Муся Тотибадзе и Том Уэйтс

Когда не хватает слов, на помощь приходит дыхание – сбивчивое, жадное, с каждым вдохом, говорящее о неизбежности приближающегося, а с каждым выдохом, кричащее об отторжении привычного.
И вот появляется голос. Точнее, только мгновение перед его рождением.
Это может происходить в уютном кафе, за окнами которого льет как из ведра дождь, в грохочущем трамвае, что с упоением трогает колесами, блестящие сточенные временем рельсы или в шумном зале, где грохочет канонада зарубежных ритмов. Но это обязательно может происходить, ибо тому не нужно условий или причин, так же как не нужна была причина в миг сотворения мира.
Вслушиваясь, чувствуя вибрации воздуха, отличные от остальных, можно понять, что голос женский. Сила его нарастает. Сначала, звучание чуть слышным шелестом ветра, поднимает и закручивает в вихри мелкие песчинки. Потом, раскачивает омертвевшие комки перекати-поля, иногда сухой тростник или флюгеры, живущие на почтовых ящиках.
Пыльная земля вспоминает то время, когда она была живой. Голос звучит и вот уже вырывается пением колокольцев. Землю вскрывают ровными краями ран пустынные цветы, тянущиеся к палящему солнцу, которое в свою очередь вынуждено сдаться под натиском причудливых туч, готовых оросить безжизненную равнину животворной влагой.
Из горла вырывается крик - птица расправляет крылья и символом новой эпохи, взмывает в беснующееся небо. Голос призывает грозу, сверкают молнии.
Люди, вперившие свои взгляды в средоточие небесной тьмы, замирают. Голос пронзает каждого из них, они не в силах сдержать слез. Первые капли падают на землю отнюдь не из-за дождя.
Но…
Из-за горизонта, облаченный в черный сюртук, с надвинутой на глаза шляпой, появляется второй голос. Мужской. Вороны и грифы в ужасе разлетаются перед ним, бросив на произвол судьбы мертвых животных. Койоты, и те не могут спорить с тем хрипом, с той громогласной какофонией, которая вместе с ругательствами и кровью, летит в направлении всеобщего блаженства, подчиняя его себе и разрушая.
Этот голос не нуждается в подготовке и в регулировке громкости. Он уже везде, заполнил собой все возможное пространство, налетел на дома и стал ураганом перемалывать их в труху и щепки. Сорвал с людей соломенные шляпы, разметал на прутья перекати-поле, повалил деревья и заставил солнце уйти, повесив на черное мрачное небо грейпфрутовую луну.
Он сталкивается с женским голосом и врезается в стену, вгрызается в стену. Откусывает от нее, кроша зубами, в жутком оскале, красные кирпичи.
Горло будто разрывает неизвестное вселенной существо. Оно жило внутри много лет и теперь исполняет свой ритуальный танец, дабы расставить все по местам. Женский голос становится сильнее, хоть и защита его слабеет. Он настойчиво отвечает мужскому, и они схлестываются в яростной битве.
Гроза начинает свой танец. Потоки воды обрушиваются на дрожащую от первобытного страха, землю. Деревья бьют ветвями друг друга, а раскачивающиеся билборды воют словами поминальной мессы так, что стынет кровь в жилах.
Голоса не отступают. Женский – молодой, полный жизни и надрывного отчаяния, и мужской – старый, битый, словно одолженный у самого дьявола.
Мироздание теряет терпение и разверзает свои объятия, пытаясь прекратить все эти бесчинства, но сразу же проигрывает схватку, потому что нет у голосов тверди под ногами и нет над их головами венцов. Эти голоса – люди, эти голоса – пути, что никогда не пересекутся. Эти голоса – послание будущего прошлому, симбиоз чистых душ, союз благородных масок и искренних фантазий.
Старый эму пережил катаклизм и теперь он тоже поет.