Ах, Аполлон! Немного авантюр и мистики. Глава 9

Глава 9



Дверь им открыла заплаканная женщина, лет шестидесяти, с круглым и, на первый взгляд, добрым лицом, которое, однако, портили маленькие коричневые глазки. Эти глазки ползали по тебе и жалили, как клопы. Особенно пристального внимания удостоился Ксан. И Ольга поспешила его представить: «Знакомьтесь, Лариса Васильевна, это мой муж - Александр Санаев".

- Да я уж поняла, - мамаша Самосад посторонилась, пропуская гостей. - У меня, извините, не убрано. Вещи я укладываю. Прямо замучилась вся. Знаете, какой шикарный у Улечки гардероб был? Одних только туфель я насчитала пятнадцать пар. И что мне теперь с ее нарядами делать? Ума не приложу… Мне они не годны. Может, ты, Олечка, чего-нибудь купишь? Я там отложила в спальне на кровать несколько костюмов. Ой, да штой-то я вас на пороге держу. Заходите в залу. Я уж и чай накрыла.

Лариса Васильевна привела гостей в большую залитую солнцем комнату. Занавески на окнах отсутствовали, кондиционер, судя по всему, давно отключили, а открытая настежь балконная дверь нисколько не спасала от зноя.

Пробираясь через горы свертков, коробок и чемоданов, громоздившихся под ногами, Ксан неосторожно зацепился брюками за боковую молнию какого-то бесформенного черного баула. Молния разошлась, и на пол из огромного кармана, как из сумки кенгуру, выпрыгнул на паркет тугой сверток. Ксан наклонился, поднял его и положил на журнальный столик рядом со сделанной из папье-маше коробочкой, которая сразу же привлекла его внимание. Маленькая изящная шкатулка походила на изделия палехских мастеров, с той лишь разницей, что периметр ее украшал индийский орнамент в виде свастики, а на крышечке художник изобразил танец обезьян вокруг царя Ханумана. Разглядывая столь необычную поделку, Санаев даже не расслышал, как хозяйка квартиры зовет его за стол. Ларисе Васильевне самой пришлось подойти к невнимательному визитеру и отобрать у него забавную безделушку со словами: «Гляжу, понравилась. Я бы Вам ее с удовольствием подарила, но это память о дочке. Она ее уж так искала, так искала перед отъездом в Лондон, да не нашла… Говорила, что-ли лекарство в ней какое было сильнодействующее».

После этих слов у безутешной мамаши задрожал подбородок и она отвернулась. В сей трагический момент Ксан припомнил, что у них с Ольгой припасена бутылка коньяка. «Уважаемая, Лариса Васильевна, - церемонно обратился он к бедной женщине. - Мы по русскому обычаю думали помянуть Вашу дочь, и если Вы не против, там в пакете в прихожей я оставил коньяк…».

Мамаша Самосад беспомощно взглянула на него: «Тут такое дело. Я уж все спаковала, рюмки и стаканы». «Ну, можно и из чайных чашек выпить», - встряла в разговор Ольга. Однако хозяйка укоризненно покачала в ответ головой: «Как это чай и коньяк в одну чашку мешать! Пойду посмотрю. Может, и найду какую посуду».

Она ушла на кухню, а Ксан тихонько спросил Ольгу: «Как ты думаешь. Бог простит, если я нарушу его заповедь и стащу шкатулку?».

- Зачем она тебе понадобилась? - удивилась Ольга.

- Разговор о лекарстве подозрительным показался. Что-то мне подсказывает - неспроста Уле эта шкатулка перед отъездом понадобилась …, - отозвался он и задумчиво запустил пятерню в густую темно-русую шевелюру.

- Ты не знал Улю, - возразила Ольга. -У нее было хобби, даже, я

бы сказала, мания, куда-то рассовывать, а потом искать свои вещи. Она была не в себе, не забывай об этом. И, наконец, - напомнила Ольга не без ехидства, - кто мне говорил, что воровство - грязное дело?

- А что мне мешает сейчас изменить свое мнение? - удивился Ксан и обратил на жену незамутненный взор.

Впрочем, вопрос, красть или нет искомую вещь, отпал сам собой, поскольку мама Самосад уже вернулась с бело-синими пластиковыми стаканчиками, судя по надписи на них предназначенными для питья пепси-колы. «Только вот такие и остались - извиняющимся тоном произнесла Лариса Васильевна. - Думала, взять - не взять с собой в Москву. Решила не брать - все равно помнутся».

