церквей, после воскресной службы, возвращались домой нарядные горожане,  и  колокольный звон висел в воздухе Москвы.  Уже подходя к беговому ипподрому, он услышал гул толпы, свист и отдельные крики или вопли.  Запах множества лошадей, содержащихся здесь же, радовал его  - он возвращал его в недалекую юность, когда по воскресеньям, обычно летом, отец брал его с собой на Питерский ипподром. У главного входа он заплатил, взял брошюрку забегов и пошел к бюро тотализатора. Кротов поставил тройной одинар на Брысь, Октаву и Изюма. Это были три заезда четырехлеток на полторы версты. Оттого, что он знал наперед о победе своих лошадей – никакого азарта он не испытывал, а потому пошел в буфет. Весь народ был на галерее, особенно много шумели на втором и третьем ярусах, а здесь, в буфете, почти никого не было. Он взял чая и пирог с мясом, сел за столик и неторопливо начал есть, прихлебывая, чуть не обжигаясь. Подошел господин в поношенном пальто и, извинившись, спросил разрешения  присесть за столик. Николай недоуменно оглядел буфет – свободных столов хватало.  «Понятно, бомж, сейчас будет денег клянчить».
– Садитесь, не хотите ли чаю за компанию? – предложил он, а сам с любопытством бегло и остро оглядел незнакомца. Нет, на бомжа он не похож, но и благополучия в его виде не замечается. Взгляд какой-то виноватый, одежка старая, но чистая.
– Благодарю вас сударь, за то, что не пренебрегли, а то знаете как нынче:  не успеешь  слово сказать, а уже гонят. Понятное дело, я может и не достоин с приличными людьми рядом сидеть, однако,  было время, и я блистал и выигрывал, да вот теперь в трудности.
Все это он произнес, давно отработанной  скороговоркой, присел на краешек стула, но тут же снова встал.
– Разрешите представиться, Бурундуков Петр Федорович, коллежский секретарь в отставке.
– Очень приятно, Петр Федорович. Присаживайтесь, пожалуйста. Меня зовут Кротов Николай Васильевич, лейтенант флота Его Императорского величества.
Бурундуков был мужчина среднего роста и возраста, хотя через бороду и усы Николаю трудно было определить его года.  Он снова хотел предложить собеседнику чай, однако,  взглянув в его чуть воспаленные глаза, позвал буфетчика и заказал водки и холодную курицу. Бурундуков заулыбался. Они выпили по рюмке, разговорились. Петр Федорович рассказывал, что давно не делает ставки, а только ходит на бега, смотрит, как ставят другие.
 – Теперь уже не мое время. Шла удача, какой-то, знаете ли, нюх был на лошадок. Вот гляну на нее в манеже, и понимаю, что она сможет - всех обставит. И угадывал.  Друзей было – тьма!  А как удача отвернулась, так и друзей не стало. Вы, похоже, новичок на бегах?
- Бывал, но очень давно.  Отец водил, правда, ставок я не делал.
 То ли от водки, то ли от волнения глаза Бурундукова заблестели и он зачастил.
– Николай Васильевич, дорогой Николай Васильевич, мне вас Господь послал! Вы точно первый раз ставили? Можно узнать на кого?
Николай достал из кармана свой билет и отдал Бурундукову, тот впился глазами в билет и в программку, что-то бормотал, почесывался, потом откинулся на спинку стула и вздохнул.
– Тройной одинар.  Две лошади хорошие, а вот  Изюма, я бы не выбрал – проиграете, как пить дать, проиграете. Николай Васильевич, все равно, раз вы ставите впервые - вам повезет и мне повезет. Скажите мне, пожалуйста, на кого поставить в  шестом заезде.
Николаю стало весело. Было жаль этого обедневшего, свихнувшегося на бегах человека. Он понимал, что от выигрыша или проигрыша ничего в судьбе Бурундукова уже  не изменится. Разве что через четыре года, когда начнется гражданская, когда закроют ипподром – некуда будет ходить Бурундукову, негде переживать за своих лошадок.
– Хорошо, Петр Федорович, поставьте на Гугенотку.
– Вы серьезно, Николай Васильевич? На эту смоленскую кобылу?  Она еще никогда первой не приходила.
