Не плачь, Палыч!

   Викентий Павлович прожил в небольшой квартирке двухэтажного дома всю свою послевоенную жизнь. Здесь он навсегда простился со своей Марусей. Она внезапно ушла от него осенью на рассвете – не проснулась… Отсюда разлетелись по свету его дети. Оба сына обосновались в столице, а Леночка с мужем уехала за границу, в Канаду. У всех свои семьи и дети. Свои проблемы и заботы. Викентий Павлович давно привык жить один. Если он совсем уж плохо себя чувствовал, на помощь приходила Валентина Трофимовна. Она вызывала для него врача, приносила продукты, хлопотала по дому. По-соседски. Но от предложенных им небольших денег никогда не отказывалась.

   Время перевалило за полдень. Викентий Павлович, как это часто бывало в хорошую погоду, вышел на улицу и сел на скамейку возле крыльца. Он снял кепку, опёрся обеими ладонями с искривленными подагрой пальцами о крючковатую палку-посох и стал наблюдать за жизнью своего двора. Она была так же нетороплива, как и его мысли. Несколько детей увлечённо строили в песочнице непрочные дворцы. Вчера завезли свежий песок, он был влажный, в самый раз, чтобы вылепить из него замки и украсить их зелёными листиками и мелким гравием. Пожилая пара возилась у машины – загружали какие-то пакеты и корзину с провизией, видимо, собирались на дачу. То ли от весеннего ветерка, то ли от грустных воспоминаний, глаза старика слезились. Как и тогда. Лет пятнадцать назад. Он хорошо помнил тот день…

   Было так же тепло. Викентий Павлович возвращался домой из магазина и решил немного посидеть во дворе на скамейке. Спешить было некуда. Маруси уже почти год как не стало. Дети - далеко. Рядом – подкрадывающиеся болезни и недомогания, старческая немощность, глубокая, неизбежная одинокая старость… Слезинка предательски скользнула из глаза Викентия Павловича, находя себе путь между морщинками на лице…

   - Ты чего плачешь? Ты же взрослый! Тебе не положено плакать! Так нельзя! Это только детям да женщинам можно, – маленькая девочка хлопала ладошкой по его колену. Она считала, что уже большая, и взрослых людей надо называть не дедушками и бабушками, а по имени-отчеству или только по отчеству, поэтому добавила: - А звать тебя как?

   - Викентий Павлович. Э… Э… Это мне в глаз что-то попало… А ты кто? И как тебя зовут?

   - Танькой! Не плачь, Палыч! Давай я тебе соринку из глаза вытащу. Я умею. Я нашему щенку тоже вытащила. Он меня в щёку потом лизнул!

   Старик улыбнулся и погладил девочку по голове.

   - Спасибо, милая. Уже всё прошло.

   - А мы сюда переехали. Раньше в деревне за рекой жили. Мамка как узнала, что в городе будем жить – обрадовалась!

   - А тебе здесь нравится?

   - Да. Только вот ребятни тут мало и живности всякой. И побегать вволю нельзя. Но мне квартира нравится. Особенно ванна. Я бы там целый день плескалась. Меня на речку тоже отпускали, но там слепни! Знаешь, какие кусачие?!

   - Слепни – это да, звери ещё те.

   - Палыч, а ты сказки знаешь, или истории разные? Я смотрю, у тебя морщины есть, может, и на войне был?  Должен много чего знать! Всё равно делать нечего. А истории я люблю. Послушала бы. Я и сама много чего знаю!

   - Да ты что! И ты мне расскажешь?

   - Да! Потому что очень хочется кому-то рассказать, а никого нет во дворе. Попрятались, что ли?  - Девочка оглянулась, вздохнула. - Попрятались, точно. Ладно, подвинься. Я тебе по секрету кое-что расскажу!

   И она стала с увлечением рассказывать Викентию Павловичу о жизни там, за рекой, смешивая реальность с детской фантазией.

   «Славная, наивная девочка. С открытым навстречу миру сердцем. Хочется, чтобы жизнь у тебя сложилась хорошо…» - думал старик, глядя на шуструю девчушку, которая то и дело спрыгивала со скамейки и, размахивая при этом руками и гримасничая, перевоплощалась в персонажей, о которых рассказывала.

   Так завязалась на долгие годы дружба между Палычем и Танькой. Он ей рассказывал о своей жизни. О той, что была до войны, и после. О войне он тоже рассказывал, о том, как был на фронте. Недолго. Только в морозную зиму 42-43…

   Викентий Павлович, тогда ещё молоденький белорусский парнишка, как многие, приписал себе год, чтобы попасть на фронт. Сказал, что умеет водить машину. А он действительно умел. Научился в колхозе. И сразу - на Дорогу жизни, возил на полуторке - ему доверили ГАЗ-ММ! - продукты в блокадный Ленинград.

