ПОСКОЛЬКУ В ДАННЫЙ МОМЕНТ Я ДЕЛАЮ 4Ю РЕДАКЦИЮ РОМАНА, АКТУАЛЬНАЯ И ПОЛНАЯ, РЕГУЛЯРНО ОБНОВЛЯЕМАЯ, ВЕРСИЯ ПО ССЫЛКАМ:
http://www.proza.ru/2019/08/24/972 и http://samlib.ru/editors/m/mihail_fireon/girtadrfireon.shtml (тут с фб2)
Глава 2. Детектив Марк Вертура. (Понедельник)
***
- Дай курить, осталось курить? – навалившись грудью на стол, подложив под голову локоть, стонал хвостист Прулле. На траве и листьях тополей уже выпала холодная утренняя роса. Деревья вдоль проспекта, улица и фасады домов тонули в бледном рассветном тумане. Из-под арки ворот старой крепостной башни, где под закопченным кирпичным сводом была устроена открытая распивочная, валил черный, вперемешку с паром, дым. Служанка с ведром заливала давно нечищеный очаг водой, сгребала с него золу и угли: сегодня должен был прийти трубочист.
Рядом с аркой, под высокими, высаженными рядом с башней деревьями, кругом стояли просторные, вынесенные на свежий летний воздух деревянные скамейки и столы. Еще ночью тут было весело, в железных корзинах горели дрова, играла музыка, танцевали пары и хороводы, но наступило утро, и вся радость пьяных ночных развлечений растаяла как поднимающийся над кострищем дым. Студенты одиноко сидели за столом перед опустевшими кружками, таращили бессмысленные, исполненные пьяной усталости глаза, зябко терли ладонь о ладонь, безуспешно пытались согреться.
- Да нечего курить! Кончилось все! – отрывисто и зло огрызался бездельник Коц, заглядывал в пустые кружки, осталось ли где хоть немного юва – все выкурили!
- Надо попросить у кого… - стонал хвостист Прулле – не могу, надо покурить…
- Давай! Иди! Кури! – устав от его претензий, убедившись что и пить больше нечего, резко взмахивая вдоль проспекта рукавом, грубо и агрессивно бросил ему собутыльник – кружку на скури, стол, деревья вон скури!
Оба вдруг внезапно замолчали. Эхо их осипших с похмелья одиноких выкриков гулко отдавалось от крепостной стены и фасадов окрестных домов. Редкие сумрачные экипажи проезжали по проспекту. Больно впивался в воспаленное сознание звонкий цокот лошадиных копыт. Надвинув низко на глаза капюшоны, исполненные тупой вялой ненависти к холодному и сырому туманному утру, фигуры пешеходов, придерживая руками подолы длиннополых плащей, чтобы хоть как-то согреться в летней, надетой к полуденной жаре одежде, семенили на службу в мастерские и учреждения, проходили мимо распивочной «Башня», с безразличной мрачной укоризной таращились на все еще пьяных, припозднившихся за давно опустевшими столами студентов.
- Горячее есть? – резко и громко окликнули с коня служанку, подметающую мостовую ивовым веником. Студенты вздрогнули, заморгали от этого внезапного и грозного крика. Из тяжелой похмельной мари и утренней синевы возникли и теперь возвышались над их столом трое верховых.
- Простите нас, господа рыцари…- начал было хвостист Прулле, но бездельник Коц резко рванул его за шею, показал пальцем на подъехавших.
Первый был при длинном мече и с густой, начинающей седеть, русой бородой. Черная мантия с темно-зелеными крестами на рукавах указывала в нем рыцаря Ордена Храма Архангела Михаила. Его крепкие руки были привычны я оружию, а усталый взгляд внимателен, но при этом, несмотря на день и ночь проведенные в седле, бодр и даже весел. На его груди, к плащу, на заколку был подвешен серебряный ромб с широкой, как носовой платок, лиловой лентой - регалия полиции Гирты. Второй усатый, в рыжей куртке, меховой шапке с хвостом и с перевязью через плечо, при маленьком щите и секире, тоже был явно полицейским, и лицо у него было такое же безразличное, но одновременно настороженное, как у человека коварного, опытного и хитрого. Третий клевал носом, пытался дремать в седле. Его серая мантия была растрепана, вывалена в лесном мусоре и покрыта пылью. Широкие темно-синие штаны измазаны смолой и засыпаны пеплом от костра, длиннополый дорожный плащ измят и тоже весь в хвое. На его поясе справа висела большая планшетная сумка, а слева, в деревянных ножнах, короткий меч. Длинные, серые, немытые волосы рассыпались по откинутому капюшону, неопрятная, небритая не меньше двух недель щетина покрывала перекошенное от усталости и выпитого лицо, но все же какие-то неуловимые и печальные торжественность и устремленность во всем его побитом, изможденном облике указывали на то, что скорее всего он все же не подлый оборванец из леса, разбойник-рыцарь или вольный гастролер-импровизатор, а самый настоящий иноземец-путешественник, человек образованный и быть может, даже благородных кровей.
- Вот и отдохнули мы от дел учебных, брат! Полиция! – громко и разочарованно прошептал другу, заключил бездельник Коц и с трагическим пьяным пафосом прибавил – печальный конец для таких славных патриотов как мы!
- Фасоль с тыквой и мясом - вышла навстречу верховым, грубо и устало огрызнулась служанка и бросила на сидящих за столом еще пьяных студентов недовольный взгляд полный нескрываемого презрения – подъем! Давайте, валите отсюда! – басом, как на деревне, начала сварливо ругаться на них – пропили все, домой идите!
- А вы не наливайте, чтоб не пропивали! – грубо осадил, поставил ее на место, Фанкиль – иначе и орать нечего. Марш за едой и чтоб без разговоров и быстро!
Всадники спешились и уселись за один стол со студентами.
- А, опять вы, Прулле – узнал одного, бесцеремонно схватил его за плечо, лейтенант – мало вам на прошлой неделе за драку у моста было?
- Так мы ничего не нарушаем! И тогда же не на пустом месте было! За Гирту! Нам бы покурить, мэтр Турко… – жалобно простонал хвостист – табачку бы...
- Да, напились. Да устроили. Ну бывает же… простите нас, мэтр Турко… – сокрушенно развел руками с другого конца стола бездельник.
- И покушать бы…- простонал хвостист Прулле – а то денег нету…
- Вот пьянь! – повел лицом, покачал подбородком лейтенант с видом, как будто он совсем не такой. Уселся верхом поперек скамейки, облокотился о стол, достал спички и трубку, демонстративно прикурил, и, смакуя, выпустил в небо кольцо дыма с такой гордостью и чувством собственного превосходства, как будто от его решения, от его прихоти, сейчас решалось не больше не меньше чем, суждено ли студентам жить, или умереть. Бездельник Коц и хвостист Прулле замерли над столом. Выпучив глаза, уставились на него одновременно с мольбой, унижением и ненавистью.
- Да будет вам, Йозеф – еще вчера разгадав этого человека, памятуя в подобных ситуациях себя, зевнул, обратился детектив – пощадите несчастных.
- А меня что, кто-нибудь когда-нибудь щадил? – выдыхая над столом тяжелое облако, грубо ответил коллеге полицейский – Марк, вы их не знаете, вот и не лезьте – и, обратившись к студентам, приказал сурово, скорее являя свою власть, чем по делу – с нами поедете, полы будете мыть, или письмо ректору написать с рекомендацией к отчислению?
- А не вы ли тот самый Марк Вертура, известный детектив и шпион, что должен приехать к нам из Мильды? – как будто внезапно спохватился, подобрал с мостовой лихо припечатанный чьим-то подкованным башмаком свежий номер «Скандалов Недели» бездельник Коц и продемонстрировал его через стол полицейским.
«Известный сыщик, принц-изгнанник, эсквайр Марк Вертура прибывает в Гирту» - подавшись вперед, вытянув шею, прочел заглавие статьи вслух детектив. Он протянул руку и, смахнув с разворота, с гравюры с изображением человека в капюшоне и с мечом, что, наверное, должна была символизировать его самого, оставленный прямо поперек иллюстрации грязный сапожный след, быстро пробежал глазами заметку о том, что агент службы конфедеративной безопасности Марк Вертура, известный тем, что в год Южной Кампании должен был отравить генерала армии Мильды Алексия Гандо специальным препаратом, чтобы от последнего исходила наимерзейшая вонь, что безусловно подорвало бы моральный дух захватчиков и неминуемо привело к победе светлейшего герцога Вильмонта Конрада Булле и славной, непобедимой армии Гирты, если бы не…
- Анна Мария Гарро – пробежав глазами до конца текста, с выражением прочел имя автора вслух детектив – да. Это серьезно. Фантазии неудовлетворенной суфражистки в грязных сапогах, самоутверждающейся на лживых пасквилях в дешевой бульварной газетке...
- А вы поэт-художник! – усмехнулся развеселенной этой разнузданной шуткой лейтенант Турко – расскажите ей это лично, она оценит!
- Да ну – брезгливо передернул плечами детектив. От ворот потянуло горячим паром, тмином и пережаренным до корки, позавчерашним фаршем в густом бобовом супе. Пришла служанка, принесла миски с едой и хлеб, и дальше стало не до обсуждений. Как старший, Фанкиль прочел молитву, перекрестился и все приступили к трапезе. Ели молча, запили завтрак кофе, налитым в огромные, отдающие одновременно и ювом и вином и воском деревянные кружки. Стеклянных фужеров и чашек в распивочной «Башня» по известным причинам не имелось.
- Быстро доедайте и марш за нами – подвинул миски с объедками студентам лейтенант Турко, и бросил рядом на стол большую щепоть табаку. Те благодарно закивали, заскребли ложками и, быстро покончив с едой, закурили.
***
Уже впятером они проследовали по проспекту Рыцарей, пересекли проспект Булле и выехали к веющей утренним холодом и сыростью реке. Миновали мост через Керну, проехали через ворота между двух квадратных башен с массивными контрфорсами и глубокими, бездонными бойницами. Сразу за воротами, за набережными укреплениями, по левую руку начинался и тянулся далеко вдоль проспекта высокий каменный забор с арками заложенными обколотыми от времени темными кирпичами; отгораживал от улицы двор и просторный плац перед зданием центральной полицейской комендатуры Гирты. Впереди, в нескольких сотнях метрах от моста, у ворот пронзительно загудел рог. Оглашая окрестности громовым эхом так, что нельзя было разобрать о чем идет речь, ругался верховой: несколько повозок не могли разъехаться на выезде со двора. Следом за въезжающей каретой стояла медленно смещаясь, протискивалась между экипажей на плац, большая толпа каких-то вооруженных копьями, похожих на городское ополчение мужчин, а на выход, навстречу им, загородили ворота и сейчас пытались сдать задом, несколько бричек, развозящих по постам дневную караульную смену.
Полицейские из отдела Нераскрытых Дел не стали дожидаться совей очереди, поехали дальше по проспекту, свернули у конца забора на улицу параллельную реке и беспрепятственно заехали на плац через боковые ворота с северной стороны.
Здесь, во дворе, у торца длинного здания полицейской комендатуры, работала летняя кухня. Дымно горел костер, клокотали висящие на треноге над огнем котлы. Под просторным брезентовым навесом, у раздачи, собралась очередь: по предъявлению жетона, всем заступающим в караул наливали из самовара во фляги сильно разбавленное кипятком и чаем вино, выдавали мягкий, свежевыпеченный с ароматными травами, хлеб. Неподалеку, за столами сидели, перекинув ноги через широкие, сколоченные из массивных грубых досок скамьи, курили, вяло и ворчливо бормотали, сонно переругивались друг с другом стражники ночной смены. Устало обсуждали дела, напористо порыкивали, посмеивались над какими-то своими полицейскими шутками и сплетнями. Кто-то уже спал, положив голову прямо на стол, кто-то сидел в усталых раздумьях, никак не решаясь встать и пойти домой, кто-то бодрился, теребил сонных соседей.
Неподалеку от общего стола, на плотно утоптанной площадке, возвышалась отдельная корявая тренога из необструганных, как будто принесенных прямо из леса, жердей. Под огромным нечищеным котлом едва тлел прогоревший за ночь костер. Вокруг, вместо скамеек были расставлены многочисленные чурбаки с приколоченными к ним досками. Несколько человек, судя по худой разномастной одежде, нестроевых, спали между ними на сырой земле, кто прямо так, кто все-таки укрывшись от утренней росы с головой толстым войлочным плащом или колючим шерстяным пледом.
Вдоль плаца, от полевой кухни до тополей на земляном валу у реки, протянулся нарядный, крашеный густой рыжей глазурью фасад здания центральной полицейской комендатуры Гирты. Свежие белые пилястры очерчивали высокие и торжественные окна. Вдоль стен цвели большие неопрятные кусты шиповника, покачивались на легком утреннем ветру, шелестели листвой, несколько веселых рябин.
Передав лошадей на конюшню в северной части двора рядом с двухэтажным белым домиком с низкими маленькими окошками, больше похожем на монастырскую келью или общежитие, чем на казенное учреждение, отчитавшись в журнале, полицейские и студенты колонной проследовали мимо навеса летней трапезной, мимо кустов и рябин. Вошли в здание комендатуры через парадные двери.
- Мэтр Гицци – поджав плечи, заискивающе обратился лейтенант Турко к хмурому, широкому жандарму в низко надвинутом на лоб форменном лиловом берете, украшенном пером и бронзовым ромбом полиции Гирты. Услышав, что его зовут, капрал засопел и нахмурился еще больше, принял требовательный и суровый вид.
- Добровольцы на уборку – продемонстрировал лейтенант расслабленно опершихся о стену, едва держащихся на ногах студентов.
- А после них самих-то убирать не придется? – прищурился, покачал головой капрал, отвечающий за порядок и чистоту в помещениях и строго обратился к задержанным – Прулле, Коц, что опять сломали, кого побили?
- Нам на учебу, мэтр Гицци, у нас занятия! - попытался, заныл, хвостист, но полицейский грубо схватил его за плечо и, толкнув к стене, перебил.
- Вот поработаешь, протрезвеешь, и пойдешь.
И без лишних слов погнал обоих через боковую арочную дверь в проходной, идущий вдоль всего первого этажа коридор, в кладовую за метлами и ведром, мыть полы.