– Сегодня придет. Вы же опытный человек, Петр Федорович, и должны понимать, что половина успеха это умение наездника, а этот паренек очень хорош.
Бурундуков еще раз заглянул в программку, изучая  наездников, лицо его было растеряно, видимо, ничего не знал он о человеке по фамилии Панчулидзев. Наконец, решившись, он поднялся и ушел делать ставку. Вернулся, когда звук колокола известил о подготовке к третьему заезду.
– Пора, Николай Васильевич, пойдемте смотреть.
Они вышли на второй ярус, где стояли, сидели на скамьях, спорили и мерзли возбужденные зрители. Петр Федорович деликатно потянул за рукав Николая в дальний угол – там было не так шумно. Помощник судьи выравнивал лошадей на старте – их было шесть, они были запряжены в легкие двухколесные «американки» в которых сидели наездники в напряженных позах.  Упершись ногами в специальные подставки и вытянув руки с поводьями, они ждали сигнала.  Раздался удар колокола и лошади рванулись вперед. Брысь шла под третьим номером и сразу, с первых секунд вырвалась вперед, сначала на полкорпуса, а потом и больше, и весь круг,  до самого финиша, никто к ней не приблизился. Петр Федорович нервничал и Николаю тоже передался общий ажиотаж, он вдруг подумал: « А что если информация, которую он загрузил из интернета в свой портсигар еще до операции, а что если она не точна – ведь столько лет прошло!»  Но и следующий заезд прошел без сучка и задоринки – победила Октава. Пятый заезд, в котором бежал Изюм, преподнес сюрприз. С самого начала он был догоняющим, обогнал одну, другую лошадь, приблизился к лидеру, но на финише, все-таки на голову отстал.  Первым пришел жеребец Вечер. Еще Николай стоял ошарашенный, не совсем понимая, что произошло, когда помощник судьи громко выкрикнул: « Результат Вечера аннулирован – дважды срывался в галоп.  Победа присуждена Изюму».   Петр Федорович радовался, как ребенок.
– Приметка верная – новичкам всегда везет. Значит мне тоже.
В шестом заезде его Гугенотка, управляемая поручиком Панчулидзевым, неслась как метеор, только осколки льда  летели из-под шипованных подков.  Разумеется, она пришла  первой.
– Ура-а-а! – кричал Петр Федорович – наша  взяла!  Я же говорил, я знал… - И стал обнимать Николая. Потом они спустились в подтрибунное помещение, где были кассы и получили свой выигрыш. Расстались у центрального входа, как старые друзья, договорились, что в среду опять встретятся здесь же.
9
На следующий день Кротов нанял извозчика и поехал на Ваганьковское кладбище. Немного не доезжая, он расплатился и пошел по натоптанной дорожке в сторону товарной станции. Склад стоял особняком от других,  ограды вокруг него не было и половины кровли тоже.  Однако  на двери висел солидный замок. Чтобы не привлекать внимание, он не стал подходить ближе, только отметил, что снег возле здания девственно чист, лишь кое-где видны следы от вороньих лапок.  «Вернусь, когда пойдет снег» - решил Николай. Ему повезло, уже вечером начало сыпать и поздно ночью он опять пришел к складу. В этот раз не таясь, свернул с тропы и пошагал по снежной целине, проваливаясь по щиколотку, в сторону смутного пятна дверей. Подошел, огляделся, прислушался – тишина. Тогда взял обеими руками замок и подергал. О чудо! Он с трудом, со скрипом открылся.  Слава русскому авось! Те, кто закрывали, понадеялись, что вряд ли, кто-то полезет,  повесили старый, ржавый замок для виду. Кротов потянул дверь, она легко поддалась.  Дальше он не стал испытывать судьбу – закрыл ее, повесил замок и удалился.
Еще несколько дней он провел в Москве, часто просто бесцельно гуляя по улицам и площадям, иногда заходя в трактиры поесть и погреться.  Один раз  играл на бегах, но уже в одиночестве – Бурундуков не явился, видать запил.  15 февраля Кротов вернулся в Санкт-Петербург. В гостинице умылся, переоделся и помчался к Лизе.  Широко вышагивая по улице, он припоминал каждую минутку, проведенную наедине с Лизой, каждый ее взгляд и улыбку.  Пришла пора открыться и спросить ее, готова ли она пойти с ним в другой мир, оставив здесь, навсегда, без всякой надежды на встречу в будущем, своего отца и тетю. Он позвонил, открыли не сразу. Слышались какие-то голоса за дверью, шаги, всхлипыванья. Наконец, дверь отворилась, горничная Даша, обычно веселая, стояла перед ним какая-то поникшая, с припухшими, покрасневшими глазами.
