5. Упоительная передышка

I
В полночь за окном взлетели три светящихся красных шара. С этого фейерверка начался двухтысячный год.

Вообще-то Миллениум – праздник Нового Тысячелетия, должен был наступить через год, но некоторые считали его уже наступившим. Ажиотаж возник оттого, что целых три девятки должны были сброситься на нули на счётчике христианского летоисчисления, должны были поменяться все четыре цифры года. Ещё, многих обрадовало новогоднее заявление президента Ельцина об уходе в отставку. Кое-кто и боялся наступления этого года, в России эта боязнь была тем сильнее, чем глуше были селения и чем крепче в них были религиозные традиции. Что же до Антона Хибарина, то он не испытывал страха, но и особой радости тоже, в атмосфере последних событий прошлого года. А ведь когда-то он сильно ждал наступления двухтысячного года, рад был видеть по телевидению счёт оставшихся до него дней!

Однако, если не наступление года, то сам год всё-таки оказался для Антона значимым, а его течение – бурным. В этом году у него менялись взгляды на вещи в результате длительности их воздействия на него. А с этим был связан, хоть и малый пока, но жизненный опыт. У него были оба полюса жизни: он и воспарял умом и душой, чуть ли не сливаясь с мирозданием, и, наоборот, погружался в самую пучину нудных разбирательств и скандалов. При этих переменах было естественно окончание 1-го периода предвестий – долгого периода перехода от нарочного мира к идеологии лидеров и стабильного использования последней. После него произошёл облом из-за идеологии лидеров.

Только вот о самом начале года не скажешь ничего особенного. Новый двухтысячный год начался со старого и надоевшего.

В первый учебный день Антон снова ощутил безмерность своего одиночества. Перед английским в его подгруппе пришли все пацаны – Сиверцев, Есин, Ямщиков, и затеяли оживлённый разговор, к которому он присоединиться не мог. Ему было бы легче это перенести, если бы он действительно был замкнут, боязлив или имел бы другие отклонения. Но замкнутость никогда не была свойственна природе Антона, он просто самым глупым образом не знал, о чём с ними говорить. И не было Антону ясно, либо они уже давно придумали свой тайный язык, либо он сам такой социальный дебил. Он смотрел на потолок, чтобы выползающие слёзы, не дай бог, не выкатились наружу. У него возникло жуткое ощущение, как будто если бы у него в руках оказался автомат Калашникова, то он бы с диким визгом размазал бы им их по стене. Таково было его двоякое отношение к ним: с ними надо было и дружить, и они же не хотели этого, не считая его достойным общения с ними.

После того дня первым кое-что сказал Антону Илюха. Это было, когда Антон пришёл только на индивидуальные занятия по русскому и литературе с директором (из-за которых он был освобождён от соответствующих уроков в расписании, помимо прочих). Илюха, когда они собрались выходить на улицу, подошёл к нему и сказал:

– Тох, я бы из-за одного урока в школу не ходил!

Но вот Лёха бросил на Антона такой уничтожающий взгляд, что как будто бы врезал. Да и индивидуальные занятия не состоялись.

В течение учебного года Галина Архиповна жила больше у дочери с внуком, чем в Новомосковске. Её отъезды длились неделю-две, и во время них не происходило ничего особенного, чего не скажешь о периодах её пребывания у Хибариных. Иногда вместо неё приезжал ненадолго Виктор Захарович, но он особенно не мог компенсировать Антону бабушкино воздействие. В отношении бабушки он использовал  заступничество за неё, утверждение, что не стоит обижаться ни на какой её жёсткий контроль, потому что она болеет. Но временами даже он выражал сочувствие Антону. Когда Валентина рассказывала о том, как бабушка однажды вечером в пятницу окрикнула Антона и стала усаживать за биологию, которая должна была быть в среду, он удивился: «Перед выходными?». И всё-таки Виктор Захарович признавал, что его супруга – тяжёлый человек.

II
Дурная слава седьмого «А» класса привела к тому, что знаменитого в школе хулигана из седьмого «В», Сашу Зобова, перевели к ним. Ожидалось, что он окажется среди себе подобных. Но как же ему не повезло! Ещё до его перехода Лёха спускал его с лестницы. И что интересно, когда родители Зобова пришли жаловаться классному руководителю, та стала возражать: «Он сам кого хочешь обидит! Так что вы сами должны своим сыном заниматься!». В конечном итоге, она вовсе отказалось от него, сказав директору, Лидии Константиновне: «Он мне надоел, он мне больше не нужен в классе!». Одна только Любовь Ильинична согласилась принять его в свой класс. Впоследствии, мама Зобова приходила разбираться уже с директором: «…По какому праву вы его перевели без моего согласия?». Такова история перехода Сани Зобова в параллель «А».

Впечатление хулигана Зобов производил одним своим видом, чего не было даже у Лёхи. У него был шепелявый голос и совершенно дебильное выражение лица – с пустыми выпученными глазами и приоткрытым ртом. Но, как это часто бывает, дело оказалось не во внешности. «Хулиган» ещё не значило «крутой», и с крутыми из класса «А» он отчего-то не сжился. При этом даже не определишь, кто был умнее – он или они. С одной стороны, у него было видно гораздо меньше инициативы, но с другой стороны, он не харкал на стены и не выплёскивал чай на занавеску, как кое-кто из них. Антон же увидел в Сане Зобове того, с кем он мог разделить свою участь – неудовлетворённые претензии на общение. Но у Зобова всё-таки был опыт лидерства в своём классе, причём многолетний. А у Антона если он и был, то до момента переезда в этот район в пять лет, так что он этого не помнил.
Антону, правда, уже довелось пообщаться с Зобовым в первом полугодии, когда он, будучи освобождённым от «физры», находился на улице, возле гимнастического комплекса. Тогда Зобов не придумал ничего оригинальнее, чем поиграть в футбол, а Хибарин – ничего оригинальнее, чем обойти вокруг школы. И вот теперь, Антон пришёл в класс перед самым уроком, сел, как всегда, назад и увидел Зобова, который тупо обернул на него свою лохматую голову.