Бросив им вслед быстрый взгляд, Вертура огляделся. В холле внизу было сумрачно. Газовые рожки, что освещали его прошлой ночью, когда он сюда приехал, сейчас не горели. У входа, рядом с деревянной решеткой за которой сидели дежурный и регистратор, стояли скамьи и кадки с фикусами. На второй этаж вели две лестницы, соединялись на балконе над дверьми, противоположными парадным, тем, через которые вошли полицейские. Поднимаясь наверх, заглянув за широкий подоконник одного из арочных окон, детектив был приятно удивлен открывшейся ему пейзажем: с обратной стороны здания комендатуры, под окнами был разбит маленький сад с выложенной камнем дорожкой, кленами и сиренью. От параллельной корпусу улицы его отделяла высокая чугунная, как в скверах на проспекте, изгородь. За ней, через листву, просматривались мостовая и плотно стоящие друг к другу темные многоэтажные дома, а высоко над их крышами, над густыми кронами, на гребне отвесной серой скалы, светлели выгоревшие на солнце, изъеденные ветром и непогодой, стены крепости.
Несмотря на ранний час, в здании, как и в прошлый день, было уже людно. Повсюду открывались и закрывались, хлопали двери, трещал телефон, перекликались хриплые мужские голоса, проминаясь под множеством ударяющих в него сапог, громко скрипел паркет. По коридору и лестнице спешили вестовые, в кабинеты начальства уже выстроились очереди из просителей и должностных лиц. Выглянувшее из рассветной дымки, уже начинающее припекать утреннее солнце поднималось над крышами домов на проспекте. Било в окна, пронизывало тонкие тюлевые занавески, заливало длинный, от края до края здания, проходной коридор своим жарким радостным светом, нагревало воздух, наполняло все вокруг восторженным и легким ощущением горячей летней духоты. Слепящими глаза, веселыми бликами отражалось в натертых дверных ручках, начищенных кранах газовых рожков и нарядных, блестящих свежей латунью табличках с инициалами руководителей, названиями отделов и номерами кабинетов.
- Ремонт у нас тут недавно сделали – похвастался лейтенант, заметив с каким интересом оглядывается по сторонам, разглядывает свежее убранство, детектив.
- Ага. Бухгалтерия - зевнув, бессмысленно уставился перед собой, машинально ответил Вертура, прочел вслух на одной из распахнутых настежь дверей. Заглянул за нее в большой зал с высоким потолком, тесно заставленный шкафами с папками, столами-бюро, деревянными стульями и табуретами. За столами уже работали расчетчики, перекладывали папки, выводили буквы, ловко окунали перья в чернильницы. Быстро и звонко цокала клавишами пишущая машинка. На подоконнике одного из окон стоял горшок с комнатным цветком. За стеклам, через кроны деревьев в саду светлело чистое, глубокое, пронзительно-синее небо.
С южного торца здания, у реки, там где над вторым этажом квадратной башенкой был надстроен еще и третий, проход перегораживала массивная и высокая, крашеная свежей белой краской дверь с двумя латунными табличками: на одной было написано «Вход только для персонала», а на второй «Отдел Нераскрытых Дел», тот самый, в котором служили лейтенант Турко и Фанкиль, и к которому теперь был приписан и сам детектив.
Именно к этой двери позавчера вечером привел Вертуру его попутчик, шериф Гассе, что доставил его на своем дилижансе до Гирты, сопровождая из Ронтолы какой-то важный груз, о содержании которого детективу знать не следовало. Тогда еще Вертура очень хорошо запомнил брошенные ему как будто невзначай слова напутствия, что если понадобится, его при любых обстоятельствах вывезут из Гирты, главное оставить на почтамте в ящике до востребования кодовое слово, из чего детектив еще раз заключил, что его попутчик на деле как раз и есть самый настоящий шпион и королевский агент.
Дверь отдела была не заперта. Фанкиль открыл ее, и полицейские вошли в просторный светлый зал с окнами на три стороны: на плац, в сад и с торца здания на реку. У стен между окон расположились шкафы с бумагами и оборудованием, между ними стояли столы и массивные, необычайно тяжелые и крепкие кресла. Середину зала занимал старый диван, тот самый, на котором вчера спал детектив и который Фанкиль запретил раскладывать, сказав, что он сломан. У входных дверей имелась деревянная, сколоченная как будто прямо тут без всякой потуги на плотницкое мастерство перекладина с крючками и кучей беспорядочно накиданных поверх нее пахнущих лесом и костром курток и плащей, а напротив нее, между лестницей и залом, стояла массивная, квадратная, с матовой стеклянной заслонкой печка. При всем великолепии недавно отремонтированного коридора снаружи по которому они сейчас шли, стены здесь были поклеены старыми, местами отвалившимися обоями, краска с рам дверей и окон облупилась, а пол весь покрыт ссадинами от ударов подкованных сапог и характерными следами многократно передвигаемой мебели. Но не этот контраст больше всего поразил Вертуру. Взгляд детектива привлекла огромная и темная, почти от пола до потолка, так не сочетающееся с общей обшарпанной казенной обстановкой, висящая между окон на дальней стене зала, прямо напротив входной двери, картина с темным шпилем собора Последних Дней, того самого, который полицейский рассматривал вчера утром с моста, пронизывающим пурпурное в вышине, охваченное заревом пожарища понизу, небо и бело-рыжими хвостатыми звездами, стремительно летящими вниз и наискось, под крутым углом, к темным, сумрачным кварталам и крышам ночной Гирты. Что-то зловещее и захватывающее одновременно было в этом старом и темном, искусно выполненным неизвестным мастером панно, и, увидев эту картину в первый раз, не сумев толком рассмотреть ее в слабом калильном свете газовых рожков, Вертура как будто тогда даже испугался, подумал, откуда такая может быть и зачем вообще она здесь.
Но если позапрошлым вечером было уже темно и поздно, то сейчас, в ярком свете радостного летнего солнца, уверенно прогнавшего таинственные чары ночной Гирты, ему внезапно подумалось, что скорее всего тогда он просто был слишком устал и возбужден с дальней дороги и от этого мнителен, что все это глупо, а картина это просто старая картина, которую кто-то принес за ненадобностью из дома, чтобы не занимала лишнего места, повесил здесь и ничего такого необычного в ней нет.
Несколько устыдившись собственной наивности, Вертура тяжело вздохнул, окинул печальным взглядом комнату, в которой ему теперь предстояло служить неопределенное и, судя по всему, длительное время. Все было непривычно и не так, как ему хотелось: но особенно его отчего-то вывело из себя, как-то беспричинно раздосадовало, то, что одно из угловых окон, что позавчера было распахнуто настежь всю ночь, и от которого в зале было так холодно, что детектив долго не мог уснуть, но постеснялся попросить прикрыть его, было по-прежнему раскрыто. Все же подойдя к нему, Вертура так и не сумел определить что именно вызвало в нем эти чувства: за облупившимся, засыпанным трубочным пеплом широким деревянным подоконником, сквозь кроны тополей открывался приятный вид на бегущую холодную серую воду далеко внизу, под обрывом, светлую громаду квартала на противоположном берегу реки и длинное желтое, с просторными окнами аудиторий, здание университета.
- Вот тоже буду здесь курить – внезапно с удивлением открыв для себя, что все-таки вся эта по-домашнему беспорядочная обстановка хоть и непривычна ему, но скорее нравится, чем нет, выглянув наружу, мысленно заключил для себя детектив.
Всего в зале было десять окон. Два на реку, четыре на плац и еще четыре в сад. Через все этажи флигеля вела отдельная лестница. Внизу были арсенал, лаборатория, склад и туалет с краном и смесителем из которого текла только холодная, отдающая ржавчиной, вода, а наверху кабинеты инспектора Тралле, Фанкиля и еще один, запертый, без номера и таблички. Еще на третьем этаже, в просторной зале, куда выходили двери всех трех кабинетов, как в кают-компании корабля, стоял несколько потрепанный, по от этого не менее величественный рояль благородного темно-вишневого цвета, а вдоль стены, словно в вальсовом зале, рядком пристроились три изящных, с мягкими подушечками и кривыми ногами стула. Обработанные шкуркой, чиненые и выкрашенные лаком наверное в каретной мастерской, судя по своему бывалому виду, эти манерные предметы интерьера повидали на своем длинном веку всякого, и быть может когда-то стояли даже в самом герцогском дворце…
Еще наверху стояла кадка с каким-то разлапистым широколистным растением, и было сильно накурено, хотя первым запретом, о котором узнал детектив по прибытии в полицейскую комендатуру Гирты, было не курить ни в кабинетах, ни в коридорах, ни на лестницах. Чем каралось нарушение этого правила, ему не пояснили, а уточнять, чтобы с первых дней службы не вызывать к себе дурных подозрений, Вертура благоразумно не стал.
Сегодня, как и позавчера, в зале было холодно. В печке лежал пепел от сожженных бумаг, громоздился мусор, который еще предстояло сжечь, но нигде рядом не было ни мешка с углем ни дров. Как, недвусмысленно продемонстрировав вешалку, объяснив что казенную одежду можно брать для любых служебных задач, пояснил Фанкиль, из экономии в теплые месяцы топливо в комендатуру не завозили.
- Так. Вот. Я подготовил вам рабочее место, будете сидеть здесь – по-видимому услышав голоса подчиненных из своего кабинета, спустился в зал, без всяких приветствий сообщил Вертура инспектор Тралле, начальник отдела Нераскрытых Дел. Высокий, широкоплечий, полный, с огромными красными ручищами, усами и небритым уже как долгое время вторым подбородком, мужчина лет пятидесяти. В черной с лиловым форменной мантии, высоко подвязанной зеленым шерстяным кушаком и некрасиво разъезжающейся на толстом животе, он возвышался между столов, недовольно и критически хмурился как лодырь, размышляющий, что бы еще такого совершить так, чтоб не устать и уйти к себе в кабинет с благородным чувством осознания выполненного дела. Тонкий и длинный, до пояса, как крысиный, хвост изрядно проредивших от расчески местами поседевших волос болтался за его широкой сутулой спиной. Прищуренные карие глаза взирали строго и придирчиво, выдавая в нем человека как будто педантичного и мелочного, но снисходительного и податливого в душе. Строго взирая на передвинутый к раскрытому окну стол и водруженный на него письменный прибор, казалось, он был сильно неудовлетворен этим новым, организованным им самим для Вертуры, рабочим местом.
- Сидеть будете не нем – легко, словно это был изящный барочный стульчик из вальсового гарнитура, какие можно увидеть в модных богатых салонах, полицейский подхватил одной рукой массивный, неопределенного возраста, казалось бы крашеный и поцарапанный бессчетное число раз, стул с перекладинами между ножек у пола и высокой спинкой, приставил его к столу. Продемонстрировал письменные принадлежности, как будто детектив и вовсе не знал что это – вот бумага, вот перья, вот чернила.
Не найдя что ответить, Вертура печально кивнул. С грустным, обреченным пониманием что все это надолго и всерьез, с отвращением уставился на предоставленный ему рабочий арсенал. Спинка стула была грубо вырезана в виде крепостной башни, а к тяжелой мраморной плите письменного набора были намертво приклеены две стеклянные чернильницы с бронзовыми крышками для черной и красной туши, два бронзовых, давно окислившихся стаканчика для перьев и вазочка с песком, которым сушат свежие письма. Помимо канцелярского прибора, как будто так надо было по уставу, на столе стояли керосиновая лампа с зеркалом для удобства работы в сумерках и литой бюстик, изображающий, быть может, самого Герцога Гирты, или какого иного важного рыцаря или государственного деятеля. Никакой подписи или имени этот сугубо декоративный, непонятно зачем принесенный сюда элемент рабочего стола не имел.
- Благодарю – запоздало пробормотал детектив, с некоторым усилием подвинул тяжелый стул, сел вполоборота, нахохлился и сцепил пальцы в замок, как будто уже собирался приступать к делу. Он устал и единственное, что его беспокоило сейчас, это где бы прилечь, уснуть и чтобы никто не будил.
Постояв над ним секунд пять и удостоверившись, что новый сотрудник не имеет претензий, как будто сразу потеряв к детективу всякий интерес, инспектор развернулся и без лишних слов, пошел к лестнице.
- Лео, ко мне на два слова – походя, бросил он Фанкилю.
- Ага - коротко кивнул тот, и как будто и не было этой бессонной ночи в дороге, через ступеньку устремился на третий этаж за ним. Детектив же с нескрываемым ожиданием уже было воззрился на диван, но было поздно: лейтенант Турко моментально занял его по уходу рыцаря.
Откуда-то из-за распахнутого окна, с проспекта, пронзительно загудел рог. Над забором, покачиваясь, проплыло черно-багровое знамя с вычурным гербом: какие-то невидимые отсюда, из окон зала, всадники ехали по проспекту, трубили, призывали всех посторониться.
- А, это Лиловый клуб – снимая с головы свою потрепанную меховую шапку с хвостом и бросая ее на огромные лосиные рога рядом с вешалкой для плащей у двери, с вялым презрением, ответил на вопрос и заинтересованный взгляд детектива лейтенант. С похмелья и усталости он промахнулся и шапка упала в грязь, но полицейский только махнул рукой, скривил рожу, не стал подниматься с дивана, оставил ее на полу, как есть.
- А где брать кофе? – только и спросил первое, что пришло в голову детектив.
- Кипяток на кухне – вернулся сверху Фанкиль и объяснил - по лестнице вниз, под арками и, через главный вход. Поверху, мимо кабинетов, с чайниками и кружками никого не раздражать, не ходить. Ясно это?
- Да, именно так – вернувшись, надулся, снова обратился к детективу инспектор, как будто это было самым важным, что следовало знать на службе в полиции Гирты – Марк все, вы зачислены в штат и пока свободны. Придумывать задачу для вас у меня нет времени. Не мозольте глаза, идите, сориентируйтесь, познакомьтесь с городом. После обеда жду вас. Выдам вам регалии и ключ, будете заходить снизу, через нашу калитку. Вот вешалка для вещей, видите? Уходим и приходим, отмечаемся в журнале. Служба у нас начинается в семь утра, есть дежурства, они у нас посменные, но у вас их не будет, пока не зарекомендуете себя как надежного сотрудника, поняли это? – вопросительно нахмурился, скривился он, нависая над детективом.
- Понял – кивнул Вертура. Как надежный сотрудник сделал вид, что готов слушать еще, но, похоже на этом все инструкции закончились. Инспектор и Фанкиль заговорили о каком-то нисколько не касающемся его деле, а детектив, подождав еще минуту, уже было хотел собираться и идти, но инспектор внезапно остановил его за плечо. Его голос стал вкрадчивым, тихим и холодным как блеск серых волн за окном на реке.