 –  Николай Васильевич, проходите. Только у нас горе – Лиза очень больна. У нее теперь доктор.
– Чем она больна, и давно ли? – не трогаясь с места, огорошенный этой новостью, спросил Кротов. Ведь только неделю назад, когда он уезжал, Лиза была веселая и бодрая.
- Третий день, как слегла, а что за болезнь, спросите у Владимира Петровича. –  Она всхлипнула, закрыла лицо руками и отвернулась.
Николай прошел, снял шинель и шапку в передней и уже направился в гостиную, но остановился на пол шаге, вернулся к вешалке и запустил руку во внутренний карман шинели. Вытащил портсигар, постоял в задумчивости, глядя на него и опустил в карман брюк. Он услышал шаги и приглушенные голоса – по лестнице спускался, видимо доктор, моложавый бритый господин с  саквояжем в руке. За ним шел Владимир Петрович, бледный и потерянный. Они поравнялись с Николаем и доктор, окинув его цепким взглядом,  кивнул, удовлетворенно, как бы принимая его в свой круг. Николай ответил так же, но четко, по-армейски. Владимир Петрович посмотрел на него рассеянно, забыл поздороваться – он явно был не в себе.
– Доктор, как же так, вы давеча говорили, что есть твердая надежда на поправку, а теперь что же…?
– Дорогой Владимир Петрович, я и сейчас совсем надежд не теряю, молодой организм может совершить чудо. Но, все-таки, опасность велика. Что было возможно – я сделал. Будем ждать. Людмила Петровна знает что делать, а вас прошу, крепитесь. - И он ушел в переднюю одеваться, а хозяин засеменил за ним, на ходу опять о чем-то спрашивая, выведывая…
Николай поднялся по лестнице и тихонько приоткрыл дверь в комнату Лизы. Он увидел ее  в постели с закрытыми глазами. Руки ее лежали поверх розового одеяла, и даже от дверей было видно, как явственно проступили синие жилки на белой коже. У изголовья на стуле сидела Людмила Петровна и  смачивала губы Лизы  салфеткой. Она повернулась, узнала Николая и поманила его. Кротов тихо подошел.
– Что с ней?
– Какое-то воспаление. Доктор не смог точно определить. У нее жар, иногда бредит, но теперь уснула.
– Людмила Петровна, у вас очень усталый вид. Я посижу, а вы идите, отдохните и успокойте Владимира Петровича. Лиза поправится – я видел сон.
– Правда? И что было в этом сне?
– Я видел, как она кормит грудью ребенка.
– Вы фантазер, Николай Васильевич, но мне хочется вам верить. Пойду, пожалуй, выпью чаю, а вы зовите, если что.
Когда она ушла,  Николай открыл портсигар и, склонившись к Лизе, послушал ее тяжелое дыхание, затем,  взял ее руку,  вложил безымянный палец в небольшое углубление на свободной стороне  и нажал кнопку. Через секунду пискнуло.  Повернув руку, он увидел  капельку крови на пальце, промокнул ее салфеткой и стал прохаживаться по комнате, пока не услышал еще один короткий писк. На  экране был текст с рекомендациями.  Тогда он вытащил нужную папиросу, разломил ее,  достал из табака крохотную капсулу и  бросил в стакан с водой. Таблетка растворилась с легким шипением. «Что ж, теперь буду ждать, когда проснется», – решил Николай.  Обходя комнату, он остановился у  книжного шкафа, там был привычный набор: Пушкин, Некрасов, Гоголь, Дюма, Толстой, Чехов…Он  достал томик Гоголя и открыл наугад:  «— Э, Одарка! — сказала веселая красавица, оборотившись к одной из девушек, — у тебя новые черевики! Ах, какие хорошие! и с золотом! Хорошо тебе, Одарка, у тебя есть такой человек, который все тебе покупает; а мне некому достать такие славные черевики».
