День Победы со слезами на глазах...

Другу – Борису,
Сыну своего потерянного отца, посвящаю!
Ты сын героя, Боря!

Беньямин Месеняшин
09 мая 2018 г.




Вера инстинктивно выставила руки вперед, защищая живот. Раскаленная волна опрокинула ее, толкнув лицом в кучку козьих «шариков». Над головой пролетели щепки, обрывки одежды и клочья человеческих тел.
Вера слышала рев налетевшего фашисткого самолета, но не особенно испугалась: устала бояться за последние месяцы. Фашисты прилетали по несколько раз в день, сбрасывали бомбы и стреляли не всегда – так, пугали население маленького рабочего поселка. Им было в забаву смотреть как бабы с детишками расползаются по щелям и погребам, особенно их смешил дед Игнат, который размахивая костылем, посылал на фашистов всякую нечисть.
В этот раз, видимо, фашист не израсходовал весь боезапас и решил сбросить остаток на деревенскую улицу. Поселок готовился к бегству на восток: вдоль единственной улицы стояло несколько подвод и полуторка. Народ грузил последние пожитки. Мишень была очень удобной – улица прямая, широкая – две машины запросто разъедутся.
Вера медленно поднималась, собирая сознание в кучку. Чего она бежала? Председатель сельсовета Василий Харитонович кричал: «Быстрее, бабы! Фашист  близко, наши уже отходят, нам-бы через речку перескочить, пока мост не взорвали».
Харитоныч суетился вокруг машины, пересчитывая ящики с сельским архивом и деньгами из отделения сберкассы. Картуз сползал на лоб: похудел от нервотрепки за последнее время, пустой рукав вылезал из-под брючного ремня, брюки проседали с тощей задницы.
Да, бежала, чтобы взять последний мешок с печеной картошкой в дорогу, да и проверить, хорошо ли печь загасила. Может, еще ковшик воды плеснуть.
Сестры и племянники что-то кричали во-след, да Вера не расслышала за ревом мотора и лаем собак.
Бомба попала точнехонько в середину телеги, где сидело и лежало человек восемь – десять. Верины сестры Таня и Галя , детишки, да соседская бабка Оля: не бросать-же старуху одну на погибель. Картинка проявилась: на месте телеги образовалась воронка, к которую пузырясь, стекала кровь. Кровь человеческая и лошадиная. Старуху Пегую тоже зацепило и она билась в обрывках постромков, вожжей и прочей упряжи в агонии. Досталось и козе Белянке: она лежала, беззвучно дрожа всем своим телом и из вымени текло молоко, смешиваясь с кровью.
Харитоныч  полз по земле, придерживая единственной рукой сползающие штаны в которых болталась разодранная осколками нога.
- «Верка, лезь в машину и беги. Может ты жива будешь. Дите у тебя. Тыы матерью станешь. Тыыы должна...», просипел он.
Кто-то заволок Веру в кузов и машина тронулась. Выехали из поселка. Мост еще был цел. Проехали... Гул артиллерийских выстрелов стал тише, вроде и война осталась там, за рекой. Поехали лесной дорогой. Пахло елками после дождя. Солнце закрылось смрадной пеленой.
Был май 1942 года. Ростовская область...

- Сынки, дорогие мои!». Комиссар третьего ранга товарищ Харитонов М.Я. поморщился, поправил замотанную кое-как руку и продолжал:
- «Товарищи бойцы Красной Армии! Мы стоим на важнейшем рубеже. Я скажу, последнем рубеже. Сзади вся Россия. Весь наш великий Советский Союз. И быть ему великим, зависит от нас. Мы накопили силу немалую, да и немец еще силен и от нас зависит, выживет он после этого боя и повернет в свой вонючий фатерланд и поляжет здесь. На русских полях... Или пройдет по нашим телам победным маршем ...
Старшина, налей-ка нам по соточке не для храбрости – смелости нам не занимать. А за веру, за нашу веру в Победу. За здоровье товарища Сталина, за победу, товарищи!»