Видел Антон одну попытку Зобова завязать общение ещё кое с кем в классе, причём на уроке. На самостоятельной по физике временный сосед Антона Саня Ямщиков стал окликивать Диму Есина, и вместо него обернулся Зобов.

– Чего тебе Димон? Ну, я Димон.
– Да-а, я не тебя…
– Как тебя звать-то?
– Да ты сиди…
– Димон улетел, Димон уплыл…
Ямщиков ещё что-то пробормотал, будучи не самым крутым. Так Зобову не удалось завязать общение со своим тёзкой.

Затем, однажды перед информатикой он обхватил свой нос, видимо, надеясь этим жестом вызвать какой-нибудь вопрос. Когда же Антон спросил, что у него с носом, он пробормотал:
– Да вчера… на Ленинском… бр-бр…
Антон разобрал только, что он упомянул зачем-то Ленинский проспект.

И вдруг, на их парту передали спереди непристойный рисунок на тетрадном листе. Зобов тут же зашёлся своим типичным смехом через нос и при этом взглядывал на Антона. Позже, на истории, он передал Антону сзади чистый лист и прошептал: «Нарисуй чего-нить, я тебе потом тоже нарисую». Антон же просто попробовал восстановить по памяти виденный рисунок на определённую тематику. Все детали он восстанавливать не стал, у него всё-таки нашёлся стыд, и передал листок назад. Но и от этого Зобов зафыркал. Вместо обещанного ответного рисунка, он достал лазерную указку и стал светить ей в лицо Михаилу Георгиевичу, который вёл теперь и историю, пока тот не сказал:
– Не доставайте свои вещи не по делу, пока не пришлось их потерять.

Далее, пока учитель рассматривал журнал класса, Зобов окончательно превратился в умственно отсталого и стал трясти стул Антона. Тут уж Антон не вытерпел и замахнулся на него назад остриём ручки. Зобов задержал взмах Антона, но Антон сделал его медленным, во избежание лишних последствий. Начались обещания разобраться с ним на перемене. В тот момент Антон был в очках (после пятого класса он уже не носил их постоянно, а надевал временами), и Уткин добавил ещё такую угрозу: «Получишь по очкам!». Перед выходом в коридор Антон всё-таки снял очки, положил их в портфель, а Зобов продолжал угрожать. Но этих угроз хватило лишь на то, что он встал в позу, похожую на боевую. Тогда подошёл его старший приятель, схожий с ним по уровню интеллекта, так же тупо оглядел их обоих, и Зобов начал перебрасываться с ним словечками.

Впоследствии, дома Антон придумал и сделал в потайном блокноте несколько рисунков на заданную тематику. Показывал он этот блокнот снова на истории, а Зобов, выражая особое восхищение, выделывался – раскрывал рот, клал на него руку и утыкался в парту. Тут к показу подобных художеств подключился и Юра Михалёв. Зобов же прибегнул к жестам, изображавшим всё то же.

Из-за этого новичка Антону стало и попадать. На уроке географии он умудрился сесть перед Антоном. Когда учительница, имея редкое в этой школе умение держать дисциплину, вычитывала дополнительный материал про гейзеры в американском национальном Йеллоустонском парке, он начал выделываться на свой лад – запрокинув голову назад, надувал щеку и хлопал по ней, и много чего болтал. И несмотря на то, что это была форменная тупость, Хибарину пришлось сдерживать смех.

При первом взгляде задаёшься вопросом: почему Антона это смешило? Даже эта тупость облегчала, рассеивала основную атмосферу его жизни.

– Кто меня не слушает? – сказала учительница, наконец заметив происходящее. – Антон хочет замечание получить? Я маме скажу о твоём поведении! У тебя собеседником Зобов является!

Когда Антон после этого уткнулся в учебник, следующее замечание досталось только Зобову.
– Что такое, Зобов? Ты много знаешь?
Уже со звонком Тамара Михайловна докончила свой выговор Антону и даже не стала смотреть его работу в контурных картах, добавив: «Мне не понравилось, как ты сегодня себя вёл». Так она подчёркивала своё умение наводить порядок. Когда Антон замешкался, собирая портфель, и остался у неё в кабинете один, она и этим моментом воспользовалась.
– Так что, Антон, не привыкай так себя вести…

На следующей географии Антон сначала сел на то же место, но, подумав, пересел в другой ряд и ближе. Учительница отметила и это:
– Сюда сел? Слава богу! А то бы опять друг другу сказки рассказывали!

А Антон уже и не помнил, что за сказки они с Зобовым друг другу рассказывали.
Но было и то, в чём этот переселенец в седьмом «А» преуспевал по-прежнему – «двойки» и прогулы. Дошло до того, что учителя, ставя ему «двойки» в журнал, со скуки стали оригинально их комментировать. Например, в тот день, когда у класса было две физики, и на первой Зобову поставили два балла карандашом, а на вторую он не явился, учительница обвела оценку чернилами с таким комментарием: «Я ждала, что он, может быть, её исправит, а раз он не явился, у него теперь в журнале стоит настоящая, официальная такая «двоечка»». А учительница биологии описала сам процесс написания этой цифры: «Я ей спинку вот так выгибаю и хвостик делаю…». А про «двойку» по литературе было сказано: «Ну, с Зобовым перемен пока не предвидится». Кстати, сам Саня называл «двойки» (только не свои) «парашами». Во время очередной самостоятельной по физике он спросил вернувшегося от учительницы своего тёзку Ямщикова, что та ему сказала. Ямщиков что-то пробубнил, а Зобов сделал вывод: «Значит, «параша»!».

А однажды Любовь Ильинична недвусмысленно дала понять, что Зобов и ей уже надоел. На биологии она привела в свой класс гулявшего Зобова, со словами:
– Вы извините, Надежда Любомировна, я вот, – тут он входит, ухмыляясь, ни на кого не глядя. – «Солнышко» своё привела. Марья Николаевна от него избавилась, теперь мне приходится отлавливать и приводить.