«Мой тезка знал, о чем мечтают девушки.  Лиза, конечно, не Оксана, но черевички это идея.  Где-то на Невском, мне встречался итальянский магазин обуви. Только в каком веке?» – Николай повернулся к постели, потому что услышал ее голос, она просила пить, не открывая глаз.  Он приподнял ей голову, поднес стакан к губам, она жадно прильнула,  выпила в три глотка всю воду и снова уснула, а Кротов стоял над ней, держа в руке пустой стакан. Как-то незаметно в его голове все разлеглось по полочкам: он ясно теперь видел, что вот, лежит  Лиза, дороже которой нет на свете никого, и есть он – лейтенант, который заглянул сюда с каким-то глупым заданием (хотя совсем недавно оно казалось  важным), влюбился и теперь без нее никуда.
Вернулась Людмила Петровна. Хоть она и пыталась бодриться, но Николай видел во всех ее движениях, какую-то обреченность.
–  Я дал ей попить и думаю, что завтра утром ей станет легче, и она попросит есть. Но, похоже, что вы мне не очень верите?
Людмила Петровна смотрела на Николая и не знала, что ответить. Этот молодой человек, конечно, заслуживал доверия. С самой первой встречи она угадала в нем благородную душу, но что может понимать в болезнях морской офицер. На ее веку было столько утрат, что мысленно она готовилась к новой.  Кротов заметил в глазах женщины растерянность,  он взял руку Людмилы Петровны, поцеловал ее и шепнул: «Все образуется, вот увидите».  Они посидели какое-то время молча, потом она поинтересовалась его поездкой и Николай, рассказал ей, что командование прервало его отпуск.  По делам службы ему пришлось съездить в Москву, и все у него получилось хорошо, и скоро он уедет туда опять, надолго.  Людмила Петровна подняла вопросительный взгляд и тогда он сказал: «Я без Лизы не уеду, сначала мы поженимся. Завтра я буду просить ее руки у Владимира Петровича». Людмила Петровна, услышав это, судорожно прижала ладони к лицу, из изумленных глаз скатились слезы, но ни слова, ни звука не произнесла, а только смотрела на него. И он не отвел глаз – смотрел спокойно и серьезно.
Вошел Владимир Петрович и, в этот раз, они обменялись рукопожатием. Николай сказал, что ему уже пора и завтра он обязательно придет.

10
Следующий день выдался сырым и хмурым.  Шел снег и ветер продувал сквозь шинель до самых костей. Николай обошел уже несколько магазинов и лавок с модной одеждой и, в конце концов, нашел, то, что искал. Это были белые итальянские туфельки на небольшом каблучке без лишних пряжек и украшений, но, зато, из прекрасной выделки кожи и современной формы. Продавец, средних лет мужчина,  нахваливая свой товар, тараторил по русски, но,  с  каким-то южным акцентом.
– Посмотри, дорогой! Какая кожа! Потрогай, они тебя не укусят. Только вчера доставили из Милана.
– Вы итальянец?
Продавец рассмеялся.
 – Нет, я грек. Но на итальянской обуви я съел собаку. 
Теперь Николай рассмеялся, а грек слегка смутился и спросил: « Я не правильно сказал, да?»
 – Нет, нет, правильно, только смешно немного.
Они разговорились и Кротов, зная, что на родине этого человека, считается хорошим тоном торговаться, начал. Ему просто захотелось поиграть в торговлю, но в результате через пять минут шутливых пререканий он сбил цену на треть и довольный, с коробкой под мышкой, отправился прямо к Лизе.
 Ему открыла сама Людмила Петровна, ее лицо было серым от усталости, но глаза сияли и неожиданно, для Николая, она обняла его, прямо в заснеженной шинели. Потом помогла ему раздеться и велела идти наверх. Он быстро поднялся, постучал и,  услышав негромкое: «Заходи же!», вошел. Она ждала его, сидя в постели, откинувшись на высоко взбитые подушки.
– Что это? – спросила Лиза, почти равнодушно,  указывая взглядом на коробку. Николай снял крышку, развернул хрустящую бумагу и достал туфли.
