О войнах - Великой и невеликих

Разговор русских израильтян на круизном лайнере .
     Левый - Правильно Барак сделал, что ушёл из южного Ливана (полосы безопасности глубиной до сорока км): там гибли наши мальчики. И вообще, сколько можно воевать? --  Правый - Россия, например, воюет одиннадцать столетий, а Штаты всего двести сорок лет, т.е., сколько существуют. А что до Ливана, так кто бы туда полез, если бы оттуда не летели ракеты на Наарию, а потом ещё и на Акко.
    В разговоре с Бушем старшим Нетаниягу задал риторический вопрос, на который сам же ответил.  -  Если бы из Мексики на Штаты полетели ракеты, каков был бы ответ? Полагаю, что через два часа Мексика перестала бы существовать как самостоятельное государство.  --  Буш улыбнулся и сказал: "Нет, через полчаса".
    Погоду в Ливане делают террористы Хизбалы, у которых простой и понятный лозунг: "Ни Израиль, ни евреи не имеют право на существование".   --   Левый - Надо отдать им Голаны, Иудею, Самарию и они успокоятся.  --   Правый - Мой папа не был ни революционером, ни партийным, ни активным строителем коммунизма. У него было всего полтора года образования в хедере. Но дикая мысль о том, что надо Гитлеру отдать пол России, чтобы мальчики не умирали, не могла прийти ему в голову ни в мирном Харькове, ни в окопах Сталинграда. И это при том, что территория России в тысячу раз больше, чем размер нашей крохи. Левый вспомнил, что только в Израиле он стал щедрым на раздачу своих, и без того с гулькин нос, земель, а в России эта хрень даже в его левую башку не залетала, и замолк.
     Доблестный вояка бежал из южного ливана так быстро, что враги не успели даже прицелиться ему в спину, чем он до сих пор очень гордится. После этого маневра был резкий всплеск террора по всему Израилю, и гибли не только мальчики, но и дяди, тёти, дедушки, бабушки, потому что бегство по приказу военного гения (без мирного соглашения) мальчиков позволило обнаглеть убийцам, права которых к тому же отчаянно защищает Европа, прекрасно сотрудничавшая с Гитлером в окончательном решении еврейского вопроса. Исключение составили: Болгария, Финляндия и ... каудильо Франко (Испания), сам потомок моранов (насильно крещённых евреев). 
     Несколько слов о катастрофе лета сорок первого
    О недавно попавших в открытую печать материалах об обглоданных до трёхметровой высоты деревьях, в тех оврагах, куда немцы сгоняли бесчисленные полчища пленных, сразу после праздника великой победы говорить не хочется. Кровь стынет в жилах. Первая мысль о беспредельной жестокости немцев: гуманнее было просто перестрелять. На самом деле им самим жрать было бы нечего, если бы не "матка яйка, курка, млеко". Они могли накормить хоть какой-то баландой тысячи, десятки тысяч пленных, но не миллионы! Они сами заявляли, что такого количества пленных не ожидали.
     Мой сын какое-то время учился в школе академии наук. Их военрук, полковник, видя глазки думающих умников, т.е., наверняка скрытых антисоветчиков (там учился и потомок Мануильского, одного из видных деятелей коминтерна, можно сказать, контра генетическая), готовил их, сволочей, к войне, разумеется, с американцами. "Вы, конечно, надеетесь сразу сдаться в плен", - говорил, - "первым десяти тысячам, наверное, повезёт : их хорошо накормят, они примут полевой душ". Полковник понимал, с кем имеет дело, не надеялся, что поверят бреду о том, что американцы сразу станут рвать пленных на куски голыми руками, окунать окровавленные руки во внутренности растерзанных русских, как это сделали свободолюбивые арабы с двумя заблудившимися евреями - резервистами: знали, падлы, что с ними не поступят по-сталински, не вырежут всю хамулу (родичей) до последней степени родства. "А если вас сдастся миллион", - продолжал полковник , - "так лли хорошо они примут остальных?". 
      А что же организаторы доселе невиданной, а учитывая соотношение сил и ресурсов, позорной катастрофы? Ну, Сталин, конечно, неподсуден - вождь всё-таки. А маршал победы, ставший летом сорок первого  организатором краха Красной Армии в первые часы войны, после чего основная тяжесть легла на плечи необученных войне людей? Объясняет, но не оправдывает его отсутствие образования вообще и военного в частности. На уровне командования полком и даже корпусом это ещё можно восполнить страхом подчинённых, внушённым публичным избиением генералов и расстрелом по любому, самому мелкому поводу, офицеров. Вот и имели к началу войны тысячи командиров разного ранга одно гениальное указание на случай опережающего удара: "Перенести боевые действия на территорию врага". В итоге, за всё расплатился генерал Павлов, свято выполнявший приказ другого гения: "Не поддаваться на провокации".
Несколько рассказов о Великой войне из первых рук.
   Семён Петрович (Шмуль Пейсахович) Нугер всю войну проползал в полковой разведке, таская "языков". Он был командирам разведки и не был идиотом: свой офицерский паёк честно делил с остальными разведчиками. Некоторые из них навещали его в Москве тридцать и более лет после победы. Среди его бойцов были уголовники, которых он очень ценил. "Какие ребята! Трёх - четырёх подрежут  -  ножом по горлу, чтоб и пикнуть не сумел, - а пятому кляп в рот и волокут", - вспоминал Петрович. Для полковых разведчиков тяжесть войны была прерывистой. Выполнишь приказ - пей премиальный спирт, и, если пофартит, сексом занимайся.
    Накануне войны он, как курсант, проходил военную подготовку. Этому курсу повезло дважды: они не оказались на направлении главного удара и руководил ими недобитый профессиональный военный. Этот офицер разделил худо-бедно вооружённых курсантов на две половины: одних положил поджидать наступающего врага с приказом минут десять пострелять и бежать в тыл, где уже успели залечь вторые. Петрович рассказывал, что до того, как после битвы под Москвой, бойцы впервые за войну увидели мёртвого немца, они, особенно в мёрзлой земле, не окапывались. Люди выполняли приказ, считая свою гибель неминуемой. Немцы среди прочих "подарков" сбрасывали с самолётов новенькие ботинки. К разочарованию обносившихся красноармейцев все башмаки оказывались правыми, и посылка сопровождалась запиской: "Ваше дело правое" и "Победа будет за вами - города за нами". После подмосковной победы уже окапывались: появилась вера в победу и надежда дожить до неё.
     Но это, конечно, не про Сталинград. Мой папа рассказывал, что немецкие листовки не долетали до земли: город пылал, и листовки сгорали в воздухе. С едой проблем не было. Папа вспоминал, как однажды на переформировании он стал возмутителем спокойствия, нечаянно подслушав разговор грузивших хлеб: "Удобно делить будет - по полбуханки на брата".  Когда же стали нарезать по треть буханки, папа вслух удивился к явному неудовольствию старших по званию. Зато в Сталинграде еду на роту ело отделение: сколько ни укради, выжившим хватит. Когда он, раненный, лежал на берегу Волги, в ожидании переправы, то слышал, как каждый рассказывал, сколько он провоевал в этой мясорубке. День - два мелькали нечасто. Чаще время измерялось часами. Когда на вопрос - "сколько?" - папа ответил, что две недели, ответом был громкий смех. "Это у него бред", - говорили.