- Больница. или Здравница 2018.
(И это первый по полномасштабности мой труд, все предыдущие не так многопротивны.)
(долгий и нудный и неуклюжий рассказ о том как я готовился и полежал в больнице).
1 Как все началось. Мне говорили друзья*1 мои, мол ты сдайся, ты сдайся мол.... А, я всё не сдавался, и не сдавался... - Многое как не у людей у меня, а потом раз.... – пошел вот да и сдался, решился сдаться и вот сдался. А дело то все в памятнике как и обычно, в нерукотворном. И я начал закладывать его лет несколько тому назад, а то и даже больше чутка. Прямо внутри себя, во желчном пузыре... но не достроил и решил... точней сказать – решился.
Но, камни, ты понимаешь, насколько я это все понял, как и все вообще болезни они для того людям даются... - а вот ты сам ка и подумай для чего... Ох, до того же это дело шибко интересное.
Так вот ты всю жизнь можешь пить чай сладкий. Сладкий да и сладкий. И лишь когда попьешь какое то время чай вовсе не сладкий, то и поймешь что сладкий твой чай – просто необычайно как сладок. Ну, это я к тому ответу, что зреть уже должен в твоей голове. А то и созрел уже. Гляди чтоб не перезрел только, тут только вовремя надо срывать урожай, не то и болезнь подхватить не долго какую ни будь умственную и серьезную. А то и памятник может вполне вырасти тоже. Из ответов, камней, сластей, сладкого..., чая... Но, я не достроил, я внял тем друзьям, и я взял и пошел, и я сдался.
Точней я решил. Я решился. И я взял и пошел. И пошел я сдаваться.
- А, ну да, - сказал мне внимательный к мне гастроэнтеролог, - пожалуй пора. Как это «пора» было делать пора уже лет тому пять как пора... Но, ведь его же дело лишь предложить, то есть сказать мне «пора»... И он лет уже пять как тому так мне и сказал, что: Пора, брат, пора... туда где... где во общем пора... И это пора – означало: «эктэмию» чинить, или по-нашему и по-простецки – резать, но еще точней – холицистэктемию забацать, - О, как! Ну, а до этого там всяческий там дискомфорт и изжоги, газовитость в выхлопе... и стул вот не такой уже жесткий, надежный, хороший и прочный..., и анализы, пульпирования области живота, УЗИ, зомбирования различные, ФГДС и прочие слова, значение которых лучше бы и не знать даже вовсе. И отослал меня этот, сказавший «Пора», прямиком ко хирургам. Ну, и еще, кроме уж сказанного, диету повелел соблюдать, а еще лучше – строго... в смысле придерживаться...
Те соизмерив деловым своим и хирургически точным взглядом входные условия, утвердили веру мою в мне же, и сразу вера во мне эта затвердела.. - Одобрили жестом кивка головы, что, мол, прав Огорельцев (это тот самый и есть Огорельцев который) и мы враз поможем всем вам (то есть и мне и ему, и камням, заодно, очевидно). И ты подойди-ка уже вот тогда-то. И вот уж тогда-то и будет весь сказ для тебя соответствующий. В примерно точном соответствии с «тогда-то» и «там-то и там-то» прибыл я в указанное мне «туда-то». А там самый главный уже хирург наш (а именно Мушфиг Измаилович свет наш, ты понимаешь ли, Нусратов) сидит и прием соблюдает таких же как и я, а именно же - страждующих. И вот тогда уже он и назначил заветную дату – 2 апреля. И тогда сестра уже его сказала, по медицински незыблемо: Подойдете сюда же двадцатого марта. – Так начался мой путь к здоровью... Точней он так продолжился... бесславно, но славно.
20 числа, заботливейшая из сестер, других и не бывает просто в этом нелегком деле, заботливо мне обсказала чего, где, как и зачем делать. И только я хотел все это дело записать в бумажку, - так же заботливо и остановила... – сказала, и показала, что все уже записано ею, - вот ты ка погляди ка сюда.. – И точно, на каждой бумаженке – и время и дата, и номер кабинета и чего там сдавать надобно. Однако! – не смог сокрыть я своей радости, и я её не сокрыл, а аж весь просиял лучезарностью улыбки, и с радостью этой на пару убыл всё исполнять во лучшем виде. И так, с радостию в основном, за эту неделю все заделал, и везде благополучно сдался где надо было и все поздавал.
И мир такой же на душе. Ведь же болезни человеку... Ну, да я уже об этом и распространялся. – Это чтоб слаще чай его жизни в его жизни был. Ведь, что человеку жить как в сладком чае мешает? – Да, правильно, еще лишь более сладкий, что где-то по соседству, чай...- пусть лишь гипотетически, но лучший... И вот он ноет, вот ему надо чтоб еще слаще, слаще, слаще.... Ему уже и так чуть ли не без воды, один лишь сахар кладут, он радуется... день, другой, третий... и опять он ныть начинает... И то ему тяжесть коммунальных платежей необъяснимо давит душу снова, то воровство чиновников житья не так дает, то просто соболезнует бездомному он брату-бомжу, а то и футболисты проигрались, а то и все его вместе такие душат проблемы. Или вон солнце светит не так ярко, или наоборот уж слишком ярко светит и не так это хорошо ему.. И он страдает, и он развивает в себе сознательно болезни от недостатков множественных. Вместо того, чтоб радоваться хотя б тому, что есть. И этого, того, что есть, поверьте, не так уж и мало. Хотя неверующих больше во сто крат.
Все сдал. Последний день – пятница. Лишь ФГДС с утра. И терапевт. И еще ЭКГ, как оказалось, после. Но по порядку. Еще и стоматолог, правда... Но с стоматологом пожалуй хрен бы с ним.
*1 Друзья. Друзей у меня много. Штук шесть или семеро целых. Но, таких чтоб светил с медицины... Да еще и с образованием высшим, и медицинским... Да и еще, чтоб Врачи с большой буквы «ВЭ». – Таких не так уже и много друзей у меня среди моих друзей. Да их пожалуй и все-то три, не то четыре только штуки и есть. И все же друзья. Именно же Друзья, с большой буквы «ДЭ». И это перво наперво, по мере их образования доброкачественного: Светка, конечно же, Афанасьева – великий мой друг. Образовалась не так давно, т.е. знакомы не долго мы с ней, лет только с семи. С ей мы начинали учиться во первом во «Вэ» классе, нашей великомученической, хотя и средней школы за номером 16. Потом, в разных, правда, классах уже в 37-ой, доучивались. Второй Друг мой – то жена моего друга Лаухина Пети, Лаухина Наталья. И тоже Врач с самой большой будет буквы. И третий, пожалуй - то Дмитрий Попов, самый из всех трех высокий, конечно, будет. Однако, и полом он маленько от предыдущих двух все же отличается тоже. Хотя этот, последний в область свою медицины нас, с рылом нашим калашным и не шибко то медицинским (рылом), не шибко то запускает, но все же помощь настоящую оказывает в неимоверных, не соизмеримых с мерами, количествах. Спасибо им всем за это. И всем другим прочим Врачам с большой буквы Вэ такое же слово – Спасибо Вам всем!!! За ту боль и любовь, что мы все к вам лелеем. Но в особенности, конечно, когда нас к таковым поклонам болячка какая нить да обязывает (шутк.).
2 ФГДС (Фу, ГаДоСть то какая!) – такая... самая такая в общем, какая надо штука (то есть гадость). С утра и натощак, пришёл, снял сапоги и улегся. В зубцы вставляется такой мундштук специальный и уже во его, в мундштук этот, и подают её. Удобная такая из штуковин. С мизинец толщиной, но все же не так чтобы приятно. И он, «злодей» этот, врач, эту штуковину в тебя толкает, а ты как бы не замечаешь этого всего, лежишь... И только выплюнуть ея стараесся как можешь и чувствуешь себя слегка так червяком. А у штуковины у ентой видеокамера еще на самом на конце её. И еще там для биопсии-анализа тоже штуковина имеется, но до этого прескверного момента не дошло. Хватило только камеры и выплюнуть желанья. Он там всё оглядел как следует и шланг этот изъял из моих недр. И вот же чудо, - как хорошо то без такого шланга! Хоть прямо песнь запевай, - так радостно на сердце. Вроде бы с самого утра просто ну ничего не делал, и даже не поел ни маковой росины, а чувствуешь себя... – просто ж героем(!). И я как раненый герой (а это ж много больше чем не раненный герой) побрел к двери с названьем «терапевт». (Лирика: Все не так быстро как того бы хотелось. Как тогда было... Как хочется теперь тебе...) А там же очереди везде. А этот с камерой который, - так то вообще один на два цельных кабинета, так как другой который, тупо заболел и он за всех двоих один с этой трубой, с мизинец толщиной, которой. Но, все же там сестрица, ну до того ж хорошая какая... - Она слова хорошие всяк говорит: Вы потерпите малость, вот молодец, вот уже скоро... и с этими словами шланг кажется чуть ли не вдвое тоньше шлангом... Вначале слово... Ну, это то, надеюсь, ты уже знаешь и сам. (а толи сама).
3 Бабулька-терапевт была ну очень долгожданной. Часа аж два, если не боле... Но, я же герой весь. И я уже со смыслом во внутри. Я уже больше думаю, не что мне мало, или чего у меня меньше чем того надобно, но будет ли после второго числа хоть бы чего, и будет ли вообще хоть что-то.... – Вот до чего болезни возвышают (греют градус накала жизни). Куда же думаю, мне торопиться? Куда вообще возможно торопиться? Когда торопишься, торопишься и так вот раз.... и успеваешь... вдруг... и на всегда. И все куда не успевал, оно же здесь же... А ты уже не здесь. А ты уже успел, уехал во всегда, ты наспешился. И вот там в очереди люди так не рады, что кто-то без очереди, и сволочь... лезет... со наглым рылом.... А кто то и вперед того кто лезет аж норовит. - Ему же только спросить... И так им всем не спокойно. А мне спокойно... Мне так по геройски, по настоящему спокойно. И так все видится совсем здоровым глазом, взглядом, - ну просто же необычайно хорошо... Здоровым, прездоровым, таким каким он редко может быть и так и бывает редко, к сожаленью.
Уже мой «ход», стою пред дверью самой, всё уже скоро. Но средних лет, в белом халате женщина, с деловым взглядом и в ту же дверь настраивается входить. Ну, думаю, ладно - вместе зайдем. Таки халат же белый, взгляд медицинский, надежный, прочный такой, почти открытый... Она заходит, но и дверь за собой заботливо так и закрывает. И ладно, думаю, чегой там, я ж герой. И тут же трое или все четверо из очереди: Да что же это делается!? И нервенно так раздают комменты и разными все нехорошими из слов и версий наперебой галдят, шипят и злятся.
– Простим ей, - говорю, - братья и сестры... Уже ли долго мучиться нам в свете этом, чтобы так время дорогоценное на эту, пусть и не очень-то и честную сестрицу нашу так просто изводить за зря? И я говорю, не доглядел, мол, каюсь, и смалодушничал, и не восстал всей своей грудью болезной, и на халат на белый уповал за зря... Но, - Не простим, - ответили все трое разом. Минут аж через десять, вышла не молодая та «сестра» (так как в халате-ж медицинском). И я сказал ей, что вот эти вот красивые все люди – две барышни милейшие и вон тот товарищ с лицом похожим на лицо кавказской нации, Вам этих десяти минут уж никогда на свете этом не простят. Она не поняла. Но, все, включая бабульку-терапевта, всё поняли, а то и даже на много больше. Мне именно так это и показалось.
Бабулька, как впрочем, все бабульки вела дела неспешно. Оно ознакомилась с подробностями моей книги жизни, сравнила «много до» и настоящие анализы, и высказала свое веское «Да уж». Из чего ясно было, что именно же «да уж», уже... И она не спеша меня послала ко хирургу, ведь именно туда ушла какая то часть из медицинских исследований меня, и, заодно на ЭКГ (электрокардиограмму) тоже, так как из за огромной очереди и возраста, что еще более важно, ей совершить это ЭКГ ну, совершенно не с руки со мной. Словом, всё сделал ну до того благообразно, везде успел, все подобрал... Только вот медленно, и очень уж медленно, а и куда-ж спешить-то?... И ЭКГ, сказали – результат будет во понедельник. Зайдешь, сказали, без очереди, если такая будет, (как будто может быть и как то по-другому) и заберешь... И всё. И ладно..., и то-то же и хорошо.... и заберу во понедельник... До понедельника еще ЖИВЁМ!!! До понедельника еще два раза поиграть в мячик. Таки же пьедестал только во мне для памятника внутре, а со снаружи-то я как вполне живой, и сам передвигаюсь даже, и в мячик вот даже играю малость и в баню хожу....
4 Понедельник, второе апреля. И надо сдаваться. И надо еще ЭКГ распечатку сходить да забрать. И от стоматолога же еще справку, будь бы оно не ладно, да хрен, пожалуй и с ним, с стоматологом этим и с справкой его. И в банке же еще надо, там кой-что да доделать, и это нужнее. Еще и машину потом отогнать, - таки без машины вообще никуда не успеть... Ну, перво-наперво – банк. Еду в банк.