Гриша Шенкин подставил под половник Петровича свою кружку, смастеренную из снарядной гильзы, подождал, пока и в кружке земели Гришки Щенкина заплещется:
- «За Победу!».
- «Салага, не закусывай» - заорал Петрович на новобранца Тольку, москвича.
- «Если в живот ранит, не дай Б-г, окочуришся через полчаса, до медсанбата не донесем».
Гильза та была от волшебного снаряда, который обоим Гришкам их жизни спас. Последним снарядом «сорокопятка» фашисткий танк подбила, что на их окоп шел. Да ребята - артиллеристы не успели отбежать, танк завалился прямо на расчет, пройдя по инерции еще десять метров. И только тогда снаряды внутри танка взорвались и железного дракона разнесло в хлам. Парни еще горячую гильзу подобрали, а мастеровой танковой роты Василий Петрович за двести грамм «наркомовских» все проворно сладил. У Гришки Щенкина кружка трофейная, из самолетного алюминия была. Легкая. Правда, помялась уже в двух местах, но драгоценную жидкость держала и мимо рта не проливала.
- «Ну, товарищи, пора. В атаку!», товарищ Харитонов М.Я. взял левой рукой ППШ, зацепил пальцами правой затвор, передернул, послал Гитлера «к евонной матушке» - больно – и пошел к выходу из блиндажа.
Тишина упала, заволокла все вокруг, артподготовка закончилась. Заревели моторы «железных коней».
- «Ура, товарищи! Вперед!».

Гришки выкарабкались из траншеи, подталкивая друг-друга (глубоко – хорошо в обороне, а в атаку идти...). Вчера вечером, ночью уже, прошел дождь и бежать было трудно. Ноги скользили. На сапоги налипли комки жирного чернозема... Бежать было далеко, с километр и бежать надо быстро, пока фрицы не очухались. А то встречным пулеметным огнем в грязи утопят.
Гришки бежали рядом, поглядывая друг на друга. Стрелять было бесполезно, да и врага не видно. Да есть и товарищи, которые впереди оказались.
Немцы потихоньку стали в себя приходить, начали постреливать, с каждой секундой, с каждым шагом, все гуще. Фашисты окопались надежно. «по-немецки», основательно и глубоко - время было. Достать фрицев на бегу было невозможно. Одна надежда, что успеешь добежать до врага живым, а там свалишся в окоп и поливай их вдоль и поперек...
В немецкий окоп Гришки свалились одновременно, от одной гранаты, только Гришке-земеле осколок глубоко в шею вонзился и Гришка в крови задыхался, а Гришке Шенкину – еврейское счастье - ногу чуть выше колена разворотило.
Боль еще не разорвала ногу в клочья, Гриша знал, что это будет, уже имел два мелких ранения – медсанбатом обошлось, но сейчас все было серьезнее... Гриша достал индпакет из Гришкиного мешка, хотел перевязать товарища - поздно, отошел парень, отмучился. Гриша туго перевязал ногу выше раны Гришкиным окровавленным бинтом, потом вспорол ножом правую штанину, перевязал, как мог и почувствовал, что «уплывает».
Очнулся от холода: моросил дождь. Смеркалось. С разных сторон слышны были крики и стоны: по-немецки, по-русски и «по матушке» с разными ньюансами. Чем атака кончилась было непонятно. Надо к своим полсти, но как? Сил нет, нога отваливается...
Послышались голоса – немцы! Видать, атаку немцы отбили, наши отступили или перебили всех, кто знает?
Гриша вспомнил слухи о том, что немцы всех пленных евреев без разбора расстреливают, а то и прикладами забивают – патроны жалеют, сволочи. Решение пришло мгновенно: Гриша сорвал с груди Земели медальон, вытащил из кармана гимнастерки красноармейскую книжку, два письма, которые он знал наизусть, вместе десять раз читали. Свою книжку и жетон в винтовочной гильзе засунул между бревен обшивки траншеи, помогая ножом и щепкой. Немцы может не ко всем пленным в штаны лазают, да и байку можно рассказать про соседского Тимоху как про себя: перекупался в пруду, простудил пипиську, да и сделали ему еврейское обрезание. Может, и сойдет, поверят немцы.
Оба автомата Гриша зацепил рукой и пополз в сторону от голосов. За поворотом – блиндаж. Гриша заполз, приладил автоматы и «отключился».

Немецкий санитарный патруль прочесывал отбитые у красных позиции. Раненых красных достреливали, своих раненых и убитых вытаскивапи наверх на внутреннюю сторону. Трупы «русских свиней» укладывали на внешнюю, «русскую» сторону. Подощли к развалинам блиндажа – русская артиллерия поработала неплохо,- залезать во-внутрь, проверить, было боязно. Да и устали уже. Ганс бросил гранату «на всякий случай», остатки наката посыпались, завалив вход. «Доннер ветер», сказали немцы и пошли дальше.
А кружка волшебная второй раз спасла, уже левую ногу, осколок на себя приняла.
Немцам было приказано на первую линию обороны не возвращаться: мало, что от нее осталось.
К утру подощли свежие части. Задержались: немцы разбомбили «железку», ждали, пока саперы восстановят пути.
«Свежаки» на одном «УРРААА!» при поддержке новых танков прорвали и первую и вторую линии немецкой обороны и вышли на третью. Похоронные команды проходили немецкие позиции, внимательно осматривая каждый бугорок. Бывало, что и бугорок был живой – засыпало кого.
Из-под кучи бревен послышался стон. Мужики (а это были, в основном, нестороевые пожилые деревенские мужики) раскидали бревна и.. на тебе! Живой!
Гришу вытащили, подозвали санитаров...

