Тот и ляжет. Рассказ

       Семь дней назад Павлу Владимировичу Переверзеву, деревенскому кузнецу, исполнилось шестьдесят лет, и он вышел на пенсию. Хотя как вышел? Мог и раньше, как говорят, выйти в пятьдесят лет по «горячему стажу». Но кто тот стаж в деревне считал? Да никто. Вот и пришлось махать Павлу Владимировичу молотом и уверенно постукивать молотками по раскаленному металлу до шестидесяти… А сегодня все мужики в деревне вместе с Павлом Владимировичем еще продолжали гулять напропалую, забыв и о своих повседневных заботах, и о бабках, и о женах с детишками, и о скотине… Всё на эту неделю было переложено на, кто сказал, что «хрупкие» женские плечи? Они у деревенских женщин ого-го!
       Молодые женщины справлялись с хозяйством и со всем остальным на своих подворьях, да и на колхозных полях, в садах. Старушки, отбросив на время свои палки и «костылики», кряхтя варили вкусную снедь и для себя, и для хрюшек с собаками, пекли хлебушко, а абсолютно все  деревенские мужики, да и парни, вот уже почти неделю пили, ели, похмелялись, снова пили, опять же ели, опять похмелялись, и так по кругу. И всё за здравие Павла Владимировича Переверзева, который тоже не отставал от мужиков и в выпивке, и в закуске…
       Две огромные свиньи к юбилею Павла Владимировича, именно на подворье кузнеца, умело заколол да на соломе подкоптил местный коновал, еще нестарый Прокоп. Так что, и мяса, и сала было в достатке и для всех. Ощипаных кур, уток и гусей никто не считал. Выписали их из колхозной кладовой, понятное дело, за деньги. На условную, смешную сумму. Чтобы потом никто не придирался из проверяющих, да привезли на самосвале.
       Восемь знатных поварих деревни пригласил Павел Владимирович для готовки. Понятно, тоже за деньги. Сельсовет, уважая Павла Владимировича, на поварих выделил энную сумму. И они, поварихи, не жалуясь на жизнь, все эти семь дней буквально не отходили от печей и котлов, и готовили, готовили, готовили. Жарили, варили, строгали салаты. Да всё, чего умели приготовить. А готовить умели они на славу! А кваса какого вкусного ржаного поварихи бочку двухсотлитровую завели!  Рядом поставили и пивную бочку, которую уже дважды увозили пустой, и дважды привозили из районного пивзавода полной.
       А вот, сколько было выпито самогона никто не знал, однако знал о том, что мужики опустошили магазинчик его хозяин Ивченко Семен Ильич. Все запасы вина, водки, шампанского, и даже коньяка, испарились взамен на банковские бумажки, и под запись в долг тоже.
       Нет, это был не вседневный запой. Пили хорошо, ели хорошо, пели хорошо, разговоры мужские вели хорошо, да и драки никакой не намечалось. Всё было мирно, но весело…
       Оставалось еще полдня гулянки по поводу проводов на пенсию Павла Владимировича, который тоже прошел неплохо.  А уже под вечер на подворье Переверзьева начались непонятки. Тут бы всем мужикам разбредаться по своим подворьям, но, как говорят наоборот, нет добра без худа. Запретил Павел Владимирович мужикам уходить с гулянки без его ведома.
       Встал Павел Владимирович со своего огромного кресла, что во главе первого стола стояло, и тут же поднял свой стакан:
       — Так выпьем, же мои дорогие гости, еще по одной. Наливай все! Я подожду. Рука у меня пока еще крепка. Если до сих пор молот могу удержать, то стакан с его содержимым и подавно.
       На всех столах оживились. Повсюду забулькало. Спустя короткое время, Павел Владимирович, ничего не говоря, опрокинул стакан в рот и буквально через две секунды крякнул. Отовсюду послышались разнообразные звуки: кто-то из выпивших посопел носом втягивая в себя как можно больше воздуха, другие «хукнули», третьи  закашлялись… Однако выпили за здравие именинника все без исключения.
       — Значится так, друзья мои, я испаряюсь от вас, но ненадолго, так что советую еще чуть-чуть повременить с отходом, чтобы воззреть мой секрет. Я только переоденусь, и тут же выйду к вам. — Сказал, и тут же «испарился».
       Вот все и ждали во дворе Павла Владимировича. Кто с надпитой бутылкой водки, кто с пирожком в руках, кто с сигаретой или с кружкой пива.
       — Это Павел Владимирович при всём параде со своими медалями да при ордене выйдет, — сказал кто-то пьяненько.
        — И не только. Он еще и подарок, который сам себе с месяц или два ковал, скорее всего, тоже вынесет.
         — Откуда ты, Петр знаешь?
         — Бывал у Павла Владимировича, видел, — вызывающе ответил Петр Трепов.
         — И что там он выковал, что так долго возился?
         — Да кто его знает? Не видел я. Он меня тогда выпроводил за дверь, сказал, что занят подарком для себя, вот и некогда, мол, пустопорожнюю болтовню разводить. .
        — Все правильно, непрошеный гость, хуже, чем ржавый гвоздь.