Наконец, настала пора Зобову отведать своей окончательной участи. Сначала, когда он выходил на уроке, Юра харкал в его тетрадь и листы. Затем, крутые седьмого «А» начали его поколачивать, причём так, что Антон этого не видел и даже не предполагал. Умели они делать это так, шито-крыто. Не помог Зобову его опыт крутизны в своей предыдущей параллели «В». В конце концов, даже занятие непристойным рисованием придумал не он. Вдобавок, однажды в раздевалке его положил на лопатки один пятиклассник. От всего этого он сидел на полу в укромном месте напротив столовой и…  плакал с рёвом. Подходить было боязно, казалось любого разорвёт на части. Да и Антона уже начала раздражать глупая ощеренная физиономия Зобова.

Вернуться в свой прежний класс Сане Зобову удалось только после…  возвращения в школу Егора. До этого момента классный руководитель седьмого «В» никак не хотела сжалиться над Саней. Приняла она его обратно только под угрозой появления в её классе более страшного кровососа – Егора Авдеева. А вот Любовь Ильинична снова приютила Егора, даже с некоторой жалостью, из-за того, что в другой школе ему тоже досталось похожим образом. Вот такие параллели! А если вспомнить ещё Рината Арифулина, перешедшего в седьмой «Б» от Егора, то все эти переходы в совокупности покажутся чем-то наподобие шахматной партии.

Всё-таки Саня Зобов показал Антону один «прикол», который не был заимствован у крутых этого класса. Показать его им самим он, так сказать, постеснялся. (Его описание будет излишним дурачеством в книге). Зато, когда Антон это перенял и показал в кабинете английского, над этим хохотали Илюха и Саня Ямщиков.

III
В феврале Антон сделал вторую попытку поехать на экскурсию в биологический музей имени Тимирязева. Когда он узнавал дату у Надежды Любомировны, она ответила как-то устало, как будто ей надоели с этим вопросом. Заново организовывалась эта экскурсия оттого, что в первый раз на неё не попали слишком многие.

Два с небольшим года назад одну экскурсию организовала Любовь Ильинична. Она стояла несколько лишних минут, чтобы подождать тех, кто ещё не подоспел, но зато обещанный ею музей оказался закрыт. А в первой экскурсии Надежды Любомировны вышло наоборот. На вторую же Антон, хоть и попал, но и она стоила ему нервов. Перед экскурсией мама дала ему магнитный школьный проездной на метро, они тогда только начинали использоваться, а Антон, давно не ездив на метро, не знал как. Он выяснял у мамы, где она будет идти – сзади ли, спереди, рядом с ним – зачем ей вообще нужно ехать, действительно ли её попросила Надежда Любомировна и почему именно её (просто её участие в той, давнишней экскурсии было поистине ужасным). А между тем, время подошло к сбору, Антон, не выяснив всё до конца, в смятении начал говорить, что не хочет ехать. Наконец, мама, уже одеваясь, заявила:

– Раз меня Надежда Любомировна попросила, значит я поеду, и так уже её подводила. Я под твоим диктатом жить не собираюсь!
Тут Антон начал-таки одеваться, и, при выходе из дома мама продолжала объяснять ему:
– Один раз я её подвела – она меня на олимпиаду попросила приехать, я собралась уже, а бабушка как начала возмущаться!.. И с экскурсией с той опять я Надежду Любомирвну подвела! Сколько можно? Что это за безответственность такая?
Они подходили к школе, и когда показалась толпа – сбор на экскурсию, Антон начал опасаться, что их увидят, а мама говорит:
– Ну, преломи ты свой страх хоть чуть-чуть! Чего ж ты так!

В этот раз из класса Антона никого не оказалось.

Надежда Любомировна выразила своё отношение к задержкам, когда одна девочка в больших очках, как у неё, где-то что-то забыла и хотела найти.
– Посмотри, сколько нас собралось! И ты хочешь, чтобы мы все задерживались, пока ты там что-то ищешь?

Но была и другая особенность экскурсии, оказавшаяся в дальнейшем более важной. Это особенность возникла уже в самом биологическом музее. В одном из залов школьников усадили, и началась лекция (Валентина Викторовна села сзади, с Надеждой Любомировной и ещё кем-то из взрослых). Она читалась, в общем-то, о том же, что седьмые классы проходили на всех уроках, но гораздо более подробно и наглядно. Например, говорилось не только о зелёной окраске листа, но и о красной и жёлтой, которые тоже бывают. Лектор показывала интересные растения с неизвестными на уроках названиями.

 С этой лекцией у Антона стал связан медленный и пока ещё даже не осознанный сдвиг в отношении к учёбе. Он разглядел в учёбе самую суть, сквозь весь тот зуд, которым окружила её бабушка, он разглядел в учёбе процесс познания мира, можно сказать, знакомства с миром. И это при том, что знакомство с миром людей у него выходило столь мрачным!

В том же феврале Антону дома на глаза попалась одна книга, начало чтения которой не только потрясло его, но и повлияло на ход его жизни уже после 1-го периода предвестий. Называлась книга «Тайны ХХ века». Причём, она была у Хибариных давным-давно, её отставили в шкафу в задний ряд. И вот, однажды её достал отец. Сначала Антон увидел её обложку, но она его не привлекла – там была изображена какая-то металлическая голова, пучеглазая и губастая, в непонятном головном уборе, а остальное было чистой абстракцией. В следующий раз подросток прочитал её название, но рассудил, что эти тайны какие-нибудь исторические (а историей он не увлекался). И наконец, он узнал, какая это книга, когда увидел её раскрытой. Его взгляд упал на одно заглавие: «Видеть невидимое», после чего он пролистал книгу. Это оказался сборник научно-фантастических статей, вышедший ещё в конце советской эпохи. Статьи были разделены по главам, и Антон начал чтение с третьей главы – «Загадки невидимого мира». Первые статьи в ней посвящались домовым и прочим привидениям. Были не только подробные, вызывающие мурашки и поднимающие волосы, описания их и встреч с ними людей, но и объяснения этих же явлений с помощью физики – более обычных тепловых, световых, волновых явлений – и биологии. Всё это напоминало сюжеты «Секретных материалов» в книжном варианте и одновременно школьные предметы и, в результате, тоже совершенствовало отношение Антона к учёбе. Далее было написано про вещие сны, полтергейст и прочее. Была и статья, касающаяся той же ботаники, лекцию по которой Антон недавно слышал в музее. Только в лекции уж не касались таких загадочных явлений. А в статье под названием: «Внимание: биополе!» было вот что:

