Кукушка

В мерцающем свете лампы следующая картина: старый, весь пошарпанный стол, исполняющий роль письменного, стопка чистых листов, набор шариковых ручек, пепельница, полная окурков, половина тлеющей сигареты, рука, которая её держит, голова, рот, из которого вылетает облачко дыма, и туловище, которое, как сигарета, наполовину. Остальное поглощала темнота. Рука потушила окурок и взяла ручку. Другая рука появилась из темноты и взяла чистый лист, и положила в центр стола. Но рука, держащая ручку, так и застыла на полпути к листу, периодически слегка дёргаясь. И всё застыло. Даже дым, уже почти рассеявшийся, застыл как бетон. Только время не застыло. Оно неумолимо ползло к чему-то роковому. Сколько осталось никто не знает. Ни человек за столом, ни человек за дверью, который тоже застыл, прислонившись всем левым ухом к этой самой двери. Знала только кукушка, которая вот-вот выскочит из старых часов. А человек за дверью выскочит прямо в комнату, и побежит по темноте на мерцающий свет лампы, словно заплутавший корабль на маяк. Но ему нужен ни свет, ни лампа, ни стол, ему нужно туловище, что сидит себе над чистым листом, почти не двигаясь. Ему нужно уничтожить это туловище, эту мерзкую плоть. Без следа. И уйти без следа. Но кукушка всё не вылетает, время всё не торопится, этот мир всё не меняется, и рука, держа ручку, всё не начинает писать. Из звуков здесь существовал только ход времени, обозначенный тиканьем часов. Но вот, что это? Что-то ещё. Какой-то звук. Человек за дверью, стоя в той же позе, нервно чешет руку, издавая характерный звук. Наверное, единственный звук в этом доме за последнюю вечность. Рука человека за дверью, держащая кухонный нож, совсем расчесалась. А ладонь вспотела от деревянной рукоятки. Ногти другой руки всё впивались в кисть той, что чесалась, всё ожесточённей, и чем сильнее её чесали, тем сильнее она чесалась. Всё громче и громче. Что это? Вот ещё один звук. Человек, прислонившийся лицом к двери, расчёсывая руку, в которой держал нож, оскалил зубы. Он оскалил зубы в мучительной гримасе, лицо его, даже в темноте выражало боль и страдания. Кап. Кап. Это не дождь начался на улице. Кап. Кап. Кап. Ужасный мерзкий скрип, у человека за дверью скрипят зубы. Рука продолжала терзать другую руку, она не перестанет чесаться даже если её расчешут до самой кости. Уже никогда. А кровь всё капала на деревянный пол. Кап. Кап. Кап. Это место начало оживать. Появились звуки. Скрип. Капель. Рвущаяся кожа. И тик так, ТИК ТАК. Кукушка оставалась на своём месте. Всё оставалось на своих местах. Рука совсем ослабла, ручка выпала и с тревожным шумом покатилась по столу. Но остановилась у самого края, так и не упав на пол. Туловище оживилось, обе руки начали двигаться. Пальцы складывали чистый лист вдвое, потом ещё, по горизонтали, потом по-другому. Получилась модель самолёта. Бумажный самолёт, из обычного листа. Тик так. Тик так. Кап кап кап кап.
Туловище встало и пропало из небольшого облачка мерцающего света лампы. Где-то во тьме существовало окно. Опять звуки. Удар ногой о что-то. На пол упала жестяная банка. Шаги.
Звон. КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ! КУ-КУ?
8 утра. Будильник в виде кукушки всё продолжал приятное "ку-ку", но сейчас оно было самым неприятным из всего что могло быть. Опять. Опять начало недели. Пора вставать. Сколько можно? Сколько вас еще, этих пробуждений.
Кукушка кукушка, сколько мне осталось жить?
КУ-КУ, КУ-КУ. Кап. Кап. Кап.