Гимн... Судьба

               

                Увлёкшись клиентами в очереди, мы  снова забыли о предмете повествования, то есть о Симкиной причёске. А она тем временем трансформировалась из аккуратного чубчика в неугомонные  вихры, которые никакие усилия Мишки и ухищрения самого Симки не могли заставить расти в нужную сторону. Продолжив аналогию с происходящими в стране событиями, можно сказать, что Симкин чуб развивался, как угольная промышленность Кузбасса в годы послевоенных сталинских пятилеток: дадим  стране угля, хоть мелкого, но… много!

                Здесь впору продолжить рассказ о Мишке-рыжем. В ту пору уже 24-летний парень был, как сейчас бы сказали, культовой фигурой в посёлке.
                Среднего роста, отлично сложенный, с милым и нежным лицом, светлоглазый, с красивой блестящей волной рыжеватых волос, неизменно улыбчивый и приветливый, Мишка - любимец друзей, соседей, сослуживцев- пользовался неизменным успехом у женщин.

                Несмотря на свою внешнюю самодостаточность,  как это много лет позже понял Симка, был он личностью противоречивой.
                С одной стороны, Мишка обгонял своё время: после войны, во время разрухи, в посёлке, далёком от центров культуры, первым начал культивировать спорт,   увлекался литературой и живописью, буквально добывая книги, роясь на чердаках и в подвалах, где они зачастую хранились ещё из довоенных времён. Слыл совершенно  блестящим танцором, бесспорным королём танцплощадок, где ему приходилось бывать. Уже говорилось и о том, что и руки у него  были «золотые»…
                Казалось, личность с такими задатками должна развиваться и процветать. Но нет, Мишка застрял в своём образовании и профессии парикмахера на всю свою, как позже выяснилось, короткую жизнь…

                Уже говорилось раньше, что Мишка был спортивным, крепким парнем, но силу свою никогда не применял, даже для собственной защиты. О случае с Жорой Финохиным читатель знает, но Симка помнил и другой, когда на брата полез с грязной бранью какой-то  офицеришка, которого тот мог оглушить одним ударом своей левой (Миша - левша и знаменитый в местечке  драчун и забияка Вилька Шрайбер говорил: «Никого и ничего не боюсь, кроме левой Рыжего…»). А Рыжий молча стоял и в глазах его светилось, нет не страх – недоумение. О трусости не могло быть и речи: армейскую  службу он проходил в горной пехоте в Карпатах. Выполняя   боевое (или учебное) задание ефрейтор Соркин единственный из всей роты горных стрелков спустился на лыжах  по крутому склону, доставив командованию срочный пакет. За что и  получил  десятидневный отпуск домой. А в рожу нахальному  чинуше съездил всё тот же Вилька, за что его тут же подобрал военный патруль.  Впрочем, тогда всё кончилось благополучно.

                Не всё было так просто и на женским фронте. Мишка слыл сердцеедом, дамским угодником и сполна пользовался  расположением прекрасной половины. Но подошло время, когда надо было жениться, и тут вышла заковыка. Вначале он «бросил глаз» на красивую девушку Риву, которая только-только закончила школу. Рива была привлекательной девушкой, комсомолкой, активисткой, да ещё воспитанной в обстановке  пуританской еврейской семьи. После нескольких прогулок и провожаний Мишке было дано «atande» и поделом – он не знал, о чём говорить и что делать с этой ровной, как струнка, в прямом и переносном смысле, девушкой, так отличающейся от всех предыдущих женщин.
                Надо ли говорить, как болезненно переживал он эту неудачу…