– Какая прелесть! Я хочу их примерить – и она тут же выпростала босые ноги из-под одеяла, совершенно не стесняясь Николая. Он обул ее и помог встать с постели.  И вот теперь, она стояла перед ним, в длинной сорочке, еще слабая, но счастливая.
– Как ты угадал мой размер?
Николай пожал плечами.
– Коля, что с тобой, скажи хоть что-нибудь!
– Я хочу жениться на тебе – выдавил он, наконец.
– И я хочу выйти за тебя – ответила она просто, как будто речь шла о чем-то обыденном, привычном. – Мне иногда кажется, что ты уже давно мой муж. Смешно? Это, конечно, мои фантазии, ведь мы знакомы  только три недели, а  мнится, что я знаю тебя всю жизнь. Не смейся, я серьезно.
А он и не смеялся, просто губы сами расплылись в глупой улыбке. И не было меж ними ни объятий, ни поцелуев, как это бывает обычно в таком случае, а только любовь пропитала каждый миллиметр этой комнаты и от этого, казалось, стало светлее, хотя за окнами по-прежнему валил  снег.
Он вновь помог ей улечься, присел рядышком, взял ее ладонь, погладил.
 – Понимаешь, какая штука, нам с тобой придется уехать, надолго, может навсегда, и ты, возможно больше не увидишь ни отца, ни Людмилу Петровну.
Она помолчала, вглядываясь в его лицо, как будто, взвешивая, то, что он сообщил ей.
– Куда, Коля? Это очень далеко?
– Сначала в Москву, а потом совсем далеко, я тебе потом расскажу.
– А мне все равно, куда. Лишь бы ты был рядом. Ты видишь, я чуть не померла без тебя, а ты вернулся и я ожила. Не бросай меня больше, ладно? – и она прижалась к нему.
Позже он разговаривал с ее отцом и просил руки Елизаветы Владимировны. Владимир Петрович уже готов был к этому разговору, дал свое благословение легко и сказал, что лучшего зятя и не мечтал видеть. Спросил о родителях Николая, будут ли они на свадьбе.
– Нет, Владимир Петрович, их не будет, они живут в Воронеже. Отец служит инженером на электростанции (чуть не сказал атомной), а мама врач. Да и свадьбы здесь не будет, только венчание. Через 8 дней я убываю на службу.  Лиза со мной.
– Как, не на корабль?
– Нет, Владимир Петрович, моя основная служба теперь не связана с морем.
– Понимаю, – задумчиво покивал головой старик – я догадался, что вы по разведчасти –  немногословны. Но куда же писать? Ах  да! И писать то нельзя. А вы? Вы сможете присылать весточки? – и в глазах и в голосе его проявилась такая мольба, что Николай понял – человеку, потерявшему недавно жену, а теперь отпускавшего дочь в неизвестные края и неизвестно на сколько, нужна хоть какая-то надежда.
– Смогу, только не часто, раз или два раза в год.  Я буду посылать их на этот и на хельсинский адрес, все-таки я не теряю надежды, что вы переедете. – Кротов думал о том, что ему, вероятно, разрешат, отдавать письма тем группам, которые будут направляться сюда. На том и сошлись. Возвращаясь в гостиницу, Николай сделал крюк, что бы в бюро Санкт-Петербургских ведомостей оставить объявление: « Супружеская пара купит дачу в пригороде, верст 20-28 от города».
 Венчались через несколько дней в церкви во имя Благовещения Пресвятой Богородицы.  Кроме отца и тети пришла гимназическая подруга  Варя.  С легкой завистью смотрела она на невесту в свадебном платье,  на жениха, симпатичного парня в морском кителе. Через много, много лет, когда Варваре будет за семьдесят,  повстречает она эту пару в казахском городе Кустанае в своей школе, где она вот уже 30 лет преподавала математику. Сначала глазам своим не поверит, подумает, что это сослепу кажется, но когда Лиза заговорит, она тут же узнает ее голос и интонации. Лиза будет все такая же юная девушка, а она – старуха.
На следующий день Кротов с Лизой уехали. Прощались спокойно, в домашней обстановке. Людмила Петровна перекрестила молодых, Владимир Петрович промокнул глаза платочком, обнялись и тронулись. Ехали первым классом, в отдельном купе, пили чай, разговаривали, а по большей части, просто, сидели молча, обнявшись. Николай все оттягивал момент истины, но тут уже понял – дальше некуда.