Григорий Щенкин провалялся по госпиталям три месяца, доехал до Урала. Смершевцы запросили Гришину военную часть,- оттуда пришел ответ, что часть из-за больших потерь расформирована, полковой архив сгорел во время прорыва фашисткой танковой колонны в наш тыл. Все штабные были на передовой и танки немцев с озлоблением, мстя за свое временное, как они считали, поражение разметали амбар, где размещался штаб полка, гусеницами в пыль.
Однако, веселого Гришку Щенкина из 16 роты немногие живые солдаты помнили и подтвердили, что был такой черноволосый балагур со смешной «собачьей» фамилией...
Так Григорий Моисеевич Шенкин «пропал без вести», а Григорий Михайлович Щенкин был списан вчистую по инвалидности: ногу хоть и удалось сохранить, но она стала короче на пять сантиметров и не сгибалась. Но, ничего, жив остался. Поседел, правда в раз, от всяких переживаний: и как там Верка-Веруня, и сынок или дочка, и увидит-ли он когда свою кровиночку. На последние два письма ответа не было, а Гришкина мать уехала раньше и судьбы Веркиной не знала.
А про смену фамилии думать не хотелось – страшно. Если вскроется – сразу к стенке поставят...  Мать Гриши-земели искать побоялся – вдруг-что не так повернется – не признает. Не сообразит, что к чему. Не мог знать Григорий, что мать его друга ненадолго сына пережила: осенью от воспаления легких померла.
Своих родителей Григорий не помнил: в лихие годы Гражданской войны, уже в конце страшного братоубийства, во время погрома родители и погибли. Гришку-малого определили в детскую коммуну товарища Макаренко. А коммуны эти организовывал и инспектировал Уполномоченный по детской беспризорности Украинской Республики комиссар второго ранга ВЧКУ, герой Перекопа, товарищ Исай Месеняшин.

Григорий Михайлович выписался из госпиталя, зашел в военкомат – отметиться, довольствие получить, да и про работу что узнать. Военком предложил отправиться в Рязанский колхоз. Сторожем колхозного добра. Для начала. Пока НКВДешники проверки проводить окончательно будут. Гриша поехал, встретили бабы его хорошо: хоть и хроменький, да мужик.
Через пол-года пришли ответы из органов: что Григория Щенкина нашла медаль «За отвагу», да и орден «Славы» и, даже партбилет, который вручить перед той атакой не успели.
Партийные документы, что имели гриф «Хранить вечно», товарищ Харитонов М.Я. успел-таки отправить в тыл с дивизионным фотографом и они сохранились. Пленки, правда, засветились, да и не было в них нужды большой: все в Партию принятые в том бою пали смертью храбрых.
Уже после такого поворота куда писать и свою (уже не свою), Верку искать было бесполезно, да и опасно. Единственно, что Григорий надеялся, что его письмо Вера получила и сына (или дочку) записала русским (русской) и что, если немцы пришли, то все обошлось. А, может, Вера уехать успела? Б-г знает...

Так, Григорий Михайлович прижился, парень он был работящий, быстро и бригадиром механизаторов назначили. А там и с Вероникой Ивановной, агрономшей, что была вдова эвакуированная из Ростова, слюбились. Детишек аж три штуки нарожали.

