Паваротти

   Идеальная. Обнажённая. Ты всегда любила спать на полу, поэтому мы так и не купили кровать. И даже попросили из номера вынести диван.
Вот и сейчас, когда первые сонные лучи рассвета пробиваются сквозь жалюзи и ровными, розовыми линиями покрывают твоё идеальное тело, точно пшеничное поле в Краснодаре, пока ты мирно спишь на полу, слегка поджав свои крохотные, восхитительные ножки.
Сегодня была особенная ночь. Особенно прекрасная...как наши самые первые ночи, давно забытые и забитые ссорами и обидами. Такая же долгая и бессонная. И я, как и тогда, в самом начале, не спал, шептал тебе приятные слова на ушко, любовался тобой, как старый седой скульптор c бородкой в стиле "balbo" любуется своим шедевром, на который потратил лучшие годы своей жизни. Ты - мой шедевр, а я твой создатель, творец.

   Я приношу тебе ледяной чай с одной ложечкой сахара в постель и корочку белого хлеба с джемом со вкусом абрикоса, всё как ты любишь. Но посметь разбудить тебя я не могу и никогда не мог, сейчас тем более. Я просто ложусь рядом и медленно спускаю одеяло с твоего тела, постепенно обнажая его.
Твоя кожа бледная, но не такая бледная, как у больного человека, а бледная как у куклы, у фарфоровой куклы. Твоё личико напоминает уснувшего кролика, твои губки, немного посиневшие, как всегда свернулись слегка в трубочку, но только сейчас ты не пощёлкиваешь зубками как обычно, когда спишь. Глаза плотно закрыты и эти ямочки у губ... Эти соблазнительные чертовки-ямочки от частых улыбок, от частого смеха. Я провожу рукой по твоей щеке, мягкой и гладкой. Твоя кожа шепчет прекрасные стихи, ты всегда была холодной, а я наоборот горячий...Инь и Ян. Но сегодня ты холоднее чем обычно, ничего, скоро я согрею тебя.
Рукой я спускаюсь по твоей шее и целую её слегка покусывая, еле-еле прикасаясь кончиком языка. Кожа твоя до сих пор пахнет серебряным "Aquamania". Ты всегда пахнешь этими духами...немного дерзкими, но головокружительными до одури. Я целую твоё плечо и спускаюсь ниже к кистям. Погоди-ка?! Вуф. Мне показалось ты проснулась, когда я поцеловал твой ореол родинок на запястии. И вправду, только показалось.
   На локтях твоих лёгкие ссадины, ты ведь так любишь ролики и велосипеды, но больше всего ты любишь с них падать. После я начинаю целовать твои тонкие, аристократические, музыкальные как у пианиста или скрипача пальцы, ноготки твои покрашены в чёрный цвет и на каждом отдельном ноготке аккуратно выложены китайские иероглифы, нежно-белым лаком. Никогда не понимал, зачем ты это делаешь. Так и не ответила, вредина, что они значат. Порой ты бываешь слишком скрытна и я тебя перестаю узнавать в такие дни, как будто чужая, вынашиваешь планы о побеге. От кого? От меня? Глупости. Я тебя никогда не держал. Это ты меня похитила и околдовала.
   Интересно, что тебе сейчас снится, интересно, чувствуешь ли ты мои горячие губы, слышишь ли ты стук моего сердца... Интересно знаешь ли ты, что мы с тобой больше никогда-никогда не расстанемся? Что мы вместе навсегда? Поверь, вечность в компании с тобой – бесценна. Всё остальное и есть ты.

   Я наклоняюсь над твоим лицом и целую твои длинные ресницы. Иногда мне кажется, что всё это сон, с нашего первого дня встречи. Что я попал в аварию и теперь в коме, а в коме снишься мне ты. Просто такая красота не может существовать, не может быть со мной…Но знаешь, в таком случае, я хочу оставаться в коме навечно. А может, быть может мы герои книги? Какого-то позабытого романа или недописанной повести? Надеюсь тогда, что нас не допишут, нас никогда не дочитают, мы не закончим свои страницы.
- Сегодня мы зажжём, как в старые времена, малыш. Ты только спи.
   Я подношу свои губы над твоим ушком и шепчу, специально слегка шепелявя, как ты любишь, тебя это всегда веселило и заводило.
- А помнишшшь нашу перфую встрещу?

Моя ладонь плавно переходит на твою грудь. Твои небольшие, но абсолютно правильные формы и острые, как пики гор, сосочки.
- Как сейчас помню, ты была одета в то роскошшшное красное платье, с чёрными бархатными лямками...

Твои сахарные сосочки...я спускаю ладонь ниже и поглаживаю твой плоский животик, пупок которого проколот серебряной розочкой. Скоро, совсем скоро у нас будет ребёночек и я буду слышать его первые жизненные колыхания прикасаясь к твоему животику.
- Ты была на высоких, чёрных туфлях с маленькими блестящими камушками на ремешках...и ты так изящно передвигалась на них, как будто не касалась земли.

