Храм культуры

Мама полагала, что я выпендриваюсь: «Все идут не в ногу, одна ты в ногу. “Хоч і гірше, аби інше”. Ты думаешь, что умнее всех? Люди годами создавали правила жизни, а ты пришла и враз всё переделала».

Мама не была моим защитником, и даже судьёй не была – она была обвинителем. Поэтому я ни на что ей не жаловалась и, по возможности, ничего о себе не рассказывала. Со временем я поняла, что она хороший человек; это наводило на грустные размышления о себе…

…После первого курса библиотечного института мне пришлось перейти на вечернее отделение. Работы в городе не нашлось, только в филиале поселковой библиотеки.

– Это хорошо, что вы учитесь, – одобрила заведующая, – будете там готовиться к семинарам, а то девочки скучали, просились «до гурту».

Филиал располагался в бывшем доме баптистов, высланных куда подальше. Меня привела работница библиотеки и, пока я открывала дверь, смотрела на меня с любопытством.

– Открыла? Ну, молодца! – одобрила она. – А то один устраивался – не сумел дверь открыть. Писатель хренов. Не знаете такого – Басюк?

– Знаю, это друг Чичибабина, автор талантливых рассказов.

– Ха! Что он там может писать?! Он дверь не умеет открыть!

Я подумала, что, возможно, и Пушкину не покорялись замки, это не мешало ему писать недурно.

В читальном зале была чистота храма. Храма культуры. На стеллажах стройные шеренги книг. Аккуратные подшивки журналов занимали стеллажи пошире. В центре комнаты столы, сияющие лаком, вокруг них ворсистая дорожка. И всюду сочная зелень цветов в кадках. Ни пылинки!

– Кто здесь убирает?

– Приходит уборщица раз в неделю.

«А в остальные дни?» – я испугалась, что не сумею поддерживать чистоту на должном уровне.

– Ах, да, чуть не забыла, – остановилась в дверях моя провожатая. – У вас должно быть сорок посещений в день, иначе снимут ставку. Отчитываетесь о проделанной работе вон в том журнале. И не забывайте записывать в формуляры «сдал – выдала».

Я удивилась: как бы я выдала книги, не записав в формуляр?

– Сорок читателей в день, – ещё раз напомнила коллега, – а то придёт комиссия…

Со временем, я поняла, «комиссия» – самое страшное слово для библиотекарей, всё равно, что «кошка» для мышей.

Коллега ушла, а я, пока читатель не набежал, уселась готовиться к семинару. Ещё никогда у меня не было таких условий для работы: светлая комната, удобный стол, тишина и воздух, напоённый кислородом от многочисленных растений. Опомнилась в три часа, читателей не было. Потом они появились один за другим – четыре человека. И снова никого.

Я раскрыла дневник – предыдущий день: сорок посещений, ещё предыдущий – сорок, ещё, ещё и ещё. У меня возникло два предположения: Первое: кто-то заглянул в дверь, увидел, какое страшило сидит за столом, и передал по цепочке: «В библиотеку ни ногой!». Второе: четыре посетителя обычные для филиала, остальные тридцать шесть – приписка.

Раз в месяц в дневнике значилась «читательская конференция»: 15, 15, 15 участников из месяца в месяц. Тоже, очевидно, норма.

Я призадумалась, обводя глазами читальный зал. На этот раз обратила внимание на накрахмаленные шторы на окнах. Похоже, ключевое слово для комиссий – «чистенько». После него они раскрывают аккуратный дневник, посетителей сорок каждый день, конференция раз в месяц пятнадцать человек. Норма. Заглядывают в формуляры – «Так, все посетители книги брали». Исполнив свой долг, довольная комиссия уходит. Всё просто и удобно, особенно для меня – идеальные условия, чтобы учиться. Даже для моих литературных опытов. Я не стану жаловаться на скуку и проситься «до гурту». Поставила в дневнике «40», поработала с формулярами – всё, можно идти домой.