Победу Григорий Михайлович встретил в Москве. Уже несколько дней воздух был насыщен сладостью и болью Победы, еще гибли люди – молодые и не очень – но весь народ повернулся в будущее, в планы своей мирной жизни.
Председатель сельского Совета Щенкин Григорий Михайлович был снаряжен сельским сходом с одним сверх-важным заданием: получить разрешение на присвоение возрожденному колхозу имени товарища Сталина. Руководители как районные, так и областные, не решились удовлетворить столь высокий запрос своей властью. Да и как решиться на это могли недавние фронтовые разведчики и артиллеристы в званиях не более майора? Привыкли они за длинные годы к чиноуважению и ограничению своей власти армейской субординацией. И порешили всем обществом просить согласия если не самого товарища Сталина, то разрешения не меньше, чем Министра Сельского Хозяйства.
Михалыч - так уже, несмотря на молодость, его звали односельчане - с утра натоптался по приемным Министерства, размахивая письмом от секретаря обкома, товарища Зинина, искал его однополчанина, который мог бы помочь, дать правильное направление. Однополчанин оказался в отъезде. Кабинеты все попадались неправильные, там решать не хотели или не могли. Боль рвала ногу на каждом шаге все сильнее. Наконец, при одном кабинете секретарь сжалился над инвалидом подсказал простой и естественный ход. Секретарь сам был инвалид: рука в черной перчатке и он этой рукой все поправлял золотую звездочку Героя – не привык еще. И секретарь посоветовал:
- «Возьмите себе имя «Победа» и разрешения не надо, а победы без товарища Сталина и быть не могло. А, если со временем в передовики выйдете, то прямо со своими показателями письмо товарищу Сталину и отпишете. А то смотри, солдат, а если колхоз неудачный получится, то и имя товарища Сталина носить не гоже. Смекаешь?»
Против такого аргумента Григорий устоять не смог. Подумал, что сумеет и односельчан убедить.

Только сейчас Григорий приметил старшего лейтенанта с забинтованной головой. На бинтах россыпью кровавые метины. Еще несколько раз за сегодняшний день они оказывались перед одними и теми – же дверьми. Старший лейтенант по уставу перед Героем по стойке «Смирно» вытянулся, честь отдал и сказал:
- «Товарищ Герой Советского Союза, разрешите обратиться!»
- «Обращайся, старшой, обращайся, правда я уже нестроевой.»
- «Товарищ Герой Советского Союза, я являюсь заместителем коменданта города Таллина Месеняшин Исай и прибыл с поручением от группы эстонских коммунистов. Товарищи тоже просят присвоить имя товарища Сталина колхозному объединению бедняцких хозяйств. Я понял ваш совет и принимаю его. Но, не могли-бы вы дать нам с товарищем письменную рекомендацию?»

В этот момент напряженная тишина зависла в тесной комнате, забитой людьми. Голос Левитана произнес давно ожидаемое:
- «Внимание! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!
Великая Отечественная война, которую вел советский народ против немецко-фашистских захватчиков, победоносно завершена. Фашистская Германия полностью разгромлена!».
Все присутствующие, и штатские и военные, замерли на несколько мгновений, потом враз выдохнули:
-«Пообеедаа! Ууррааа!».
Все бросились друг на друга – обнимать, целовать, по плечам – погонам без зазрения чинов и званий хлопают. Несколько женщин оказалось, так каждый попытался вальсовый кружок исполнить.

Секретарь сказал:
- «Попробую что-нибудь придумать, товарищи!».
И скрылся за высокими резными дверьми. Вернулся через пять минут, дыхнул свежепринятым коньяком, поставил на стол графин и несколько стаканов:
- «За Победу, товарищи!».
Подошел к машинистке, протянул ей листочек:
- «Лизанька, Сам просил, срочно».
С отпечатанным листками снова исчез, на этот раз отсутствовал дольше, а вышел, коньяком пахнуло гуще:
- «Держите, товарищи! Успехов в мирной жизни, товарищи!».
Просители повернули листки: текст был почти одинаков:
- «Коллегия Министерства Сельского Хозяйства СССР идя на встречу инициативным пожеланиям трудящихся Эстонской Советской Социалистической Республики, на одном листке, и схода поселкового Совета «Верхние Перекаты» Н-ского района, Р-ой области, на другом, одобряет и удовлетворяет просьбу о присвоении сельской коммуне имени «Победа». Подпись: Министр, Член... ФИО..., печать, дата: 09 мая 1945 года.
Просители – победители, пошатываясь не от выпитого, а от пережитого, да и животы от голода подводило, скатились по ковровым лестницам в гардероб, приняли свои шинели. У Исая шинель офицерская в погонах. У Григория – солдатская без разных атрибутов.