   Работа у водителей на заснеженной трассе была тяжёлой. Обслуживание машин в условиях суровой зимы, под бомбёжками, на ледяном ветру, пронизывающем насквозь даже в кабинах. Постоянное недосыпание, усталость, скудное питание. Большинство водителей стойко переносило соседство с продуктовым изобилием перевозимых грузов. И всё же случаи воровства были, но жёстко пресекались по закону военного времени - на Дороге жизни успешно работали сотрудники сводного отряда ленинградской милиции. Их главной задачей было поддержание порядка на ледовой трассе, в том числе борьба с хищениями среди шоферов и складских работников. В конце сорок второго Викентия Павловича арестовали, ему грозил трибунал – не досчитались одной банки тушёнки. Расстрела, казалось, не избежать. Он знал, что ничего не брал. Да и как он мог? Что значил его голод по сравнению с голодом оставшихся выживать там, в пустом и замерзающем блокадном городе? Укради он хоть грамм из продуктов предназначавшихся голодному Ленинграду - это было бы не просто преступление, а сделка с совестью, которая жгла бы его изнутри всю жизнь. Викентий Павлович уже готовился умереть, смирившись с судьбой: война, кто будет разбираться… Но, несмотря на сложности военного времени, разобрались и отпустили – оказывается, размытую цифру семь приняли за восьмёрку…

   Однажды Викентий Павлович рассказывал Таньке, как он лавировал на своём грузовичке между воронками на заснеженной трассе, как ждали и встречали его машину на блокадном берегу… Потом замолчал. Вспомнил одну из бомбёжек, под которую он попал. На стылой заснеженной трассе машины сразу оказались неуклюжими движущимися мишенями. Вокруг взрывались снаряды, пробивая огромные полыньи во льду Ладожского озера. Одна за другой исчезали машины, людей разбрасывало взрывами. Но был приказ: «Не останавливаться!»

   В этот налёт он потерял и своего друга-земляка. Товарища при всей самоотверженности он спасти бы не смог - полуторка Серёги на всей скорости ушла под воду – снаряд упал прямо перед капотом его машины… Ехавший за Сергеем Викентий Павлович успел среагировать, вывернуть руль, обойти смертельную ловушку. Он гнал вперёд свой грузовик по искорёженной колее с чернеющими глыбами вывороченного льда, с трудом лавируя между смертоносных выбоин. Мимо мелькали детали машин, рваные остатки груза, людей… Надо, обязательно надо, чтобы хоть его полуторка прибыла по назначению – пусть небольшая помощь, но это ещё чьи-то спасённые жизни…

   Викентий Павлович молчал, вспоминая ту бомбардировку, и в глазах невольно показались слёзы.

   - Ну вот, опять… Не плачь, Палыч! – строго сказала Танька. - Я знаю, ты помог многим людям! Расскажи лучше, что было дальше!

   - Да, я не плачу. Так просто… Дальше… А дальше меня ранили.

   - А куда?

   - Ногу осколком задело. Правую. Разворотило, страсть!..

   - На кусочки?

   - На кусочки.

   Танька попыталась дотронуться кончиком пальца до ноги Палыча.

   - Ой-ой! – притворно вскрикнул Викентий Павлович и Танька испуганно отдёрнула руку. - Не бойся! Не болит. Наши медики мою ногу собрали и починили. И я Победу встретил на своих двоих! Только на погоду ноет иногда…

   Танька ни с кем так не откровенничала как с ним. Палыч умел слушать, вникал во все тонкости Танькиной жизни, сочувствовал её неудачам, радовался её успехам, помогал советом. Он сам был немного удивлён, что мысли о судьбе этой чужой девочки волнуют его больше, чем проблемы собственной семьи.

   Время шло. Танька окончила школу, поступила в техникум и уехала. В их доме она не показывалась: мать решила на время вернуться в деревню - ухаживать за престарелой бабушкой и присматривать за нехитрым хозяйством, а квартиру сдавать. Три года Викентий Павлович не видел Таньку. Но открытки от неё на все большие и маленькие праздники получал исправно. Она обычно в конце писала, что всё хорошо…

   Пробиваясь сквозь пока ещё редкую листву старой липы, весеннее солнышко приятно согревало худые руки старика. Лёгкий ветерок слегка трепал на его голове редкие седые волосы. Викентий Павлович взял кепку, лежащую рядом на скамейке, вздохнул и решил вернуться к себе домой. Он поднял голову к небу, искорками блеснули на солнце пара слезинок в его глазах.

   - Не плачь, Палыч!

   Перед ним стояла красивая молодая девушка и высокий парень. Они держались за руки.

   - Не плачь, Палыч! – повторила девушка. – Знакомься: это - Игорь. Возможно, если бы не ты, я бы его не встретила!

   - Что, что, Танюшка?

  - Может, именно благодаря тебе, Палыч, он сейчас живёт на земле. Помнишь, ты мне рассказывал как водил грузовики по Дороге жизни? Когда-то его бабушку лютой зимой в блокадном Ленинграде от голодной смерти спас маленький паёк. Возможно, именно его привезла твоя машина. И ещё. Мы вернулись! Надолго!