– Лиза, я прибыл  из будущего.  У  нас здесь было дело, в общем,  я отстал.
Лиза посмотрела на него с улыбкой.
– Из какого, такого будущего, Коля? Из-за границы? Ты шпион что ли?
Николай потянулся к шинели, достал портсигар, раскрыл  и включил монитор.
– Из 2028 года.  Мы туда  завтра  отправимся.
 Экран показывал видео о Санкт-Петербурге. Съемки велись с квадрокоптера, из машины,  с палубы катера. Лиза склонилась над изображением и несколько минут вглядывалась, почти не дыша. Потом резко подняла голову.
– Значит то кино, что мы смотрели, это все правда, это не просто картинки-выдумки, и драконы тоже правда? Это ты привез тот фильм? А зачем? Нет, этого не может быть, это невозможно…
Она была растеряна, ошеломлена и не могла собраться с мыслями. Николай приобнял ее.
– Драконы это выдумка, как и черт у Гоголя, остальное - правда.
– Коля, а кто ты? Кем ты служишь? Выходит, я о тебе ничего не знаю. А ты, правда, любишь меня?
– Люблю.
И она успокоилась, перестала сыпать вопросами, склонила голову на его грудь и через 5 минут задремала под равномерный перестук колес.
В Москве они поселились в той же гостинице у ипподрома. Вечером у них был спор. Лиза хотела взять свой чемодан с собой в путешествие, а Николай говорил ей, что все вещи в нем – бесполезны. Там, куда они направляются, этого не носят.  Когда стемнело, поехали к месту. Лиза собрала узелок, в нем голубое платье, новые туфли и документы. Снегу прибавилось и когда шли к складу,  Лиза старалась попадать в след Николая. Наконец, дошли. Он снял замок и отворил дверь.  В глубине склада  светился круг портала,  рядом на ящике сидел человек.
– Петрас, ты?
– Я.
Николай взял Лизу за руку и повел за собой. Мужчины обнялись.
– Это мой друг Петрас, а это жена моя, Елизавета. – Представил их друг другу Кротов.
В этот раз командовал Петрас, он поставил ящик поближе к «окну», помог Лизе забраться и сказал, что бы она ничего не боялась, перелазила, там ее ждут. С другой стороны ее приняли Куликов с Епифанцевым. Следом перешли портал Николай с Петрасом. Все стояли в том же складе, да не совсем – он был хорошо освещен светодиодными лампами.  Лиза  слегка очумела –  она схватила руку Николая, а другой прижала узел с одеждой к груди. 
– Не бойся, все уже позади.  Сейчас поедем домой, в Санкт-Петербург.
– Слава Богу! – вырвалось у Лизы, она, кажется, еще до конца не осознала, где находится.
Все вышли из склада в утреннюю, сентябрьскую прохладу.  Было тихо, только иногда слышались со стороны станции свистки маневрового тепловоза. Игорь отозвал Николая в сторонку.
– Заставил ты нас поволноваться, однако.  А сейчас идите за склад, там площадка и вертолет.  Мы пока останемся, дождемся закрытия портала, мало ли что, вдруг, кто-нибудь за вами шел и вывалиться сейчас в наш век – хлопот не оберешься… И позвони родителям, когда прилетишь.
– Спасибо, Игорь, позвоню. А за что такая честь, мы могли бы и поездом.
– Сидоренко приказал. Он считает, что у вас мало времени. Чем больше она будет находиться здесь, тем больше опасность необратимых парадоксов. Поэтому, предупреждаю, здесь вы долго не задержитесь.
– Постой, постой Игорек, ты  хочешь  сказать, что нас выгоняют обратно? В 1914-й?
– Нет, не совсем так.  Вы должны отсидеться в серединном времени. Это, типа, карантин на полгода.  Предполагается, что все парадоксы взаимно гасятся в серединном времени. Ваше с Лизой  время, это 1971 год. Ну и, конечно, подальше от Москвы и Питера. В Казахстан, например. Лети, тебе полковник все объяснит.
Кротов распрощался с товарищами, взял Лизу под руку, повел к вертолету.

                Тюмень.  25.04.2018