        — Это я-то ржавый гвоздь? — возмущенно спросил Петр Трепов, птичник.
        Все во дворе засмеялись?
        — Это я-то? — снова, уже выкрикнул Петр Трепов. — Кто это сказал? Кто? — Он угрожающе поднял бутылку с водкой.
        — Ша, ша, ша, — к Петру Трепову тут же подскочил упитанный деревенский водитель Корочкин, евший сегодня за двоих, но не пивший сегодня ничего, потому, что завтра утром на своей фуре должен был отправляться в рейс. Корочкин жестко схватил Петра Трепова за руку с угрожающе поднятой бутылкой и, выкрутив ее, забрал у Петра бутылку.
       — Ты чего, Иван? — спросил у Корочкина угрожающе Трепов, я тебе что, тряпка? 
      — Дома будешь руками да бутылками махать. Ты, никак в гостях у Павла Владимировича. Понял?
      — Понял, — тут же потерял свою воинственность Трепов, и попросил, — Бутылку-то верни, там еще осталось немного…
      — На, пей, мне не жалко, — сказал Корочкин и протянул бутылку.
      — Ну, вот и хорош-шо,  — Трепов тут же взял бутылку и опрокинул ее оставшееся содержимое в рот.  Закусить было нечем, и Петр, достав из кармана пачку с сигаретами, с трудом достал из нее сигарету и попросил у Корочкина:
      — Дай огоньку, спичку не зажгу, руки дрожат.
      Спустя полминуты, довольный, Трепов во всю дымил сигаретой.   
      * * *
      Вышел Павел Владимирович во двор действительно при полном параде. И с медалями, и с орденом, и еще с какими-то «побрякушками» на лацкане пиджака.
     — Ну, что, заждались, друзья мои?
     — Заждались, заждались, — послышалось отовсюду.
     — Значится так, — негромко проговорил Петр Владимирович Переверзев.     — Через эту калитку все идут за мной. Но не скопом, а по одному. Собираемся  на пригорке у калитки.
       —  Это еще зачем? — послышалось из толпы.
      — Да затем, чтобы ты спросил, — тут же прозвучал ответ Петра Трепова. — Павел Владимирович там все расскажет. Непонятно, что ли? Пошли за Павлом Владимировичем.
      Все гости потянулись за Переверзевым через открытую узорчатую кованую калитку. Остановились за ней на небольшом пригорке.
     — Та-ак. Все собрались? — спросил Переверзев, с трудом застегивая все пуговицы на пиджаке..
     — Все!
     — Все!
     — Все до единого, — последним послышался голос Петра Трепова.
     — Ну, тогда за мной, други мои, торжественно сказал Переверзев и повел всех своих хорошенько поддатых гостей к огромной куче хвороста, Как же без салюта да кострища? Да никак. И веселье будет не весельем, и праздник, как любил говаривать Павел Владимирович, «искомкается»
     Вот он и надумал, еще перед выходом на пенсию, что пускать магазинные фейерверки в деревне не к месту. Уж лучше костерчик, да побольше.
     Подойдя к куче хвороста, который собрал Павел Владимирович еще весной после обрезки деревьев, тут же достал из кармана спички, с трудом раскрыл коробок своими толстенными пальцами, наклонился к выложенным  «пирамидкой» специально для розжига тоненьким веточкам. Попытался поджечь «пирамидку», но спички то одна за одной ломались в огромных пальцах Павла Владимировича, то только дымили, но не загорались.
      — Зажигалку, — хмельно проговорил Павел Владимирович. — Бракоделы спички эти делали…
     —  По-пьяни кто-то мешал на серку, и на терку, — подал голос Семен Кирпач.
     — Че-го? — Павел Владимирович поднял на возмутителя спокойствия свою тяжелую от перепоя голову. — Я чего-то тебя, Кирпач, не понял. Что за серка и терка?
     — Ну, серка всегда на спичке находится, так сказать, головка ее, а терка, это такая полоска на узкой стороне спичечного коробка, Павел Владимирович.
     — Ну и? — Переверзев недовольно смотрел на Кирпача.
     — Значит, здесь, в твоем коробке что-то не того, не из того составчика  сделаны и серка, и тот состав, который положен на терку. — Кирпач допил осташиеся крохи из бутылки, глотнул, громко засопел. — Так вот, значит, Павел Владимирович, что-то украдено чего-то стоящее из спичек, и продано, поэтому они и никудышние, или с перепою работнички того, делали эти спички, — начал он, отбрасывая в сторону пустую бутылку.
      — Иди, похмелись еще, и бутылку свою прихвати с собой. Нечего разбрасываться, да сорить на моем огороде где ни попадя.
      — И где она, твоя бутылка? Пьяно спросил Кирпач.
      Павел Владимирович махнул рукой правее от себя в ту сторону, куда полетела пустая бутылка, и, больше ни слова не говоря, тут же поднял руку кверху, мол, внимание всем! В его руке уже появилась чья-то зажигалка.  Павел Владимирович тут же наклонился.  Чуть дрожащая от многодневного питья отнюдь не лимонада и минеральной воды рука, поднесла к хворосту зажигалку, и, на удивление, Переверзев с первого раза высек огонь.