«Присмотритесь внимательно к этой веточке клёна серебристого. Её секрет в кончике, которым она крепилась к дереву. Он гладкий, словно бильярдный шар. Это говорит о том, что ветка не обломлена, а просто дерево… отторгло её. Что такое листопад, знают все. А вот явление ветвепада не описано ни в одном учебнике. И, тем не менее, оно существует в природе…»

И все упомянутые темы были только в одной главе, а всего глав было шесть! Внеземным цивилизациям, основной теме «Секретных материалов», связывающей серии, в «Тайнах» была посвящена первая глава с потрясающе красивым названием «Призраки пятого океана». В ней были не только НЛО, но и такие, тоже небесные явления, как шаровая молния, чёрные молнии, хемилюменисцирующие образования.

Сборник был составлен из газетной и журнальной периодики, но и составитель превосходно проявил себя. Ведь это он разделял статьи по темам, подбирая к темам эпиграфы, и давал статьям и темам такие названия. Завораживающим было одно только оглавление сборника, из-за названий глав и статей.

Правда, в «Тайнах» одну тайну так и не объяснили: чья голова изображена на обложке.

У чтения Антоном этой книги возникло и небольшое побочное действие. Он стал слегка бояться темноты, думая, что тоже может увидеть в ней какого-нибудь домового, неприятного на вид.

Но зато, в «Тайнах» говорилось про один вид призраков, которого Антон не испугался – «призраков пятого океана». И когда он лёг спать на кухне, домовых он уже не боялся (кухня была маленькой и оттого лучше освещена), а смотрел на небо в перистых облаках, походящих на волны, представляя в его тёмно-синем пространстве призраков. Но от этого он был готов улыбнуться небу, мысленно глядя на призраков, он был готов улыбнуться им со своей суетной планеты Земля, восхититься их высоким во всех смыслах парением. Небо впустило в него часть своей бескрайности, состоящей из спокойствия и безмятежности…

IV
Во втором учебном полугодии беспокойство Галины Архиповны об учёбе внука несколько улеглось. Но отношение её к телевизору всё равно оставалось презрительным. Даже когда Антон закончил занятия и захотел его включать, она высказывалась: «Фильмы – это пустая затея, ну их!». И в связи с этим она давала Антону двойные оценки – за то, что он всё сделал и за то, что он собирается смотреть фильм. Например, когда она говорила, во сколько Антону нужно успеть выучить, он ответил:

– До шести точно должен успеть!
– Молодец!
– Просто потом один фильм будет.
– А-а… На фиг они нужны, фильмы всякие! – высказалась бабушка несмотря на то, что Антон - «молодец».
– Ну, тебе не нужны, а мне нужны!

Таким образом, бабушка не одобряла просмотра телевизора Антоном уже не из-за учёбы, а просто так. Она и сама не смотрела даже обычно нравящиеся её ровесницам многосерийные мелодрамы, «мыльные оперы». Эта её отличительная черта Антону тогда казалась проявлением особой странности, аскетизма её образа жизни. Побольше его задело замечание об игровой приставке (он тогда играл в «Aladdin»-а).

– Не надоело ещё в это играть? Может, ты уже большой для этого?
– Да, Кирилл вон до сих пор играет и не в такие игрушки… – Антон имел в виду соседа, оканчивавшего школу.
– Фю-у-у! Какой-то Кири-и-ил… – ей невозможно было привести пример, она предпочитала смотреть на внука отдельно от всех школьников.

В прошлом полугодии учебного года бабушка не раз приводила Антону в отрицательный пример его отца. Говорила о такой степени лени и наглости Игоря, что он, видя как трудно ей вручную прокручивать мясо, не подумал сам прокрутить его. И бабушка не забывала добавить Антону: «Ты-то хоть таким не будь!». И однажды все сказанное возымело на Антона действие. Когда Игорь лежал на диване с книгой, Валентина стала заставлять его ехать на машине за билетами бабушке на вокзал, а Антон решил присоединиться к ней, используя пока ещё остававшееся детское дурачество. Просто он ещё был рад отдохнуть от бабушки. И вот, он зашёл на кухню, где это происходило и, по-детски шутя, изобразил ярость и попытку поднять отца физически. Вдруг Галина Архиповна, стоящая у раковины, резко окрикнула его: «Антон!! Уйди!!». Хоть это и обожгло его, но пока ещё он мог это вытерпеть. Затем Игорь поехал, ушла и Валентина, а Галина Архиповна, обнаружив, что Игорь кое-что забыл, возмутилась Антону: «Вот зачем его торопили оба?». Антон же не напомнил, как она доводила до этого.

Весной Антон усовершенствовал свою физическую зарядку настолько, насколько это было возможно. Он делал её дважды в день, каждый раз по двадцать пять упражнений и по двадцать пять раз в каждом из них (то есть двадцать пять приседаний, отжиманий и всего остального). Для зарядки использовались специальные принадлежности: гантели по три килограмма, эспандер, эспандер для кисти – резиновое кольцо, и просто стулья. Также парень написал о своей зарядке, сделал письменную справку о ней, описал все упражнения, пронумеровав их и выделив в них группы: «упражнения с гантелями», «упражнения со стульями». Ещё он написал правила, по которым нужно делать зарядку (он их слышал), также пронумеровав их. Все правила он выполнял, например, успевал сделать зарядку два раза до шести часов вечера!

В результате, самый ответственный период физического развития прошёл у Антона успешно, иначе бы он оставался таким же маломощным жиртрестом, зарядка преобразовывала его внешний облик. Хотя в нашей книге его физическое развитие нас интересует гораздо меньше, чем психическое, одно с другим имеет тесную связь. Начавшийся весной пик физической активности Антона по значению можно сопоставить с освоением целины.