И все как и обычно. Чуть свет и я здеся. Ну, а он с девяти. И раз здесь я, стало быть уже девять. И все как и обычно во любом учреждении, - все на работе, все уже просто потеют, жужжат, вершат героический будень. Но время уж двадцать минут, а воз ныне там-же. Ну, же работают то все, а вот компьютер... – слишком много у него обновлений... - Ну, так и включите его такового на час что ли раньше!!!, - так хочется подсказать, а скорей проорать с нецензурным акцентом и стол проломить кулаком... Но, лишь взираю... – мне седня сдаваться, молчу, наблюдаю... – Так начался день. Но, я не спешу, я же проникаюсь все больше и больше, боясь торопления, ибо знаю всё лучше, что можно успеть.
Добил там дела, чуть было не заругался весь громко, но выжил, прорвался без шуму... И сдаваться поехал. Точней еще потолкался в других делах малость, а уж потом только...
5 Бегу.
Закончив практически все свои практические дела, за исключением автомобиля, вел я свой «бронепоезд» сквозь поликлинику в приемный покой и мыслями слегка терзался (и стоматолог здесь, и ЭКГ, и авто) об оптимизации всех этих мыслей. Ну, и в первый раз в это утро зашел как раз к Светке, - таки по пути же.
- А чё, - говорю, Светка, как это мне лучшее поступить-то, - толи сперва сдаться пойти, а толи авто отогнать сперва и пойти сдаться? - как думаешь, товарищ ты и друг, Светка?
- Иди сдавайся, а то мало ли... Давай, вперед, быстрей!... А уж потом какнить да и договоришься поди.
- Ну, так, знамо пусть так и будет... знать так тому и быть... – и я сквозь поликлинику снова вперед (заре навстречу... как и товарищи в борьбе) быстрей, на первый раз, как окажется позже, сдаваться.
А у меня же все «тики так», все у меня путем, все у меня чин чином... Только вот «стоматолога» нет справки (да думаю, думал, она и ни к чему), и ЭКГ результат в поликлинике и надо бы забрать, и, думаю и всё... И на душе и без того (в том смысле, что все нормально) но как то тревожно, хотя и отчасти спокойно, а толи тревожно лишь отчасти, ну в общем как то так, - не очень-то определенно. – Со небольшой долей доли, где-то так можно сказать.
Пришел в покой. Расположился там, занявши очередь. Сидю. Осматриваюсь. А там все так благородно так, все так без суеты, размеренно и по порядку. Один прямо там, за оконцем, за которым врачи сидят, с подключенной к себе капельницей пребывает, глядит не смело, - видать не очень хорошо ему без ней. Другие тоже ничего себе, но одеваются и раздеваются самостоятельно и ходят, словом – как бы нормально. Обстановка рабочая, деловая, вполне располагающая к «сдаче-приёму».
6 В приемном отделении.
... В городке периферийном отдает весна бензином... – так о весне в городке периферийном пел О. (земляк наш) Митяев. Жизнь приемного отделения нашей пятиэтажной больницы ни бензином, ни весной, ни еще какой либо суетой не отдавала. По крайней мере в это торжественное утро, о котором и идет речь. В покое приемном покой только снился. Он мог бы там сниться, но там не было спящих. Вот вроде и больного бригада сдает, и еще сидят три человека и очередь... но я ж не спешу... в покое приемном тут же почище будет чем в армии, тут строже все... и по делу только, и только по существу. Тут с девяти утра и до одиннадцати, как выяснится чуть позже. А народу не сказать чтоб много, и чтоб не много народу совсем не сказать тоже
И только терзает – «толь сперва сдаться а после результат ЭКГ забрать, толи машину отогнать сперва, толи наоборот... – отогнать, а уж потом сдаться..., а потом ЭКГ?». Но сижу, не спешу, думаю, т.е. терзаюсь... А то и, думаю, вдруг сдаться не успею, - какой тогда смысл машину отгонять, там же время сдачи то регламентировано, но я и регламента того не знаю еще точно. Знаю только, что надо быть утром. А уж какое уж утро, уже совсем почти и не утро. Сижу. Размышляю. Спешу не спеша.
Таки долго ли, коротко ли, но наконец и очередь подходит, вот наступает она, моя очередь.
Встаю. Иду. Вступаю туда..., то есть за порог, за черту.
А там-то уже другой мир совершенно. То есть он для них то, работников этих совсем, что ли привычный, обычный и их это мир. А для меня же он мир иной совершенно, я там вообще ничего же не знаю, не был там никогда. Там толи кабинет, толи аудитория из смежных комнат. Запах и цвет иной тоже. В углу, что поодаль сидит этот тип с капельницей, как бы или чуть лишь живой, и там врачи со скорой помощи... И эти, здешние, врачи чего то обсуждают, ходят, толи принимают кого то или передают друг дружке и разные слова на своем языке говорят, говорят. А тут тоже какие то типы топчутся, еще кто то ходит, а кто то сидит, словом народ как бы присутствует и каждый вроде чем то да занят. А я то в этом ничего не понимаю мире, я из своего мира на это дело гляжу и интересно же мне, и все мне здесь и ново же все и все необычно. И я не пойму кто из них будет заниматься мной. Но заходю потихоньку. Стою... Перешагиваю с места на место, вникаю.
7 Медведь.
(Медведь – это врач из хирургического отделения. Такой большой, не резкий, ровный, и спокойный... Медлительный и очень манерами похожий на медведя, как звать его не знаю, но Светка то, конечно, знает... она вообще все и вся знает, она вообще то – чистый же молодец в медицине в целом, как и те, оставшиеся из таких друзей).
- Там раздевайся, одежду туда, на вешалку, вещи туда... бумаги сюда...
- Это, - я говорю, - вы мне это так, да? – говорю человеку, сидящему и будто бы и говорящему спиной, и будто бы со мной, поскольку других таких топчущихся вроде и нету рядом. И судя по всему и по ответной тишине, понимаю, что это спина его мне... и всяческие документы этому товарищу на стол выкладываю робко, но расторопно... Товарищ уставший и говорит тихо, и он всем то хорош тот товарищ, но как его звать я не знаю, одним словом пусть это и будет медведь. Спящий, правда. Положительно так похож. Посему я далее его и стану так обозначать здесь «медведь» не вкладывая в слово это, ну ни тени от тени. А просто медведь – большой и хороший, усталый и медленный, но красавец и сила и он же из мира другого, и «зверь» он здесь совсем тоже другой. Или языком моего мира – «Фигура», какая - не знаю еще, но большая, по крайней мере крупная, судя по внешним габаритам.
Он снова, не глядя на меня, все тот же текст, так же мирно, спокойно выдает еще раз прям в стол за которым пригрелся: Там раздевайся, одежду туда, там вешалка, вещи туда, бумаги мне.. Чувствую, что устал уже человек, а утро ж еще вроде б только... утро туманное, утро седое... И то верно, думаю, что по утрам принимают таких товарищей затруднительных, типа меня, - тяжелая же это должно быть работенка - перетягивание, таких как я из одного мира в другой, да с самого с утра еще..., а то и еще и на желудок голодный. Молча, устало, угрюмо и задумчиво начинает разглядывать товарищ мои многочисленные бумаги. Разглядывает, а толи разгадывает их. Думает... А толи борьбу со сном затевает нешуточную, мне это не ясно пока. И он своим видом ясности ну никакой не вносит.
Беззвучно и сосредоточенно глядит он на авторучку, что в его руке. Та по всей видимости должна бы хоть что-то да уже начинать писать, но она никак не начинает. Она совершенно спокойна и неподвижна, как и он же.... Он, видимо осмысливает это загадочное с её стороны поведение и сам этим же состоянием проникнут. Они – одно целое, - думаю я, - красота! И возникает стойкое ощущение, что должен и я уже что-то да сделать здесь, на празднике этом, ну хоть бы сказать что-то. А то вдруг, да и уснем все втроем, и то-то же будет не ловко, особенно ручке и мне. И я и говорю.
- Однако, - говорю, - тут результата одного анализа должно не хватать. А именно же – ЭКГ (что в переводе с языка медицинско-научного означает – электрокардиограммы, - это я так как бы пошутил, хотя и, признаю, не очень ловко). Медведь устало и медленно моргнул со знанием дела, что я воспринял - что он понял..., что я пошутил... и что не ловко тоже.
- Ну, да – продолжаю я начатое, - дело это вполне поправимое, и я если чего, то минут за пять все и обустрою, а именно – схожу и принесу её прям в клюве своем и очень быстро. Я ведь её уже сдал еще в пятницу, если уж это так надо, и тут же всё не далеко совсем. Думаю, если не разговаривать с ним, то он точно уснет, утонет просто в своих думах тугих из своего, из того мира. - Хотя, - говорю, - давление и жалоб на давление как будто бы не наблюдалось в анамнезах, тут вот и карточка медицинская тоже у меня есть, прям здесь, ага, да вот и она.
- Не, карточек мне тут не надо....
Понятное дело, думаю, в карточке же врачебный почерк, туда сам черт побоится влезть, ибо же не то, что ногу, - он там себе все попереломает.. (врачебный почерк это вообще отдельная история, страшная такая история, и тема отельных наблюдений, исследований, если угодно).
- Трудно было понять, перевел ли медведь свои мысли от своей авторучки, в какую то другую сторону, а толи оии и были уже в другой от неё стороне. Но сохранял он прежнее как положение свое пространственное, так и выражение пространственности лица своего в непостижимой и неподвижной монолитности не изменял ну, ни сколько. Т.е. не менялся ни сколько, хоть время все время шло.
- Сейчас он в спячку впадет, – И что? - не без тревоги думал я... – Да то, что так можно и просидеть до самого вечера тут с ним... А там и скажут, что всё, мол, больница закрывается, кто не успел лечь – всех просим выйти. Ему-то хорошо, он-то домой пойдет спать дальше... А ты же не за тем сюда пришедши, ты-то как раз уже здесь запланировал остаться, - такой имеешь слегка план.
- Экха – кха..., - как будто бы кашлять я начинаю очень громко.
Совсем вскоре, минуты примерно через две всего этого кашля, все с тем же выражением, и так же не спеша и монотонно передвинул он все мои бумаги ближе ко мне. А сам полностью занырнул в себя, а толи и в авторучку снова.
- Нет, - точно впадет, - тревожился я....
И вновь очередной мой вопрос вывел его из устойчивого этого и стабильного анабиоза. – А так это значит чего же мне делать то? – живо интересовался я, стучась в его мир, из этого из своего мира.
И он, словно немного удивился, заметив, что я еще здесь, еще между мирами и перед ним. – «А», - ответил он, и подумав как и обычно долго и рассудительно, добавил, - «Ну так... иди»... (хотя он сказал это много короче, или так просто показалось в его исполнении душевном).
- Так а куда? – не унимался я с своими глупостями, - Мне, - говорю, - бы может быть сперва в больницу записаться, а то и уже лечь уже?... И я тогда сразу же бы и сходил за это дело... И принес бы... Тут минут на всё пять и делов то.... Медведь молчал.
Словно бы вновь вспомнив обо мне, он, на удивление неожиднно, добавил не спеша: А.... (пауза, но далеко не небольшая), за анализами... а вдруг там... (пауза) - и снова затих. Но и из этого стало совсем очевидно, что вдруг да во анализах окажется, что ну никак нельзя мне в больницу ложиться с такими ними, а он вот взял уже да и оформил... а это же было бы плохо... для всех... и для меня в целом и всей для медицины в частности... (для авторучки же чистый один лишь расход в виде пасты чернильной), а уже для него самого все это каково и неловко?! (вот так язык! – какой изящный и потусторонний! - думаю я, быстро осваивая эти такие его красивые и быстрые, что характерно, обороты).
- Так я, - говорю я, - Я уже скоро... Я скоро приду (Эй, там, на барже!). - Толи уж сумку у вас тут взять да и оставить, чтоб она тут только постояла малость? – это я уже так просто спросил, чтоб нить разговора с ним навсегда не потерять, чтоб прописаться хоть слегка в его медицинском, загадочном для меня, мире.
Медведь еще раз словно бы удивился, что я еще до сих пор не убыл. – А, да как хочешь, но я за ней тут ничего наблюдать не стану. - и вновь перешел к сеансу гипноза с авторучкой.
«Приемный покой – поликлиника», - три этажа вверх, - три минуты и результат на руках. Дай думаю еще раз к Светке обращусь. И текст, вполне приемлемый в голове уже есть, - скажу: Пожелай мне удачи в бою... (строка Цоя стиха). А чувства же обострены... А, думаю, вдруг да и в последний раз... Ну, прямо скажу, и так тоже подумывал, и не однажды в свете последних, предпоследних, и в целом большого ряда дней и в свете трансформации сознанья*3.
- А, ты еще здесь, не сдался еще?... Давай, желаю, иди уже... Желаю в бою тебе... – пожелала мне во бою удачи друг мой, и хороший врач Светка. – И пошел... с пожеланьем уже..., а это, надо заметить, совсем уже другое дело.
Приемный покой все тот же, прошло минут все аж чуть ли не пять, все на местах, все здешние всё те же.. Медведя нет только, убежал видимо, - послали за ним. Минут через пять подошедши и он. Думал проснется, ан нет, не проснулся, - зимует еще.
- Однако, - говорю, - вернулся я. – Вот ЭКГ. И в радостях ему снова все кладу на его стол бумаги.
Он, с прежним и даже еще более усталым видом все начинает заново перебирать. Вдумчиво, деловито, серьезно как только это может делать серьезно, и только серьезнейший из людей-медведей.
