Я не армянин, я только учусь

                Подарок троичный во славу ума и сообразительности Елены Ландер, Сергея Паука Троицкого и Рокси Рай
     Стакан в подстаканнике, ложка в стакане, дзынь, дребезжит сучка мельхиоровая, спать не дает, тыбыдым, шыгыдым, думается, что поезд, ан нет, шалишь, едет по степи на коне старец молодец, плешив и гнусен, глуп и скот еси, како вздымается багровой головой от горизонту солнце астрономицкое, шар яркий, видом кругл, жжет нервы и припекает плоский затылок. Сшибить шапку туда, на самый край, шапка с галунами, то ли табакерка, то ль ермолка, то ли, вообще, сичевой такой ухвостный прибор головной, убранный лентой полосатой, гвардейской от Фридриха, а их было до х...я и больше, один Барбаросса чего стоит. Ааааажжжжж, Ленка рыжая, сочная, платьице короткое, вот бы залезть, трусики белые, прозрачные, сочная щель алым цветом, сверху полосочка рыжа и вуматна, сука !, мужик какой - то рядом, гнида, фартануло бабуину, тем паче подрастает мелкая, тоже способная уже удовлетворять потребности потребителя хучь ротом, хучь инако, лишь бы не негры Толокно младшей, там по тяжелой, толерантность велит топыриться и заглатывать беженские х...ишки снулые, вялые, будто мормышка у зимнего рыбака, заледеневшего Байкалом напрочь. Сидит он на льду, жопу морозит и думает о великом празднике весны, когда затопают скоты сапогами, вбивая в ум торжество мертвых, в аду коптящихся без разбору лычек и погон, або сказано о щеке и длани дающей, антихристовой, совдепной, поганой, да проклята будет, падло, валившее своих почище Гитлеру, усат, вздорен, глуп, истеричен, шасть на балкон, а понизу уже стоят. И молчат. Жутко, страшно, угрюмо. Стоят пролетарии всех стран, соединившись пупами, мутанты сраные, в кепариках замасленных, пиджачках внакидку, гармонь, гитара, Нина Ургант, десантница ё...ая, зенки вытекшие от восторгу и счастья : как же, сельпом селедку выдали, райком разнарядку на мыло дустовое спустил, профком обязательству принял, мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, по три кила людей в одни руки, берите, товарищи, и делайте из их гвозди.
     - Мне б гвоздья, - катает кастет в глыби кармана Урбанский, коммунист из граждан евреёв, кудряв, скуласт как Гитлер, усы только заложил в кабак за полштофу армянского коньяка, двигая ловкого приказчика с аккуратно расчесанной надвое посередке вытянутой огурцом головой, намасленной маслицем деревянным и касторовым, репьистым и лавандовым, штыком от австрийской винтовки в угол дальний, где уже зашумели рыбой и мясом запасные игроки в боулинг гранатами с длинными ручками, трофей, хули, под Брестом добыт бреднем, доставлен эшелоном на Урал марки  " Брент ", закопан Флинтом в палисад, а в палисаде рощены астры и пионы, их гадкий ветеран ростит, он служил у маршала Рокоссовского полевой женой, билизовался и назначен Указом от двадцать второго отвечающим за флоризм, - гвоздья бы мне, буржуазный ты прихвостень Германа Грефа, бля, - кусает стальными зубами Урбанский подвернувшегося под руку лихую судью Дредда со спичкой в углу искривленного правосознанием Бердяева рта, пыхтит Дредд и опадает под напором зубов из победита, их на Путиловском отлили из якорной цепи броненосца  " Потемкина ", возвернувшего Крым взад хохлам, кои тоже при ближайшем рассмотрении очучиваются еврюжками натуральными, гнусавыми и противными, - дай гвоздья, сука рваная.
    Кричит приказчик и на крик сбегаются очевидцы. Следом топочут колесиками неверояшки, непонятны и рожей стремны, как конкуренты рыженькой прелестницы с обеих сторон, косорылые Зейналовой и ублюдочные лысым трактористом, кажущего время под стеклом бронированным, где оно и сгнило на х...й. Окружили Урбанского и ждут профессора Капицу, а он умер.
    - Ё...й в рот, - расталкивает толпу потных и возбужденных происшествием министр обороны внутренних дел гражданинтоварищ барин Колокольцев, седастый, словно бобр, коренастый корневой сутью правды - репки, плосколицый, как и все они, - товарищи, разойдись и не кипешуй.
    - Это правильно, - кукует кукушка из часов приказчика, - это всесильно и верно, как верен наш путь в Изабеллу Кларк.
    Х ...к ! - входит на высоченных каблучищах Изабелла Кларк и кается, что Ирка она Щербакова, фабричная переплетчица партбилетов и продуктовых карточек, строго лимитируемых в бункере Жданова в блокадные зимы и весеннее обострением эмбарго, шатаются все и белеют, качаются и падают, а лбами въезжают в историю Российскую целиком из хероты, мифов и говна, но с одной правдушкой неизменной : никогда никогда никогда здесь не будет хорошо жить просто человек, утерявший последнюю буквицу  " й " под копытами дивизии доцента Собчака. Вот тебе весь закон, все люди, упыри какие - то, опричники и поручики, борзые щенки и ракеты, рожи опухшие и цари несменяемые, глупые и мерзкие своей вечностью и мздоимством, кумовством и местничеством, жабы Советов Федераций и народ, х...й знает чего ждущий.