Наконец уселись за стол. Ксан открыл бутылку. И осторожно, чтобы не закапать белоснежную клеенку, принялся разливать коньяк в неустойчивую тару, послушно меняющую форму под давлением жидкости. Первый тост выпили за Улю, не чокаясь, и мать убиенной запричитала: «Вот сегодня моя доченька в Москву возвращается…, ее там папа ждет. Мы, хоть с ним в разводе, но отношения поддерживаем. Улечка то у нас единственная …. А я вот и гроб встретить не успеваю… . Надо было за квартиру заплатить, Улечка, оказывается, хозяевам задолжала, и вещи собрать. Спасибо Колдунову Михаил Викторовичу, дай бог ему здоровья. Обещал машину за мной прислать, и деньги на похороны хорошие дает…».

Лариса Васильевна громко высморкалась в бумажную салфетку и заговорила немного спокойнее: «Только он почему-то подробности Улиной смерти не раскрывает . Отравили, мол ее, да... и все тут. А кто отравил, почему - не говорит. Улечку, дескать, не вернешь! А я мать и хочу знать, как все было. Может, хоть вы мне откроете…?» .

« Ну что я могу Вам сказать, - начал Ксан и сразу поскучнел. - Кто убил вашу дочь - это правоохранительные органы пока выясняют. Известно лишь, что какой-то негодяй подсунул в пузырек с ее успокоительным лекарством, такие же по виду капсулы, но только нашпигованные цианистым калием. И она их по ошибке выпи…». Не успел он договорить, как мамаша Самосад, вдруг ставшая белее клеенки, обмякла, и начала медленно сползать вниз. Ксан едва успел подскочить к ней и удержать от падения со стула. «Ну-ка, намочи холодной водой полотенце!», - крикнул он Ольге, а сам одной рукой поддерживая бездыханную женщину, другой попытался влить коньяк прямо из бутылки ей в рот.

Когда Ольга вернулась с мокрым полотенцем в комнату, Санаеву уже удалось привести Ларису Васильевну в чувство. Несчастная закашлялась, взгляд ее постепенно стал осмысленным, и она жестом отказалась от холодного компресса. Ксан с Ольгой помогли ей добраться до кровати. Подложили подушки под голову. Встал вопрос о вызове доктора, но Лариса Васильевна не захотела. «Мне уже лучше, лучше..., намного, - слабым голосом повторяла она, переводя с Ольги на Ксана мутные опухшие глаза. - Просто я представила себе Улечку, вот в голове -то и застучало...».

«Ужасная трагедия, - поддакнул Санаев. - Подумайте, может, ваша Уля кому-нибудь перешла дорогу, помешала чем-нибудь?».

Ольга, предвидя новый обморок мамаши Самосад, щипалась и наступала мужу на ногу. Все тщетно. Ксан, возомниивший себя с недавнего времени комиссаром Мегре, уже оседлал своего нового конька и пытался растормошить собеседницу провокационными фразами. И ему это удалось.

«Ой! Кому же она помешать-то могла! - Лариса Васильевна двже задохнулась от возмущения. - Девочка моя, знаете какая благородная была! Когда в Корпорации стали шушукаться, что жена Михаил Викторовича - Зинаида - от ревности к Уле с ума сходит да горькую пьет - народ-то у нас, сами знаете, все пустое языком мелет - моя дочь терпеть подлых наветов не стала. Тут же Зине позвонила и поехала к ней в это, как его... Быково, вот, - у Колдуновых там свой дом. Правда, правда - я врать не буду…».

-? Да что Вы говорите? Когда же это было? - удивился Ксан.

-? Да месяц назад и было, когда дочка в Москву летала.

Ольга с Ксаном переглянулись. «Простите, - Ольга решилась перебить рассказчицу. - А зачем же она к жене Колдунова отправилась?»

- Как зачем? - Лариса Васильевна очень удивилась такому непониманию. - Уля позвонила ей сказала, что все разговоры про них и Михаил Викторовичем - наглая ложь. Да, она любит его, но навроде, как отца своего. Ну, Зинка-то, понятное дело, расчувствовалась - рассупонилась и тут же пригласила Улю в гости. Ее там и в бане купали, и разносолами кормили, и сибирскими пельменями и кулебякой. Дочка говорила, что такой вкусноты в жизни не ела. Я даже обиделась, потому что тоже ей всегда с едой угодить старалась, пирог там спечь..., варенье с крыжовником и грецким орехом наварить... Я, вообще, делала, все как она любит. Только чего теперь вспоминать, нету ее больше ... , - всхлипнула несчасная мать и замолчала.