Прошло еще минуты три-четыре. Он, видимо, и вправду наизусть учил... И ведь видимо выучил таки. Но передвигает снова в мою сторону всю пачку, все мои бумаги. (и пауза снова).
- Здесь нету ФИЛ (как выяснилось позже – Функциональное Исследование Легких).
- Да как же так? Здесь все у меня есть... быть этого не могет, - я недоумеваю.
- А ФИЛ вот нету... и он снова притих...
- Постойте, постойте... тут у меня всё... и я выхватываю бумажку с Флюорографическим исследованием легких, думая что это и есть то что и надо. – Да вот же она!
- Это флюорография, а ФИЛ это ФИЛ... ФИЛ – это в трубочку дуть... Тут этого нету.
Да я не дул... И как же это я пропустил?! Я вспоминаю, что дуть в трубочку это минуты две, максимум три, и дело то в принципе вполне как будто поправимо. А если думаю, мне счас не лечь в эту больницу, то многие, а толи не многие, но и это уже не важно будет, - анализы будут просрочены. И что самое главное, - операция плановая скорей всего и запланированная именно же на завтра, а тут из за этих двух, от силы трех минут – все в тар тарары... – два месяца очереди, неделя анализов, очередей и мучений.. За этот ФИЛ разнесчастный, все разом может рухнуть... – Как так!? - Взять да и накрыться тазом медным!
Я, ж, говорю со полной долей аккуратности к этому всему делу подошедши... Я говорю вообще чуть не впервые можно сказать в жизни так скрупулезно подошел к этим делам... Все, что тут мне напрописали, на каждой отдельной бумажке, все поминутно, все точнехонько аж... же... до граммов... словом все очень прям точно и в срок, словно в десятку, ровно как никогда... А тут ты ж погляди – снова не ровно?
Тут слегка он даже и оживился. И даже чуть увеличив скорость движений, вынул из кипы бумаг какую то, где среди огромного количества слов написано ФИЛ. Он старательно обвел это слово раза три загипнотизированной своей ручкой и сказал спокойно, но емко: «ну, вот же» и «а что это?»
- Такое дело, - говорю, - дорогой товарищ, давайте так поступим, - вы меня теперь оформляйте, а я в сей же момент обустрою и это трех-пяти минутное дельце, просто таки мгновенно, стремглав, я сумею. И «каюсь» говорю, - недоглядел... и очень-очень каюсь. И этого больше, мол, никогда приникогда не повторится, вы ж только же не засыпайте, - так думаю я... Очень живо и сумбурно проистекал ход мыслей в моей голове, наружу выплескивались наиболее яркие и, по моему ощущению, вполне приемлемые решения. Но медведь уже спал, и его это видимо, не касалось... хотя и невидимо его это касалось еще меньше.
- Так я побегу, или сперва запишем?- толкал я своим напором медведя в его пуленепробиваемые бока.
- Без результатов нельзя оформлять, - как бы из, ставшего еще дальше мира, отвечал мне медведь.
- Ну, так я же тогда уже и побегу?
- Беги...
- Ну, так и я уже ж скоро вернусь?!
Медведь медленно согнул левую руку в локте и неожиданно ловко объединил в одной точке пространства, запястье, где были часы, взгляд, где были ум, честь и строгость, и смысл бытия медицинского; И произнес обреченно и торжественно: прием с девяти до одиннадцати, сейчас одиннадцать пятнадцать...– прозвучало как револьвер, - раз, и мгновенно затихло.
- Так ведь я же мигом?!!!
- Одиннадцать пятнадцать, прием до одиннадцати... – сегодня в больницу ты уже не успел лечь... Было не поянятно хорошо ему стало или наоборот – хорошо, но не очень. Ясно было, что трудовой подвиг на сегодняшний день он видимо уже свершил, и ждут его оставшиеся на день дела лишь менее героические.
Компромисс, за отсутствием любого умысла на этом фоне был невозможен. Приемник звуковых сигналов итак переработал сверх положенного времени целых пятнадцать минут и перегретый от этого ужаса выключался автоматически. Продолжение диалога по этой причине было бесполезно.
- Труба!!!! – первое, что пришло в мою голову. То есть .з..дец – более емкое и револьверное для такого случая выражение, пришедшее в мою голову с «трубой» одновременно, хотя еще скорее даже - вместо «трубы».
- Светка! – хотя и неожиданно, но таки пришло же в эту же голову и слава Богу, что пришло. И ноги помчались... медведь отошел на второй план.... К ней.
И Светка, дружище, и слава всё тому же Богу, была еще на месте(!).
- Светка, труба!- выручай, Светка – цейтнот, полный провал, тупик, и я весь горю, или уже погорел! – Не могу сдаться... Свет, «граната» нужна, - нужен ФИЛ дозарезу, и только ты это сможешь...
- Чё, какой тебе ФИЛ, фиг..., нафиг...? - Иди уже и не морочь ты мне мои глаза, спокойно кладись, не парься... - Погоди счас.... Берет трубку, начинает звонить... Говорит загадочные какие-то, из того, своего медицинского мира, слова. Кого-то спрашивает, а его, этого того уже как бы и нет... Но, спрашивают видать, кто мол его это хочет? Она говорит кто это хочет.... Он, оказывается, как бы таки и еще даже есть, еще не полностью в тот мир свой еще отошел, а толи не так глубоко еще отгрузился. И она ему: Алло, надо мол тут..., дело такое. И он видимо ей в ответ, что мол надо так надо, какие дела мол... – Изладим... Дадим, пусть идёт... Мы возьмём его. - Пускай он не боится, сдается.
- Ну, слыхал? - Давай, скачи уже, - говорит мне мой друг, эта Светка. - Он, там уже помытый стоит (это я так понял, - в другом мире хирург, на другом конце провода беспроводной нашей сотовой связи), а тот который сказал «нету его» ему как раз трубку ко уху придерживал... Словом – давай, не морочь уже людям голову с ФИЛом своим, ложись иди и сдавайся бегом.
- Вот знал же – все могут короли, все могут короли.... – Но, чего передать, товарищу сонному? Боюсь, говорю не поймет он моего юмору спросонок, и так уже больно нагромоздил я ему выражений за утро, - он еле живой там средь них восседал.
- Скажи, что договорились мол. (это она термины из своего же мира опять мне высыпает).
- Тык, мне бы фамилии, явки, пароли, словцо хоть бы волшебное, ну хоть бы одно... Че же сказать то? Каким козырем крыть?
- Скажи если что, мои ФИО.
- Дык.... ить... как жеж?
- Ну, ведь так то, вообще то, глав врач я...
- Как так, да ты чё (я ж ведь и же не знал!). Думал же Светка и Светка.
- Так то, вообще то... хоть врио... но, он на больничном, так что сейчас я конкретно глав врач наш и ваш...
«О!!» - вторая за начавшееся утро удивительнейшая мысль из многочисленных за день. Бегу пока так.
Медведь уже видимо снова в берлогу ушедши. Снова вынуть его попросили. Не сказать чтоб он выглядел бодро, не сказать, что обрадовано. Медведь был удивлен, хотя удивление видимо очень редко трогало его безмятежное, спокойное, и не на шутку утомленное лицо.
- А, опять ты?
- Да, я, все нормально.
- Ты хочешь сказать, что ты прошел ФИЛ?
- Я хочу сказать что и сказал уже – все нормально.
- Нет, ты что же хочешь мне сказать, что ты прошел вот сейчас уже ФИЛ?***5 – удивление его сделало его лицо еще более не характерным, он действительно был сильно удивлен, словно бы я принес на себе огромную корову, к примеру. Видимо сделать ФИЛ за столь мало мучительное время было не легче чем притащить корову. Не привести на веревочке или под дудочку, но именно притащить на себе, волоком. И я и был без коровы..., и выглядел как совершенно безкоровный.
- Я же и говорю, что все нормально... Просто там все договорились, просили вас успокоить. И чтоб не волновались излишне...
- Кто? Кто это с кем говорил? (судя по тому, что договорившийся был помытый, таки не успел видимо передать по всем своим боевым постам, что таки он договорился и надо принять непринятого).
И я... не хотел... но, я выдал фамилию. Медведь, убрав удивление внутрь, как бы обреченно, но так же размеренно и спокойно придвинул все бумаги к себе и ручка его таки стала уже писать... даже не верилось, но вполне равномерно, т.е. совсем как то необычно обычно. Так словно бы и не заговоренная, хотя он и старался над этим достаточно упорно, при мне, по крайней мере, точно.
Мне было слегка неловко, но я был и рад и настолько же счастлив.
8 Гардероб. Это театр начинается с вешалки. А тут тебе даже не гардероб, тут не театр тебе - тут тебе камера хранения, если конечно повезет, - тут тебе строго всё. А если не повезет, то... и гильотиной может обернуться, но об этом там, дальше расскажу... Тут ты не забалуешь. Так что и даже не пробуй.
Я, говорю, как же мне поступить, чтобы вам всем было легче? Говорю, мне еще надо выйти будет, и возможно не раз даже. Сразу стало понятно, что я человек не совсем чтоб такой уж простой. Бороденка седая такая..., да именно же и она мне, видать придавала такое прочтенье, и эта козырная карта, которой я так увесисто, хотя и робко, покрыл пуленепробиваемость «медведя».
– Сдавай, - говорит, заведующая камерой-гильотиной, - а как понадобится если – враз выдадим всё. И так и получилось, в памятный этот денек. Сколь раз выходил, столько и получал одежду, сколь раз возвращался – столько раз и сдавал её снова. В тот же снова мешок с номером счастливым – восемьдесят ровно.
– Вот так себе ничего себе сервисище! – думаю. Даже и не ожидал столь живого и теплого общения. – Ладно, - говорю, - тогда. – Тогда это здорово просто всё... А я думал не так это здорово... А оно вишь ты, - оно вона как. А толи бабушка, зав. самый главный по камере и фамилию просто расслышать сумела таки, когда даже авторучку ту, замученную сном это так проняло торжественно. А толи она просто к роду и племени с фамилией Гебельсы ну никакого отношенья не имела. А была обычной и добрейшей старушкой, коие есть еще на белом свете нашем, на Руси.
9 ФИЛ, и слово доброе и автомат.
Пройти ФИЛ в современных условиях нашей поликлиники стоит не так уж и дорого - минуты 2 тире 4, и максимум 5 минут времени. Но, пройти его в тех же условиях, в той же поликлинике, но в реальной жизни – те же минут пять максимум, а еще лишь часа четыре в предварительно созданной очереди, в кругу истомленных сограждан, пониманием чужих проблем, ну совершенно же не озабоченных. За два-три часа такая озабоченность обычно легко вылечивается, но еще скорее – даже на много раньше. Уже через минут тридцать сидения в таковой непринужденной обстановке, человек напрочь забывает о милосердии, а еще через минут двадцать и о самой человечности. А дальше, через час – полтора, если вам вдруг да понадобятся палачи... – Обыкновенные такие палачи простые... надменные, холодные, такие скромные, но деловые, работу свою любящие, - то вам к нам, вам сюда! Их здесь есть... Их здесь почти каждый с сидящих.
Светка позвонила по телефону, когда я уже подобрался на больничный этаж и прибыл на место дислокации. Я проникался новым миром, а тот, последний впитывал меня. Нам было обоюдно осторожно, хотя ему и привычней.
- Значь так, слухай сюда. В 13 часов подойди в 323 кабинет, пройдешь там этот ФИЛ злобнополучный, и это тебе надо. Всё. Понял?
- Канеш понял, а где этот пресловутый 323 кабинет? И как там это пройти побеззвучней?
- Это между 321 и 324-ым, примерно... не будь уже умным, ладно... А, ну да, не получится, знаю.... Ладна ко мне в без пятнадцати час подгребай, понял что ли уже?
- Как штык из ноздрей, че уж тут не понять-то, понятно... Конец связи, спасибо.
Продолжаю рекогносцировку на месте дислокации, во мире больничных пенат. Сходил вот на обед даже. Всё здесь необычайно и необычно, ново и интересно. Правда совсем или почти совсем без соли. И совсем скоро мне здесь быть родным из инородного, из чужеродного и не родного. Да ладно, - главное же – быть бы.
Палата на пять человек. Из них все четверо больных***, один я не от мира сего – пока только так, - не больной еще я. Еще вчера прыгал на трене, в мячик играл, скакал как олень, и плавал в бассейне, и парился в бане и снова нырял... Сегодня вот тоже успел уж запариться, но а больным себя не ощущаю, кроме, разве как часть если только общества, нездорового в целом. И это вызывает легенькую такую неловкость...., но и на то наша воля лишь...
Лежу, познаю, привыкаю, чусвствую мозг спинной начинает вещать. Прислушиваюсь, - и то верно, - вещает. Внимаю ему. Он вещает, внимаю****...
Назначенный час, - прибываю к Светке. – Здравствуйте Вам, можно ль дверь приоткрыть?
- О, привет, хорошо что пришел. Это он. (это она на меня).
В кабинете мужчина, он же врач, он же доктор, хирург, он же зав. ОТД., он Мушфиг Измаилович, и КМЦ, и он же пьет чай... из обычной же чашки, как обычный же чел... – удивляюсь я, я ж не привык еще.
- А, о... Вот вы скажите, пожалуйста, (спрашивает Светка) Мушфиг Измаилович, вот на кой этому... вот такому товарищу этот ФИЛ нафиг надо?