- Сэр Ринья приглашал вас. Он заранее прислал письмо, но я думаю, сэр Булле, Вильмонт Конрад, пожелает, чтобы ваша с ним аудиенция была первее всех остальных. Имейте в виду, в городе найдется немало таких, кто, узнав о вашем прибытии, будут искать с вами встречи и всем от вас, как от сотрудника королевской безопасности будет что-нибудь нужно. Лео рассказал какой вы специалист – это слово он произнес особенно едко и с угрозой так, что детективу стало стыдно и неловко за вчерашнее происшествие – а нам с вами еще работать, и в этом нет ничего смешного. Так что на будущее, извольте проявлять благоразумие, в выборе знакомств и мест для развлечений, думать не каким другим местом, а головой, и учесть полученный вчера урок. Вы здесь человек новый, но весь город уже знает кто вы и зачем вы здесь, а у нас тут найдутся и такие весельчаки, кто захочет вас избить или покалечить просто от скуки и им ничего за это не будет. Надеюсь, вы меня ясно поняли? Все, идите, жду вас поле обеда.
Детектив молча кивнул и, пытаясь осознать все сказанное, забыв даже поклониться на прощение, покинул отдел.
***
Он шел по проспекту в сторону моста, перекинув через плечо свои сумки и кожаный саквояж с которым он приехал в Гирту. Тяжелый двуручный меч, что он привез с собой, он оставил в оружейной отдела на первом этаже. Сообщив всем, что он пойдет, поищет себе комнату или гостиницу, забрав свой багаж, сверившись с картой и адресом, он решил прогуляться пешком, благо иди было недалеко: через мост на южный берег Керны, три перекрестка прямо на юг, до проспекта какого-то генерала Гримма, и еще два квартала направо до улицы графа Прицци.
Его лоб и щеки горели с недосыпу. Он очень устал и выдохся, но ощущение что наконец-то его отпустили на свободу и свежий морской воздух, что теплыми потоками овевал его руки, лицо и шею, предавали ему сил, разгоняли путающиеся в голове, сумбурные мысли. В приподнятом настроении Вертура перешел через мост и обернулся посмотреть как там, на покинутом им северном берегу реки.
Будь он праздным путешественником, он непременно бы восхитился этой живописной панорамой холодной синей, играющей на солнце, воды и видом круто спускающегося к ней, укрепленного плитами серо-черного камня противоположного берега. Громадами темных городских кварталов над рекой, стенами длинного, тянущегося вдоль воды от моста и до горы бастиона и башнями крепостных ворот над мостом, украшенными черно-красными с лиловым вымпелами Гирты. Живописными густыми кронами покачивающихся на ветру по-северному темно-зеленых, высаженных по периметру плаца комендатуры, дубов и тополей, через гущу которых просматривались рыжие стены полицейского дома и выглядывали угол и пирамидальная крыша флигеля. Величием опоясавших вершину горы, прикрывающих с моря северные районы Гирты, могучих крепостных стен, над которыми светлел, поднимался высоко в ясное голубое небо, подсвеченный пронзительным полуденным солнцем украшенный золотым крестом шпиль собора или церкви.
В этих одновременно простых и суровых, местами примитивных, а местами даже мрачных и угрюмых очертаниях было что-то настолько выразительное и настоящее, что впечатленный этими узкими и тесными, мощеными истертым булыжником, улочками, башнями, флагами и исполненными в вычурной, диковатой манере высокими и торжественными красно-черно-желтыми фасадами домов, Вертура непроизвольно поймал себя на мысли, что должно быть вот оно: будь он художником, именно с таких пейзажей он рисовал бы картины и иллюстрации к романам про рыцарей, героев, вечной любви и легендарных сражениях прошедших лет.
Полюбовавшись черными с лиловым и золотом флагами на набережной на кованных фонарных столбах в виде обвивающих деревья и кусты змей, миновав монолитный, больше похожий на форт, чем на дом, шестиэтажный квартал с широкой лестницей и высоким, украшенным рельефами со сценами быта и войны, портиком, на первом же перекрестке детектив свернул на проспект Булле, прошел по нему три квартала в сторону залива, и, выйдя к длинному белокаменному забору, за которым плотной живой стеной были высажены высокие черно-зеленые ароматные сосны, свернул вдоль него на улицу идущую параллельно проспекту Рыцарей. Из праздного интереса пытаясь заглянуть в сосновый парк за высоким белокаменным забором, отошел на противоположную сторону улицы. Присмотревшись, приметил, что в его глубине, в просветах между деревьев светлеет крыша какого-то длинного, стоящего параллельно ограде, роскошного двухэтажного дома с высокими арочными окнами и ослепительно-белыми нарядными мраморными стенами.
Миновав забор, выйдя на перекресток с проспектом генерала Гримма, Вертура перешел его и, определив крайнюю парадную в угловом доме, вошел в высокую, тяжело громыхнувшую на тугой пружине, расположенную рядом с аркой во двор, дверь.
Здесь, в длинном холле со светлыми стенами и высоким сводчатым потолком было прохладно, свежо и тихо. Холодный голубоватый отсвет полукруглого окошка над входом лежал на вымощенным черно-белыми каменными шашками полу. Из распахнутой настежь двери комнаты дежурного тянуло терпким ароматом свежезаваренного чая и недавно наколотыми смолистыми дровами. Откуда-то сверху слышались далекие, приглушенные толстыми арками и стенами неразборчивые голоса. Глухо и далеко застучали шаги, хлопнула дверь.
- Комната номер два, завтрака не нужно – без лишних предисловий произнес пароль детектив. Обратился к наливающему в чашки себе, и кому-то, кто наверное вот-вот должен был зайти в гости, чай, внимательному пожилому господину в клетчатой накидке поверх строгой черной мантии и полосатом черно-бело-зеленом шарфе. Судя по всему, консьержу.
Старичок насторожился, замер с шестиугольным фарфоровым чайником для заварки в руках, недоверчиво и яростно прищурился, пригляделся к посетителю так, словно намерился плеснуть на него кипятком, и скептически, ядовито-насмешливо, ответил.
- Что-то не похожи вы на Полковника! – и прибавил уже совсем другим тоном, веско и рассудительно – впрочем, без завтрака, так без завтрака, ваше дело.
Произнеся этот отзыв, он отставил чайник, открыл шкаф на стене и выдал детективу из него ключ с биркой.
- Второй этаж направо и до конца. Дрова тут, внизу – указал на дверь чулана в коридоре консьерж, начал перечислять со скукой – колонка под лестницей. Горячая вода в титане у меня в пять утра. К семи еще теплая, бакалейная за углом, цирюльник во дворе, баня по улице ниже. Не дебоширить, ночью не шуметь. Уборка и обед в аккредитацию не включены.
- Да, благодарю – вежливо дослушав его, кивнул детектив и поднялся на второй этаж. Нашел нужную комнату рядом с окном на улицу, почти прямо над парадной дверью, через которую он входил. Отпер ее выданным ему ключом, вошел, заложил изнутри засов и упал на кровать. Он настолько устал, что его сил хватило только на то, чтобы снять с горящих, воспаленных ног свои тяжелые, на шнуровке и толстой подошве, старые обшарпанные башмаки, отщелкнуть карабин перевязи с мечом и расстегнуть застежки портупеи и мантии на груди. Закончив с одеждой, бросив перевязь и мантию в кресло и изголовья постели, он отвалился на ароматные, пахнущие терпким застарелым одеколоном подушки, перекрестился лежа и закрыл глаза. Даже чтобы укрыться плащом или пледом, у него больше не было никаких сил.
***
Под окнами громко, яростно и злобно гавкал какой-то большой и шумный пес, заливался, захлебывался лаем, сердился. Гремели колеса повозки, цокали копыта лошадей. Щелкнул хлыст, раздался грозный оклик. Собака на миг притихла и, видимо отскочив, снова принялась лаять на всадников. Ударил, пошел гулять эхом по улице, пистолетный выстрел. Пес замолчал и тихо и жалобно заскулил.
- Что-то плохо стреляешь, Грег! – назидательно и весело обратился к кому-то, обрадованный случившимся представлением пассажир кареты – смотри, промахнешься, сожрет тварь твоего Герцога, что делать будешь?
- Простите, ваше высочество, оплошал, пистолет кривой! – браво и весело отвечал всадник, гарцуя под окнами комнаты Вертуры. Его испуганная резким звуком выстрела лошадь недовольно храпела, перебирала копытами.
- Так что, выходит, оружейник виноват?
- Никак нет, ваше высочество! – все также бодро отвечал грум – искривился на вашей службе от усердия!
- Стрелять бы вам, как языком молоть – с затаенной ядовитой обидой, бросил ему пассажир. Требовательно застучал по борту кареты кучеру – поехали!
Вертура лежал на кровати, на спине, заложив руку за голову, смотрел в потолок, слушал, как дворники переругиваются, что делать с еще живым, но тяжело раненым псом, пока, в конце концов один не согласился забрать его к себе.
- Все кровью залил – качал головой первый.
- Как будто лошадиный навоз вас не смущает, достопочтимый! – важно и едко отвечал второй. Пес уже не скулил, притих, дышал тяжело и мелко.
Вертура поднялся с кровати. Приметив бутылку на столе, с трудом отвернул присохшую от времени пробку, понюхал, вылил в стоящий рядом немытый как будто много лет кряду фужер, загустевший от старости, оказавшийся на вкус брусничным ликером, напиток. Протиснулся между кроватью и просторным, как у больших начальников или лордов, письменным столом к окну, из которого открывалась живописная панорама залитой жарким солнцем улицы и высаженных в парке с белым дворцом на противоположной стороне перекрестка, густых темно-зеленых пихт.
Но пса внизу, под стеной, он так и не увидел. Сразу под окном и чуть сбоку, у парадной, покачивались спины и плечи переговаривающихся дворников. На обоих были старые, вытертые мантии и серые шерстяные, похожие на поддоспешные солдатские, жилеты. Простоволосые, немытые головы обоих укрывали, войлочные, какие надевают под шлем, чтобы было не больно, когда бьют, колпаки.
- Ну что, вы берете его, Фогге? – спрашивал первый дворник.
- Беру, беру – деловито отвечал второй – тут мне мэтр Олле как раз уксуса принес. Лука с петрушкой достану, приходите вечером – и с хитрой усмешкой прибавил – чаю с сахаром несите.
- А как же, не прийти, приду – важно кивал второй дворник – только к чаю с сахаром у меня, сами знаете, денег нету. И вы, мэтр Фогге, получше его там, чеснока побольше кладите, а то такая дрянь эти дворняги, переплюешься. Вкус помойки, ничем не выведешь!
- Это вы с такими заказами на кухне нашего сэра Герцога будете привередничать. А я и без кулинарной книги разберусь. Не понравится, есть никто заставлять не будет – скабрезно бросил дворник Фогге, подхватил умирающего пса за задние лапы и поволок его прочь. На этом инцидент и завершился.
Вертура сделал большой глоток из своего фужера и отошел от окна.
На коврике у входной двери светлел желтый уголок газеты. Кто-то принес ее, пока он спал и подсунул ее под дверь.
- «Скандалы Недели» – поднял душистый, пахнущий на всю комнату свежей типографской краской, казалось бы еще даже влажный номер, без особого интереса прочел название детектив. С безразличием пробежал глазами титульную страницу и первую попавшуюся на глаза косноязычную, написанную сухим конторским языком заметку об очередном инциденте у Старой Каменоломни, где двое артельщиков были насмерть загрызены каким-то большим животным, предположительно медведем. Внизу статьи было разъяснение, что расследование ведет сам детектив Марк Вертура, который на днях прибыл в Гирту и уже высказал свое авторитетное мнение, что пока останется в секрете в интересах следствия. И снова подпись.
- Анна Мария Гарро – запивая ликером, с выражением прочел вслух детектив – интересно, что ужаснее, она сама или ее писанина?
Улыбнувшись своей шутке, он поморщился и перевернул страницу. В еженедельной развлекательной газете было несколько разделов: о городских происшествиях, полицейская и светская хроники, о политике, шарады и объявления. Из примечательного, одна статья была про недовольство рабочих сухим законом, что специальным указом ввела на сталелитейном и коксохимическом производствах племянница герцога Вильмонта Булле, принцесса Вероника. Еще одна, больше похожая на сплетню, о троих недавно приговоренных к смерти за государственный подлог служащих, рассказывала о том, что за одного из них к герцогскому дворцу пришли просить его мать и жена, стояли перед воротами, за что леди-герцогиня узнав об этом, лично приказала вывести обеих на Рыночную площадь, раздеть, высечь и голыми прогнать по улицам в назидание горожанам, что родственники тоже несут ответственность за то, что не отговорили преступника от злого дела. Была еще статья про то, что в офицерском клубе отставного полковника Конди на спор выкинули рояль в окно, что на недавнем банкете в доме депутатов жена майора жандармерии поранила ножом какую-то даму, за то, что та ей надоела, и глупый, как будто выдуманный из головы, изложенный многословно и топорно фельетон про барона Модеста Гонзолле, которому кто-то очень веселый и умный, предположительно, маркиз Борис Дорс, племянник епископа Дезмонда, подарил старый, безмерно дребезжащий велосипед без шин. Обрадованный такому славному приобретению пьяный рыцарь весь вечер и ночь катался на нем кругами по городу, трубил в отвратительно громкий и гнусавый клаксон, без разбора врезался в телеги, прохожих и лошадей, грохотал по мостовым Гирты, приводил горожан и постовых в бешенство, пока у него не слетела и порвалась цепь. К разделу светской хроники прилагалось расписание городских мероприятий, среди которых значились списки театров с названиями пьес, свадеб известных людей, похорон, еженедельный сельский турнир от барона Гинче, а также порка и репетиция парада, приуроченного к ежегодному фестивалю, который должен состояться через две недели. На предпоследней странице мелким шрифтом были напечатаны объявления о сдаче комнат, продаже всякой рухляди от мебели до поломанных лат, станков и инструментов, предложения действительно вкусных домовых обедов, уборки комнат и стирки, а также патриотическая агитационная статья большими буквами с настоятельным приглашением вступать в благотворительное общество помощи госпитальными домам, храмам и приютам, городскую самооборону, пожарную службу и полицию.
Завершали скабрезный журнал подборка несмешных бородатых анекдотов и карикатура недели: беспомощно висящий за штаны на фонарном столбе мужик и грозящий ему снизу палкой постовой, и подпись «Слезай, арестую!».
- Да. По уму и развлечения – наслаждаясь тем, что нисколько не такой чтобы смеяться над подобной глупостью, высокомерно поморщился детектив и бросил газету на поленницу: высокий штабель дров сложенных у дальней стены, между шкафом и дверцей в смежную комнату, где располагались титан для нагрева воды и туалет.
***
Часы Вертуры, которые он совсем недавно подвел по ударам колокола на башне находящегося где-то неподалеку собора, показывали четыре часа пополудни.