                … Мишке шёл 27-ой год, по патриархальным еврейским меркам, он уже переходил в категорию старых холостяков. И здесь фортуна, казалось, повернулась к парню лицом. В соседском городке он познакомился с миловидной девушкой, которая ему сразу понравилась. Как стало известно от родственников их познакомивших, Мишка понравился Ане  и к радости заждавшихся внуков родителей, всё потекло естественным путём к благополучному завершению этой счастливой встречи.
                Увы, человек полагает, а Бог располагает. Здесь мы переходим к самой печальной странице повествования, которая начинается ещё с одного, уже последнего лирического отступления.
                У Мишки-рыжего, кроме всех его многочисленных увлечений, была одна страсть. Охота – пуще неволи. Именно охота в прямом понимании этого слова была его всепоглощающей страстью.   Мишка был великолепный стрелок: что значило в те годы иметь второй спортивный разряд  по стрельбе, спортивной гимнастике и лыжам знает лишь тот, кто в это время жил.
                В доме на стене весело трофейное австрийское ружьё, с какими-то  знаками на нём, подтверждающими уникальность этого оружия. Охотился Мишка круглый год – летом на боровую дичь, осенью на водоплавающих, зимой – зайцы, лисы, кабаны, косули… Параллельно этой страсти он имел, говоря по-нынешнему, хобби – мастерил великолепные чучела из лучших своих охотничьих трофеев.
 Комнаты Симкиного дома напоминали краеведческий музей: в разных углах комнат стояли в натуральную величину пугливый заяц, приготовившаяся к прыжку белка, притаившаяся в ожидании жертвы рыжая лиса, под абажуром парил, раскинув метровые крылья, степной орёл. По просьбе друзей – охотников безотказный  Мишка мастерил чучела и для других.

                Зимой 1954 года Михаил охотился меньше обычного: выходные дни занимали поездки к будущей невесте. Но на закрытие охоты (а было это в середине февраля) он всё-таки собрался. Команда охотников из воинской части, с которой он обычно промышлял, выехала ранним утром в сторону Молдавии – там в полях в ту зиму было много зайцев. Охота оказалась удачной – Мишка взял двух зайчишек, а заместитель командира воинской части полковник Рындин – шикарную рыжую лису.
                Несмотря на свою занятость, отказать большому начальству в его просьбе Мишка не мог и рыжая красавица перекочевала из полковничьего рюкзака в Мишкин.
                Самым сложным и ответственным звеном в техническом  цикле изготовления чучела была выделка шкуры. Десятки туш разделывал Мишка голыми руками, но эта оказалась роковой…

                Через два дня у него сильно разболелась рука. Обращение к врачу, приём каких-то  таблеток ничем не помогли. Руку ломило невыносимо, резко подскочила температура, от боли и жара мутилось сознание. Вызванный домой опытный провизор доктор Пасов заподозрил неладное и настоятельно посоветовал немедленно (ночью!) везти Мишку в областной центр. Ёйлык завёл свой «ЗИС» (о скорой помощи или санавиации тогда речи не было), посадил Мишку и маму в кабину,  отец взгромоздился в открытый кузов, укрылся попоной, и машина отправилась в 5-ти часовой маршрут по морозной и заснеженной дороге.

     ...В областной центр Мишу привезли уже без сознания. Вызванный рано утром известный профессор и два других врача из областной больницы поставили диагноз: общее заражение крови, сепсис. Профессор прямо сказал родителям: положение  безнадёжное, шансов на благополучный исход нет, слишком поздно... Мама держалась, окаменев от горя. Отец упал на колени и целовал ноги профессора, умоляя спасти сына. Все свидетели этой сцены были потрясены. Профессор пытался уйти из палаты, но отец продолжал преследовать его, семеня на коленях, обнимая и целуя руки и ноги медицинскому светиле.
                … Мишеньку взяли на операционный стол и там, на глазах поверженных в глубокий транс родителей, он умер…

                Его гибель была горем всего посёлка: слишком жестоким, неправдоподобным и бессмысленным казалось  всё происшедшее. Проводить Мишку-рыжего в последний путь собрался стар и млад. Двор и главную улицу посёлка запрудили люди; было холодно, кружила метель, но никто не уходил. Из воинской части прислали почётный караул, словно хоронили воина-фронтовика, - так военные почтили память ефрейтора Соркина.
Девушка Аня попрощаться с несостоявшимся женихом не приехала. Здесь Мишке снова не повезло.
                В углу комнаты, где был установлен гроб и сидели родные покойного, стоял и тихо плакал, вытирая слёзы шершавой ладонью, городской сумасшедший, старый Хрен. Здесь не стоило придуриваться, да и некого было делать дураком…

                Конец первой части.