Лишь бы не было войны...

  ...Счет встречающих очередную годовщину Победы фронтовиков идет в селах и деревнях нашего района (как и других) на единицы, а кое-где не осталось уже ни одного. Как ни печально, но скоро не останется никого, кто был свидетелем тех событий, их непосредственным участником, и мог бы рассказать правду о них. Именно – мог бы, потому что фронтовики обычно говорили о войне неохотно и немногословно…
  Я училась в школе с 1959 по 1969 год. Директором у нас был бывший фронтовик, офицер-орденоносец Алексей Петрович Полежаев. Он вел уроки истории в старших классах, но своими воспоминаниями о войне не поделился с нами ни разу. Неотъемлемой частью школьной жизни были и встречи с другими жившими в селе участниками войны, но не помню, чтобы хоть кто-то из них отличался красноречием.
  Позднее, работая в редакции районной газеты, десятки раз получала задания написать о фронтовиках, беседовала с ними, но ни одного, несмотря на все старания, не удавалось разговорить по-настоящему. Скупо перечисляли, когда, на каких фронтах и под чьим началом воевали, какие ранения и награды получили – и всё, никаких подробностей.
  Ладно те, кто, возможно, не хотел откровенничать перед человеком со стороны, но даже мой родной дядя Николай Максимович Воробьев на все просьбы рассказать, как он воевал, отделывался лишь общими фразами. Даже о том, что он был в числе защитников Сталинграда, я услышала лишь на районном «голубом огоньке» в честь 30-летия Победы, где лично для него исполнили песню «Ой, красивы над Волгой закаты». А о том, что дядя Коля участвовал в войне с Финляндией, а в Отечественную командовал сначала стрелковой ротой, а потом пулеметным батальоном, прошел с боями от Смоленска до Будапешта, был неоднократно ранен и контужен, имел 2 ордена Красной звезды, орден Отечественной войны I степени и кучу медалей, узнала лишь через 27 лет после его смерти – из материалов, собранных районным краеведческим музеем к 60-летию Победы.
  Причина нежелания фронтовиков лишний раз вспоминать о пережитом объяснялась просто: очень уж это пережитое было страшным.
  - Не пытай ты меня, дочка, - сказал один из них, - не береди душу! Столько лет прошло, а все равно тяжело, все равно больно…
  - Он ведь, как войну вспомнит, долго потом ночами уснуть не может, - со вздохом подтвердила его жена. – Все курит, курит, а потом таблетки пьет от сердца да от давления. А сосед, тоже фронтовик, так тот пить начинает, а как напьется, плачет да зубами скрипит…
  Страшно было не только на фронте. Мой отец был родом из-под Орла и подростком около полутора лет прожил «под немцами». Когда я попыталась расспросить его об оккупации, действительно ли фашисты были жестоки по отношению к местному населению, сказал только, что сначала не так, детей даже угощали порой кое-чем со своего стола, а зверствовать уж потом стали, особенно перед самым отступлением. Ни одного примера этих зверств не привел, ни разу больше к этому разговору не возвращался, но наверняка все помнил, как и разговорный немецкий язык, и нарушенная его психика с частыми попытками суицида, ставшая в конечном счете причиной его преждевременной гибели, - корнями своими, полагаю, именно из того времени.
  Невыносимо тяжело было даже в самом глубоком тылу. Но тут хоть не бомбили, не стреляли, не убивали ежечасно и ежеминутно, поэтому было все же не так жутко, поэтому и воспоминания подробнее: о непосильном труде, сорванных спинах и застуженных на лесосплаве ногах, о в кровь исколотых жесткими колосьями руках… И о постоянном голоде. С детства помню рассказы бабушки о том, что сильнее всего голодали в многодетных семьях.
  - Ребятишки зимой ходили по помойкам, смотрели, не выбросил ли кто картофельные очистки, собирали их, варили и ели, - говорила она. – Другой еды у них зачастую и не было…
 А еще мне врезались в память слова Клары Андреевны Тимониной, первым детским воспоминанием которой был ад бомбежки:
  - Война – это смерть, а жизнь – это мир.
  Этими несколькими словами она выразила то, что поняли все, кто пережил военное лихолетье. И как бы трудно не жилось им потом, бывшие фронтовики и труженики тыла готовы были мириться с любыми тяготами, повторяя как заклинание, как молитву: «Лишь бы не было войны!..» И спустя десятилетия после ее победного окончания они говорят в своем обращении  к молодым: «Мы завещаем вам мир!»
  Хотела бы этим и закончить, но не могу не добавить, что еще надо бы завещать ПАМЯТЬ о тех, кому мы этим миром обязаны. Память и благодарность. Похоже, многим этого не хватает, иначе не было бы на наших кладбищах заброшенных ветеранских могил и никому бы даже в голову не пришло обокрасть фронтовиков, а тем более поднять на них руку, что, к стыду нашему, имеет место быть…