Одевшись и причесавшись, почистив плащ, штаны и мантию нашедшейся в комоде щеткой, детектив вышел из дома. Купил с лотка спешащего в сторону проспекта Рыцарей разносчика горячий бутерброд и, сверившись с картой, пошел вниз по улице, в сторону залива. Оставив позади палисадник, большой желтый дом на перекрестке и отвесную скалу с гранитным парапетом террасы и застекленным фасадом того самого дворца, что был виден из окон его комнаты, миновав несколько кварталов, вышел к какой-то густой засаженной вязами, отгороженной от проспекта высокой чугунной изгородью с воротами без створок, аллею.
Пройдя еще три квартала, остановился у высокого каменного забора какого-то старого особняка в который упирался проспект генерала Гримма и которого не было на карте. Рядом была небольшая церковь с изящной белой колокольней и высоким красивым забором. Судя по схеме города которую Вертуре заблаговременно выдали еще в Мильде, вместо нее здесь тоже должно было располагаться какое-то совсем другое строение. На север, в сторону реки от нее уходила та самая вязовая аллея, а в противоположную, на юг, вел зажатый чугунной решеткой и домами квартала узкий переулок, затененный раскидистыми ветвями стоящих во дворе церкви ив. Вертура убрал карту, пошел по нему, свернул наугад на первом же повороте на какую-то кривую, петляющую между высокими, плотно стоящими друг к другу домами, улочку. Решив что тут недалеко и, если идти вниз, он в любом случае непременно выйдет к морю, начал спускаться по ней. Но, пройдя несколько извилистых переулков, надышавшись тошнотворными миазмами гнилой рыбы, конского навоза, гари и сушеной морской травы, он уже было подумал, что свернул куда-то совсем не туда и совсем заблудился в этом лабиринте решеток, дворов, арок, лестниц и стен, как за очередным поворотом ему внезапно открылся крутой спуск, в конце которого, в просвете между темных, нависающих фасадами над улицей, глядящих друг другу окна в окна домов, за лесом мачт пришвартованных к набережной рыбацких лодок и баркасов, ему открывалась синяя гладь залива. Ускорив шаги, Вертура спустился по старой, сложенной из намертво увязших в засохшей грязи плоских каменных блоков, лестнице и вышел на широкую набережную, по которой по верху искусственной каменной стены пролегала дорога, мощеная старым-престарым, истертым до блеска, местами расколотым, булыжником.
Перейдя ее, выйдя на набережную, он долго стоял у воды, курил. Вдыхал такой свежий и холодный после тесных городских кварталов, пропитанный солью, влагой и запахом морской воды ветер. Неподвижно смотрел, бессмысленно, как это бывает у всех впечатленных новым видом путешественников, разглядывал как далеко под ногами, плещутся сине-зеленые волны, с чавканьем и шипением разбиваются о почерневший от времени и влаги гранит. Как кружатся, летают чайки над водой, как гулко стукаясь друг о друга бортами, мерно покачиваются у пристаней баркасы и баржи, как, пересекая акваторию, движутся суда. Кренясь на ветру, бегут под парусами, по ярко-синей, играющей на солнце воде.
Внизу, у пристаней, работали люди: рыбаки возвращались в город после утреннего лова, швартовались, паковали такелаж, сушили сети, переваливали добычу в корзины, поднимали их, на высокую набережную ручными лебедками, грузили на тачки и телеги. Женщины и дети перебирали их, кидали мелкую рыбу многочисленным, сидящим в ожидании подачки кошкам, вилами разгружали кучи еще мокрой, рзко отдающей водой и солью, морской травы. Чуть поодаль, на рейде, стояли суда побольше, от их бортов отчаливали лихтеры, везли тюки и ящики в сторону берега. Плоский силуэт воздушного корабля лежал на синей воде, напротив крепости в паре километров к северо-западу от устья реки. Длинный ржавый корпус пришвартованной к нему металлической баржи отчетливо выделялся на фоне крашенных в темно-серые тона бортов и крыльев. Отдельно, чуть в стороне, весело покачивался на волнах, густо дымил трубой, паровой катер, похожий на буксир.
Левее от Вертуры далеко в море вдавался волнорез с белой башней. Над крышей маяка развевалось знамя с серебряным крестом и тремя полосами наискосок, лиловой, багровой и черной – триколором Гирты. Рядом покачивалась на волнах пришвартованная деревянная ладья груженая ящиками и бочками. Несколько моряков в белых рубахах сидели на носу, также как и детектив, от безделья, смотрели на город и в воду. Похоже, ждали когда освободится буксир и отвезет их куда-нибудь, курили.
Глядя на эту солнечную и ветреную панораму, Вертура внезапно поймал себя на мысли, что в его поездке, все не так уж и плохо.
- Эта каменная стена, вся набережная, все волнорезы, все искусственное. Их построили с основанием Гирты – безошибочно угадав в нем иноземца, указал под ноги, пристроился рядом и многозначительно продемонстрировал пустую трубку какой-то бородатый и нетрезвый тип – эти набережные поставили люди Трамонты, для своих кораблей. Вынимали камни из карьеров, тех самых, которые у Митти. Мостовая да, современная, но под кладкой стальная арматура, без нее все бы давно развалилось, с умом сделали, пятьсот лет стояло, и еще столько же простоит!
Произнеся всю эту ахинею, он выждал паузу, улыбнулся, искоса и хитро глянул на Вертуру, впечатлен ли тот этой короткой и бездумной лекцией или нет.
- А что за корабль такой? – кивая в сторону воздушного судна, уточнил детектив.
- Да это грузовой, из Мирны. Это сейчас он тут один, а бывает и по три-четыре стоят, и маленькие и больше. Железо наши таскают, уголь и лес – пренебрежительно отмахнулся собеседник и выразительно указал на торчащую из не до конца закрытой поясной сумки Вертуры бутылку, которую он прихватил с собой из дома – не угостите ли старого морехода, милейший?
- Угощу – неохотно согласился детектив – а что, тут глубоко?
- Очень – сделав большой глоток, начал рассказывать непрошенный экскурсовод – сразу у берега метров сто не меньше. А подальше так сразу до пятисот и ниже. Тут еще по всему заливу, на дне, лежат останки затонувших судов, но это не наши и не Трамонтовские, еще античные. Только поднять их оттуда никто не может и ночами бывает, что и свет из-под воды видно, так что может там еще кто живой. Одному Богу известно, что там такое на самом деле. Так что не ходите тут поздно вечером.
И он указал на юг, на черные языки волнорезов, выдающиеся далеко в синюю гладь залива.
- А вот за ними вообще дна нету, никакой лот достать не может – пояснил он – прямо как Клоака – по-заговорщически хитро шепнул, прищурился, заулыбался в черную косматую бороду – есть такая бездонная дыра под городом, в которую все нечистоты текут, и никак наполнить ее не могут, прямо под герцогским дворцом, в туннелях!
- А Зеленый Мол это где? - махнул в неопределенную сторону рукавом, уточнил детектив.
- Сами вы тут заблудитесь, вижу вы человек у нас новый, не местный – отрицательно повел ладонью бородач, сделал еще один глоток – пойдемте, где вам свернуть, покажу, только на ход ноги трубочку бы еще выкурить.
Вертура достал кисет и они, закурив, пошли по набережной в сторону волнорезов. День клонился к вечеру. Пока еще жаркое, но уже начинающее помаленьку бледнеть солнце озаряло серые, с чавкающим эхом плещущиеся о камни волны. Отражалось в окошках, окрашивало темную, выветренную стену квартала и фасады плотно стоящих друг к другу домов в бледные, рыжеватые тона. По неровным блокам мостовой со скрипом и грохотом прокатывались телеги. Из тесных двориков-колодцев, из переулков, и темных арок тянуло гарью и костром: там на открытых очагах коптили, и вялили на зиму улов. Вдоль дороги у самой набережной, то там то тут темнели скирды морской травы, сушились на свежем ветру лохматыми копнами сена. Между ними ходил скупщик, проверял, указывал артельщикам с вилами грузить уже готовую ароматную паклю, везти е на стройки, в текстильные и бумажные цеха. Веселые чумазые мальчишки в сандалиях на босу ногу, носили поленья, корзины и веревки, под строгим надзором иссушенных морским ветром, дымом и работой женщин, помешивали палками в клокочущих безднах котлов, источающих тяжелый смрад ароматных лесных трав и ухи. Обутый в худые шлепанцы монах в длинополой латаной мантии и мешком за спиной прохаживался по улице, высматривал отдыхающих и бездельников. Заметив таких, присаживался к ним, доставал Евангелие, заводил беседу.
Как и ожидал Вертура, идти оказалось не очень далеко. Свернув с набережной на какую-то очередную неприметную улочку, детектив и его спутник прошли еще пару кварталов и очутились перед каким-то старым двухэтажным домом с плоской крышей, серыми цементными стенами и глубоким провалом ворот в темном туннеле которых светлела мутная гладь собравшейся в неопрятную грязную лужу воды.
- Вот – выразительно потряхивая снова опустевшей трубкой, продемонстрировал подъезд попрошайка. Вертура недоверчиво оглядел фасад: и вправду, на углу была старая, потрескавшаяся табличка с изображением когда-то, наверное, зеленого маяка на косе мола и номер дома «три».
Вытряхнув на твердую как камень, растрескавшуюся от морской соли и работы ладонь своего спутника щепоть табака из кисета и прибавив к нему несколько медных марок, детектив отошел на пару шагов и закурил. Дождавшись пока его спутник не отойдет подальше вниз по улице, искать себе нового собутыльника, вошел под низкую арку подъезда.
Как и в большинстве других, похожих на этот, тесных, зажатых серыми каменными стенами, дворов, куда с интересом заглядывал по дороге Вертура, тут тоже дымно горел открытый, обложенный булыжниками и битым кирпичом очаг. На огне стояли большие закопченные, покрытые давно нечищеной гарью, котлы. Вокруг, на перекладинах вдоль стен сушилось серое, перестиранное бесчисленное количество раз, многократно латаное белье. Двое черных от копоти и сажи мальчишек ворочали деревянными лопатами. Перемешивали, кипятили с золой, стирали одежду. Тут же, в соседнем чане, варились овощи на закваску, а неподалеку, на просторном деревянном верстаке ожидали горшки с рассолом, коробки с ароматными травами и кувшины.
- Знаете такую, Тильду Бирс? – обратился Вертура к мальчишкам.
- Видели – вяло и одновременно грубо бросил тот, что постарше, оценивающе глядя на незваного гостя, и прибавил – а что за дело?
Вертура стоял перед ними, широко расставив ноги и уперев свободную руку в пояс, внимательно разглядывая собеседников, курил, вдыхал перед собой дым.
- Ну что встали-то? – быстро решив, как надо вести себя с этими маленькими грубиянами, грозно распорядился он – веди давай к ней.
- Ну ладно – бросив палку в котел, ответил тот, что постарше и, утирая грязным рукавом разгоряченное от пара и копоти, чумазое лицо, нехотя направился к низкой двери у ворот.
Они вошли в пропахший кошками и гнилыми поленьями коридор и поднялись на второй этаж. Миновали заклеенное тонкой бумагой окно и оказались у незапертой двери, за которой темнела какая-то тесная, без окон, с тряпкой на проходе в кухню, прихожая.
Здесь было жарко и душно. Во всю гудела растопленная на полную силу большая, с плоской чугунной плитой, печь. На ней, в медном тазу, клокотал кипяток. Пахло стираным бельем, гарью и синькой. У распахнутого настежь оклеенного бумагой, тоже без стекол, окна сидела, бессмысленно и устало смотрела на улицу одуревшая от жары и дыма неопрятная серая кошка.
- Мама… – басом позвал паренек.
Невысокого роста женщина с белыми, морщинистыми руками, торчащими из высоко подвязанных рукавов темного бесформенного халата, и изможденным, закопченным лицом, отвернулась от ушата со стиральной доской, и злобно уставилась на вошедших.
- Вы от Троппа? – неприветливо бросила она, глядя детектива – а он не сообщил вам, что я вдова, у меня трое детей и меня нельзя выселять на улицу? Или вам, в жандармерии, закон не писан?
У нее были глухой, но певучий голос и длинная черная коса, обернутая вокруг подвязанной какой-то закопченной серой тряпкой головы.
- Нет, я по другому делу… – с сомнением приглядываясь к ней, также неприязненно бросил Вертура – вы Тильда?
- Значит Тропп нанял громилу – заключила она - да, я Тильда. Тильда Бирс. А вы сейчас же убирайтесь вон, иначе я закричу, и вас забьют камнями. Поняли это?
- Да не знаю я никакого Троппа! – только тут Вертура сообразил, что неумытый, в дорожном плаще, в забрызганной по подолу грязью мантии и при оружии, он действительно выглядит как налетчик из леса – я не громила. Я вообще не знаю что у вас за дела с этим вашим Троппом, и мне нужен кто-то, кто может нотариально подтвердить, что Тильда Бирс это именно вы. Вы можете предоставить такого человека?
- Капитан Мелле. Мой покойный муж, сходите на кладбище спросите – дерзко ответила прачка, подошла к окну, подзатыльником согнала с него кошку – и я уже пятнадцать лет как не Бирс. Что вам от меня нужно? Говорите быстро, иначе закричу.
Ее худая, неприятно жилистая рука, перехватив подол халата, сжалась на краю таза с кипятком на плите.
- Марк Вертура – с трудом подавив раздражение, приложил ладонь к груди, тяжело вздохнул, представился детектив – я служил с вашим двоюродным братом. Его звали Мацл. Мацл Авраам Бирс. Он мертв, погиб при исполнении в феврале тысяча пятьсот тридцать пятого в Мильде…
- Я знаю – опустила руку, но все также неприветливо ответила хозяйка кухни – тетка Вигго писала мне. А вы тот самый, о котором пишут все газеты. Что вам угодно?
- Я привез для вас письмо от сэра Михаэля Эрнеста Динмара… – объяснил Вертура, достал из поясной сумки конверт - вы уметете читать? Или вам прочесть…
- Умею – перебила, резко ответила она – подождите.
Она отвернулась, взяла от умывальника полотенце, утерлась им. Прошлась гребешком по прямой челке над красиво очерченным, разгоряченным от жары высоким лбом. Разорвала конверт, взяла со стола в углу, где под иконами на конторке лежали исписанные листы грязно-бурой дешевой бумаги и несколько таких же пожелтевших от сажи и дыма книг, пенсне, отерла о передник покрытые складками от воды и золы руки, надела его на нос. Придерживая рукой, несколько раз пробежала глазами аккуратный, написанный каллиграфическим почерком текст.
- Здесь сказано о векселе – одновременно с недоверием и надеждой в голосе сказала она, подняла внимательный взгляд на Вертуру – я точно никому потом не буду должна? Это шутка или очередная афера?