- Нет, Светлана Викторовна, нам же здесь надо знать какие возможности будут у пациента когда мы надуем... чтоб..
- Всё ясно, спасибо, Мушфиг Измаилович, ну, ты все что ли понял?... – Значит так надо, и за мной шагом марш... Извините, Мушфиг Измаилович, сейчас я подойду...
Идем, коридорами поликлиники. А меня же распирают переполняющие. Я же сдался! А без ней бы не сдался... Я ж столько вкусил уже, столько прочувствовал! Столькое понял!... – Однако, - говорю, - Свет, я ж всю последнюю неделю так жил, как не жил никогда... Так чувствовал. Так до того ж хорошо. И я же всё сделал. Всё-всё. А вот, погляди-ж ты, - не ты б и привет... – Хорошее слово – оно ж так хорошо. Оно ж может же все абсолютно. Особенно когда подкреплено оно пулей..., лучше серебряной... Пуля здесь – это ты, Светк.
- Ладна тебе, нормально... Бывает.
Дружелюбная очередь необычайно мила и приветлива. Вся настороже, но и поперек белого халату возражать как то не торопится. Видать еще не примелькался в этих местах халат таковой. Да и вид Светланы Викторовны, сомнений не предполагает, все же вид боевой и к сомнениям не располагающий, можно сказать слегка грозный. Она заходит в кабинет, я начинаю готовиться к ухудшению самочувствия, а к градусу накала очереди увеличению. Робею можно сказать всем своим телом, - сам недолюбливаю наглости разные, ну и стараюсь никогда не выказывать таковых. Светка вскоре выходит, прощаемся с ней, сухо, по деловому, правда, не по настоящему. – Жди (и «те» на всякий случай), говорит, - и всё, пока.
Через пару-тройку внимательно оглядывающихся заинтересованными взглядами товарищей, вызывают меня: Кто тут из хирургического? - Зайдите.
- Никто не повел даже бровью (!). - Вот до чего слово «Хирургическое» волшебными свойствами наделено! Вот, что надо непременно добавить к «спасибо» с «пожалуйста» во своем словаре. Две минуты дутья, и свободен. - Результат, - говорят, - сами им передадим. Выхожу, говорю: извините, товарищи... что вот так вот все вышло у нас... здесь... сейчас... тихо радуюсь, но незаметно.
Иду вновь в отделение, и радость со мной, и радость разыгрывается. – Шутка ли, - еще целое волшебство, и целое волшебное слово!
10 Предпоследнее дело. – Тык, мне бы, говорю, - бы отбыть не на долго. Уж больно машину охота поставить в гараж.
- Какую машину, в какой вам гараж, вы что же товарищ, забылись?... больница... и карантин тут у нас... и комиссия, будь оно все не ладно.... и всяк так и разэтак.
- А как порешать?
- А с врачами решай...
- А вы что не врачи?
- Мы работаем здесь, а врачи – они там, в ординаторской, вона.
- Здравствуйте, кто здесь из тех с кем возможно решать?
И тут тоже все благородно вполне, врачи, а язык понимают гражданский. – Ты только с анестезиологом встреться сперва, а то если не так, то и завтра не быть тебе «в дамках». А он ходить десять раз не приучен. Пришел, не нашел и привет, - будь здоров... Уже лучше его бы дождаться.
- Все ясно. Дождался. И тот, оценив все мои за и «не за», пожалуй, довольным остался. Лишь после семи вечера есть не моги, а после десьти, тоже вечера даже пить не моги, а в остальном – все нормально, и все будет нормально.
Поехал в Копейск, перенес там навоза мешков небольшое число, в знак помощи доблестной теще. А тут уже Вовчик, товарищ и друг, прибыл чтоб нам вместе уехать. Довез, поболтали за жизнь малость и я все концы обрубил, и все тяжкие я переделал. На сегодняшний день. Иду поспокойней. Сдаюсь и ложусь уже напрочь.
11 Стул номер один. * 2.
Точнее - жидкий стул, номер раз, но целых два раза. Поэтому лучше, когда ты не крепок и тверд в рельсах специальных и медицинских, холодных, то лучше всего пропусти этот «стул». В нем мало приятного, правда.
Лежу преспокойно, почти хорошо. На сердце и на душе чисто. Жду скорого завтра. Чувствительность чувствительная такая необычайно.
Но, для начала, для рельсов, чтобы быть в теме, расскажу: Туалет в больнице, в хирургическом отделении больницы, нашей больницы, (в других я не знаю не был, но догадаться могу уже) – это отдельное нечто. Это отдельная песня, или припев в этой песне отдельный, но и ведь какой задушевный. И это, конечно же, лучше увидеть. А лучше прочувствовать надо, ибо со слов это трудно представить. Этаж, что здесь занят больными – большой и нормальный, вместительный будет такой. Думаю, человек на пол сотни, не меньше. Туалет – в конце коридора две импровизированные кабинки. Ибо импровизация в том, что кабинка-то одна всего. Но поделенная на две половинки таким незатейливым и символическим образом, названным перегородкой. Но, та не сплошная, а лишь в серединной части присутствующая. Такая, чтоб видимо не гадали соседи, кто это с ними там рядом гнездится. И двери – все в этом же стиле импровиз. Без шпингалетов. - На тот случай, что мало ли что... Или уснет кто-то из засыпающих сыплющих, или же льющих... Снизу-то, под дверью в этом случае, хотя и можно пролезть, но все же затруднительно и малость неудобно. Зато, как водится из области строительства сам унитаз до того же удобно располагается по отношению к двери, что если рост ваш чуть повыше чем метр пятьдесят пять, то и коленками вы в дверь эту, ну точно же упретесь. И лбом тоже можно смело в неё опереться в случае надобности такого упора. Но, что хорошо – то, что табличку где написано «Занято» с одной стороны, а со другой стороны «Свободно» использовать вообще не надо. Просто вытягиваешь «лыжи» из под дверей, и все сразу же ясно, где тут не ясно, а где уже занято... А вот когда по маленькому, и вы мужского рода пол, и стоя вы хотите это обустроить, то тут да, тут конечно пятку надо бы назад как то да отводить немного, чтобы она заместо «ласт» указывала бы на это ваше тут действо. И чтобы очередники не сомневались что там вы, али вы там не.... ещё... но, уже скоро.
И сразу же, просто таки мгновенно как то не располагают к себе такие удобства обычно. И так они сразу же поступили и со мной.... И запах там тоже общественный такой, спертый, отхожий, и далеко не «Шанель»... И унитазные душки стерильностью своей доверия не внушают. - Хорошие такие, скользкие, но вот не внушают, ну хоть ты весь тресни. И на «М» - «Ж» там разделения нет никакого. Стоит люд разнополый в очереди, разговаривает между собой. Подходит очередь – заходит люд, а разговаривать... вполне возможно словом и дальше. – Хотя, это уж как кому. Иные же вместо того лишь стонут, (как волны и плачут и бьются об борт, но не корабля, нет.... о перегородку, но редко, и не все, но бывает... тут все бывает) охают, в общем мешают производству диалога, и мыслям чтоб проистекать поспокойней, как и другим проистеканиям из вас.
Сестрица, милейшая эта из местных девиц, повела меня брить именно же туда. Но, таки провела мимо. А здесь, в закутке этом, а это к удобствам совсем даже рядом, еще одно место «посадочное» и даже такой небольшой как бы чуланчик. - Тут я и буду вас брить... (понятно, что речь не о бороде, а чутка все же ниже).
(?) – однако же, думаю, что же я сам, не смогу?! И то очень верно – так я и сделал, под её наблюденьем.
- И еще вот две клизмы у Вас... (!.... ?...)
- И это всё тоже в Вашем милом лице?! и всё это в меня? – так же я до того удивился...
- Ага, это в общем нормально. Вы ложитесь сюда... на бочёк.
- Погоди, это как это? Это Вы сейчас мне вот это... туда... и иначе нельзя? – и глаз мне больно колет эта увесистая горе-огромное-клизма.
- Точно так... да Вы ложитесь, ложитесь.
- Это же что ж это делать то, братцы?! А потом мне туда?
- Ага.
- А вдруг я до «туда» не добегу? - намекая на импровизированные кабинки.
- Можете тогда вон туда, и прямо здесь...
(здесь, конечно же лучше, уютней – то мои, не её это мысли). - А Вы как же, Вы будете уходить, когда я это дело... и того?
- Нет, мне еще одного надо «клизмить».
Это что же выходит... что мало того, что вы мне здесь всю эту чашу (Эсмарха), полную горечи и остроты ощущений, дадите испить полной мерой, так еще и чтоб я прям при Вас и обосрался?! Ну, нет уже, в присутствии девушек срать не доводилось еще за всю жизнь ни однажды... Лучше как то я до кабинок. – как же можно, ну право, как такое возможно? И уже через несколько секунд, мировоззрение мое мне это продемонстрировало. Оказалось – Спокойно! Какое же чудное это дело – мировоззрение, обучает прям на ходу... точней – на бегу даже.
- А как Вам ваша работа? Тяжело ли Вам здесь? Ваши виды на неё и факты сошлись ли?
- Ну, работа наша, это же не только это... И в целом – нормально... почти обыкновенно. А зачем Вам все это такое?
- Как зачем, как зачем? Как же это возможно, чтоб такое и не быть интересным? Мне здесь все не знакомо, и ново... Как же быть равнодушным к такому!? К таким поворотам крутым бытия? И сколь там мне это дело вкушать-то еще? А то, чувствую край уже, и до того близок... и вот и интересуюсь... Интересно вот тоже, смогу ль добежать... не забрызгав... не расплескав... не запнувшись.... И ведь не расплескал... Не разбрызгал... Донес все до капли последней... И совсем не такой уж и гадкий и пошлый этот оказался туалет.. И стерильность вполне.... И вообще вполне очень хороший... А вот кто там гнездится, и запах, и все остальное и оптом и сразу, стеснения, ряд неудобств – как то сразу забылось, затерлось, исчезло... – Вот что делает клизма с людьми понимающими плохо, - враз налаживается хорошее понимание, прям чуть ли не мгновенно.. И что характерно – на долго.
Второй раз было легче... Прилег, потерпел... Притерпелся. Притерся. И выжил... А ведь было не безосновательное предположение что сгорю таки же со стыда. Не сгорел, слава Богу – остался.
Ну, все. После такого вряд ли что-то уже испугать вас сумеет, вряд ли сможет такое случиться. Возвращаюсь в палату, вот теперь я уж свой... Я проверенный, я в вашем и ином мире. Пришел и слег.
Ивана, второго клизммученика из нас двоих, приобщили к процессу так же успешно, и он так же успешно «отстрелялся» домашними шанишками, но мне это было безынтересно, как это ни странно. Ибо множество мучивших меня интересов было удовлетворено вполне.
11 Ночь перед (не рождеством).
Ох, чудная же штука ночь. Особенно когда бессонница. Особенно, когда чувствительно так на душе, и чувствуется все так хорошо..., и точно, и душевно. – Самое время то для настоящей молитвы. Для осмысления жизни. Для осознания, что в ней важней или главней. Спал мало, урывками, но было удивительно до чего хорошо. Хорошо когда так думается «мементо море». Ну, очень же полезно, право и хорошо.
На утро нам с Иваном чего то вкололи, потом еще вкололи чего то... Потом перевязали бинтом эластичным ноги, словно одели в чулки. И мы стали снова и снова ждать. Вот ждать – совсем не уютно. Ждать не хорошо. Особенно когда ждать долго. Однако же, чувство, что возможно ты ждешь окончания всего вообще* *, в смысле банкета..., - оно ведь тоже далеко не отпускает. И думаешь о многом, и о разном. И словом, очень же даже так прехорошо и чудесно все снова... И вкус жизни такой вкусненький-вкусненький, и все практически так уже по-настоящему. Сперва забрали Ивана. А через час примерно, уже во время обеда, приехали за мной и увезли меня.
12 Самое действо и возвращение в этот мир.
Самого действа я как и положено, нисколько не заметил. – «Уснул» аккурат до того, когда все началось и проспал всё на свете. Самым действом можно смело назвать даже не действо как таковое, а ту способность человеческую такого обустройства собственного сознания, которая так может, оказывается чувствовать чувственно. А само действо, особенно если о нем медицинским языком говорить, не так и интересно даже. Особенно им самим, то есть медикам.. - Для них это обычное вполне деянье, с названием обычным «лапароскопическая холицистэктомия». Как вам такое словосочетание? Никак? А сколько же за ним стоит всего... - Да целая же бесконечность. А жизней сколько?, когда и одна то жизнь – это же и есть бесконечность целая..
...Ввезли, правда, голого, в одной простынке и бинтах на ногах... Так и везли, вполне обыденно. Ну, в принципе вполне обычно, но ведь же до этого ни разу меня еще так не ввозили, поэтому и странные такие чувства во мне разбудили. Их разбудили – они и проснулись. Тут маска с кислородом и взгляд глаз медсестрицы во голове. А сверху эта, традиционная такая и огромная лампа из множества различных лампочек. Но не до них, уже не до них, хотя и интересного в них много: тип, мощность, цвет, люксы, люмены и т.д. – сколько же в жизни всего интересного! - Всего интересного в ней много. Простынку сняли и вот я уже снова весь застеснялся... И шутка ли, - тут полон двор народу, и я такой ногой- нагой... Дышу кислородом, носом. – Считай добавилась к одеждам еще и маска кислородная.