Я попыталась жить как все, но вылезло ослиное ухо самомнения. Стыдно было приписывать в десять раз больше посещений. Тогда я стала придумывать, как повысить читаемость. По домам лежали инвалиды войны, просто больные, старики; телевизоров ещё не было, и все они скучали. Читали бы, но как добраться до библиотеки? Значит, библиотека пойдет к ним. Я набрала чистых формуляров, книг (хотела сказать: в сумку, но сумка мне была не по карману) в авоську и понесла по домам. Книги в авоське, как бы ты старательно их ни укладывал, расползаются, высовываясь в просветы. На ходу авоська колотит по ногам острыми углами. Зато за мой добрый поступок господь воздал мне сразу – радостными лицами и благодарными улыбками. С тех пор я стала разносить книги два раза в неделю. Иногда попадала на обед и, вечно голодная, не умела отказаться. Читателей прибавилось вполовину от требуемого количества. Другую половину (почти) я получила нечаянно. Пришёл ноябрь, и я стала встречать на улице детей с красными от холода носами. Группы продлённого дня тогда не было, либо в нашей школе её не было. Библиотека полнилась детскими журналами, шашками, прочими настольными играми... Я понимала стратегическое значение девственно чистой дорожки, потому, свернув, поставила её в угол. Разложила на столах наши богатства и позвала детей. С тех пор читальный зал не пустовал. Ребятишки сидели неумытые, сопливые (поэтому я разложила прошлогодние журналы), согретые и довольные. Вскоре их нашли родители. На родителей я завела формуляры, давала им детские, а заодно и взрослые книги. Но в иные дни было всё равно меньше сорока читателей, приходилось приписывать.

И тут пришли две коллеги из центральной библиотеки. Они ужаснулись. Шёл дождь, пол был затоптан детскими ногами.

– У вас грязь!

– Ничего, перед уходом я протру тряпкой.

– А если комиссия нагрянет? Вы понимаете, что будет, если они застанут грязь! А на столах? Вы насорили журналами! Как вы могли дать детям детские журналы?

– Но они же за прошлые годы! – оправдывалась я.

– А где дорожка? – на меня смотрели подозрительно.

Я указала в угол.

– Как, вы свернули дорожку? Представляете, что будет, если это безобразие увидит комиссия? Чтобы больше детей не было! У нас взрослая библиотека!

– Тогда почему здесь детские книги и журналы?

– Ой, всё вам надо объяснять! На комплектование нам дают определенную сумму, не выберем – на следующий год дадут меньше! Вот и приходиться хватать что попало.

Словом, я расстроила коллег. Зато родители моей детворы довольны. Теперь они знали, где искать своих чад, дети были в тепле и присмотрены. Весной мне стали приносить из своих садов букеты. Цветов было так много, что я делилась с центральной библиотекой. Комиссия, слава Богу, не появлялась. И тут библиотеку снова посетили коллеги.

– Это что такое? – они заметили, что за столами едят. – У нас филиал библиотеки или ресторана?

– Но... матери дают с собой, – лепетала я.

Женщины выгнали детей вместе с бутербродами.

– Сказали же вам! Чтобы мы здесь больше не видели ни одного вашего читателя. У нас взрослая библиотека.

Но я снова ослушалась. Шло лето. Родители стали приносить клубнику со своих огородов. Я радовалась, моей зарплаты на фрукты не хватало. И тут грянул гром. Сначала я подумала, что меня предали мои старики и родители моих детей. Потом поняла – это посёлок, здесь всё всем известно. А интерпретация фактов на совести моих коллег. Кое в чём я была сама виновата. Когда одним из моих детей оставляли завтраки, а другим нет, надо было других родителей просить, чтобы они тоже оставляли еду, а не делить бутерброды на всех.

– Моя невестка оставляла ребёнку две котлеты, а вы давали только одну. И вам не стыдно объедать детей? – говорила заведующая. – Мы приносим с собой продукты и на электроплитке готовим обед. Вы думали, что умнее всех? А клубника сколько стоит на рынке? Вы пренебрегли указаниями старших товарищей. Из молодых, да ранних! Нельзя быть такой корыстной. Вы носили книги инвалидам и старикам, чтобы они покормили вас обедом? Пишите заявление об уходе.

Я подумала о стариках, которые снова останутся без книг, и о детях, которые будут по морозу бродить улицами посёлка…

– И скажите спасибо, что мы не уволили вас по статье за приписки.

Тогда как раз велась кампания против приписок.

Итак, если я думала, что умнее всех, жизнь меня отрезвила.