- Никому – ответил уже изрядно утомленный этим напряженным разговором детектив – сэр Динмар дал мне приказ, чтобы оставшееся жалование вашего погибшего при исполнении брата, его личная посмертная выплата, а также наградная подвеска капитана полиции Мильды были переданы вам в руки лично.
- И где все это? – спросила она, уставилась на Вертуру с еще большим подозрением.
- На почте. Я отправил их до востребования двумя бандеролями. В пути может случиться всякое, я не рискнул везти их при себе.
- Вы мошенник – воскликнула Тильда Бирс, горько покачала головой и снова посмотрела на таз с кипятком на плите.
Но Вертура отогнул полу плаща и, продемонстрировав прикрепленную к ремню портупеи массивную серебряную цилиндрическую подвеску с тремя параллельными бороздами, отвязал шнурок и протянул ей.
- Теперь я больше не капитан полиции Мильды Вертура – криво улыбнулся он – думаю, как жена офицера, вы знаете, что это.
Тильда Бирс бросила на него внимательный взгляд.
- Простите, капитан – отгородилась ладонью, отстранилась от его жеста – но, если вы действительно тот, кем представились, то лучше деньгами. Я не хочу, чтобы потом пришли ко мне с обвинениями и обыском, что что-то пропало, когда я стирала чье-нибудь белье или мундир.
- Ну вы и женщина! – покачал головой Вертура – ладно, не верите мне, приходите в полицию. У меня нет времени бегать к вам на дом. Отдел Нераскрытых Дел, спросите меня. Я подготовлю для вас конверт, придете, заберете его под расписку.
- Все хватит – покачала головой она. В ее взгляде читались недоверие, отчаяние и мольба одновременно – уходите.
Не зная как убедить ее, Вертура уже было совсем разозлился, но все же в очередной раз сдержался, достал из поясной сумки горсть монет, отсчитал несколько серебряных.
- Десять марок – сказал он как можно более веско – я вычту их из вашего векселя. Заплатите за ваши комнаты, за которые вы должны.
И положил деньги на стол рядом с тазом для стирки.
Так и не прикоснувшись к деньгам, Тильда Бирс с ненавистью уставилась в глаза детектива. Вертуре стало жалко ее: благородная, образованная и порядочная женщина, опустившаяся после смерти мужа за грань нищеты, вынужденная стирать белье, чтобы прокормить детей и выучить их грамоте, чтобы хотя бы у них был какой-нибудь шанс добиться чего-то большего в жизни, чем нелегкая солдатская доля, кружка юва и закопченный угол в бараке для наемных рабочих или артельщиков.
- Приходите за остальным в полицию – снова сказал он ей и, развернувшись, спешно покинул квартиру.
В коридоре все это время его ждал паренек, проводивший его наверх. В свои четырнадцать он был уже крепок как настоящий оруженосец и ростом немногим ниже детектива. Не сказав ничего, он отошел с дороги, пряча за спиной остро отточенный топор для колки дров, пропустив Вертуру, вышел во двор следом.
- Молодец что защищаешь дом – доставая трубку, бросил ему детектив, на что юнец только презрительно передернул плечами и скривился.
- Будешь курить?
- Буду – только ответил тот и без лишних разговоров принял щепоть табаку – так вы тот самый, из Мильды? – с сомненьем и интересом глядя на Вертуру, басом, с грубым уличным напором, поинтересовался мальчишка. Со звоном вбил топор в бревно, достал из широкой латаной штанины грубо выжженную из куска дерева трубку. Вертура протянул ему спичку, тот кивнул, принял ее, умело засветил трубку со сноровкой присущей всем заядлым курильщикам.
- Нет, я барон Эмери – тоже закуривая, точно также грубо, но весело, ответил ему детектив.
Завидев что они курят, побросав свои дела, вокруг начали собираться и остальные дворовые мальчишки, чем вызвали жгучее неудовольствие у сидящих вокруг костра, чистящих овощи женщин.
- Хорош табачок! – похвастался перед всеми, похвалил парень и протянул трубку младшему брату, пареньку лет одиннадцати. Тот с важным видом затянулся, но, похоже, слишком глубоко, выпучил глаза и закашлялся, едва не уронив ее на землю.
- Учись курить, сержантом будешь! – крикнул кто-то.
Вертура махнул рукавом на прощанье и вышел на улицу.
***
Поев у жаровни рядом с мостом, детектив явился в контору в седьмом часу вечера. Зашел через парадные двери и второй этаж, вошел в отдел. Дюк, мрачный, по виду сильный и напористый человек с угрюмым квадратным лицом и огромными ручищами, что сидел за столом дежурного у входа, встретил его тяжелым взглядом. Грубо и цепко поймав детектива за ремень, как это делают все полицейские, требовательно спросил.
- Вам во сколько сказали быть?
Вертуру охватило омерзение: ему показалось, что у служащего глаза отдают желтизной, а во рту отчетливо, как у альбиноса, выделяются клыки, но подавив в себе первое желание взять и ударить хама по голове мечом, он брезгливо и резко отцепил от себя его пальцы и вошел в зал, полностью проигнорировав вопрос, чем, похоже, привел его в еще большее бешенство.
- Ау! Что, глухой что ли?! – громко и страшно закричал ему в спину Дюк, окончательно разозленный таким пренебрежением и Вертура уже было подумал с досадой, что сейчас начнется конфликт, но этого не произошло. Еще какое-то время, приняв агрессивную позу, Дюк сидел развернувшись вполоборота, напряженно глядел на него, но быстро успокоился, отвернулся, снова обратился к своему рабочему журналу в котором ему полагалось помечать происшествия, письма и время прихода и ухода служащих.
- А, леди Анна все так вас хотела! – распахивая объятия и энергично кланяясь, бросил ему от своего стола доктор Сакс и прибавил лукаво – видеть, разумеется, не более чем!
Крепкий и невысокий, с брюшком, в длинной рыже-бурой, похожей на академическую, мантии, квадратных очках и блестящей кожаной жилетке со шнуровкой, он сидел за своим столом, навалившись на край грудью и, казалось, что только и ждал того, как Вертура войдет в зал, чтобы высказать ему эту заранее заготовленную, как будто похожую на шутку, реплику. У доктора было плоское расширяющееся книзу бритое лицо и толстый хвост длинных кучерявых волос неопределенного серо-русого цвета. На голове он носил платок поверх которого надевал шапку или капюшон. Кто-то из полицейских в коридоре уже шепнул Вертуре, что под платком почетный мэтр скрывает плешь, что проела ему жена, которую он бросил в Столице, оставив ее с шестью детьми.
- Анна Мария, как ее там… Гарро? – мрачно и презрительно бросил ему, переспросил Вертура. Он еще не успел познакомиться со всеми служащими отдела Нераскрытых Дел, но, встряв в пару каких-то разговоров с сотрудниками из других подразделений, уже чувствовал себя так, как будто прослужил в полиции Гирты уже не один десяток лет.
- Ага! – с придыханием выпалил доктор и, еще больше перегнувшись через стол, словно делая вид, будто хочет сказать, что-то чрезвычайно личное и важное, заорал не только на весь зал, но, наверное, и на весь коридор за дверью – она в вас влюблена! Заочно! Но вы же справитесь! Разочаруете ее, как вы умеете!
- Если прекрасная леди сама того пожелает, то да – глядя на свежий конверт с гербовой печатью, на своем столе, веско ответил ему Вертура.
- Уж постарайтесь! – восторженно засмеялся доктор. Детектив нахмурился.
- Ага – ответил он, взламывая лиловую печать с тремя извивающимися драконами, обратился к посланию: что, судя по обратному адресу и печати, было адресовано ему из канцелярии самого Герцога.
- Где вы были? – наверное, услышав внизу голоса, в зал спустился инспектор – звонили из канцелярии его высочества, напомнили, что сегодня вы записаны к сэру Булле на прием. Вот, это папка с актуальными делами в производстве. Я сделал вам выписки, внимательно ознакомьтесь, это то, с чем вам предстоит работать. Мэтр Сакс вы оформили бухгалтерию? Да? Отлично. Вертура, вот ваши регалии, если потеряете, понесете ответственность.
И поставил на стол рядом с детективом открытый фанерный лоток, где поверх толстой, яркого, ядовито-лилового цвета, папки лежали бронзовый цилиндр с двумя насечками и бронзовый же выпуклый ромб с заколкой так, чтобы можно было крепить на одежду. Вертура кивнул, без промедлений поместил новую подвеску рядом с капитанской, которую не приняла Тильда Бирс, и приколол значок на плащ, на грудь, с левой стороны.
- А в Мильде это вы значит капитан? – с многозначительной насмешкой в голосе, глядя на серебряную регалию, высказался лейтенант Турко, что до этого не принимал никакого участия в общении.
- Это подарок – не ввязываясь в новую ссору, коротко ответил ему Вертура и, продемонстрировав от локтя конверт с лиловой печатью, спросил – мэтр Тралле?
- Да, езжайте – без лишних разговоров разрешил инспектор.
***
Вечерело. От костра за летней кухней тянуло жареным мясом, не в пример самой полицейской столовой, где подавали вареную подкисшую капусту. За столом, уткнувшись головой в доски, спал хвостист Прулле, рядом устало разевал рот бездельник Коц, ждали своей очереди чтоб поесть.
- Предатель! – с нескрываемым презрением глядя на детектива, одними губами прошипел бездельник Коц – номенклатурщик! Формалист!
Вертура полностью проигнорировал его реплику.
Неподалеку от фасада полицейского дома стояли вкопанные в землю, обмотанные разлохмаченными толстыми канатами столбы для отработки военных упражнений. Между ними ходили дежурные, мели плац, едва волочили ноги, как сонные мухи в сентябре. Теплый вечерний ветерок приносил свежесть, навевал мысли об отдыхе на закате с пряниками и вином, дома на балконе или под деревом у реки.
Солнце закатилось за гору, небо в вышине начинало рыжеть. Приятные холодные тени легли между домов и, глядя на них, ощущая аромат вечерней реки и их легкую свежесть Вертура снова решил что пройтись пешком было бы куда приятнее чем ехать. Выйдя с плаца, он снова пересек мост и с проспекта Рыцарей свернул на проспект Булле. На этот раз пошел по нему вверх, в сторону центра Гирты.
Миновав несколько кварталов многоэтажных, торжественных и нарядных, домов с решетками на крышах и балконах, мансардами, просторными парадными дверьми и изящными высокими и узкими окнами в массивных, как крепостные бойницы, украшенными резьбой по камню и гипсовыми цветами портиках, как на картинках старых готических гравюр, преодолев пологий, но долгий подъем на вершину холма, он оказался перед перекинутой через проспект аркой. Нащупывая в поясной сумке кисет и трубку, задрав голову чтобы получше рассмотреть фасад ратуши, остановился перед ней.
Огромное, покрытое рыжей глазурью, здание с аркой ворот посредине, через которую проспект Булле выходил на центральную площадь Гирты, поднималось над ним на высоту шести этажей, слепило глаза светом отражающегося в высоких окнах закатного солнца, стоящего над морем за спиной детектива. Вертуре еще подумалось, что, наверное, оттуда, из зала заседаний и аудиторий, из кабинетов депутатов, городских советников и мэра, должно быть открывается впечатляющая панорама города, на много километров просматривается море, и как должно быть хорошо работать, когда за окном такой приятный вид.
Пройдя под аркой, где был устроен парадный вход с колоннами и высокими тяжелыми дверьми, через которые постоянно входили и выходили люди, детектив вышел на площадь.
Здесь он тоже начал оглядываться и невольно замедлил шаги, впечатленный открывшимся ему видом. Даже несмотря на то, что с трех сторон над площадью возвышались, нависая над камнями мостовой темные высокие и торжественные фасады зданий, то тут, то там стояли телеги и повозки, громоздились штабеля бруса, а у высокой изгороди герцогского парка с сидящими на столбах, сжимающими в пастях фонарики чугунными кошками, работали строители, собирали не то какую-то трибуну, не то помост, здесь все равно создавалось какое-то головокружительное и захватывающее ощущение простора и высоты. Только пройдя несколько десятков шагов, Вертура понял что этот эффект рождается не сколько от возвышающейся над головой сумрачной громады колокольни и шпиля большого черного храма, который он видел вчера с моста, сколько от того, что настил брусчатки на площади идет под едва заметный, но все же ощутимый, уклон в сторону высокой решетки, окружающей Собор Последних Дней и рыжеющего за ним бездонного неба над обрывом со стороны реки.
Но самым впечатляющим на площади был сам Собор. Сразу же, как только Вертура вышел на площадь, он приковал к себе взгляд детектива. Черный, с сумрачными, закрытыми непроглядными, не отражающими свет, витражами окнами, он возвышался немой и мрачной каменной громадой. Холодный, застывший и неприступный, как символ величия и всемогущества власти Божией, возносился в небо на несоизмеримую даже с окрестными многоэтажными, плотно обступившими площадь с запада и востока домами высоту. Его архитектурная манера и черты навевали мысли о иной, невыразимо более древней, чем даже античная, культуре, где отчаяние и страх перекликались с беззаветной верой и упованием только на волю Господа Бога. Где ожидание иной жизни и мысли о величии Его облика, на которого не смеют взирать даже ангелы, вдохновляли людей на творение прекрасного, на подвиги и действия к тому, чтобы менять мир к лучшему, несмотря на всю горечь и тлен, хоть немного приблизить его к этому находящемуся где-то там, за гранью физической смерти подобию Небесного Иерусалима. И не в силах отвести от него глаз, Вертура внезапно поймал себя на мысли, что он даже не может и представить себе, насколько гениален должен был быть тот архитектор, что так ярко сумел предать этим каменным очертаниями, этим сумрачным, не отражающим света витражам и летящим аркам то отчаянное стремление туда, ввысь, в небеса, сквозь облака и населенную неведомыми тварями пустоту космического эфира, за предел мироздания, к Богу, наполнить эти высокие, стрельчатые окна, эти решетки, эти многочисленные капители и контрфорсы тем самым застывшем ощущением полета, криком воздевшего руки в мольбе, надеждой всеиспепеляющей, неудержимой веры, с таким проницательным искусством и искренностью воплотить их в камне и стали так, чтобы даже спустя века и тысячелетия, люди, смотрящие на творение его рук, его души и его мыслей так ярко и четко вновь и вновь ощущали их.