Спускаясь ниже и ниже я прохожу бугорок Венеры и дохожу до твоей сокровенной вульвы. До мягкого, приятного на ощупь цветка, реликвии, маленького ответа на многие вопросы.
Но даже тогда ты не просыпаешься. Крепко спит сегодня мой птиц.
Тогда я дохожу до твоих ног. Твои прекрасные, стройные ноги, которыми ты вскружила не одной сотне парней голову, но решила остановится на мне, переплетя свои ноги вокруг моей шеи, как петлю. Как я люблю, когда они на моих плечах...Я, наверное, самый счастливый висельник за всю историю человечества. Ноги… у тебя всегда в редких, маленьких синячках, которые гжелем украшают их. Как же ты любишь падать, глупышка...
- Я даже помню твоё нижнее бельё. Это ведь ты, да-да, ты меня соблазнила.
 Чертовка. А я так скромен был, не уверен в себе, ты помогла мне раскрыться, - я смеюсь и вспоминаю, как звонко, до боли в ушах смеёшься ты. Очень заразительно и так привлекательно.
   В голове всплывает наша первая ночь. Где мы только не занимались любовью. В ванне, на балконе, на подоконнике, на столе на кухне, на ковре, да где угодно, главное не на кровати. Мы даже тумбочку сломали, ха-ха, пришлось выдумывать оправдания перед твоими родителями.
А как! В ту ночь я узнал столько нового, чем можно заниматься по ночам. И, разумеется, моя неловкость завалила нас на кафель. Но ты упала на меня, тебе не было больно, зато смешно. Я всегда умел рассмешить тебя, когда не старался. Своей нелепостью и нерасторопностью.
- Я знаю, ты не специально. Ты не хотела. Это была очередная ошибка, на пьяную голову…Ты всё так же любишь только меня. Вчера ты наговорила всякого, сказала, что уйдёшь к нему, что изменила по любви. Какой любви? Она ведь только с нами гуляет по вечерам. Но это было со зла, по глупости, я понимаю, я ещё раз, очередной раз искренне прощаю тебя. Теперь нас ничто не разлучит и никто. Я не позволю…

   Я встаю и включаю старую виниловую пластинку. Включаю очень громко, но ты не просыпаешься. Слышно приятное пощелкивание проигрывателя. Начинает петь Лучано Паваротти свою известную песню "La donna e mobile". Про известное сердце красавицы. Лёгкими вальсообразными движениями я доплываю до кухни и беру спички с небольшой красной металлической коробочкой в тандеме.
- Милая, сегодня я готовлю завтрак. Тебя ждёт сюррррприз.

   Кружась, в безумном вальсе, я опять возвращаюсь к тебе. Я открываю коробочку и поливаю тебя и себя прозрачной жидкостью. Она пахнет неприятно, но её прохлада возбуждает меня.

- Sempre un amabile. Leggiadro viso. In pianto o in riso, — ; menzognero - подпевая толстому Паваротти я кидаю спичку в лужу рядом с тобой.

   Деревянный пол вспыхивает ярким пламенем, почти мгновенно, будто всё это время ожидал в засаде, и твой уснувший труп с твоей идеально мраморной кожей постепенно окрашиваются живым огнём. Ты всегда говорила, что тёплые тона тебе идут и теперь я вижу. Как же тебе идёт этот цвет!
Кожа начинает пузырится...ты бы закричала, если бы была жива. Сейчас, пусть и горящая, ты всё так же прекрасна, всё так же я чувствую запах твоих духов, сквозь запах твоей жареной плоти. Я прыгаю к тебе, я чувствую как пламя с жадностью впивается в меня своими горящими зубками. Я поднимаю твоё обгоревшее тело, кусочки кожи отслаиваются от твоей плоти и остаются на моих пальцах, обнимаю тебя за талию и прижимаю к себе.

Наш последний танец. Под Паваротти. И мы кружимся в самом последнем, самом жарком танце в нашей жизни. Я чувствую жуткую боль, чувствую как ты исчезаешь в моих руках, как твоя плоть таит в моих объятиях, а моя сливается с твоей, но я счастлив. Как никогда!

Вскоре я понимаю, что сил стоять больше нет и я ложусь горящий рядом с тобой, кладу твою уже лысую голову себе на пузырящуюся грудь. Мы закрываем глаза...Теперь мы с тобой навсегда, навсегда останемся вместе…

"Ritornello. La donna ; mobil qual piuma al vento. Muta d’accento e di pensier!E di pensier! E DI PENSIER!" - закончив свою протяжную ноту закончил нашу жизнь Паваротти.