Моя питерская милиция эпизод первый

  Странно получается, будучи человеком сугубо пьющим, проще – алкоголиком, правда не последней стадии, мои взаимоотношения с нашей доблестной милицией, уже на протяжении полутора десятилетий складываются довольно-таки доброжелательные, за редким исключением, можно сказать, за исключением одного маленького случая, который для меня не показателен.
  При том образе жизни, который я вёл и веду до сих пор, встречи с людьми в форме, пусть не часто, но предполагаются.
  Первый раз я столкнулся с работниками медвытрезвителя следующим образом.
Будучи студентом третьего курса консерватории, после каких-то занятий, я встретил приехавшего недавно из-за границы Мишеля – студента-вокалиста из той же консерватории. Естественно, мы были с ним знакомы, было о чём поговорить. На улице начало сентября, тепло ещё, попили мы вина, поехали в общежитие, практически трезвые.  Ну, что  такое  для  двух  молодых людей – бутылка вина.
  Выйдя из автобуса, Мишель пошёл покупать арбуз (их продавали недалеко от остановки), а я пошёл, было, в здание общежития – пройти мне нужно было метров тридцать. На десятом, приблизительно, метре слышу, откуда-то слева кто-то, что-то такое несёт по отношению ко мне. Но я в ту сторону не смотрю, и, на ходу, просто посылаю это нечто, сами знаете куда.
  Прохожу ещё метров пять – меня под руку нежно кто-то берёт, смотрю – сержант милиции, рядом стоит машина медвытрезвителя, которой я, как оказывается  не дал проехать, к чему  меня, открыв дверь кабины, сержант и призывал несколько секунд назад. Но я же не смотрел, мне было хорошо, а он, видишь ли, обиделся: «Садись», – говорит, – «в будку». Ну, думаю, ладно, сяду, даже интересно, приключение какое-никакое.
  В будке темно, решетчатое маленькое окошечко, деревянная лавка, ещё один милиционер, а внизу на полу находятся двое пьяных: дедушка лет шестидесяти пяти и плохо одетый интеллигент среднего возраста с лицом в эспаньолке.
  Едем по колдобинам – дедушку кидает и валяет по полу, но ему от чего-то весело, интеллигент грустно забился в угол, но его тоже сильно подбрасывает.
  Куда мы едем, я не имею ни малейшего понятия. Милиционер сидит на лавке я  – рядом, угостил его сигаретой. Он  видит,  что   я   в  нормальном  состоянии:
 
  – Ну этих мы у вино-водочного подобрали, а тебя-то за что?

  – Да, видимо, сказал что-то не то, сержанту твоему.
 
  – А-а, понятно, он такой.
 