- Рассказывайте дальше, легче будет, - мягко напомнила Ольга.

- Ну да, ну да..., - Лариса Васильевна снова промокнула скомканной салфеткой уголки глаз, вздохнула и продолжила : Сам-то Колдунов вечером после работы домой вернулся, да как увидел, что жена с Улечкой, будто две подруги, так обрадовался, слов нет. И тоже подтвердил Зине, что сплетни бестыжие его завистники распускают. Все обнялись и помирились. И получается, что от моей Ули люди только добро и видели. Не хотите ли в память о ней какую-нибудь одежду купить? Я там отложила…».

Ольга беспомощно посмотрела на Ксана - отказывать женщине с поплывшими от горя мозгами не представлялось возможным, но и рыться в самосадских шмотках …, брр! От одной только мысли к горлу подкатывала тошнота.

Ксан нашелся первым. Он достал из портмоне несколько купюр и положил на тумбочку у кровати: «Вот возьмите от нас небольшую сумму на цветы. Что же касается одежды… . Посмотрите на мою жену! Она гораздо ниже и худее Вашей дочери, ей наверняка ничего не подойдет из Улиного гардероба. А теперь извините, мы пойдем, если Вы, конечно, сносно себя чувствуете и не хотите, чтобы мы вызвали врача». Лариса Васильевна покачала головой. Было заметно, что пока она рассказывала, ее горе и одиночество отступали..., однако, стоило Санаеву напомнить, что им пора, сразу сникла и уставилась в одну точку, как бы забыв об их существовании.


Еще раз выразив соболезнование, Ольга и Ксан с превеликим облегчением покинули осиротевшее жилище и отправились пешком до редакции, рядом с которой час назад запарковали машину. Благо, что и ходьбы было минуты две.

Несмотря на то, что вокруг все плавилось от жары, Ольге показалось, что она наконец-то попала на свежий воздух. Она взглянула на Санаева, ожидая увидеть радость избавления и на его лице, но нашла мужа очень озабоченным. «Сколько информации, а я абсолютно не могу ее правильно истолковать! - произнес он и устало вздохнул. - Тебе не показалось, что эта женщина очень уж бурно отреагировала на мое сообщение о цианистом калии?

- Сначала - да. Но потом я подумала, что, наверное, любая мать

на ее месте упала бы в обморок, узнав подробности смерти единственного чада.

- Как-то не вяжется все в один узел. То Лариса Васильевна

предлагает провести распродажу коллекции одежды убиенной дочери, чтобы слупить деньжат по случаю, а то вдруг такая чувствительность. При этом я готов отдать голову на отсечение - обморок был настоящий. События развиваются весьма стремительно…. Стоит подумать, что ты наконец-то вычислил истинного преступленика, как тут же появляется очередной кандидат на это почетное место. И не менее достойный, чем предыдущий.

- Кого ты имеешь в виду? - Ольга вскинула на Ксана свои темные глаза.

- Раньше я грешил на папу и сына Колдуновых. Сегодня с утра -на Тучкова, возможно, он предполагал, что Уля видела, как вы подменили платежки в банке. Потом меня смутила мамаша - Самосад - шкатулка, обморок и все такое. И, наконец, мой последний подозреваемый - жена Колдунова.

- Да, уж… , - согласилась Ольга. - Редкая женщина на месте этой Зины не захотела бы поквитаться с нахалкой, которая заявляется в дом и объявляет, что любит твоего мужа, «как родную маму и родную папу». Однако меня Улин поступок не удивляет. Такая уж она была чумовая... .

- Вроде Аннушки с Садовой, - обронил в ответ Ксан и при этом гостеприимно распахнул перед Ольгой дверцу ее лендровера.

- Может хочешь сам за руль? - предложила она.

- Веди ты, - устало отозвался он, - Я чувствую себя так, словно мне на голову положили чугунную плиту.

Ольга ничего не ответила, но встревожилась, ибо Санаев не имел привычки жаловаться на здоровье. «Надо будет его накормить и пусть отосыпается после вчерашнего», - решила она.

Надо сказать, что и Ксан по приезде домой, не слишком сопротивлялся ее заботе - быстренько съел обед, а потом завалился на диван. И до утра ни Ольга ,ни Барнабас его не беспокоили.