С изумлением и трепетом разглядывая этот необычный архитектурный ансамбль, где вычурная суета сиюминутного настоящего столь тесно переплеталась с вечными незыблемыми формами застывшего прошлого, детектив медленно переступал по истертой брусчатке мостовой, огибал идущую у забора герцогского парка, что замыкал площадь с юга, стройку. Удары инструмента, ритмичное шарканье шагов, цоканье копыт, голоса людей и далекое пение шарманки на углу, на проспекте, звонким эхом отражались от стен обступивших площадь строений, сливаясь друг с другом, рождая в тенистых сумерках какое-то немного неземное и мистическое многоголосье, дополняли весь этот таинственный и величественный вид.
Обойдя площадь по периметру, Вертура подошел к воротам парка, за которыми начиналась ведущая ко дворцу, украшенная кованными фонарными столбами каменная аллея. Солнце уже закатилось за стены ратуши, длинная коническая тень высокой, с многочисленными многоэтажными мансардами, крыши протянулась через всю площадь. На заборе в пастях и лапах чугунных кошек замерцали, зажглись пока еще слабые, но уже отчетливо различимые в светлых летних сумерках, электрические огни.
Закованные в броню всадники в лиловых плащах и открытые коляски въезжали в распахнутые ворота. Предъявив караульным облаченным в торжественные серые латные доспехи с гербом на кирасах - соколом расправившим крылья в ромбе, распоряжение явиться лично к сэру Вильмонту Булле на аудиенцию, детектив тоже вошел под таинственную, подсвеченную, горящими где-то за листвой холодными белыми и желтыми фонарями сень герцогского парка и зашагал по широкой, мощеной черным булыжником дороге, что вела прямо к парадным дверям дворца, через которые он, снова предъявив бумагу, вошел в главный, отделанный серым, блестящим, но словно бы поглощающим свет ярких электрических ламп и люстр мрамором холл. За спиной, за высокими арками входа и просторными окнами осталась красивая, засаженная цветами круглая площадь с конной статуей Карла Булле – родоначальника правящей герцогской семьи и основателя герцогства. Могучая и величественная она была исполнена настолько искусно, что, проходя мимо, детектив даже залюбовался этой подсвеченной снизу пронзительным электрическими лампами, отлитой из темного железа фигурой этого славного рыцаря.
В холле у Вертуры, даже несмотря на его растрепанный и невзрачный вид, любезно приняли плащ и вежливо сообщили, что если он прием к леди Веронике, то ему проще выйти на улицу, проследовать до Малого дворца вдоль фасада, но детектив третий раз показал письмо, и ему сказали чтобы он подождал, когда его проводят наверх.
Где-то на втором этаже и левее играл оркестр. Бесшумно подъехал нарядный, багрово-алый, украшенный вычурным рыцарским гербом на капоте ипсомобиль. К парадному входу во дворец прибывали все новые экипажи, подъезжали верховые. Кавалеры спешно оправляли волосы, ремни, полы мантий и воротники, подавали руки своим нарядным спутницам, вели их наверх по парадной лестнице. Издалека слышались далекие веселые голоса и музыка. Там, в залах, уже танцевали вальс, и от ощущения этой радостной, исполненной галантного, чинного восторга атмосферы, Вертуре внезапно стало очень стыдно от того, что он в своем невзрачном дорожном наряде посмел явился сюда в столь торжественный час официального приема или званого ужина для самых богатых и уважаемых горожан и рыцарей Гирты. Он не знал куда ему деваться и что ему и делать, но к нему спустился облаченный в лиловую мантию и красную шапочку молодой человек в очках. Продемонстрировав ловкой ладонью в лиловой перчатке, проводил Вертуру по лестнице наверх в канцелярию – просторный проходной зал с окнами на обе стороны дворца и стенами облицованными понизу, до уровня человеческого роста, лакированными деревянными панелями, а выше зелеными обоями, подсвеченными скрытыми под бордюром светильниками. Вдоль окон стояло пять просторных конторских столов, где, несмотря на идущий в залах по другую сторону парадной лестницы дворца торжественный банкет, сидели, работали герцогские секретари. Отдельно, в конце зала, рядом с дверью, на которой ярко поблескивали свежей латунью две таблички «Булле В. К.» и «Вход только по вызову» стояло еще два стола: один маленький, за которым в удобном кресле расположился благодушный пожилой кавалер при оружии и облаченный в современную, легкую и удобную композитную рыцарскую броню и большой, тоже с телефоном, и прозрачным экраном, как у секретарей, за которым несла вахту необычайно красивая, с длинными, черными, распущенными волосами, пронзительными желтыми глазами и напряженным, как маска, застывшим злым лицом, женщина.
- Подождите – только и бросила она увидев детектива. Даже не спросив никаких бумаг, сделала повелительный жест отойти.
Паж молча поклонился и отвел Вертуру в одну из соседних комнат: просторную, с низким столиком, мягкими кожаными креслами, экзотическим растением в горшке и видом на парк и шпиль Собора на фоне ясного, темнеющего неба, почти как на панно в отделе Нераскрытых Дел.
На столе стояли шахматная доска с недоигранной партией, или этюдом, ваза с фруктами и графин с должно быть крепким, благородных прозрачных тонов, напитком. Также имелся томик стихов рыцарской поэзии начала века и кисет с табаком6: ровно все то, что может понадобиться мужчине, чтобы достойно провести время в ожидании герцогской аудиенции.
- Все для вас, сэр. Извольте подождать здесь, вас вызовут – разрешил все сомнения детектива о праве пользования всеми этими предметами паж и, клацнув ножнами меча, с поклоном покинул помещение.
Детектив прошелся по залу, выглянул в окно, присмотрелся к деревянным панелям стен, озаренным мягким светом скрытых за ними электрических светильников. Остановился перед камином, где над угольными поленьями мягко полоскались желтые газовые язычки, пригляделся к картине с изображением грозного, одетого в черный, нарядный, но помятый, видимо в недавней битве, доспех, всадника, что без шлема ехал на коне под страшным желтым небом, устало опустив копье с вымпелом к черной ключей траве.
Налив себе из графина на дно прозрачного хрустального кубка, детектив сел в низкое кресло и задумчиво уставился на шахматы. Пытаясь разгадать этюд, бездумно переставил первую попавшуюся фигуру. Он не был мастером этой благородной и славной игры, но это занятие всегда помогало убить время: прошло не меньше часа, прежде чем все тот же паж в лиловой мантии и очках не вернулся за ним.
- Сэр Вильмонт Конрад Булле, Герцог и законный правитель Гирты, готов принять вас – с поклоном важно сообщил он и, бросив взгляд на доску, скептически нахмурившись, скривил рот, гнусаво вынес вердикт – задача в четыре хода, мат белым.
Вертура кивнул, встал и последовал за ним. Они вернулись в канцелярию, прошли в дальний конец зала к столам перед дверьми герцогского рабочего кабинета.
- Будьте любезны ваш меч – навел на детектива прозрачную пластинку и протянул руку в идеально чистой лиловой перчатке благодушный пожилой кавалер с седеющей, негнущейся, как будто бы усиленной металлическом прутком, косой – это не более чем формальность, но того требуют правила посещения. Я верну вам ваше оружие по завершению вашей аудиенции.
Детектив повиновался, кавалер открыл ему дверь и продемонстрировал рукой что можно заходить.
Вертура кивнул ему и шагнул в просторный зал, несколько похожий на ту комнату, где он только что ожидал когда его вызовут: те же ореховые стенные панели выше человеческого роста и те же перевернутые конусы света спрятанных за ними подсвечивающих зеленые с серебром обои и высокий белый потолок светильников. Только на этот раз посредине кабинета стоял просторный массивный стол с письменным прибором, отделанным бронзой и красным деревом, с похожим на рыцарский шлем телефоном и высоким мягким, крутящимся креслом по виду похожем на современное столичное.
Герцог Вильмонт Булле стоял вполоборота к окну. Смотрел в него благородно и задумчиво, словно, любуясь панорамой подсвеченных желтыми и холодно-белыми фонарями крон и центральной аллеи парка, что начиналась почти под самыми окнами у парадного входа во дворец и вела прямо в основанию шпиля Собора, отчетливо чернеющего вдалеке на фоне по-северному прозрачного и бездонного, расцвеченного первыми звездами, вечернего неба.
Не нарушая тишины, не смея обратиться первым, Вертура тихо подошел к столу и учтиво поклонился. Герцог же сделал медленный глоток из стеклянного кубка, что держал в руке и, выждав паузу, наконец соизволив обратить внимание на вошедшего, отставил в сторону недопитый фужер, обернулся от окна и внезапно весело и тепло, как старого знакомого, приветствовал детектива.
- А, друг мой! – энергично заявил он, падая в кресло и делая жест рукой подойти. Вертура шагнул ближе и еще раз вежливо и молча поклонился.
Вильмонт Булле благосклонно кивнул. Это был уже совсем немолодой, худой, но крепкий, чуть ниже среднего роста человек с быстрыми светло-голубыми глазами и густыми белыми волосами остриженными до плеч, посыпанными пудрой, аккуратно уложенными и завитыми на концах так, что создавалось впечатление будто на нем надет парик. Лиловая с зеленым и серебром мантия, едва ли намного более роскошная чем у рыцарей и пажей, была украшена наградными подвесками, среди которых ярко выделялся украшенный черными агатами золотой королевский крест. На руках Герцога, как и пажа, и кавалера за дверью, и секретарей были надеты тонкие лиловые перчатки с белым узором, а на ногах поблескивали темные лакированные туфли, как будто он сам носил дворцовую униформу, подобно простым служащим средней руки. Но первое впечатление что перед ним ветреный безразличный чиновник, а не коварный и властный градоправитель Гирты оказалось обманчивым: всего лишь миг и взгляд Герцога замер, стал выжидающе-внимательным, остановился на Вертуре, а радушная улыбка на лице застыла, обратившись холодной непроницаемой гримасой, едва прикрывающей расчетливую вероломную жестокость ожидающего момента для атаки, чтобы броситься и разорвать на куски, хищника.
От этой перемены Вертуре стало страшно. Подготовившись к поездке, изучив необходимые материалы, он знал, что не лишенной театральной манеры и показного добродушия работать на публику, герцог Вильмонт Булле был человеком коварным, хитрым и готовым на все ради своих собственных целей и выгод. Те, кто не жил в Гирте, говорили и писали о нем самое разное: одни называли его военным преступником и палачом, другие беспринципным вором, третьи просто слабовольным неудачником на герцогском престоле и марионеткой в руках приближенных и банкиров. Впрочем публицисты и путешественники, в том числе и те, кто ни разу не бывал в Гирте, сходились на том, что сам Вильмонт Булле нисколько не стеснялся ни этих слухов, что ходили о нем за пределами герцогства, на чужой земле, ни своего эксцентричного, переменчивого и как будто бы ветреного амплуа, в разговорах и интервью находя все эти домыслы забавными и умело пользуясь особенностями своего характера, в случае надобности, а временами просто ради шутки, вводя в заблуждение окружающих и политических оппонентов.
- Как поживает наш славный друг Алексий? – подался лицом вперед, с намеком поинтересовался он у детектива – поговаривают, что за его проделки с королевским ревизором его услали на юг, командовать экспедиционным корпусом? Славно вы тогда дважды посадили его в лужу. Вся эта дурацкая война, все это унижение, весь этот позор, все они стоили того, чтобы только видеть его морду, когда вы унизили его, на его же собственной пьянке в честь его подвигов, воспетых на весь мир на деньги сэра Эмери, лживыми продажными газетками! Впрочем, вы же пришли ко мне не за тем, чтобы обсуждать похождения этого дешевого фанфарона, лишенного всякой рыцарской чести?
- Да, ваша светлость… – дождавшись, пока тот не закончит свою речь, с поклоном, осторожно ответил детектив.
- А зачем же? – словно и сам не зная, для чего он вызывал Вертуру к себе на прием, наигранно поинтересовался Герцог, словно его интересовали не сколько дела, сколько реакция детектива. Разочарование было промелькнуло в его глазах, но полицейский уже был научен вчерашней проверкой и случившимся у его дома инцидентом. Сделав каменное лицо, встав как солдат по стойке «смирно», отрапортовал ясно и четко, как на построении.
- Прибыл в назначенное время по вашему приказу. Готов к несению службы в соответствии с должностными инструкциями, ваша светлость.
- Вот так-то лучше – скривил рот, кивнул Вильмонт Булле, хоть и со второго раза, но похоже удовлетворившись этим ответом. Вертура поежился: глаза Герцога уставились на него, пылая неодобрительным, грозным огнем, по которому совершенно нельзя было понять, прозвонит ли он сейчас в звонок и велит слугам схватить детектива и сунуть головой в не по погоде жарко растопленный в зале камин, или прикажет пойти и умереть за него на поле битвы. Он попал в ловушку и в любом случае ни на какой благоприятный исход он уже не рассчитывал, но Герцог не предпринял против него никаких враждебных действий и, продолжая смотреть на Вертуру немигающим, требовательным, взглядом, заявил – итак. Что вам известно об истинной цели вашей командировки в Гирту?
- Формально, это консультативная помощь полиции в расследовании серии инцидентов приведших к гибели людей – поняв, что с этим человеком надо разговаривать как с командиром на войне, ответил ему детектив.
- Отлично – смягчился Герцог и навис над столом, как будто бы рассказывая собутыльнику историю о встреченной на улице красотке, анекдот или сплетню – я поясню. Здесь у нас, в Гирте, вы герой. Ну почти герой. Так говорят. Вы служащий конфедеративной безопасности, диверсант, шпион и мой личный агент. Никто точно не знает кто вы на самом деле и зачем, но всем известно, что вы отравили генерала Гандо и фактически могли переломить ход войны. Да, здесь, у нас, вам не будут рады, но за вами будут следить, вас будут приглашать, о вас будут говорить, а вы будете вести громкие расследования, скандалить, дебоширить, устраивать беспредел только для того, чтобы наша тайная полиция работала, пока все, высунув языки, как собачонки будут наблюдать за вашей персоной. Ясно?
- Да, ясно – догадавшись, о чем идет речь, кивнул Вертура, но, похоже, Герцог снова был недоволен как и что он говорит.
- Не годится! – поморщился он – так не годится. Больше куража, больше всего. Еще раз повторюсь, мне нужен шпион, как тогда, в Мильде, который как Адам Роместальдус, поставит на уши всех. А вы мямля, и это отвратительно.
- Принц-изгнанник Марк Вертура… - сделал над собой усилие, принял важную позу, поклонился Герцогу детектив и хотел было облокотиться о меч, но рука его нащупала пустоту, потому что ножны с мечом он оставил за дверями на хранении у пожилого кавалера. Герцог Вильмонт даже не улыбнулся его потуге, только скривил уголок рта.