 Поболтали, покурили, доехали – машина остановилась.
  Открылись двери будки и нас стали принимать трое «гвардейцев», недавно построенного, новенького медицинского учреждения Красносельского района.
  Видя, что я на ногах, один из них грубо гаркнул: «Туда!», и показал своей пятернёй на вход. Я вошёл в помещение, достаточно просторное, серо-бетонного цвета, справа стойка, как в сберкассе, за стеклом девица в форме, прямо – узкий коридор, что за ним не видно, слева какие-то стулья и вход в туалет.
  Милиционер, с которым я ехал в фургоне, сказал мне, чтобы я подождал здесь. Я зашёл в туалет и был несказанно удивлен его чистотой, зеркалами и отделкой.
  Вернувшись в серо-бетонный бункерок (так как окон в нём не имелось) я увидел интеллигента в эспаньолке, сидевшего на стуле. Над эспаньолкой были глаза, а в них, друзья мои, стояла такая вселенская скорбь по поводу своей дальнейшей судьбы, что я насторожился и подумал, а что это я такой весёлый. Да, я был молод и глуп, а дядечка уже понимал в силу своего жизненного опыта, чем грозит ему данное приключение.
  Я, улыбаясь, спросил его, чем он занимается. Молчание было мне ответом. Я поинтересовался, уже менее дружелюбно, где  мы  находимся.  Не  замечали  меня.  Я, снова улыбнувшись, спросил, куда это подевался наш милый дедушка. Печаль в его глазах медленно переползла в не менее вселенское презрение. И это презрение посмотрело на меня, затем вернулась печаль, глядящая внутрь себя.
  Но ничто не могло в этот день испортить моего прекрасного настроения. Вины и проступков особых я за собой не чувствовал, поэтому ничего и не боялся. Появился опять мой милиционер, стрельнул у меня ещё оду сигарету и сообщил мне, что дедуля оказался прытким и пытался сбежать при высадке из фургона, но его поймали. На этих словах двое «гвардейцев» ввели дедушку. Надо отметить, что дедушка был мал ростом и тщедушен, в отличие от слуг закона. Бровь у деда была разбита и кровоточила. Я перестал улыбаться. Милиционер сказал, что дедка сбежал из ЛТП, где находился на лечении. В моих глазах «гвардейцы» перестали быть таковыми, пусть и в кавычках. Они попытались посадить деда на стул, но он опять попытался убежать, они, матерясь, схватили его и начали было тузить, не сильно. Но мне его стало жалко и я сказал, достаточно миролюбиво: «Эй, ребята, перестаньте, он же старый уже, не надо его так».  Мой милиционер мне посоветовал: «Ты лучше молчи». Но я ещё раз попросил этих. И, то ли дед сам успокоился, то ли до них дошло, что-то, но они перестали.
  Сержант, который оскорбился на меня, куда-то девался. Пришёл, по-моему, лейтенант и спросил меня первого, есть ли у меня  документы, спокойно так, буднично. Как ни странно, в данный день паспорт был при мне, зачем-то я его взял с собой, уже не помню, но пригодился. Я предъявил его, а лейтенант его забрал себе, у двух других документов не было, и ушёл небытие, предварительно сообщив, что сейчас придет врач, осмотрит нас, и будут принимать.
  Вы знаете, я вообще не люблю, когда мои документы кто-либо держит в своих руках, тем более, когда их уносят в неизвестном направлении.
  Пришёл врач – женщина средних лет, в белом, как положено, халате. Она пригласила деда, провела его в коридор, мне уже не было видно, что там происходит. Прошло около минуты – она вернулась, а дедушка, как вы уже догадались, увы. Следующим в коридоре испарился печальный субъект. Дошла очередь и до меня. Мне всё ещё было весело и интересно.
  Внимательно посмотрев мне в глаза, врачиха пригласила и меня пройти в столь загадочный коридорчик. Мы  зашли в него, прошли его – ничего интересного. Дальше находился ещё один, пошире и побольше, стояла кушетка, были какие-то закрытые двери, видимо туда и отправились мои собратья. Врач села на кушетку и спросила, за что меня сюда привезли. Я ответил, что я студент такого-то ВУЗа, что видимо, что-то не то сказал вашему сержанту, повторил песенку свою, одним словом. Она, помолчав, предложила: «Пройдите от этой стенки до этой». И вот тут я испугался, так как понял, что если за пять шагов, каковые мне предстоит  пройти от одной дурацкой стены до другой, я покачнусь, пусть случайно, пусть от волнения, оступлюсь на ровном линолеуме, то всё  –  присоединит меня  милый врач  к  уже  принятым на «санаторное» лечение. И, хотя я ни разу ещё в такой ситуации не был, но печаль интеллигента красноречиво говорила о том, что ничего хорошего меня за ближайшей дверью не ждёт. Я ещё не знал, что берут штраф, я забыл, что слышал раньше о том, что сообщают на работу, учёбу о нахождении здесь. А время-то было социалистическое, хоть и «перестроечное», комсомольские проработки, записи в досье дальше были бы.
  Я сказал себе: «Спокойно, всё нормально», и представив, что я на прогулке, действительно спокойно, без напряжения и зажатости, прошёл эти несчастные пять метров. Отлично, можно сказать, прошёл! Замечательно продефилировал! На века!
  Только я остановился и посмотрел на реакцию врача, как из небытия возник лейтенант. Женщина несколько резковато доложила ему: «Я его брать не буду, он вполне нормален, даже можно сказать, что он абсолютно трезвый». Можно было перевести её слова так: «Ерундой занимаетесь! Лишь бы привезти, а кого наплевать!»  Лейтенант молвил спокойно и буднично: «Хорошо, пройдёмте со мной». Я сказал даме: «До свидания». А «спасибо» не сказал, а надо было. Мы с лейтенантом вернулись в помещение со стойкой и девицей, где он предложил мне посидеть и подождать, а сам опять отправился в небытие, теперь уж навсегда. Я не успел   спросить  у  него, чего мне ждать, но  догадался, что паспорта. Посидел, покурил... Посидел... Покурил... Минут пятнадцать томился,  не понимая, почему так  долго  никто  не не идёт...
  Дотомился я до оскорблённого сержанта. Он возник возле стойки. Он держал в руках мой драгоценный документ. Он стоял в развязной позе облокотившись на деревянную стойку, отставив одну ногу в сторону, похлопывая моим паспортом о ладонь. Его глаза на широком рыхлом и усатом личике с явным  утрированно-злобным сожалением смотрели на меня. Это было сожаление и недоумение, как, вот же, был в моих руках, и выскользнул, но он уже не обижался так сильно, как час назад. Я подошёл к нему, и он успел сказать только: «Ну, что...» Дальше говорил я. Говорил я практически искренне, что я не хотел его обидеть, я пытался ему объяснить, что он меня неправильно понял. Говорил я увлечённо, быстро, безостановочно, минуты три. Он не мог вставить ни единого слова. Девица за стеклом улыбалась. Он ни черта не понял! Ему надоело. Я дал ему шанс что-либо сказать. Он рассмеялся и сказал: «Иди ты отсюда (туда-то)», отдал мне моё, и я вышел на воздух. Было ещё светло. Где я нахожусь – я не понимал. Спросил какую-то тетку – оказалось на Ветеранов, недалеко. Вышел из двора, в котором находилось столь необходимое учреждение, на какую-то улицу, слышу сзади топот, думаю вернуть хотят, что ли, бред, но подумалось. Оборачиваюсь – Миша! Нашёл ведь, молодец какой. Говорит: «Ну, ты даёшь, я смотрю, ты вроде только был – раз и уже в пьяновозке! Я сюда, мне там сказали, что тебя только что отпустили. Я сначала не поверил...»
  Я рассказал Мишелю как, что и почему... И мы коне-е-чно же надрались!

1989 - 1999г.г.