Чегой-то колют в вену, подключают к разнообразным шлангам, привязывают чтоб не сбежал вдруг видимо, и поудобней чтоб, наклоняют столешницу, - да, знаю – так и надо. Ну, думаю, сейчас уже начнут. Простите, думаю, меня все-все, когда уж что не так... Готовлюсь «глаз закрыть» и продолжаю дышать кислородом, но дышится все же не так спокойно, а как бы хотелось подышать ещё.
А тут уже и живот спиртом намывают, - воняет злобно и холодит этот спирт. И начали уже все малонужное материалом стерильным прикрывать. И, чувствую – вот и пошло по вене теплое... Аж вкус во рту слегка такой свирепый раздался, и терпко кисловатый... Ну, думаю, поехали.... Хотел было сказать «Поехали», той, что держала маску, в глаза глядя мои еще ясные. Но язык как то вдруг и очень быстро стал надуваться и увеличиваться в размерах. И ладно, думаю, поеду уже без слов на этот раз... И с этой же, последней мыслью и отъехал... И улетел... Всё... Ноль. Ничего нет. Где я? Кто я? – как будто бы и нет меня.
О... - слышу фамилию свою издалека... Еще раз и еще раз... О!?... - А, все понятно вроде, возвращаюсь. Ясность наступает, слегка правда не совсем ясная. В это, аккурат, мутное время шланги вытаскивают из меня. - То отключают от ИВЛ (искусственная вентиляция легких), экстубируют то есть, по-нашему, по медицински сухо если и скупо. Везут во палату... И... а вот тут слегка не очень хорошо случилось. Нет, до стеснений не было и речи, не дошло до этого на этот раз ни разу. Этого я не помню и в этом плане было вообще уже всё ровней ровного.... Но, блин, с тележки на кровать все же неаккуратно перепрыгнул, не осмотрительно, не так хорошо, не ловко как-то, не так как хотел, хотя и не очень и понимал еще как я хотел этого. Сказали: Перелезай на кровать. Стал перелезать и плюхнулся. – сказался недостаток опыта.
А дальше что.... А дальше всё болело. И даже вот так сделать: «кхе-кхе» - сказать, чтобы от этой трубки след из себя исторгнуть, и то было не то, что трудно - невозможно. Ибо же больно было... Пошевелили же там все во внутрях и внутренностях. Так пролежал до вечера, ничего не желая. Такое тоже необычное из состояний души. – Совсем ничего не надо. Хотя и видишь все, и понимаешь все. А уже вечером встал и прошелся до туалета маленько... Врач сказал можно вставать и прогуляться в туалет, а то и если что – чтоб принесли бы утку. И утка была здесь, но встать и пройтись было нужней. Таки зачем же «ходить» в утку если возможно и не в утку, а и еще просто пройтись.. И встал и прошелся, прям так, в одних трусах и бинтах... И зело же и борзо, и именно же – хорошо прошелся, вот только боль..., а так – конкретно хорошо. Укол ткнули обезболивающий, но видимо прошел он мимо. Кроме добавки боли от самого укола ничего отловить не удалось. Попробовал попить. Врач сказал можно. И хорошо хоть пить не стал, а только самую же малость-малость. И то чуть не стошнило. Аж пропотел весь. Думал сорвет. А напрягаться же, ну до того же больно, толи от этого только и воздержался, чтоб не исполнить Ригалетто сольно. Так ведь и исполнять-то было нечем. – Двойной же стул вчера, и из еды только глюкоза да физраствор и то по вене только. Только промучился бы зря. Но, отлегло, уровнялось как то. И через минут тридцать всю воду из стакана выпил потихоньку и понял, что дела вполне мои.
Ивану же делали обычную, открытую операцию, и его свезли в реанимацию. Вернули только на следующий день, к обеду, и в шлангах во количестве аж трёх и всё из разных мест.
А у меня один всего, и тот на его конце с перчаткой от хирурга. И эта еще марля какая то на руке, а толи бинт... В руке катетер – надежнейшая штука, и до того же хороша. – Не надо каждый раз колоть новую дырку в вене, лишь пробочку откроют и айда туда заливать, - чудесно как хорошо и удобно. Лишь на вторые сутки догадался на ощупь, что во бинтах иль марле и было начало постамента, того о котором и говорил вначале. - Два небольших совсем таких камушка. Так много изменившие во мне меня всего.
На второй день, доктор, на мой вопрос: лежать или ходить, ответил: ходить лучше. И я пошел. Ходячий и придет быстрее, чем тот же лежачий, к примеру. - Что может быть вообще лучше чем ходить!? – Испробовать советую, чтобы понять такое. Сперва по этажу, но это так не очень интересно... И много всяческих больных, и скучно и не так хорошо. И я открыл для себя марш. Лестничный, обыкновенный. Пошел по нему, по его ступеням в оставленный недавно мир... пошел, пошел ходить по нему, точней по ним, по тем ступеням... А их там было десять, по два марша на каждый из этажей. И что ж не походить, когда надо ходить... И здесь, на обыкновенных этих маршах как много же прочувствовал и чувствовал всего. Вот, хоть бы еще вчера, не было ничего такого – сегодня ж уже есть! И как хорошо-то всё это, как до чего ж красиво и хорошо! Ходил и говорил: Спасибо про себя всем за себя, и за вообще всё. А встретившись однажды с одним типом в черном полиэтиленовом мешке, таком не прозрачном, в виде «груз 200» и без того обостренные чувства мои стали еще острей.
В четверг я уже от укола обезболивающего отказался за ненадобностью. И во четверг же болели ноги больше, ибо же - крепатура. Таки рекорд же уже был поставлен – четыре раза за подход «вниз-вверх», правда не так еще быстро, но постепенно все же ускоряясь, и с перерывом в самой верхней точке для отдышки. В пятницу уже почти аки олень забегал. В субботу, после пробежки и утреннего обхода уже и отпустили на волю. – А то, - я говорю им, - уже и воняю как олень я, так что дайте хоть бы сходить домой и помыться. Согласились. – Видать вонял серьезно, и так же не шутейно и говорил.
13 Гебельсы нашего времени (охранно-гардеробный уклад бытия (сознанья)) и главные в медицине (как и во мирной жизни) люди.
13,1 Сестричка Людочка. Именно же сестричка, а не сестра. И именно же Людочка, а не Людмила Петровна или Люда. Хотя она на самом-то деле и не санитарка даже. - Таков суровый уклад бытия на этом белом нашем, и том, медицинском, не очень прозрачном свете. И тут, в укладе, снова во всем виноваты деньги. Те деньги, деньги, - дребеденьги, которые на радость новым тенденциям жизнь нашу только портят. Хотя и кажется поначалу, что они делают её лучше. Почти как алкоголь – по началу эйфория, а потом деградация мозга – это строго из определения ГОСТа.
Санитаркам добавили зарплату. И стала должность санитарки сразу престижней чем престижность медсестры. И сестры возмутились, и как же им не возмутиться, когда такие деньги?... И выход тут же, рядом нашелся – всех санитарок перевели, по их естественно добровольной воле, в технички. А на техничек повышение не распространялось. – И всех делов, и стали санитарки получать сразу меньше, что в глазах сестер подняло их собственную работу до новых высот. Хотя их, подчеркну, денежный уклад не изменился нисколько. – Такой незатейливый вроде, но сильно интересный ход. – Такое у нас давно уже любят практиковать. Хотя нет же, не любят, но МЫ любим. Ведь у нас нет нас и их, каких то, отдельно взятых НЕ НАС. Они – это мы же, только чуть-чуть что ли побольше чем мы, в определенном плане каких то, отдельно взятых качеств.
Сестричка Людочка сестричкой не являлась. Она не являлась и санитаркой, хотя была и той и другой одновременно, хоть числилась простой техничкой. Просто внутри у неё был и есть Большой Человек. Обыкновенный, простой такой, не сильно умный, возможно на предмет похитрить, не такой ловкий, зато надежный и честный. Мелкого роста, с обыкновенным складом простого характера и ума, не сказать что красив, зато с чем-то большим внутри и настоящим. И это что-то было заметно и не вооруженным глазом, и это не могло не притягивать и радовать больных. И те так и делали, всенепременно называя Людочкой именно же сестричкой. Толи тепло от неё шло, простое такое, хорошее что то.
- Людочка, а муж-то твой, наверняка же самый счастливый тип из людей?, - наверное, улыбается даже во сне?... – спрашивает по свойски по соседско-крестьянски, наш, уроженец из деревни Пласт, Артур Микинин.
- Ха, где ж его взять то, мужа-то этого, где их найдешь? – поддерживая крестьянский задор, ему отвечает Людочка. – Так, алкашня одна, работы то нету кругом, какое уже тут веселье... Так что пока без мужа я. – Вот насмешил, вот же скажешь же... муж...
И вот тут и обидно. – Такие красивые и настоящие внутри Люди рядом, а взоры ищущих направлены куда то в даль. Где внешний, и только кажущийся сияньем блеск, такой взгляд привлекает, манит. Но это же всё не на долго. – Без внутренней наполненности – внешняя сфера словно мыльный пузырь... Чик одномоментно, и вот и вся его суть, то есть – ничто. И это я уже линию свою, куда мне надо загибая, еще раз намекну, что внешне привлекательное благосостоянье вам никогда не заменит внутреннего содержания, и никакой наполненности вам не даст. А если и покажется, что даст, то это ненадолго, а лишь до того момента пока вы не задумаетесь серьезно. Иль чудо вас не заставит это сделать, типа болезни или любого приближения к истине. Любовь – вот, что на долго, и вот что на всегда, и только это достойно, нужно и полезно. Ведь это только с тобой и останется после того как «мыльный пузырь» - пук... и... – ровно столько, на сколько в нем мыла. (легче почувствовать рядом с полиэтиленовым мешком, что не прозрачен, и на носилках-тележке, что в холодильник направляют ехать).
Но, когда ты в состоянии бузово-баскова, т.е. внутри пустоват, или смущен чем то, вроде «всё плохо», (т.е. на пиджаке мало блесток таких, красивеньких штучек, медалек, т.е. сребреников), то и конечно денег, да денег и их количества вам только и не хватает. Ведь: «..,вот Вы, Николай Степаныч, думаете не красивая я, а ведь это не так... просто мне денег не хватает...» (шутка из «Зигзага удачи»). Ибо фабула «не красота» + «деньга» = красота, не всегда или чаще не верно. Басков, надень на него все блестки мира, не станет Магомаевым. Кастрат всегда только кастрат, при всем впрочем, уважении ко этой касте.
(пример: хотя нет, на сей раз без примеров... ибо их вона - полная страна таковых). А тут вон Людочка и славная сестричка, дай то ей Бог, как и всем в медицине, - Здоровья.
Однако, совсем не хотел я этим сказать, что иной персонал менее... или еще менее мелок. Совсем нет, это вовсе не так. Просто он чуть и так будет повыше, заметнее и симпатичней, т.е. внешне чуть больше блестящ. Людочка же, не так сильно эффективна в этой части снаружи... Но, «Сестричка»-же - и это ли не обо всем говорит всем кому удалось не оглохнуть еще в шуме этого внешнего мира.
13 просто тринадцать. (и тоже о людях) ПОБЫВКА 07.04
Ну вот. И отпустил меня во субботу доктор один наш с бороденкой на побывку как молодого моряка... где грудь его в медалях, а толи и в орденах... Ибо же я уже бегать стал там как зверь, чуть только недобитый, - дошел до 5-6 раз по 6 этажей туды-сюдов по лестнице... И же потел как мерин и так же пах, а то и лучше даже... Ну, он и позволил наконец таки... - что делает с людями запах жестокий, а именно же знать феромоны... Я, понятное дело возрадовался весь до изнеможения и быстренько так и отбыл, точнее – попытался отбыть, ибо...
Ибо же я думал, что уже все знаю. Что я уже чуть ли не свой здесь, средь своих, ан нет, выяснилось, что нет еще, - не свой..., не знаю всё... а лишь, как это бывает часто со мною, ошибался.
Я главного так и не смог понять. Самого главного не только в медицине, но и в любом из обществ благородных. А главное в любом обществе – это же Человек, и значит это звучать должно бы гордо!
Приемный покой пребывал во покое. Суббота. И даже ни одного нетрезвого нигде не валялось.
– Нет ни единой души с посторонних..., - что значит суббота и утро..., а на завтра Пасха... - Девчата улыбаются... и слегка разбавляют улыбки хихиканьем, - ну, чистая же красотища... И всем хорошо так, и так же душевно... Хотя и боевой режим строго блюдется, и все в караульно-дежурном стиле. И тут – на тебе, - я (!) – весь такой распрекрасный, и тоже с улыбкой. И говорю им: Здрассьте мол вам! И со праздником вам! И если бы мне одежду только, то и я малость отбуду, и с радостей всех вас «обдам-оболью» и радостным и добрым своим словом..., а то и не один раз даже. И тут на авансцену выходит Главное действующее лицо - Человек. Вернее до этого времени совсем не действующее, точнее действующее, но не действовавшее, но к деяньям явно готовое. Оно там видать пребывало в горячем резерве, на страже границ состояло, тут же - слева в углу, приклеившись всем избыточным весом своим к насиженному и теплому, и одновременно рабочему месту. И тут же лицо начинает решать мучительнейшую из задач – отделяться ль от табурета или пусть так и будет пока.