- У вас три дня, чтобы зарекомендовать себя с лучшей стороны – строго заявил он – иначе будете развлекать толпу, привязанным у позорного столба на площади с отрубленной ногой, если я решу что так вы будете мне полезнее. Ступайте. Ваш начальник выдаст вам все инструкции к действию.
- Да, ваше сиятельство… – кивнул Вертура и с поклоном попятился спиной к двери.
Герцог Вильмонт строго, как будто тот уже начал расходовать его драгоценные секунды, посмотрел на него так, что детектив ускорил шаги и почти выбежал из кабинета.
***
В спешке покидая герцогскую канцелярию, размышляя о том, как бы теперь поскорее сбежать подальше, вон из Гирты, Вертура был остановлен на парадной лестнице капитаном герцогской стражи Габриэлем Форнолле. Одновременно как будто добрым, но суровым человеком лет на десять или пятнадцать старше самого детектива. С уже седеющими волосами, полным жилистым лицом, широкими плечами кузнеца-молотобойца, но при этом не лишенного благородных рыцарских манер, словно заранее поджидая его, непреклонным жестом раскрытой ладони, он перегородил Вертуре путь к выходу и проводил его под арку в просторную трапезную, где, как и наверху, в залах, также шел веселый и шумный пир. Демонстрируя публике пойманного, проводил его вдоль двух длинных столов через все помещение, усадил на свободное место между двух облаченных в форменные серые мантии вооруженных мужчин и представил собравшемуся обществу: как понял Вертура, каким-то рыцарями низших рангов и их девицам что сопровождали явившихся на герцогский прием высоких гостей и кому по статусу не полагалось присутствовать наверху, на основном банкете.
- Вы же из Мильды? – как будто доброжелательно, даже с улыбкой, громко поинтересовался капитан на весь зал, делая такой жест, словно собирался вот-вот схватить Вертуру за ухо и препроводить под арест. Над столом полетели едкие шутки и смешки.
- Да! – памятуя о словах Герцога, сдавленно, но с достоинством ответил Вертура, сорвал с головы свою малиновую цилиндрическую шапочку из плотной шерсти, какие носят на юге, но каких здесь не было ни у кого, хлопнул себя ей по бедру, и заявил, глядя на собравшихся с неприкрытыми стыдом и ядовитой ненавистью – по личному поручению сэра Вильмонта, эсквайр Марк Вертура, агент, шпион и детектив!
Сидящие за столом восторженно загремели сапогами, забили по столу ладонями, еще пуще засмеялись его глупому ответу.
- Мильда, фу! – схватившись за своего спутника, особенно пронзительно и резко выкрикнула какая-то девица.
- Слава Гирте! – засмеялись, закричали в знак одобрения, вскинули к сводчатому потолку кубки сидящие за столами.
- Очень хорошо – похлопал Вертуру по плечу капитан герцогской стражи и сделал жест юнкеру, подать детективу обеденный прибор и фужер.
Наверху снова заиграли вальс. Вертуре налили сидра. Все с жадностью уставились на детектива, как на новое развлечение, словно собираясь разорвать его на части, растащить на куски и съесть. Яростно вращая глазами, как бы придумать половчее, наперебой, соревнуясь в острословии, кто во что горазд, начали задавать глупые и каверзные вопросы, начиная с таких, что в газетах пишут, будто в Мильде запрягают в кареты свиней и заканчивая новостью о том, правда ли, что после некоего неприятного случая барон Эмери лично издал указ запрещающий пьяным пачкать мостовые, перевешиваясь через подоконники во время приемов и банкетов. Но Вертура не поддался на провокацию, отстранившись, сделав благородный жест ладонью потерпеть с расспросами, дать ему вначале выпить, одним глотком опустошив залпом поднесенный ему фужер, потребовал еще один, а за вторым и третий, чем еще больше развеселил всех.
Было уже совсем темно и поздно, когда, с усилием, едва держась на нетвердых ногах, покачиваясь от выпитого, хватаясь рукой за ближайшие предметы, Вертура вывалился из коляски на которой его подвезли до полицейского управления какие-то его новые знакомые: некий лейтенант жандармерии с сестрой, имена которых по высадке сразу же успешно вылетели у него из головы. Всю дорогу от дворца они со смехом, наперебой расспрашивали его о его нелегкой шпионской доле, о том, как ему в славной прекрасной Гирте, о его семье, родственниках, бесконечно подливали ему сидра из многолитровой и толстой, в каких в бакалейных лавках хранят самогонный спирт, бутылки, от которого ужасно ломило в зубах. Пили сами, смеялись на всю улицу, от души забавляясь его шумными пьяными выкриками.
- Ага – только и сказал детективу, махнул рукой дежурный из будочки у ворот, когда тот по привычке безрезультатно попытался нащупать и продемонстрировать ему поясную табличку с именем, званием и должностью: регалию тайной полиции, которую он предусмотрительно оставил перед отъездом в своем кабинете, в здании полицейской комендатуры Южного района Мильды, но догадавшись, что его пропускают и так, тоже махнул рукой на контроль и зашел в ворота. Как чертыхаясь, с ненавистью проговаривая про себя и вслух, заевшее в его пьяной голове с банкета «Слава Гирте!», зашагал в сторону здания комендатуры, направление на которое он определил по ровному ряду окон второго этажа через плац, в темноте.
С торца здания горел яркий газовый фонарь. За столами ужинала вечерняя смена, полицейские и похожие на квартальное ополчение дружинники. У дальнего костра, за кухней, на чурбаках вокруг треноги собралась сумрачная компания каких-то суровых бородатых мужиков и их диковатого вида, растрепанных облаченных в грубые льняные платья и кожаные крутки с завязками женщин. Ели из больших плошек, что приносили от стоящей рядом телеги, ругались, вели какие-то шумные недовольные споры и как будто бы что-то делили.
- А, это наши подрядчики – как ни в чем ни бывало ответил, махнул рукой на вопрос Вертуры Фанкиль, когда тот с грохотом ввалился в отдел – бригада Монтолле, едят за десятерых.
Пытаясь осмыслить эти неясные слова, детектив окончательно выпал из реальности и без сил повалился на стул. Только тут он обнаружил, что в отделе помимо него самого и, с молчаливым ожидающим осуждением глядящих на него во все глаза лейтенанта Турко и инспектора Тралле, присутствует еще одна персона: в большом старом кресле напротив нерастопленной, зияющий холодным черным зевом раскрытой дверцы печи, положив ногу на ногу, сидела незнакомая темноволосая женщина в черном длиннополом одеянии и на которую, войдя в зал, Вертура едва не бросил свой плащ, спьяну не заметив ее в темноте.
- Приветствую вас… – попытался оправдать свою невежливость детектив.
- Ну вот мы и встретились – неприязненно бросила она и, сделав брезгливое лицо, скривилась – что, позвать мэтра Глотте, чтоб вышвырнул вас освежиться в корыте для лошадей или сразу врезать вам табуреткой?
Инспектор Тралле только покачал головой.
- Анна, прекратите – поморщился он, мрачно и неодобрительно разглядывая пьяного детектива.
- А ну-ка, расскажите-ка мне милейший про суфражистку и грязные сапоги! – не обращая ни малейшего внимания на инспектора, вонзив в Вертуру исполненный презрения взгляд, со злой торжествующей насмешкой, громко потребовала девица.
И, словно намереваясь встать и ударить его по лицу, продемонстрировала подкованную подошву своего изношенного и испачканного в уличной грязи казенного, не по размеру огромного сапожища. С лестницы послышался смешок. Доктор Сакс и Фанкиль, задорно улыбались во все рты, нисколько не стесняясь, потешались над детективом.
- Подставляю свое лицо под удар вашего ненаглядного башмачка, прекрасная леди… – галантно бросил тот, развел руками и с наглым изможденным видом откинулся на спинку кресла. Он был устал, разгорячен и пьян, и ему не было никакого дела до чужих обид.
- Дурак! – зло и обиженно бросила она через всю комнату и демонстративно отвернулась.
- Анна Мария Гарро, Анна Мариса – представил ее инспектор Тралле и с укором обратился к Вертуре – вот вы такой мастер, что уже успели заочно поссориться, а она в вас верила. Учтите, это она пишет и будет писать о вас в газету, освещать ваши перемещения. Будете вести себя достойно, напишет хорошо, будете творить непотребство, напишет так, что каждая кошка будет накатывать лужу вам в сапоги.
И обратился к ней.
- Все, Анна, прекратите, это пустое. Не привередничайте, ну что теперь поделаешь.
- Да я вижу, принц-изгнанник из деревни. Вертура, вы хоть читать-то умеете? – бросила она унизительно и грубо и, как будто отстранившись подальше, откинувшись в кресле, приложив к подбородку кулак, с нескрываемым надменным презрением и разочарованием уставилась на детектива.
Вертура же с интересом разглядывал ее, пытаясь понять, нравится ли она ему или нет чтобы придумать какую-нибудь веселую остроту, или грубо нахамить, но так, чтобы не побили.
Роста для женщины скорее высокого чем среднего, чуть пониже детектива, изящная, но не худая как морящие себя голодом тощие дамы, что мнят себя успешными светскими львицами, с толстой, длинной и темной, перевитой тонкими белыми и синими лентами косой через плечо, она показалась ему слегка старше своего возраста, быть может лет тридцати с чем-то, хотя скорее всего ей было вряд ли больше двадцати девяти. Точно определить он так и не сумел. Темные, несмотря на злость все-таки веселые, немного подозрительно и хитро прищуренные глаза внимательно смотрели на детектива: она также бесцеремонно разглядывала его, несмотря на наигранную злость, кажется даже пытаясь сдержать улыбку, наверное, тоже пытаясь разгадать, что он за человек, так что в конце концов Вертура заключил, что она ему скорее симпатична чем нет. У нее было правильной овальной формы лицо, приятная улыбка, высокий и чистый лоб, красиво очерченный подбородок и длинные темные ресницы. Одета она была в белую, нарядную, как к празднику, рубаху с широкими неподвязанными, тщательно выглаженными и накрахмаленными рукавами, темную мантию, украшенную дешевым и вычурным золотистым позументом, длинную и тяжелую черную бархатную, в вертикальную складку, юбку и те самые грязные, не по размеру огромные, подкованные, по всей видимости казенные, из полицейского арсенала, сапоги.
Она не была красавицей, но какая-то веселая деятельная претензия на некий не то придворный, не то театральный стиль во всех ее движениях, манере и образе, навевала мысли о том, что она не глупа и при этом себе на уме. Словом она была из тех ловких, деятельных и хитрых женщин, какие нравились Вертуре, но которым по каким-то неизвестным ему причинам отчего-то всегда был неприятен сам детектив.
- Простите, виноват, моя леди. Распустил язык – поклонился, гулко, в раскаянии, хлопнул себя ладонью по груди Вертура, развел руками как актер играющий трагедию, и прибавил с печальным надрывом – ну что ж теперь поделаешь. Теперь я могу только принести вам свои нижайшие извинения, если вы собла… сабло… примите их…
Похоже, этот подсмотренный в рыцарских пьесах прием, развеселил собеседницу, она криво и насмешливо улыбнулась и язвительным, хорошо поставленным тоном, как актриса, укоряющая опереточного поклонника с огромным букетом потрепанных от многократного использования картонных роз, ответила.
- Надо было заранее прищемить его дверью, чтоб не болтался где не следует.
- Ага… – кивнул Вертура. На большее его опьяненный разум способен уже не был.
- И пусть обязательно почистит сапоги! – весело крикнул, призвал из коридора доктор Сакс, пытаясь сызнова разжечь вроде как улаженный конфликт.
- Катитесь к черту, мэтр Сакс. Сами себе со всех сторон и вылижите! – раздраженно бросила ему Мариса и тоном не терпящим возражений, приказала – Вертура, пройдемте. Обсудим с вами наши дальнейшие отношения.
Она встала и гордо подошла к вешалке в углу, взяла в руки свой тяжелый темный плащ, который Вертура тут же подхватил и надел ей на плечи так, как в таких случаях поступают все благородные господа – рыцари, офицеры и студенты. Она же зацепила его под локоть и спешно и настойчиво повлекла по лестнице вниз.
- Как уж извился, как адский змий! – уже покинув зал, услышал за спиной глумливую реплику доктора Вертура. Он был ошарашен и оглушен всем что сегодня с ним случилось.
- Мэтр Сакс, получите же в ухо ведь – сделал замечание Фанкиль, назидательно и примирительно бросил – не обостряйте, ну посмеялись и будет, знайте меру.
***
- Ну вот мы и встретились – неприязненно поморщилась Мариса. Она остановилась под тополями на валу над берегом реки, отпустила детектива, достала трубку, отстранилась от него на полтора метра, как будто чтобы оглядеть и оценить. Встала в позу, выставив вперед правую ногу, согнула руку в локте и, гордо вскинув голову, приложив пальцы к подбородку, приняла серьезный и мрачный вид,
Вертура тяжело вздохнул в знак понимания, достал из поясной сумки конверт со спичками, чиркнул о голенище башмака, протянул ей, чтобы помочь прикурить.
На плацу, у ворот и парадных дверей комендатуры, горели фонари, сержант свистел в хриплый, гнусавый рожок, отправлял в караул ночную смену. В синих ночных сумерках желтели подсвеченные электрическими огнями громады кварталов. Свет набережной, фонарей и окон на противоположной стороне реки, отражался внизу, в беспокойной глади воды. Где-то на прогулочном баркасе играла гармошка, но здесь на стене старого бастиона прикрывающего плац полицейской комендатуры с реки, под тополями, было безлюдно, темно и тихо.
Мариса глубоко затянулась из своей трубки с длинным изогнутым чубуком. Демонстративно, облаком, выдохнула в лицо Вертуре горький сизый дым.
- Конечно, это было бы глупо надеяться, что вы будете именно таким героем, сказочным принцем из книжки или благородным кавалером, каким мне приказали вас изобразить – произнесла она с горьким, обиженным разочарованием. Сделав театральную паузу, даже не пытаясь скрыть досады, бросила – впрочем, какая разница! Все как всегда, только так и бывает. Ладно, черт с вами, каким бы кошачьим дерьмом вы бы не были на самом деле, у меня приказ и инструкция. Только сразу учтите - сделаете какую-нибудь пакость, коснетесь меня, я пожалуюсь Эдмону и он сломает вам руку, ясно это?
Бросив ему эти слова, она отшатнулась назад, откинула голову, словно сама испугавшись собственной наглости, поджала плечи, с вызовом уставилась на детектива.