- «Ну, товарищ старший лейтенант, спасибо вам, я-бы до бумаги не додумался. Теперь и отметить это дело надо, да и перекусить неплохо».
Победители конфузливо уклонились от целующих толп и присели в переулке на кирпичах разрушенного дома.
- «Вот, товарищ старший лейтенант, закусим, что жена послала?».
Григорий развернул холстину, выложил сало, соленые огурцы, картошку печеную, черного краюху. А Исай достал из вещмешка домашнюю колбасу эстонскую, рыбку вяленую, белый хлеб и яйца вареные. У Григория и фляжка армейская пузатая с самогоном оказалась. А у Исая – плоская немецкая – с компотом.
- «Давайте знакомиться – Месеняшин Исай Абрамович из Ленинграда».
- «Щенкин Григорий Михайлович, Донские мы».
- «Вы извините, Григорий Михайлович, я вообще-то не пью и не курю. Надо сказать, что этим я и семью в блокаде сохранил: жена на хлеб спирт и табак меняла».
- «Ну, сегодня, день великий, все можно – вам и сало по вашему еврейству нельзя».
- «Да я не соблюдаю еврейские обычаи давно, я-же коммунист».
Победители выпили, крякнули, закусили, расслабились.
- «Где это вас?», спросил Исай, кивнув на прямо выставленную ногу Григория.
- «Курск, а у вас с головой?»
- «Да еще в 43-м на Ленинградском шрапнелью сыпануло. Так до сих пор осколки сквозь кожу вылезают».
- «Ну, за дружбу, махнем не глядя?», фляжками обменялись, глотнув еще из каждой.

Вдруг выкатилась толпа веселых возбужденных солдат. Они громко разговаривали, почти орали:
- «Федька, ты что, совсем не можешь? О, товарищ стааршиий лейтенант, вы фотографировать умеете? А то Федька трофейную технику не освоил, деревня!»
Исай взял трофейную «Лейку», рукой направил солдат подвинуться, чтобы не развалины, а невырубленные деревья сзади были. Попросил построиться. Но никто не слышал. Тогда он командным тенором приказал:
- «В два ряда стройсь!» - тогда услышали и встали, кто-то скамейку притащил – сели.
Щелкнул. Птичка не вылетела. Но все рассмеялись. Один из фотосубъектов разыскал фотографа в Москве. Пленку проявили и отпечатали. Звали того солдата Абрам Маркович Оскотский. Фото это его дочь София хранит с бережностью.
Григорий и Исай фотографироваться не стали: Гриша – вдруг признает кто и вопросы лишние пойдут, а Исай – по своей комиссарской боязливой привычке не водить компанию с незнакомыми людьми – не знаешь, кем они окажутся. 
 
В этой суете Исай и Григорий разошлись. Даже адресами не обменялись по обычаю того времени. А дети Абрама и Исая через пятьдесят пять лет встретились и судьбы свои связали.

А фляжку ту пузатую сын Исая Владилен долго еще в походы таскал, подчеканивал дырочки, что от времени проявлялись. В лихие 90-е Владилен в Израиль жить переехал, там и имя сменил – Беньямином стал на еврейский манер.
Григорий Михалыч тоже фляжку обменную от того лейтенанта к делу приспособил: когда начальство за дело и просто так разнос учиняло, он стресс снимал парой глотков. Все-ж полегче...

Колхозы «Победа» так и образовались и сельчане работали, как могли: планы выполняли-недовыполняли, и в передовиках бывали и в отстающих. Всяко было в те времена. А эстонский колхоз с развалом Союза тоже на хуторские фермы развалился и захирел. Да и коммунистом называться стало опять опасно. Так история крутится...

Доблестный труд коммуниста Щенкина неоднократно Правительственными наградами отмечен. Однажды и в областной газете портрет пропечатали по случаю награждения медалью «За преобразование Нечерноземья». Вера Николаевна газету увидела, вчиталась, пока в очереди в поликлинике сидела, да и обомлела: ее Гриня этот представительный седой мужчина. Да и фамилия похожа. Нет. Не может быть – ее Гриня обязательно бы к ней вернулся, а не к ней, так к сыну. Так и проглотила слезный комок, никому ничего о своих чувствах не сказала.

А там Григорий Михалыч, ветеран войны, ветеран труда и на пенсию по старости вышел.
Могилка его на деревенском кладбище и по сейчас в сохранности – дети и внуки, да и правнуки уж, – не забывают и каждый год  9 мая все потомки собираются со всей страны в большой деревенский дом выпить чарку-другую и вспомнить Солдат – Победителей.

А о Грине Шенкине Верочка помнила и ждала до конца войны, а потом... Мальчишка вырос – вылитый отец. Да по тем временам не то. что говорить, что отец «без вести пропал» и думать было страшно. А там и к хорошему мужчине, фронтовику, прислонилась. Он и пацана, Борьку, усыновил и других детишек настрогали. Вера и фамилию сменила. По мужу своему.

Когда Григория Михайловича хоронили, то и ордена-медали отличники учебы из местной школы на подушечках несли.

* Фамилии и имена героев во всех возможных случаях подлинные. Неизвестные обстоятельства жизни героев описаны как реальные, хотя и произошли они в то же время, но с другими людьми. Невероятное - случается, невозможное - происходит.