Ранее ни разу в жизни Антон не был так рад весне, не смотрел на проталины, не слушал пения птиц и не ждал лета с таким трепетом, как в этом году…

А его классу, между тем, грозило расформирование. После всех бесчинств крутых, не только мальчишек, но и девчонок, в класс, в довершение всего, вернулся Егор Авдеев. Узнал Антон об этом на занятиях с директором, выйдя на перемену. Занятия, напомним, были не совсем индивидуальные, они были парные - с Антоном занимался Вова Поречнов. Он-то и заметил Егора раньше него.

– А чего, у вас опять Егор учится? – спросил Вова.
– Где Егор? – удивился Антон.
– Да вон! – кивнул Вова в сторону гардероба, а Антон со своей близорукостью не разглядел Егора чётко, но решил, что это вполне может быть он.
– А-а… Да! Надо ж, я его ещё не видел!

Вблизи он увидел Егора в другой день. В этот день ему надо было принести полтинник к Восьмому марта, об этом сказал Илюха. И вот, когда был отдан полтинник Илюхе, тот вписал Антона в список, и за ним подошёл Егор на том же месте, где его показывал Антону Вова. Впервые встретив Антона по возвращении из другой школы, Егор, что интересно, поприветствовал его и протянул руку, как будто этому научили его там. Он, пожалуй, был рад снова видеть Антона после той школы, в которой не сумел самоутвердиться так, как в этой. Но Антон уже не поддался впечатлению, что он исправился.

За время отсутствия Егора роль основного компаньона Лёхи во всех крутых проделках перешла к Юре Михалёву. И Егор, образно говоря, приревновал Лёху. Один раз Егор на ходу протиснулся между Юрой и Лёхой, другой раз, столкнувшись с Юрой при выходе из школы, пошёл дальше и махнул ногой назад, попытался лягнуть Юру, а тот успел только обернуться. Егор всё-таки не решался вступать с Юрой в открытое единоборство – у них была значительная разница в габаритах, а вот где-нибудь протиснуться, нанести удар сзади и скрыться – это было для Егора самое то.

А Юра с Лёхой к этому времени успели уже много чего вытворить. Им уже наскучило рисовать на простых листах, они начали разрисовывать портреты в учебнике истории, подрисовывать животным в учебнике географии части тела, и всё это ручкой. Показывали они это на уроке истории, окликая друг друга шёпотом через проход: «Лёх!» – «Юр!» –«Лёх!» – «Юр!» – и хихикая. А в кабинете географии Юра однажды что-то разжевал и плюнул за шкаф, где стояли свёрнутые плакаты. Лёха подошёл посмотреть, и его реакцией на эту весьма нездоровую выходку был столь же нездоровый хохот. Часто вызывали бабушку Юры, и наибольшее, на что она оказалась способна – это, не сходя с места, выговорить внуку про Лёху.

– Я тебе сказала, чтобы с ним не сидел! Ещё раз сядешь с ним – получишь!

А первое, чем Юра произвёл впечатление на Егора – это громкая отрыжка.

Учительница географии с помощью Лёхи и Юры, в сравнении с ними смогла похвалить даже Егора.
– Такого даже Авдеев не сделает, он себя уважает!
Егор же отметил эти слова поднятием руки, сжатой в кулак.

Использование Антоном идеологии лидеров оставалось стабильным – с ней он ещё не вошёл в число крутых, но и не увидел в ней ошибки. Он только лишь ослабил её напор, для её выражения выжидал наиболее подходящие моменты. И в эти моменты Антон, например, рассказывал анекдоты на нужные темы. Но даже так при угрозе расформирования класса была опасность, угрожавшая лично Антону.

Хотя седьмой «А» класс донимал всех учителей, Михаила Георгиевича все равно донимали больше остальных. В прошедшем полугодии на его уроке с ними уже побывала директор, сидя сзади, и ей удалось застукать двух опоздавших девчонок, она сказала: «Как всегда одно и то же!». А теперь Михаил Георгиевич, он же Гога, вызвал директора уже не для сидения, он сделал экстренный вызов, чтобы она просто пришла и отругала этот класс. Перед этим Гога заимел также что-то и против Антона, что именно – Антон и не понял.

На этом уроке задумали хрюкать. Антон сидел сзади, и рядом с ним оказался Нодар Джения (сзади у Антона было постоянное место, а подсаживались к нему иногда разные одноклассники). Когда учитель выбежал назад, к тем, кто хрюкал, то вдруг резко обернулся на Антона и, пятясь обратно, продолжал сверлить его большими чёрными кавказскими глазами. Может, ему показалось, что тот хрюкнул или что-нибудь ещё вытворил, или он почувствовал предрасположенность Антона к подобному. В завершение своего пристального всматривания он многозначительно пожал плечами.
Вызывать директора он бросился, не сказав ни слова. Лидия Константиновна вошла в кабинет раньше него и начала со слов:

– Я думала, что здесь зоопарк, а это, оказывается, седьмой «А» класс!

Затем наступил один страшный момент. Гога начал поднимать тех, кто мешал ему вести урок. У Антона появилось предчувствие, и вдруг он похолодел, когда ощутил у себя под мышкой два пальца и услышал: «Вставай!». Встав, он похолодел ещё больше, от панического возгласа Лидии Константиновны: «Как?! Антон тоже?!!!». И боязно представить, что бы было с ним дальше, если бы не раздались голоса… Илюхи с Нодаром (да-да, именно их!): «А он ничего не делал!». Может, этому поспособствовало то, что перед уроком Антон делился с ними купленными в буфете мятными леденцами. Антон медленно сел, и про него не говорили, но опомнился он ещё не скоро.

Ещё кое-кого подняла сама Лидия Константиновна. Она подняла Нодара, увидев, как тот разговаривает уже при ней.
– Так, это что? Пользуемся тем, что за чужой спиной? Встать!
– И говорю я им как раз об эпохе Просвещения, – сообщал ей Гога подробности, – О вершинах человеческого разума, культуры…

Впоследствии, Антон, естественно, стал бояться предстоящих индивидуальных занятий с Лидией Константиновной.