А ведь она и гардеробщицей то была лишь по совместительству, ибо же самой штатной гардеробщицы знать предусмотрительно не предусмотрено было по предусмотренному штату. И вот сидит эта добрейшая во всех своих, избыточного веса местах женщина, и упорнейшим образом занимается ничего не деланьем, хотя и не дремлет даже ни единым из двух глаз своих строгих; А то есть – бдит же она. Сидит и бдит, и не может уснуть – такая вот, понимаешь ли, работа ответственная... То есть она, не смыкая глаз и самым доблестным из способов, старается. И по всему видно, что получается это у ней совсем не плохо. Ну, до того же упирается вся, что чудо же какое загляденье!.. Прям хоть сымай шляпу (читай - штаны), а хошь и ешь даже ея (читаем – «их», т.е. ту шляпу и со штанами вместе), - вот до чего старателен бывает народ по медицински истый. И весь её вид как бы и говорит, что все бы отдала за то чтобы и дальше ничего не делать продолжать, а то и даже много больше чем всё..., но только чтобы так - ничего абсолютно (в медицине – «стерильно»). Лишь грозно так сидеть и заниматься, заниматься, заниматься только этим... и строгость из взгляда еще соблюдать, для пущего значит эффекту.
- Какое отделение? Кто отпустил? Карантин у нас! Сразу стало понятно – командующий парадом (и праздником жизни заодно) – это он..., а белый конь – табурет, правда коня и не заметно(предполагается только). И голос уж больно серьезный.
- Здравья желаю, товарищ... Ваше... с...ство! А мы с хирургии пришедши, и вот бьем челом... И со праздником Вас персонально поздравляем еще раз, и всех и еще раз с наступающим ним..., а нам... ну, а нам бы вещички, - такое вкратце только.
- Кто отпустил? - карантин, говорят же, нельзя! – и аж кособочит её от усердья усердного.
- Так то, - я продолжаю, подчеркнуто радостно, - Я ФИО не знаю, но доктор... Да, он как будто бы доктор... Такой с бороденкой, не шибко высок, но сказывают очень хороший.
Генералиссимус видимо звонит на этаж. Злобно справляется почему безобразия, самоуправство и чистых нарушений уйма? Те, видимо отвечают, что не знают, не в курсе.
- Так ты что ж это, врешь («скотина» бы оч. подошло, но врать не стану, так она мне не сказала)?! Никто никого никуда не пущал. Карантин. И нет здесь вообще гардеробщиц.
Свет радости слегка подергивается легенькой такой пеленой тумана неадекватности в глазах моих радостных. - Оно, говорю, разгоняя туман, – и понятно, я весь как есть проанглийский шпиён, прошел вот вчерась незаметно. Всю там повыведывал тайну, разнюхал секретов, пять бомб за трубу заложил и вот незаметно пытаюсь отбыть, да вот, получается тщетно. Каюсь, не получилось, уличен, как и куда прикажете сдаться властям? Вызывайте саперов, спецслужбы, ОМОН, журналистов, разведку. - Или: кто за неё здесь, за разведку?, - хоть и так ясно кто... (здесь за всех).
Генерал видимо не понимает. Устал Генерал. Прям там, на своем троне, от надрыва краснея, и еле сдерживается, чтобы уже не пойти в штыковую, или что то бы сделать..., хоть что то... Прям на куски рвется весь от надрыва, от натуги этой, такой вредной и злючей...
– Никак, никуда, никому, никогда!!! И никто здесь тебя не отпустит! – Да, кто ты такой-то!? – чтобы вот так взять и так здесь сказать такое? Понятное дело: как таковое произойти могло, когда такое да без Её (Величества) на то согласия?!
- Да ежели вас тута вся больница теперь сюдой попрется?! Какого вы вее здеся хрена тогда?!... И нету, мол, здесь гардеробщиц... (это к тому видать, что только из персонала высокоблагородное сидит сословье, и она одна из таковых... а не какое ни будь там нечто и чмо крысотыловое)... ....И каждая, мол, тута сволочь начнет туда-сюда сигать взад-перед из больницы..., а тут карантин. – Понятно, за дело печется. Ну, я, понятное дело начал прям торопеть, во как до того оторопел я... Сразу подумалось, что только через морг эту больницу видать покидать предполагается... А тут же и впрямь ежели каждая скотина потянется... тут же невпроворот будет... и что же это сделается...
Но, разные тоже сказал слова, правда не громкие, но теплые, дружественные, и нежные почти... И так-то все бы и ничего, а только слова такие без пистолета, или хоть бы традиционного нашего, ты понимаешь, мата, а все же не так весят много... А я то весь отвык уже от мира жестокостей, и на душе то май у меня. И меня перегревает уже изнутри это тепло его... А старушка то к таким оборотам беседы не тяжеловесным знать не шибко-то была и готова... И бросила в контратаку вторую кучу вполне логичных пояснений. Что пусть, дескать, тебе и принесут твои вещи твои же домочадцы...
- Так нету говорю же никого, ваше наивысшайшее из высших благородие... - Один же как перст, как чирей на жопе... в том плане, что неудобный, и очень еще и противный... Но, вы то же... – Вы то же светитесь вся аж теплом доброты... и я прям аж весь перегрелся уже почти...
Потом еще каких то аргументов не постижимых было разрушено бронею её прочной множество. Потом и вовсе она дозналась, что таки есть и сын у меня и жена... Таки и я отстреливался короткими очередями: - одна на работе, а другой в школе отличник, а потом в музыкальную школу пойдет... - и говорю и как бы извиняюсь очень учтиво. И если, говорю, волю Вашу благородную исполнять правильно мне, то аккурат к моменту возвращения в больницу мне и удастся отбыть из неё, что в принципе её устраивало даже больше. Негодовала и никак не понимала она, почему я такому её плану так противлюсь. А я лишь говорю, что как бы ни было, но я уйду-то именно теперь, и чем не громче тем и будет громче, и если нужна громкость, то самое уж почти время наряд полиции «свистать на верх всех».
Ценой вопроса было уделить мне из временных драгоценностей секунд все тридцать пять полновесных. Встать, поднять все что весило много, сделать шагов десять, открыть дверь кладовой, а далее я забрал свой мешок, а их там и не так уж (тех мешков) и много, - закрыть дверь кладовой, и столько же шагов назад, - на теплое, насиженное место работы.
Уже было мысль начала разъедать мою душу - изничтожить что ли ея, такую «неживую мишень» из крупнокалиберного пулемета, марки «система залпового огня» - «знакомый глав врач»?... Но, тут же поймал себя на мысли, что это же и было бы самое пошлое и наиподлейшее из зол... И она то, по злобе своей мелкой из мелкой дроби в воробьев (типо меня) стреляя и не получит никогда иного из орудий, ибо же Бог есть... И дабы примириться с таковым устройством мира, я поунял свой пыл вспыленный и во добро всю его злобность перевел.
И запустился я артподготовкой, и захвалил бабуську крупноразрывным комплиментом, просто же завалил немыслимым количеством слов очень хороших... Сказал про праздник, про то как чутка и добра душа её, там где то в глубине её, и что за зря она это скрывает так обильно (в том числе лишним весом)... Что люди все братья, и одновременно все мы не совершенны, грешны, и я (как «аз есьм») из всех самый такой как раз.... – грешный и несовершенный, и даже, если бы не карантин скорей всего бы просто на коленях полз бы к ногам ея... и лобызал бы их вместо того чтоб до дому идти... Но, она лишь шипя, изрыгала огонь... словом – сложная это работа людей «одевать» во время карантина. - Шутка ли, а как если попрет вся больница?! А как если одни станут уходить, а другие обратно полезут... а еще и тревога, и дождь или зной (или вон дождик проливной...), или всякое может случиться. А она же одна... Гардеробщиц же нету... А тут, ты посмотри ка... И ведь не будь она так примерно дотошна до этой работы и что тогда? – Оделся да вышел... И всех то делов... И никто не заметил. А она то же здесь! А она то же вот где она! Она же – ОНА! И она – ЧЕЛОВЕК! Но, таки поддалась напору и комплименту. Хотя извергла кучу всего, включая лишнее... – За что же это мне?! – что же я, дескать должна все тут свои дела бросать, чтоб кажному такому типу, ты понимаешь..., и бегать взад-вперед, вместо того чтоб взад и вперед не бегать?! – О, как, примерно мир несправедлив к таким ним в её лице!!!
И где же герои? – спросите вы. – Да вот же они – вот те герои! Слезитесь... (и мир стал источать слезы).
14. Выход. И... выхожу один я на дорогу. Но, ...почему все не так? вроде все как всегда, то же небо опять голубое... Те же ларьки, люди суета и возня мышиная... Но что не так то? Да то, что прочувствовал... – Ты из того мира идешь, тем запахом и мыслями проникнутый. Тем вкусом настоящего... И кажется, что так уже и будет всегда, что не ввергнешься в эту рутину. И не идешь ты, но летишь надо всем этим? А вся возня эта где то там, далеко и внизу... И хорошо так и так все по настоящему и по хорошему. И воздух вкусно пахнущий, и деревья такие все радостные и жить хочется и все вообще хочется. И благодарность из тебя во все стороны так и разливается. Тепло из тебя так и исходит яркое. Жаль только, что не на долго все это. А чтобы на долго это было то чаще надо некоторые из этих мыслей передумывать, а многие из них так и того даже чаще. Или во горы ходить, на сплавы, где есть клещи и таблички в местах прижимов рек или в порогах... – Там это все четче и ярче видится и стимулирует к нормальному течению жизненному.
15 Ну, и далее разнообразные лишь просто мысли и наблюдения.
(* - означает читать не обязательно, а то и вредно даже, поэтому и не читайте вовсе)
Наблюдение лестнично-маршевое. Вот же блин интересное, - бегал тут бегал по лестнице... да собственно как и все предыдущие 52 года жизни и вот же заметил наконец: Между словами мне безразлично, и просто тем состоянием «мне безразлично» огромнейшая просто есть разница.... и два...-здница, и три.. -здница...- такая за дница... (шутк.). Так как если лишь безразлично тебе, то и словосочетание такое «мне безразлично» и в голову то не придет к тебе даже.... Такое вот заметил бегая все предыдущие.... , а мог бы ведь и не заметить даже... – так и пробегал был...
Умности навеянные глупостью.
Множество бед в жизни от того происходят, что люди не понимают друг друга. А это от того только, что разговоры ведут на разных языках. Один народец на своем, а другой на этом же, возможно, но только тоже на своем... - вот и беда их вся... Им общее бы находить и дружить этим, но они на разнице языковой лишь воевать стараются и в этом утверждаются.... Еще хуже когда и не хотят даже просто понять друг друга. Оба русские, например. Один механик только, другой же электрик, как один серый, другой - белый, - два веселых гуся.... И каждый свои схемы и чертежи понимает и видит смысл в них, и он ведь там и присутствует. Но, когда кажется одному из таковых, что он умней, а схемы или чертежи другие бессмысленны, то тут и разговору конец всему и башня всяк пизанская прям тут и начинается..., в том плане, что Вавилонская..., в том смысле, что заканчивается. В том плане, что заканчивается всё... И начинается безбашенное.
Умности навеянные глупостью (во продолжение).
Есть на земле люди такие злые-злые. Прям аж до зубовного скрежета, вот до чего усердно как стараются, прямо скрипят так ими что аж гул вкруг них образуется и зубы часто не выдерживают. И вот думаю, ну на кой они тут хрен такие нужны? И долго думаю.... И вот таки же доходит до меня, - так просто же чтоб показать мне или таким любознательным как я, что это я такой и есть.... И это ведь и мои зубы скрипят. Ведь если добрый человек, то и никакого он скрипа такового и не услышит и не заметит даже, он же ведь добрый... И он тогда лишь только доброе и сможет замечать, а и оно в каждом из злых человеков есть. Ведь человек – это несовершенное нечто. Не законченное. Не абсолютное. Чего-то больше в нем, чего-то меньше... И хочется, конечно, чтоб было больше доброго, чтобы его, вот это доброе лишь бы и брать оттуда... А оно вишь как бывает чаще то.... – бывает так, что и брать то совершенно почти и нечего... Да только совершенства не бывает в человеке... Поэтому злой человек всегда покажет тебе, с чем тебе в самом себе и надобно разбираться, дабы зубовный скрип твой не превращался в скрежет невыносимый... Такие то дела. А ты говоришь: Зачем это? – Ах, это не ты так, - говоришь? А зубом ты скрипишь, умеешь?
05,04,18 Наблюдение заоконное № 1. Подавляющее большинство людей на белом свете – добры и отзывчивы, просто для того чтоб это обнаружить большей части таковых следует всего то лишь вдарить несколько раз, да посильнее в лоб. Ибо если не сильно или не столь много раз проделать это, то и не обнаружат они таковых своих сердечных качеств вовсе, иль явят их застенчиво и незаметно.
06,04,18 Наблюдение заоконное № 2.
Жизнь это такая удивительная штука в которой ты можешь научиться кататься на двухколесном велосипеде, а можешь и не научиться. Тут уж практически только от тебя все и зависит. Ну, и немного и от наличия этого велосипеда, конечно. Хотя, в обычном смысле, т.е. в совсем не обычном, но практически в каждом из случаев велосипед таковой у каждого человека есть. А вот желания учиться есть далеко не у каждого. И вот такие не каждые так и норовят заявлять такое: какай такая велосипедо?