- Эдмон это ваш муж? – совершенно сбив ее с толку этим глупым вопросом, уточнил Вертура и, приметив неподалеку скамейку, предложил ей локоть, но она не сдвинулась с места. На свежем воздухе, собрав воедино размытые выпитым мысли, он несколько протрезвел. С некоторым трудом подобрав нужные слова, прибавил печально и с пониманием – да… Я уже понял что обидел, разочаровал вас, и вовсе не глупой шуткой про сапоги…
Он безвольно опустил так и не принятую ей руку и пошел к скамейке, чтобы сесть. Она постояла несколько секунд, подождала, не спохватится, не вернется ли он, увидев что она не идет за ним и, поняв что нет, двинулась следом. Он сел, она осталась стоять, прислонившись плечом к дереву.
- И что теперь? – бросила она ему с тоской в голосе, словно решая, стоит ли он вообще того, чтобы с ним говорить – это служба, и ни мои предпочтения, ни мои мысли не имеют никакого значения. Какая разница, что вы за человек и кто вы такой вообще. Мне сказали подготовить о вас статьи, я сделала. Никакой вашей заслуги тут нет. Вы мне омерзительны. И на будущее: не трогайте меня, даже не подходите ко мне когда вы пьяны.
- Я сегодня… - попытался рассказать о том, что случилось с ним в герцогском дворце, начал оправдываться совершенно сбитый с толку детектив.
- От вас воняет на всю улицу! Вас что заставляли пить эту дрянь под дулом пистолета? – с напором и угрозой переспросила, перебила его Мариса – вливали через воронку? Закачивали кузнечными мехами в зад? Пойдемте, здесь холодно и вы мне уже надоели.
Вертура сник. Он покорно встал со скамьи и, снова безуспешно предложив ей свой локоть, поплелся следом.
Они миновали каретные ряды, прошли вдоль забора, и вышли через ворота на проспект. Здесь Мариса, словно решив для себя что-то, внезапно снова схватила детектива под локоть. Они прошли полтора квартала по проспекту Рыцарей в противоположную сторону от реки. Дошли до высокого и современного дома, в стиле ретро, с ярко освещенным электрическим светом фасадом, большой стеклянной витриной ресторана на первом этаже и коновязью с торца, у которой помимо лошадей и телег стоял, ожидал своих богатых хозяев, нарядный, крашеный в притягательные багровые тона, ипсомобиль. У дверей нес вахту швейцар, облаченный в нарядную алую мантию и церемониальную легкую броню. В глубине витрины зеленела целая роща красиво подсвеченных разноцветными гирляндами увитых плющом решетчатых перегородок, между которыми, стояли столы, диваны и кресла для посетителей.
- Все, ступайте – резко бросила локоть детектива Мариса и продемонстрировала рукавом швейцара – и не идите за мной, иначе прикажу вас выставить.
- Ага – глядя на проносящиеся по проспекту экипажи и отдыхающих среди уютных зеленых изгородей нарядно одетых, радостных людей, уныло кивнул Вертура, но так и не решился развернуться и покинуть ее первым.
- Ну? – с высокомерным раздражением бросила Мариса и требовательно протянула ему кисть руки. Вертура не сразу догадался, что надо делать, но быстро спохватился, поймал ее за запястье и с униженным поклоном, прикоснулся губами к ее жилистым, пальцам с неаккуратно обломанными ногтями, поцеловал их, чем вызвал у нее еще более презрительную усмешку.
Не сказав больше ни слова, Мариса резко развернулась на каблуках и, взмахнув тяжелой полой плаща, исчезла за стеклянными дверьми.
***
- Ну что, свидание удалось? Целовались? – глумливо спросил доктор Сакс, когда детектив вернулся в отдел. Вертура быстро и свирепо огляделся, не видит ли кто, и, молча занеся кулак, подошел и со всей накопившейся злостью ударил коллегу прямо в очки. От удара доктор также молча откинулся на спинку стула и, схватившись за ушибленное лицо, притих.
- Да. Диплом с очками плохая защита для головы – в зал вошел Фанкиль – Густав, а я же вас предупреждал, чтобы укоротили свой поганый язык.
- Вам бы самому не помешало усы подкрутить! – все еще сжимая кулак, раздраженно бросил ему Вертура – только вы меня тогда покалечите, и ваш Герцог будет очень обижен.
- Ну, вы уж простите нас, милейший, мы люди неотесанные, дикие – засмеялся удовлетворенный такой низменной лестью, развел руками Фанкиль – да и скукота печальная, знаете ли. Развлекаемся, как умеем.
- Давайте-ка по стаканчику. Надо выпить – обиженно растирая помятую физиономию, сдавленным голосом обратился к ним доктор Сакс, с грохотом отодвинул ящик стола, достал из него серые оловянные кубки, низкую и толстую, как будто бы фирменную, с кривой наклейкой «Лиловый номер один», бутылку и налил всем троим. Они молча опрокинули кубки и доктор повторил. Лукаво щуря покрасневший глаз, пригляделся к детективу.
- Юноша, а что вы вообще такой грубиян? У вас в Мильде что, все такие? – насмешливо крякнул он. Похоже выпив, он был снова в великолепном настроении.
- Еще хотите? – покачал кулаком, грозно спросил почувствовавший силу и безнаказанность Вертура.
- Благодарю, покорно, спасибо, нет! – как будто бы полностью удовлетворившись высказанным протестом, отмахнулся доктор так, словно отказывался от очередного кубка крепкого.
Фанкиль улыбнулся, перекрестился на распятие в углу, поставил фужер с нетронутым напитком на стол и закурил. Остальные тоже достали трубки и не сговариваясь зачиркали спичками. Конфликт был исчерпан.
- Вертура, вы уже здесь – в зал спустился инспектор – вы пьяны. Вы не забыли? В восемь утра сэр Ринья пришлет за вами ипсомобиль, потрудитесь не опоздать и впредь являться точно в назначенное вам время. В нашем городе не положено задерживать важных персон. И не курите здесь.
Он передал детективу украшенный синим с черным и желтым конверт, недоверчиво взглянув на кубки, грозно кивнул доктору, чтоб налили и ему и обратился к Фанкилю, завел с ним рабочую беседу о том, что какой-то Алистер Дронт опять уехал в маршальский замок, а назавтра уже назначены ловля телепортиста и две внеочередные проверки.
- Все – выяснив все вопросы, покачал головой инспектор Тралле – я домой. Вертура, завтра в восемь. Ипсомобиль ждать не будет, учтите.
- Постараюсь… – растерянно кивнул ему детектив. От крепкого дешевого напитка, что налил всем доктор, «Лилового номер один», ему стало совсем не по себе. В голове роились беспорядочные и тревожные мысли.
***
Нога за ногу он устало шагал по сумрачному проспекту, щурился на желтый свет мелко дрожащих в такт пульсации пронизывающих пространство и время энергий фонарей. На пешеходов, нарядных верховых и проносящиеся по улице роскошные ипсомобили и кареты. Провожал печальным взглядом их освещенные теплым светом окошки и сигнальные огни.
Он долго стоял на мосту, с тоской глядел на воду, на темные, блестящие желтым светом огней воды залива и веселые блики электрического света на бегущей далеко внизу, под мостом, воде. На идущие по реке лодки: прогулочные баркасы, припозднившиеся грузовые, с габаритными фонарями на корме, лихтеры. Слушал бряцание струн и веселые, полные жизни и счастья молодые голоса. От этих искренних радостных возгласов, от этого заливистого, жизнерадостного девичьего смеха, ему стало совсем печально и холодно на душе. Он был один во всем мире, все было ему чуждо, все непривычно, все враждебно.
Дойдя до своего дома, купив в бакалейной лавке на углу на ужин два, по уверению лавочника, вкусных и свежих горшочка тушеного мяса прикрытого жиром, и крынку крепленого вином чая, перешел улицу и остановился у забора палисадника перед домом напротив того, в котором теперь ему предстояло жить. Уставился в непроглядно-темные окна своей комнаты на втором этаже, поставил крынку и горшочки на парапет и закурил. Невысокий чугунный забор о который он облокотился приятно холодил спину. За решеткой, в темноте, за маленьким, но очень уж неухоженным и густым палисадником, засаженным березами и буйными кустами боярышника и ив, возвышался фасад четырехэтажного, похожего на сдаваемое внаем, многоквартирного строения или общежития.
Из глубины сада доносился говор голосов и отдельные резкие ворчливые выкрики. Через темные кусты просвечивал свет не но окна, но то настежь распахнутой двери, за которой, в душной каморке, на дымящей печке, дворник Фогге с друзьями и семьей жарили замаринованного в уксусе с луком подстреленного герцогским грумом пса, и другие дворники, истопники и трубочисты, собравшись к нему на званый ужин, принесли к трапезе купленные на углу лук, зелень и хлеб. В комнате было накурено, пить кроме горького чая было нечего, но никто не скучал и каждый старался перекричать всех остальных, потому что он был единственным, кто наверняка знал лучше всех, что надо делать, чтобы дворовая собака запеченная в маринаде на железной печке была не хуже молочных поросят и ягнят, каких в самом вкусном, приготовленном виде сейчас подавали к столу, к очередной смене блюд, на банкете в герцогском дворце.
- Хой, солдатик! – грубо окликнули детектива от дверей – чего грустишь, давай заходи!
Вертура пожал плечами, улыбнулся, подхватил горшочки и кувшин, прошел в калитку, продрался через заросли боярышника и заглянул в распахнутую дверь.
- Ну вот, квартальный… - сдавленно бросил кто-то из дымной, накуренной, пелены.
- Не, не квартальный – ответили ему с сомнением – вы уж простите нас ваша светилось, не признали, дурни…
Вертура вошел, молча поставил на стол перед всеми свой кувшин.
- Ну что же вы … - обиделся дворник Фогге и протянул ему глиняную кружку с чаем, едва крепленым рябиновым соком и самогонным спиртом – мы не пьяные, у нас семьи, денег пить у нас нету. А это пес соседский, его верховой его высочества подстрелил…
- Я не квартальный… – только тут сообразил, что он при подвеске капитана и лейтенанта одновременно, объяснился детектив – Марк Вертура, следователь...
- Да ну! – изумился кто-то – а вы шутник, капитан! Честь имею! Стиг Франне, капрал в отставке. Второй штурмовой – и начал рассказывать – мы укрепились на северном берегу, редутик накопали, а тут приказ пришел, ночью по льду Брану переходить… К нам как раз мастер Нугге с компанией приехал, ружье у них огромное, дальнобойное было, на другой берег пуляли, веселились. А мы сидим значит вечером, суп варим, война войной, а обед по расписанию. И тут прямо в котел к нам как прилетело, всех облило. Ошпарились, голодные остались. А что такое, откуда, кто посмел, так и не нашли.
- Да ты это рассказывал по сто раз! – все-таки дав капралу высказаться, дослушав баян до конца, с радостной насмешкой бросили ему из сумрачного облака табачного дыма, пронизанного алыми отсветами раскаленных углей в раскрытой печке и рыжим огоньком свечи.
- А то! – с гордостью в голосе и смехом возмутился отставной капрал и с досадой, возбудившись от воспоминаний о пережитом страхе и волнении, прибавил – а потом дали по нам артиллерией… Деревья все повалило, ветки, кору посрывало. Снег горел. Палатки мастера Нугге и его парней как ветром сдуло, всех разорвало на куски. А потом и Ронтолу сдали, подписали мир, война закончилась, и всех нас, и второй, и первый, и третий вспомогательные, всех расформировали и без боевых со службы и вытурили – печально развел руками, нажаловался коллегам-дворникам - вот так, братья, и живем теперь.
- А я генерала Гандо глогом за его счет угостил, и у него прямо на лошади с обеих сторон понос случился! – мстительно бросил, отплатил за все сегодняшние обиды, детектив.
Все засмеялись, чуть не попадали со стульев от веселья, приветственно застучали кружками и выпили чаю, предварительно чуть закрепив его недоспелой рыжей рябиной с дерева из палисадника и горьким самогонным спиртом. Выпил со всеми и Вертура. Ему подвинули какой-то хлипкий табурет и разлили по кружкам его кувшин.
***
Ярким белым огнем в красном абажуре била в глаза электрическая лампа. За окном роскошной, отделанной по самому последнему слову столичной моды кухни, стояла глубокая ночь. Облокотившись о стол, Мариса грустила в одиночестве, покачивала в руке недопитый фужер, думала свои угрюмые тяжелые мысли. За высоким, почти во всю стену стеклом темнели крыши домов, что громоздились к западу от проспекта Рыцарей, вверх по склону горы. Тусклыми отсветами керосиновых ламп и свечей желтели окна. Отсюда, с седьмого, последнего этажа, днем просматривались река, плац, здание полицейской комендатуры и залив. Но сейчас было уже совсем темно и ничего не видно, и только проблесковый маяк на самой высокой башне крепости Гамотти, что прикрывала северную Гирту с моря, белыми вспышками мерцал на обратной стороне вершины горы. На короткие доли секунды, выхватывал из мрака черные силуэты башен, скал и стен.
Мариса курила, одним пальцем, вяло, толкала по столу бутылку. Ей было обидно и досадно от того, что все вышло именно так, как она и предполагала: омерзительно, низко и глупо, именно так, как всегда и бывает в жизни.
Вошла Ева. Почти полная противоположность Марисы: среднего роста, полная, улыбчивая, с крепкими плечами и большими жилистыми ладонями женщина лет тридцати трех, в длиннополой белой рубахе, длинной льняной юбке и теплой лиловой жилетке со шнуровкой на груди. С холодными и веселыми, бирюзового цвета глазами и толстым хвостом прямых светлых волос. Подсела на табурет рядом с Марисой.
- Пьешь? – спросила она строго, резким движением отбирая у нее бутылку.
Мариса молча кивнула.
- Вертуру видела?
- Видела – пожаловалась она зло – дурак, размазня, ничтожество, еще и напился.
- Подсыпь ему яду – передернула плечами, посоветовала Ева – хочешь я дам тебе?
- Да! – резко бросила Мариса.
- Что, совсем не принц?
- Ни на миллиметр.
- Смирись.
- Еще чего.
Она потянулась за фужером, но Ева отодвинула его.
- Дважды смирись. Трижды. Все, иди спать. Нечего тут сидеть.
- Ага – печально ответила Мариса и снова потянулась к бутылке, но Ева схватила ее, и ловко отставила на соседней стол, к кухонной плите.
- Иди в комнату – приказала она сестре.
Мариса встала с табурета и, придерживаясь рукой за притолоку двери, чтобы не оступиться, вышла из кухни. Ева выключила свет. В коридоре Мариса с грохотом запнулась о кошку, что улеглась на сапоги.
***
Доктор Эф 2018
https://vk.com/id686957
Гирта. бывш. путешествие на север. Глава 2
© Copyright: Михаил Фиреон, 2018
Свидетельство о публикации №218050900177
Свидетельство о публикации №218050900177
Рецензии