Дома, мама, узнав всё про тот урок, сказала:
– Ну, раз ты сел, и она тебя не подняла – значит всё нормально!
– А ты бы на её месте, если бы я просто сел, подняла бы меня?
– Конечно!! Обязательно бы подняла! О-бя-зательно!! Тогда бы ты и её опозорил и… – тут уж мама перегнула, и Антону стало не по себе, он почувствовал, на каком волоске от всего этого находился и воскликнул:
– Но я не хрюкал и ничего не делал!
– Ну, ясно это давно! Чего ты опять?..

А понравилась Антону мамина реакция на то, как за него заступились. Аж слёзы у него подступили.
– Значит, есть у тебя друзья. А ты всё говоришь, что нет…

Антон также спрашивал у мамы, говорила ли ей что-нибудь при встрече директор. И когда он пришёл-таки на индивидуальные занятия с Лидией Константиновной, та действительно ничего не упомянула. А напарник Антона как раз почему-то не пришёл.

Кстати, следует отметить, что для звания крутого всё-таки необязательно было доходить до хрюканья на уроках, плевков куда попало и тому подобного. Например, Саня Ямщиков ничего этого не вытворял, но запросто мог «тусоваться» с самим Лёхой. Нодар тоже этим не занимался, ему общаться с крутыми помогало то, что он с раннего детства дружил с Илюхой – одним из них.

Приближалось лето, и Антон Хибарин ждал от него одного лишь только отдыха, отдыхать он также намеревался от… идеологии лидеров. Да-да, его утомила не только учёба, но и она, особенно в связи с последними событиями. В результате он решил, что выражал идеологию лидеров, подстраивался под крутых уже достаточно, чтобы заслужить передышку от этого. Так он хотя бы в своих собственных глазах повысил свой статус.

В апреле один урок английского, в тот момент, когда учительница вышла, запал в душу Антона, и не каким-нибудь особым событием, а просто атмосферой. Это была атмосфера его неиссякшей надежды на полноценное общение. В окна вовсю веяло весной.
– Я, значит – самый крутой, – заявлял Егор, надев кепку. – Я – самый знаменитый, я – самый модный, я… гигант!

На уроке было мало народу из-за олимпиады по географии, но Антон на нём присутствовал, и для него это значило много. Он просто сидел и безо всяких препятствий слушал этот манифест крутизны и стал уверен в том, что после летнего перерыва будет выражать подобную идеологию с новой силой.

После урока они с Егором и Димой решили заглянуть в кабинет географии, на олимпиаду. Увидев их, Тамара Михайловна жестом пригласила сесть. А Валентина Викторовна была… в другой школе, на открытом уроке.         

V
Бабушка с дедушкой, несколько лет стремившиеся переехать из своего Новомосковска поближе к Хибариным, наконец-то остановили свой выбор на подмосковном городе Домодедово. Они заключили договор со строительной компанией «Сирин», ведущей работы там, в других городах Подмосковья и в Москве. По договору, они должны были купить квартиру в доме, который ещё не начали строить. Но ни выбор ими Домодедова, ни заключение договора не были быстрыми и спокойными и не могли такими быть, потому как Виктор Захарович и Галина Архиповна просто были такими людьми. Со своей стороны, Антон, безусловно, был рад договору, он страшно любил перемены. Но только он не любил контроль бабушки и чванство дедушки. Хотя, в завершавшемся учебном году бабушка была у них так много, как будто ездила уже из Домодедова.

Началась домодедовская эпопея. Такого названия заслуживает период времени, когда строился дом, не только из-за своей длительности, но и из-за того, что пришлось пережить, особенно тому, кому ещё только предстояло взрослеть.

А задолго до момента их заселения в Домодедово должно ненадолго было наступить то, чего Антон ждал не меньше – лето, просто лето, после кошмарного учебного года. Но пока оно не наступило, у Хибариных успела разразиться очередная семейная драма.

Привело к ней разбирательство: куда, когда, с кем и зачем Игорь должен был ехать на машине. Или, если покороче, как Игорю надо было использовать машину. В этой неурядице была замешана сестра Игоря Ольга. Когда Игорь собирался ехать один в Треполье, то в семье его сестры решили ехать туда же на двух машинах – своей и его. Их было четыре человека, и с ними ещё собака. Эта собака и разместилась в машине Игоря вместе с Ольгой. А в квартире Хибариных в это время находился дед, который собирался ехать с Игорем в Новомосковск. Особенно его возмутило то, что зять вёз собаку, он утверждал, что теперь в машине полно шерсти и «воняет псиной», а у него больные лёгкие.

Затем, эта злосчастная поездка всколыхнула и у тестя, и у зятя более глубокие слои душевной накипи. Виктор Захарович утверждал, только пока не Игорю, что машина куплена на их с Галиной Архиповной деньги и без их согласия – у Хибариных с Поликарповыми была общая сберегательная книжка.

Кульминация началась поздним апрельским вечером, около одиннадцати. Антон лёг спать, дед сначала тоже лёг на кухне. А отец был в ванне, и с мамой они кричали так, что уснуть, ясное дело, было невозможно. Выйдя из ванной, Игорь взялся за куртку, а жена стала её отбирать. Тут и Антон соскочил, и дед вышел из кухни.

– Ну, чего ты ей пальцы-то выламываешь? – сказал он пока спокойно.
После начала новой перебранки дед уже рявкнул.
– Нечего больше говорить про эту машину! Мы её будем продавать!!
– Во!! – Игорь сунул ему кукиш.
– Не вокай!!! Я те вокну, б…!!!

Антон опять лёг и видел сквозь щель двери, где были её петли, как дед тычет руками. Последовал нелитературный диалог. Мама, сказав что-то, заплакала, и дед обратился к ней.

– Чего ты плачешь-то перед ним?!.. Если он тебя тронет, то я буду звонить в милицию!
– Мхм! – отозвался Игорь.

