Восточная сказка. Продолжение 6

Приняв приглашение капитана, без боязни перебрался я на пиратский корабль - да и чего страшиться мне было, если вся его команда на палубе моей вповалку лежала без сил, будто кто скосил!
Повел меня капитан в свою каюту, где ожидал нас уже стол накрытый с богатыми приборами и разнообразными кушаньями. Не буду описывать тебе, о великотерпеливый слушатель мой, всего, чем угощал меня гостеприимный хозяин. Скажу только, что сколь ни удивителен показался тебе мой стол, а не сравнить его с тем, за каким мы тогда сидели! Но еда - едой, а жизнь своей чередой то прямо, то вверх, то вниз... Ан глядь - и опять сюрприз!
Прислуживала нам за столом дева вида странного. Много красавиц наших и иноземных приходилось мне встречать, а таких не видел. Кожа бледная, будто и не человек это, а мраморная статуя ожившая. Волосы цвета червонного золота, в косу заплетены, а кончик косы ниже колен опускается! А глаза... Веришь ли, о любезный мой Синдбад, если б на палубе ее увидел - подумал бы, что небо сквозь череп просвечивает! Не видал я раньше глаз такого цвета ни у зверя, ни у птицы, ни у старца, ни у юной девицы! Должно быть, когда Аллах ее создавал, у него краска закончилась. Остатками перебивался, что по уголкам наскреб - то и смешивал.
- О гостеприимный и многоуважаемый хозяин! - вопросил я. - Не будет ли с моей стороны нескромным узнать, кто дева сия и откуда она к тебе попала? Наши края таких не рождают. Не в мастерской ли гениального скульптора создана она из мрамора и золота, а потом оживлена чудом неведомым?
- Нет, о пытливый гость мой. Не статуя она, а человек живой, только из дальних краев заморских. Там, где земли самый край, такой дальний, что Солнце туда часто заглядывать ленится, и родилась моя пленница, если можно так назвать женщину, которую боюсь пуще погибели и признаться в этом нисколько не стыжусь.
В тех краях все люди таковы - не то живы, не то мертвы, не то раскрасить их забыли и такими в мир пустили. Да что люди! Сама земля там на краски бедна, да еще каждый год на ней все травы и цветы умирают, а вместо них ее снег покрывает, как у нас только на самых высоких горах бывает. Тогда, видать, совсем краски в том мире заканчиваются, потому что мне и зверей знакомых белыми в ту пору видеть случалось.
От такой жизни и характеры там у людей странные. Все мы знаем, для чего Аллах женщину сотворил. Чтоб послушной женой была, детей растила, за хозяйством следила и дом красотой своей украшала. Наши жены так и делают. Да простит меня благочестивый собеседник мой, но не раз приходилось мне вместе с богатой добычей прекрасных пленниц захватывать - и всегда знал я, чего от них ждать. А эта... Смотришь на нее и не ведаешь, что за мысли там за ее прозрачными глазами прячутся и что в следующий миг получишь: то ли пару ласковых слов, то ли смертельного яду в плов.
- Как же ты не боишься такую непредсказуемую рядом с собой держать? - удивление мое разлилось, как горное озеро весной, и студеной волной выплеснулось через все запруды.
- О любознательный гость, весы моего разума, на которых взвешивается польза и вред каждого действия, находятся в равновесии, не склоняясь ни в одну сторону. Одну их чашу тянет вниз загадочность и непредсказуемость моей пленницы, хоть и не знаю, могу ли называть ее так. А на другой чаше покоятся ее бесценные знания. Колдовской силой наделена девица эта и безграничной мудростью. Умеет лечить и раны, и иную немочь. И есть у нее жидкость заветная состава секретного, что поутру похмелье снимает, будто его и не было. "Рассолом" она ее называет, только готовит всегда тайно - говорит, что при свидетелях зелье силу свою утратит.
Впрочем, если бы ничего этого она не умела, все равно я был бы не в силах ее от себя отпустить. Да простит меня Аллах, грешного чревоугодника, но готовит она так, что несколько раз я едва вместе с едой и стол не сжевал - остановиться не мог. За это согласен любой страх каждодневно терпеть - пусть даже в конце концов она мне любимые блюда ядом приправит.
Что сказать тебе, о Синдбад! Последнее из ее искусств я и сам уже мог оценить, потому с капитаном от всей души согласился.
Только один вопрос остался тогда на дне опустевшего сундука моего любопытства. Если красавица бледная так умела и могущественна, зачем она-то капитана пиратов возле себя терпит - при том, что он даже пленницей назвать ее не решается? Чем так привлекает ее "Корыто смерти", где, как мне, наивному, чудилось, место для молодой девушки не самое безопасное?
Вопрос сей, видно, был написан у меня на лице так же ясно, как неугодное Аллаху слово углем на свежепобеленном заборе. Я, несмотря на всю прыть, и рта не успел раскрыть, чтоб вопрос свой выпустить на свет - а уже получил ответ.
- Вижу, ты хотел бы знать, почему она до сих пор при помощи своего искусства от меня не избавилась. А дело в том, что попала она ко мне после таких событий, по сравнению с которыми даже пиратское судно благословенным раем покажется. И чем ей тут плохо? Головорезов моих ей бояться незачем - они сами ее пуще ночного кошмара боятся. От меня ей тоже царский почет и уважение. Вот и вкушает она здесь блаженный отдых, точно путник, вырвавшийся из смертельных объятий песчаной бури под благословенные кроны пальм уютного оазиса.
- Что же это были за события, - удивленно воскликнул я, - после которых на пиратском корабле отдохнуть можно!
- А об этих событиях, ужасных и таинственных, пусть она сама тебе поведает, ибо я только в их завершении поучаствовать сумел, остальное лишь с ее слов знаю. Но мне и того завершения хватило, чтоб последние силы хоть в бою, хоть в пиру, хоть на пути к смертному одру потратить на то, чтобы никогда их не вспоминать.