      Сушняк загорелся споро. Буквально на полминуты от огромной кучи веток пошел несмелый дымок, и все кострище тут же заполыхало на неимоверную высоту.
      — Пусть горит, наш, мой фейерверк, — торжественно махнул ручищей Переверзев.
     — Да как это? — раздался почти трезвый голос одного из гостей.
     — Я сказал, — упрямо проговорил Павел Владимирович. — Оно не твоё, чего мельтешишь перед глазами? Лучше смотри на мой  фейерверк, и радуйся… Человек раз в жизни шесть десятков справляет, так что смотри ты, смотрите все!!!
    — Так ветер-то какой, Павел Владимирович.  Опасно ведь костер в такую пору жечь. Ветер-то сильный, и сушь кругом!
    — Ветер он всегда ветер. Бывает ветер на поле, на море, а, случается, бывает и в голове. Тебе-то что? Всё лучше городских фейерверков. Я что, не прав, — Переверзев довольно рассмеялся, потом крикнул:
    — Всем шампанского у нашего, деревенского фейерверка!
    Захлопали пробки, рекой полилось в стаканы шампанское. Кто-то уже пил из «горла», кто-то ждал наполненного стакана.  Вдруг Петр Трепов закричал от боли. Разыгравшийся ветер метнул огромный язык пламени прямо на Трепова и обжег ему лицо. Волосы на голове Петра и его одежда задымились. Кто-то из мужиков, который уже выходил из крутого похмелья, схватил ведро и бросился к колодцу. Вмиг уже полное ведро с водой было отцеплено с коловорота, и мужик подбежал к Трепову, со всего маху обдал его водой.
     Ветер разыгрался ни на шутку, да и огонь кострища тоже уже бросал такие языки пламени, что впору было испугать даже хорошо выпивших мужиков. Трое или четверо их них схватили ведра с водой у колодца и ринулись к костру, но едва не наскочили на стоящего Павла Владимировича с поднятой двухметровой, им же выкованой осью для телеги:
     — Кто подойдет, к огню, тот там и ляжет! Мое веселье, мой фейверк. Не подходи-и…
     Мужики, которые порывались тушить огонь, зная крутой нрав Павла Владимировича, и видя его с пудовой осью для телеги в руках деревенского кузнеца, а нынче еще и именинника, тут же поутихли и поставили ведра с водой на землю. Разве что Петр Трепов, мокрый как вылезшая из воды курица не обращая ни на кого внимания,  еще всхлипывал, да стряхивая с волос и одежды подпалины левой рукой, правой рукой, чтобы успокоиться, подносил ко рту бутылку с шампанским и понемногу отхлебывал с горла.
     Горело хорошо. А вот, когда очередной сильный порыв ветра перебросил огонь с огромного костра сначала на сарай, а потом и на угол дома, мужики снова было зашевелились, но Павел Владимирович, стоя с осью лицом к гостям, упрямо стоял на своем:
       — Ну, кто пойдет первым, тот тут и ляжет! — стоя спиной к огню, пьяно прохрипел Павел Владимирович еще раз, но уже резче и громче. — Пьем шампанское!!! За меня, за мои годы… Кто огня боится, не быть ему даже рядом с кузнецом!!!
      После этого никто из гостей даже не бросился к колодцу за водой, хотя десятка два пустых ведер всё еще держали в руках. Вольному — воля. Пьяный хозяин сказал, пьяный народ выполнял его волю. А вот когда начал «стрелять» раскалившийся шифер на крышах сарая и дома и «швырять» свои рваные осколки во все стороны, хоть и пьяные, гости стали разбегаться по огороду Переверзева кто куда. Кого-то задело. Ранило то ли в бицепс руки, или еще куда. Понятное дело, кровь, дикий рев…
      В себя Павел Владимирович пришел только после того, как его кто-то резко схватил сзади за руку и рванул в сторону — подальше от шиферной канонады. Добавила шуму и пудовая ось для телеги, которая выпала из рук Павла Владимировича и прогромыхала по двум бочкам, в одной из которых осталось немного пива. Павел Владимирович еще секунд пять или чуть больше ошарашено осматривался, а затем проорал что было мочи:
     — Мужики! Горим! Горим, мужики! Воды, песка!!! Всё туш-шить!!!
Всё бы и ничего. Зевертелись все, ни слова не говоря и даже не матерясь, стали, несмотря на смертельную шиферную канонаду, как по писанному в шеренгу. Завертелись ведра. Кто-то притащил насос, шланги, однако тушить уже было практически нечего. Разве что отсекали разбушевавшийся огонь от соседнего дома…
     * * *
     …Отстраивали  жилье погорельцу всей деревней. Да и деньги собрали на дом практически за день. На удивление все вышло быстро и путёво. Через месяц с небольшим Павел Владимирович Переверзев, с новыми документами, вселился в современный энергосберегающий дом со всей «начинкой». Был этот дом и размером побольше бывшего пятидесятилетнего дома Павла Владимировича, и, естественно, краше.