Когда скандал продолжался на кухне, Валентина  вдруг решила… быстро сфотографировать сцену, которая там была, чтобы с невыгодной стороны оказался изображён Игорь. Антон пытался остановить её.

– Не надо, папа всю плёнку засветит, там есть хорошие кадры.
– Ничего, главное, чтобы он испугался.
– Не надо!
– Да уйди ты отсюда! – прошипела вдруг мать, стиснув зубы. Не щёлкая фотоаппаратом, она объявила: «Готово!» – Игорь бросился отбирать его, а Виктор Захарович поднял трубку телефона. Находясь среди этой свары, ребёнок испуганно говорил что-то наподобие: «Ладно, не надо! Хватит!». Игорь отключил телефон и с быстрой второй попытки отобрал у жены спрятанный за пазуху фотоаппарат. Та успела сказать, что она не щёлкала, и он просто забросил его на морозильник.
Наконец, Игорь вышел из квартиры и так поспешно, что переобулся наполовину – одна его нога осталась в тапке. Валентина вышла за ним со вторым ботинком, а тот отдал ей ключи. В это время Виктор Захарович, наконец, решил, ухмыляясь, успокоить внука.

– Ты Антош, особо не волнуйся, у нас тут свои проблемы. Тут папа начал… это… чуть-чуть, и я чуть-чуть – тут он подёргал плечом.

 А узнав, что Игорь отдал ключи, он вовсе обрадовался: «Он нам квартиру оставляет!». Когда все легли спать без Игоря, Антон спросил у мамы:
– А куда он пошёл-то хоть?
– Не знаю... Работать…

На следующее утро дед принялся говорить Антону что-то неясное:
– Папа твой теперь будет у тёти Оли жить, но он тебя иногда будет видеть, ты ж в школу будешь ходить.

Вскоре Виктор Захарович напился, а ещё через некоторое время, выйдя из состояния, в котором лежал на полу, отправился домой, пока ещё в Новомосковск, на электричке. А после и Игорь вернулся, стуча в окна на первом этаже. Валентина, для начала испытав его терпение, открыла ему.
После невзрачного тринадцатого дня рождения Антона, все Хибарины отправились в Новомосковск, пока что на одну ночь. Там Игорь с тестем не разговаривали и избегали встречаться взглядами. Виктор Захарович только выяснил у Антона шёпотом, как быстро вернулся папа после его отъезда и стучал ли он в окна. Но, тем не менее, дед снова поехал вместе с Хибариными в Москву.

В мае Антон впервые побывал в гостях у Гаврилкиных – семьи одной маминой воспитанницы из продлёнки, из второго класса, Лизы Гаврилкиной. Пригласили его после того, как выяснилось, что они живут в одном доме с Хибариными. Жили Гаврилкины на четырнадцатом этаже, и за окном у них была такая высота, какой Антон давно не видел. Из их окон был виден дом-«пила» за школой, и даже соседний район, в котором подросток прожил первые пять лет своей жизни. Вся эта обзорная высота, впоследствии, оказала на него совершенно особое воздействие, только уже не в 1-ом периоде предвестий.

В последнем оставшемся в учебном году месяце мае предвкушение лета подпортилось трудными темами, особенно по физике. Такие темы, как блоки, коэффициент полезного действия механизмов оставили на май, притом, что самое время для них – январь с его вьюгами и сугробами.

Учебный год был таким насыщенным, что даже в самом конце последнего дня Антона в школе есть, что отметить. Это повлияло на его первый в следующем учебном году день в школе. После урока географии класс встал в очередь к столу Тамары Михайловны, чтобы показывать работы. Сзади Антона Лёха Колчанов снова выделывался, изображая драку. Тут и Антон поднял локоть и двинул им в сторону его физиономии, а тот моментально надулся. Спускаясь по лестнице, Лёха оказался впереди Антона и с нижнего пролёта плюнул на ступени, по которым он шёл.

VI
Эволюция отношения Антона к учёбе полностью проявилась летом. Знакомство с окружающим миром с помощью неё он счёл, только на время, подходящей облегчённой заменой вхождению в мир людей. Он решил раньше, чем с людьми почувствовать общность с природой, нашёл такой предварительный этап. Можно сказать, что летом двухтысячного года Антон был склонен к пантеистическим воззрениям, обожествлению природы. Фактически обменялись местами две сферы его жизни – учёба и идеология лидеров. Отдыхал Антон от последней, а учёбу, наоборот, стал вводить в активный отдых. Это проявлялось, например, в том, что он любил слушать познавательные радиопередачи. Их прослушивание было одновременно и отдыхом, и пользой для учёбы. Разумеется, и простая подготовка к восьмому классу ему стала больше нравиться, хоть и иногда по-прежнему утомляли задачи по физике.

Но просим читателя не думать, что теперь квартира в Новомосковске Антону понадобилась в качестве подобия монастыря! Парень отнюдь не забыл свои игры на приставке «Денди», играл в них не меньше, чем прошлым летом и во всех продвинулся вперёд. Просто теперь они органично сочетались с подготовкой к школе, служили для неё превосходным стимулом и вдохновением. К тому же, в игре «Flintstones-III» были изображены климатические зоны, которые он изучал по географии – джунгли, ледники. Новые же уровни, до которых доходил Антон, доставляли ему эстетическое наслаждение. Произошло поистине великое примирение учёбы с играми!

Отдых от идеологии лидеров с сохранившейся верой в её действие, новое отношение к учёбе, продолжавшийся пик физической активности – всё это привело Антона к внутренней гармонии, в которой заключался феномен лета двухтысячного года. Ни до, ни после он не смог сконструировать такую гармонию.

На даче соседский малый сорванец по имени Ваня, который много чего затевал прошлым летом, пока ещё не приехал. А Саша показывалась. До участка, где был Антон доносился её разговор с братом всё в той же насмешливой манере: «…Ну, конечно! Ахга-а!..».