- Дык, нет никакого такого велосипеда то, нетути... – Да чушь это все собачья! И некогда, мол, мне уже... И мол уже не успею я, ведь я в не детском уж возрасте. И много еще всяческой чуши заявляют эти таковые многие на этот счет дабы только не научиться на нем ездить.
И все бы ничего, конечно, когда бы как раз такого бы и не было. А оно есть, и есть сплошь и рядом. Конечно речь не за велосипед, но за желание учиться. И за религию. А время.... А что время... Время оно и есть время, и все что можно за него сказать уже совершенно определенно и точно, так это то, что уже сто раз рассказано, - ну что оно относительно. И что возможно всю жизнь хотеть научиться кататься да так и не научиться, а можно раз попробовать только и раз.... и научиться сразу, да. И как это происходит все загадочно и немыслимо я и не знаю, собственно. А толи чудеса просто да и только, а вот поди-ж ты – тут и там берут и приключаются. А вот вы и сами-то возьмите да и попробуйте. А про себя я что могу сказать во этом ракурсе. - Да я не так и хорош на этом на таком велосипеде, но я учусь.... И мне это дело нравится.
Знаю ли я язык религии? - Да, нет, конечно же. Но в той части, что с ним знаком, в той части где прикосновение к нему имело место быть, - так там необычайно хорошо так мне и делается. Вот до чего душевно как и трепетно. Ну, так и вы вот возьмите сами и попробуйте.
Просто наблюдение, простое такое, как яблоко....
Человек даже с очень ущербным знанием может быть бесспорным авторитетом в области знаний тому, однако, кто этим знанием совсем не наделен. Т.е. даже ничтожно малое есть что-то в сравнении с нулем или абсолютным «пусто». И в то же время любые, самые полные и передовые знания в сравнении с истиной (утрированно – с самим предметом) являются ничтожными, ибо любое сравнение с бесконечностью тщетно, а любой предмет, да что там предмет, любая точка пространства – это ж и есть бесконечность целая. Нормальная такая, обычная и простая..., вот бесконечная только. Ведь точка пространства – это и есть вся бесконечность этого пространства, т.е. расстояние временное и весь объем от «нуля» или начала до самоей до этой точки. Ибо же в ней сходятся всегда все «до и после» (как бы проецируются все абсолютно точки пространства на шкале времени, в одной точке, в данный момент времени), а значит в ней, в данный момент времени сходится всё абсолютно. Ведь вне времени точка и бесконечность пространства – это одно и тоже, т.к. «до и после» - это и есть «всё», т.е. всё абсолютно, а это и есть бесконечность. И такие точки могут условно отличаться лишь как раз на временной только шкале. А время то, как таковое не существует, оно ведь условно, оно ведь придумано нами.
* 2 Стул № 2.
За робкую и беззастенчивую тему такую и не заговорил бы даже ни в жизнь, но вот заговариваю. Ибо же и оная на деле иной раз выказывает свои необычайные и не обыденные свойства.
Миша, двоюродный мой брат всегда был парнем везучим. Нет, я так, для примера - вовсе даже не везучий, а он вот везучий, везунчик он потому что. Вот, например, я в лотерею «Спринт» мог сколько угодно денег вложить (испробовал неоднократно, знаю), и что максимум успеха – это один примерно к десяти-пятнадцати – «вы выиграли еще один билет «Спринт»... - И это самое крупное везенье, и один из десяти – пятнадцати, - вот и судите сами. А Миша вот, мог и по полчаса играть и час, и по цене одного только билета! То ему еще один выигранный билет, то три рубля (а это их еще аж шесть!), то даже рублей десять, а то и больше. Другое дело, что с выигрышем отбыть он, как и я не мог, но делал то он это совсем по другим соображениям. Он ведь играть любил, и он играл... и выигрывал. А я, хотя и тоже любил, но у меня как то проще все во этом деле – подошёл, сыграл и ушел. – Слишком уж быстр я в везении.
Раз Мишу на работе на его кирпичами завалило. Там краном кирпич подавали, и весь поддон, а то и не один, слетел с высоты и аккурат на него... – Вот тоже повезло... Ну, конечно, не без этого, хотя и в каске был, без каски б – повезли бы другие..., а так – скорая помощь и повезла. Дней пять в критическом состоянии пребывал и безнадежном почти, где вероятность продолжения пребывания была ничтожной совсем. Затем еще дней пять в крайне тяжелом... И только после этого так и сказали врачи: Да, повезло парню неимоверно шибко... – почти никто не ожидал, что будет таки жить... не то бы ноги бы чуть да поаккуратней собирали.
При чем же здесь стул, спросите? А вот при чем.
Раз захожу я к нему в гости. А я тогда на севере трудился, во самом в заполярье, зашибал руппь длинный... так нет же – длиннющий рубель. И вот в отпуске находясь, образовался в родных краях и вот к нему и зашел. А он тогда уже в домашних был условиях, теплом и лаской домашних окруженный. Ну, а поскольку все домашние обычно во дневное время на работе и в школе, то Миша был один дома. И потому я к нему в гости через окно залез. Благо он жил тогда на первом этаже. Из удобств рядом с ним были судна да утки и палка длинная такая, что ПДУ служила. Слов то таких ПДУ во обиходе еще не встречалось (ПДУ – пульт дистанционного управления), и палкой этой он каналы телевизионные переключал. По счастию уже были те сенсорного обустройства-типа. Все же цивилизация уже затронула во этом не так спокойном, месте и нашу передовую в телевизионном плане страну. Всего же было тех каналов не так и много, не более четырех по счастию тоже, в то распрекрасное, но не стабильное, еще точней – стабильно трудное время. Тут же вода, еда какая-никакая, рядом с его лежанкой - словом не Рио..., но все же и не больница, в которых он и полежал и належался уж вполне... Ну, встретились, за то да сё малость проговорили.. Приговорили малость тоже за встречу, и за то да и сё. И вот Миша и говорит, мол, неудобно, но вот охота шибко ему стало стул какой-никакой сообразить, то есть немного отложить «личинку», - ну это нормально. А что же, говорю, ты будешь тут мучиться то, а и еще и воздух портить про это такое дело? – это я так его спрашиваю... – мол, судна, утки.... - Айда ка я тебя за раз снесу прямо туда, т.е. на «трон». - Айда, - обрадовавшись, говорит мне брат мой, Миша. А я ж здоровым был тогда таким, а Миша наоборот сильно нездоровым и, что характерно, легким. И он еще еле шевелился, но все же телевизора каналы сам как то да переключал уже. То есть вполне уже живой такой уж был, только слегка совсем малоподвижный. Унес я его.. Там усадил и отбыл. И сигаретку он там искурил, а то и не одну.... И вот он меня призвал, и я его оттудова извлек, и вынес, и водрузил на прежнее место.... ....
Впервые в жизни видел я такую радость... Что характерно, - по такому поводу. Он чуть не плакал... Говорит: Ты вот, блин, даже и не представляешь, что ты сейчас сделал!!! И ты не представляешь даже какой же это только может быть кайф!!! И я прочувствовал всё это... Ибо же я хотя и был здоровым, но чувствовать и при таком количестве здоровья мог и умел. Более года по сроку он радости такой простой был совершенно чуждый. Это к тому я здесь, что всё надо уметь ценить, и даже стул этот, номер два который.
Бесплатная, беспрерывно и беспринципно развивающаяся медицина.
Нет, в сравнении с тревожными годами девяностых огромный шаг сделала наша медицина. А еще до того советская. Ну, сами посудите, в советское время все было в ней бесплатно. Только лекарств не было нужных для всех, а некоторых не было и вовсе, что и за любые деньги даже не достать. Зато и ненужных почти не было. Во девяностые попроще все же стало с этим – за деньги стало возможно всё почти. Только вот хоронить еще дороже и проблематичней стало. Но медицина оставалась бесплатной, и это отрадно. Только ты должен был заплатить за лекарства, за бинты и мазь, и шприцы принести с собой и марлю, полотенце, если надо, стакан, ложку, сахар, мясо в суп, если конечно надо, и одеяло, а то ведь и без супа можно же как то так. А все остальное – то все бесплатно. Включая сквозняки с неразберихой. Врача вот только не забудь поблагодарить... Не то же ему и жрать совсем нечего будет, как педагогу и шахтеру, как всем в общем, в том обществе развитого и перезрелого социализма. Потом и вовсе хорошо же стало, - возможность появилась выбирать. Хочешь заделать зуб, чтобы на долго – плати денюжку, а хочешь бесплатно – держи бесплатно, вот только часто надо будет этот зуб лечить, хотя и лучше уже сразу удалить. И все бесплатно, а только платишь за анестезию, бахилы, снимок и еще чегой то там, а так – все тоже бесплатно... – Только немного платишь, хотя и дороговато сильно. Или, к примеру гипс тебе так предложат сделать – мол, если ты хочешь умереть в таком удачном саркофаге, то мы бесплатно его враз соорудим тебе. Но не почешешься, будешь потеть, и, словом – лучше бы уже ты умер – такие примерно будут мучить ощущения тебя. Но, если хочешь мы тебе съемный сделаем, не дорого, но и с душой, красиво и быстро... И в нем ты не вспотеешь, будешь снимать его, и даже возможно купаться, т.е. вонять три месяца не надо будет как в том, что бесплатно.... А ты выбираешь... Да ладно если ты, а то как если для ребенка?! – Понятное дело – очень хорошо. Или: вам вот такое обследование бы, товарищ, вполне бесплатно, у вас ведь в животе болит... – Мы вас запишем и уже буквально месяцев через восемь-девять, как очередь ваша наступит, мы сделаем для вас это УЗИ, например. - А можно ль побыстрее? – Ну, да, хоть прямо сейчас, и там никакой же очереди вовсе и нету, идите в двести десятый кабинет и там всех и делов то – каких то несколько минут. И касса там тоже прям рядом, - для вашего же всё для удобства. Возьмите только чек сперва и сразу в кабинет, там рядом. – Не жизнь настала – чистая же красота! Вот до чего шагнуть сумела медицина наша! Туда ей и дорога, однако!
Да собственно же мы и она – это один хрен, один общий то есть и есть хрен один. Мы ж так же ко своей работе, шаг влево-вправо и там уже нет нас. – Там нам за это не плотют, и чё это мы тогда туда?! А мы то теперь уже знаем, уж мы то чего-чего, а мы порядки знаем теперь. – Мы ж развиваемся культурно. Мы ноГАВНОгу все идем в перед, в капитализьм..., где денюжка – залог всего, успеха, процветанья. - Где денюжка сияньем озаряет там человека уже нет... а если и есть еще – то точно уж не будет скоро. Ибо развитие – это одно, а денюжка – это совсем другое... в другой это стороне от развития, и всех то и делов.
* 3 Среда. Развитие медицины и трансформация сознанья. (где, трансформация – преобразование).
Назначена какая то обильная отдача крови. На общий анализ и на то, и даже на сё, и даже на СПИД, и РВ, и еще всякого какого-то тоже. Но из одной же все равно же дырки, без дырки то никак, даже теперь, даже с прогрессом. Но теперь всё, ну до того же благородно. И эти вакуумные пробирки, бахилы бесплатные у входа в кабинет – ну, чистая же красотища. Итак, вхожу на самый четвертый на этаж, туда куда надо. Однако, упираюсь в хвост из человек пятидесяти, а то и больше. Ого! – Давненько таковых скоплений здесь не видел. – Обычно человек пять, ну восемь, ну пусть десять... А тут все аж пийсят! А толи и все шейсят стоят. Да ладно, думаю, мне бы хоть сдать, ведь у меня же график, и у меня там все расписано читай, что как в аптеке строго. Стою. Хотя говорят, что мол и не следует бы занимать. Но у меня написано же до девяти, а время всего лишь восемь сорок. И посему, думаю, не опоздал Жэ. Хотя, когда кому то было интересно, что кто то и что то там думает, когда такой позыв: Сказано Жэ – не занимать... Стою, молчу, смиряюсь, примиряюсь...соизмеряю с словосочетаньем славным. Куда мне торопиться то, и вообще куда? Порядок строгий и логичный – сначала вписываешься в журнал, при помощи здесь же сидящей тетки. Затем уже ждешь, когда подойдет эта же очередь во кабинет для самой сдачи. Ну, а там собственно уже очень всё быстро. Там девушки как швейные машины «шьют», строчат же просто, и так профессионально, словом - молодцы. Но то профессионалы. А здесь она, «на острие бревна», на самом изломе, и в самом пекле, тетушка, и чистый Жэ герой труда. Она и на телефонные звонки то отвечает. И всякий раз туда говорит, в свой телефон, что некогда ей, что очень Жэ народу много, и что она так вся Аж устала. И проникаешься Жэ чистым соболезнованием к ней. Она со всеми мила почти, хоть и сурова очень, но никого не убивает взглядом, не отворачивает от процедур, терпит, сидит, блюдет и лямку тянет свою тугую, не легкую такую лямку. - Аж целых сто пятьдесят уже!, - подсказывает одному из телефонных абонентов. И эта же цифра в глазах моих её избыточный вес делает недостающим, легким и воздушным.. И я ей говорю: спасибо же вам, тётя, когда б не вы, куда бы мы без Вас? И тетя устало соглашается и так же устало продолжает блюсти свою горемычную стезю. – Я ж вот еще и чаю ни разу не попивши..., - с надрывом сердца заявляет тетя, и хочется же выдать ей сразу медаль, цветы, коробку с конфетами, да нет ни коробки, как нет ни медалей и ни конфет. Одни слова лишь громкой благодарности и только. И чувствуешь себя конфеты пожалевшим, - такое Жэ - не самое хорошее из чувств.
Однако ж, думаю, когда уже случился подвиг, и вписан лик мой в виде ФИО в тот «бортовой журнал», и значит я уже почти точно всё сдал, при том сегодня Жэ.... Думаю, время то девяти еще нету, а тетя уже устала аж необычайно. А так-то там не то с семи, не то с восьми часов прием идет. Выходит, думаю, что к этим двум часам работы непосильной, хотя и трудной и сидячей, малоподвижной, вредной и опасной, уже она должна просто была испить за вредность молока хотя бы литр? Или за отсутствием оного чаю хлебнуть раза четыре?! Однако же, думаю, не столь уже и трудовой сей трудовой получается и подвиг. И, думаю дальше, работа – чтобы работать, а не чаи гонять. Другое дело, что возможно раньше было меньше народу, и это «меньше» и стало нормой, и она к ней и привыкла... А тут, смотри ка же, - все час полтора, и ни одного тебе ни чаю, ни конфет.
Но все же прогресс и здесь на лицо, как говорил уже, - не доят вены, не выжимают из тлеющего организма соки, а лишь присоединяют колбу в которой вакуум содержится в полном объеме, и кровь туда пускается лучшей.
А в девяностых, помнится, придешь, а тут человек пять – восемь. И ты такой, - Ой, хорошо, - думаешь. Ан, нет, выходит такая же героическая тетка (а может быть вполне как раз и она самая) и так строго, но нежно почти: Всё, алес-капут, ребята, - говорит, - пробирок ёк... (нет). Что означает – торг больше не уместен. Хотя и возможен торг. Но от торгов пробирок почему то не становилось больше. – Вот то была засада. Но, и на то предусмотрены предусмотрительно были различные ходы. – Ты платишь пятьдесят, как бы в залог за колбу-пробирку, да и сдаешь спокойненько анализ. Залог потом ты, правда, забываешь. Или, коль хочешь, помнишь, но уж вернуть его никак нельзя. А сам анализ-то, то это да, - это бесплатно. Она у нас, тем медицина наша, как и всегда, и хороша, красна она наша этим всем таким тем и нашим.
- А трансформация ты спросишь в чём сознания? - А так она в сознании же твоем и происходит, так я тебе на то отвечу. – Когда ты в очереди еще позади стоишь, и далеко еще, то думаешь о бабушке так по геройски, и думаешь – вот бы успеть, вот бы хватило пробирок, терпежу персонала, игл, и времени бы у них на тебя.... А уж когда всего этого хватило, то и уже совсем по другому на подвиг ты глядишь геройский, трудовой, и в нем геройства уже мало ты находишь. И даже в тех пробирках, что покупал тогда, ибо же было надо... Но, если бы не покупал, то что же? Было бы лучше?! Было бы лучше когда б бесплатно зуб быстренько раз пять иль десять полечил и вырвал, в коротенькое такое время, за десять за сеансов небольших, бесплатных и с очередями. А тут ты полечил, и позабыл на долго. Хотя и заплатил. Но, ты же выбираешь... Вот же какая штука, сука, шутка. А при советском при союзе выбор и был один. - Бесплатно, часто, но не на долго. А так-то нормально. А вот теперь тоже прогресс на лицо. И медицина прямо вся-вся в нём, в прогрессе, как в трансформации сознанье.
Вот бы томографы еще не покупались за тройную цену, как впрочем и все остальное, где деньги решают всё... и всё.
*3 Трансформации сознания.
Приплющивает. Все ближе час назначенный для операции. И стало быть вполне возможный час. Да, знаю, операция вполне себе рядовая, плановая, спокойная... Но, же.... Же тут у нас один парень дуба таки врезал... Чейта не так пошло, иль не туда пошло... И сё да то... и закопали парня... И было ему, как и осталось ему лет где-то всего лишь двадцать восемь. Степаном звали. И тоже здоровенький такой, со спортом на «Ты», словом – нормальный чувак. «Мементо море» - словом, слова прекраснейшие из слов. Играл, играл, Степан в мячик и «сыграл» в ящик. И в что б вы не играли в жизни, а хоть бы и вообще вы не играли ни во что, а в ящик не сыграть еще никому не удавалось. – Вот об чем помнить надобно всегда и везде... всегда и везде «мементо море» помнить.
И в этом контексте все ярче различимы разные не ясные детали. Включая мелкие и совершенно не видимые, и те которых как бы даже и нет.
Ну, а чтобы не показался случай со Степаном часным, вы оглядитесь сами вокруг: поехал по М-5 да и «приехал», сам вроде нормальный, но в встречном авто был пьяный тип. Или вон Листик Гриша выписался уже после не хитрой операции какой-то, и что то: Ах, ух... и в ящик, хоть и в дорогой. Или вы такой весь осторожный преосторожный, не курите и не рискуете за зря почем, а клещ, которых уже в городе в достатке об этом не знает. И вы можете и не узнать, что он вас... в общем тоже того... Или пошел в кино, а там пожар... и задохнулся... Это к тому я, что помнить и думать о самом главном надобно, друзья. А не о возне думать мышиной, и с этим связанное лишь переживать.
Еще пару слов за Трансформацию. (реальная история моего друга и моего друга жены, Натальи).
Она, как и говорено уже – прекрасный доктор. Она вообще четверок не знавала отметок, если это о чем то говорит. Но, даже если и не говорит даже, то и этого не достаточно, чтоб быть врачем хорошим, а она врачем хорошим и была и есть. И интуиция у ней, ибо без этого не врач, а так, т.е. никак.
И вот она там в кардиологии у себя успех имеет значит. И вот однажды поступает к ней на лечение обычный такой тип. С сознанием вполне себе обычным. И он, тип этот, - КВС (командир воздушного судна), а именно же – летчик он, или того лучше – летчик – Ас. А как человек же – он просто Ас. Обыкновенный простой АС такой аж с двух заглавных буков А и С. И плохо, что он это очень прочно знает, то есть же знал тогда, а он знал это именно же так. А то, что она Ас, или она может быть Асом, он даже и представить не умел и не хотел, и не мог. Ну, с диагнозом вполне было обычно всё – инфаркт миокарда, обычный такой, маленький и небольшой инфарктик. И курс лечения тоже вполне обычный и не очень то и долгий, простой. Но все же приняли его во отделение Натальи, она ему всё прописала, все обсказала как и чего, и он должен был начать лечиться. Но, он же весь АСС из себя!!! И у него же сознанье, которое ДО трасформации еще. И он думал и так же и говорил: Да кто ты такая есть, девочка?! Да я уже летал на самолетах когда тебе соплю твоя же матушка в щеку втирала. А я уже был Асом! А ты была в соплях... Что означало, что он есть весь как есть Асс, и ему по барабану, чего там она знает, ведь она же была в соплях, когда уже он был такой Асс весь, наиАССнейший.. И то было верно.
И все бы ничего, но ведь же он всю дисциплину в отделении портит, он пиво квасит, и норовит таким же образом и остальных «лечить», по Ассовски так, по залихватски. Наталья то да сё. «Родителей» сюда же, «на ковер» (это означает жену его и детей его же) и она говорит им, мол, ребята, и вы Николай Палыч (иже АСС) или лечитесь тут или лечитесь сами вы. Но или здесь Вы лечитесь, или же не лечитесь Вы, только не здесь уже, а где угодно. «Родители»: Наташенька, ну ты же его знаешь, он же герой весь и он Асс... Ну, сделай же чего ни будь.
- Я и так все уже сделала, товарищи вы дорогие, я все сказала, обсказала, диагноз, курс и все дела... Но, кроме Асса вашего во отделении моем еще кое какие люди, и кто бы ваш ни был Асс, я ему (за него или под него) этих людей никак не отдам. А Николай Палыч этот был отцом как раз в аккурат Петиного (мужа Натальи и моего кореша) одноклассника. И в этом тоже был определенный что ли косячек.... Ну, не воспринимают видимо Ассы тех, кто по их мнению жесткому, еще не ассы...., - а так, совсем не знамо что и кто.
Мал мало еще «покувыркались» и выписала Асса, не асс еще в глазах Асса, Наталья из отделения из своего, из кардиологического того отделенья. Но, так и сказала, лечиться Вам надобно, товарищ Асс...
И прошло то всего же ничего... Прошло около месяца всего то... И вот.
Приходит Асс, хотя уж с виду и не асс... а так, сердечничек обычный такой, серый и сирый. – Буду говно, - говорит, - есть, а хочешь – буду кушать... Как захотите Асс-Наталья, или из рук прямо из Ваших, а нет – так прямо из горшка, только скажите и я же и буду точно всё.... А с виду то товарищ тоже уж сильно изменился. И в сторону землистости стал более похожий лик цвета лица его. – Симптом обильно яркий.
Наталья сделала кое какие измеренья. ЭКГ и интуиционный тоже не так уже и сложный взгляд произведя, подумала, но не сказала... - Дрова, однако. И хорошо бы, чтоб не в мою уже эту смену... А то, ты понимаешь, так не удобно знакомым такого Асса выдавать, выкатывать вперед ногами. А шансов то на продолжение «банкету» было конечно ноль уже один. Один сплошной лишь ноль. Так дуба он и врезал спустя примерно сутки. Но, дуба то все здесь врежут, а я за трасформацию сознанья. Как месяц трансформации сознание четко изменил. И будь та трансформация да лишь чуть побыстрее, еще наверняка ходил бы по земле, а то и даже может быть летал бы даже и в облаках... – будь менее в сознаньи Ассом.
Об этом же, но абстрагировано.
Пока гром не грянет, мужик... Пока петух не клюнет... – и это все об этом же. Так тип один очень, когда его приплющивала жизнь, очень уж Бога молил. Молился всем сердцем и душой. Мол, помоги, мол милостивым буди, мол, пусть пронесет на этот раз. А как проносило, то и сразу же забывал, мол все само собой как бы... И в самом деле, оно так и выглядело, как будто все само собой. Вот например ребенок его где-то потерялся и на звонки не отвечает. И очень стало страшно типу, и он молился как умел... старательно молился. А ребятенок, как оказалось просто про телефон забыл, у друга засиделся, а после и вовсе уснул, да так и остался у друга спать... И никакого чуда, и следовательно – никакого Бога, и следовательно – никакого спасиБо...
Но, вот раз, понадобилось ему лезть под пули. Он там на работе ввязался в какую то историю с вооруженными разбойниками. Он в органах работал. И вот он значится сидит в засаде, и ждет приказа на штурм. А там, кого надо штурмовать, вооруженные ребята. И он давай опять молиться, мол пусть пронесет, мол, помоги Бог и молится и просит, просит. И вдруг совершенно ясно слышит (а тихо же, он ведь в засаде), но не снаружи голос, а внутри себя. Отчетливый такой, вполне понятный голос, и то не голос даже, а просто понимание такое, словно бы ему об этом кто то говорит, а он всё совершенно ясно понимает. И вот он понимает такое: А ты кого это просишь то все время? Меня же нет! И ты один!!! Один! Один.... И он сколько не просит, не принимается молиться, а всяк одно и тоже – ты мол один теперь, ты так хотел и ты теперь один... Ведь ты же всегда, когда все благополучно завершалось, прекрасно понимал, что все само собой и никого и ничего за всем за этим и нету... Ну, а раз нет так нет... – И пусть будет так. И ты один теперь... Кого же ты все время просишь?! Меня! А меня нет! Ты есть один, один, один... – Не очень хорошее понимание, и самое же главное – не вовремя его так посетило прям.... просто же жуть...
Ну, приказали, он побежал. Почти что сразу же принял пулю во грудь. Там у него в аккурат дефект был в бронежилете, маленького такого размера... И вот, аккурат туда, она и вошла... Прошила насквозь. Уперлась изнутри в бронежилет и там где то и застряла, с обратной стороны его...
Но, благо же, поумнел этот тип. Первое же, что пришло в голову, когда уж очнулся, - это «Слава Богу!» было. И далее он уже это совершенно прочно знал и всегда повторял... даже когда и причин то особенных как бы и не было... Списали его по инвалидности, еле спасли, и жизнь его не была полноценной как прежде, до этого ранения. Но стала она более полноценной в другом её русле, и он это совершенно отчетливо знал уже. А толи верил просто. Словом не знаю я, толи все это и ерунда какая то....
Или еще Бернес Марк пел: ...эта вера от пули меня темной ночью хранила... – и таки возможно и таковое было с людьми...
Или: Жди меня и я вернусь... просто ты умела ждать как никто другой....
Ну, и дальше сами тоже если порассуждаете, то и порассуждаете, в общем.
О пользительных свойствах болезней.
Есть таки у болезней одно пользительное свойство – таки же могут натолкнуть на разнообразные размышления, и в том числе – о смысле жизни, и это в них мне в принципе нравится. Жаль не всегда только и не все воспринять могут это подталкивание. Поэтому, наверное и болеют так часто. И чувствование вот еще обостряют необычайно.
холецистэктомия лапароскопическая и про другое раз
© Copyright: Александр Кольцовъ, 2018
Свидетельство о публикации №218050801096
Свидетельство о публикации №218050801096
Рецензии