Однажды Антон открыл новый маршрут между дачей и домом, прекрасный в отношении великорусских пейзажей. Это было после того, как, на пути с дачи, он предложил маме сходить ради прогулки к деду на картофельное поле. На нём он заметил двух дачников, по всей видимости, супружескую пару, направляющихся в неизвестном им с мамой направлении. Антошка поинтересовался у Виктора Захаровича:

– Куда это они? Там можно пройти?
– А-а! Да! Идите за ними…

Так Антон с мамой узнали новый маршрут – по природе, безо всяких автотрасс. При подходе к опушке леса они перешли через ручей по какой-то железке. Далее тропинка завернула направо, обогнув цветистую поляну. Слева был заросший подъём, а справа деревья склонились над тропинкой, как будто укрывая идущих по ней от солнцепёка. Антон взглянул вверх, в их сень и подумал: «Вот здесь сплошная органика!». Тропинка взобралась на подъём, и там оказалась железная дорога (Антон с мамой выходили на неё и раньше, когда шли к остановке автобуса, только в другом месте). Следуя за теми же дачниками по шпалам, сами они не знали, сколько ещё до их Залесного микрорайона. Справа, за деревьями всё ещё продолжались дачи, только уже совсем незнакомые. Далее железная дорога пересеклась с асфальтовой, по которой машины ездили на удивление редко, и Антон с мамой свернули за дачниками. Наконец, показался Залесный. К нему они сошли с асфальтовой дороги и стали петлять вдоль какие-то плетней деревушки Белое Колодезное . Неожиданно из-за плетня появился мостик через речушку. В этом месте была ещё такой маленькой река под названием… Дон! Исток великой реки, воспетой в веках свободолюбивым донским казачеством, находится именно в Новомосковске! А пересекали её каждый раз по дороге из дома на дачу и обратно! После плетней, пройдя по полю и поднявшись на пригорок, Антон с мамой пришли в Залесный с незнакомой раньше стороны. Они ещё несколько раз шли по новому, экологически чистому маршруту, только не говорили об этом боязливой бабушке.

Вскоре на дачу прибыл и Ваня. Первое увиденное Антоном его занятие было чисто детским – он передвигал в ёмкости с водой пластмассовые кораблики. И Антону он предложил присоединиться так же по-детски просто: «Будешь со мной корабли пускать?». Такая непосредственность позволяла Антону продолжать отдых от всякой крутизны. Но отдых от неё не значил избегания её. Если у Антона без усилий появлялся сколько-нибудь крутой замысел, он не медлил его осуществить. Например, он, зажав нос, окунулся лицом в ту же ёмкость с водой, перед этим спросив у Вани, долго ли он сможет так продержаться (эти эксперименты он начал проводить в ванне ещё прошлым летом). Когда же Ваня окунулся, Антон, на секунду, окунул его поглубже, надавив на затылок. После, Ваня сделал с ним то же самое, и это уже увидела Валентина Викторовна. Она крикнула: «Не надо баловаться, ребята!» – а после неё что-то крикнул и дедушка. Этой затеи Антона оказалось достаточно, чтобы дома дед долго жаловался бабушке.

Ваня также снова ездил на велосипеде, отчего Антон не был в восторге. Ещё Ваня «пытал» какого-то жука, прикрепил к велосипеду сзади железную банку с ним. Однажды Галина Архиповна заметила, что он любит разглядывать всяких насекомых и говорит: «Ты, Вань, наверное, биологом будешь!». А вот у своего внука она ничего подобного не замечала несмотря на то, что он интересовался окружающим миром. Сумел Антон скрывать это, чтобы она не подумала ненароком, что это благодаря её контролю.

Этим летом были и посягательства на внутреннюю гармонию Антона. Были они, в основном, уже со стороны деда. Он никак не мог опомниться от апрельского скандала из-за одной поездки Игоря, и явно не был рад, что зять после вернулся. В разговорах с дочерью на кухне он всячески обзывал Игоря, далеко не шутливо, корчась от злости и не придавая значения тому, что это слышит сын Игоря. В июне Валентина уезжала в Москву два раза, перед первой её отправкой дед сделал такое напутствие:
– Валь, его сюда не привози, он мне тут на х… не нужен!

Также дед учинял буйство, когда бабушка говорила о его склонности к выпивке. А самое сильное буйство началось, когда мама вернулась второй раз, её привёз отец. После того, как бабушка рассказала ей, что он пил, он сначала просто вышел из гостиной и твердил: «Где ж я пил-то?! Ты чего говоришь? Ой, ужас какой!! Фу ты!». Затем снова вошёл в гостиную и, выйдя второй раз, уже начал кидаться на бабушку. Перед ним оказался Игорь и попробовал его унять, а тот перекинулся на него: налетал с разбегу, но не сдвинул с места. Последовала громогласная речь о том, что, оказывается, Игорь «кидается на отца», и что с бабушкой будет развод, а также о многом другом. Успокаиваться он начал только после того, как… выпил. А Антону надо было в Москву, в поликлинике, пока ещё детской, ему назначили курс процедур электромассажа ног для уменьшения плоскостопия. Перед их отъездом пьяный, уже совсем развезённый дед начал говорить
– Не уезжайте, а то я тут её убью! Я в тюрьму не хочу!

Но никто не принял эти его слова всерьёз – при его проблемах с дыханием с ним могла справиться даже бабушка. И всё-таки этот дебош возмутил спокойствие Антона, но ненадолго, внешних признаков не было.

Ещё этим летом у Антона были успехи в самостоятельности - в поликлинику на процедуры он ходил один.

Итоги первого периода предвестий.
Найденное Антоном спокойствие не могло быть долгим. Ведь его основу составляло запланированное на следующий учебный год продолжение использования идеологии лидеров, то есть спокойствие было временным уже по своей сути, являлось передышкой. В идеологии лидеров Антон продолжал видеть единственно верный способ заиметь друзей и полноценное общение. Направление движения от начала первого  периода предвестий – кризиса нарочного мира, до его конца – отдыха от идеологии лидеров – оставалось одним. Антон так и не разглядел в идеологии лидеров утраты себя, своей сути. Предстояло крушение следующего за нарочным миром способа преобразования жизни.