Трафальгар на Сазерленде

               
     Проклиная длинную руку Кремля и неведомых хакеров - пидарасов, накернувших сегодня не только инет, но и сигнал на  " Культуре ", так, что я лишь мельком увидел волшебство грудастой графини, а потом задумался, конечно. О масонах. Вот есть такая ботва : складывается у тебя в голове определенное представление, типа, евреи правят миром из подземелий Тампля, пришельцы в Америке и живые люди под землей, вот это необъяснимо сформировано глыбами и хер ты повернешь себя, вроде, образован и не глуп, а первая мысль, интуитивная и как бы заранее вложенная в тебя, сама кричит, что виноваты во всем пидорские хакеры, хотя мгновением спустя ты ржешь лошадем, какие, в манду, хакеры - шмакеры, тута все через жопу, тут вышку ставили сотовой связи изначально говенно, бабло украли, работяги пьяные скоты, прораб узбек, надзирающий скот еси из " Единой России ", думающий только о личном прудике с зеркальными карпами. Вот тебе хакеры и мировой заговор контрреволюции, я и мудаку несогласному Несмияну сто раз разжевывал, что сначала русским надо стать человеками из свинских скотов и лишь потом вякать, фюрер, конечно, ублюдок, но хоть не вешает, а мог бы, мог, запросто, быдло это вонючее полосатое сапогастое дамбасское обеими руками поддержит массовые расстрелы, так, что, товарисч инженер, живи и радуйся, что не гонют тебя в колхоз дрыном нарядчика, жуй сопли Солженицына и ешь сало Лизки Готфрик, она не жадная, сала всем хватит.
     Поставив на скачивание тоненькую Луну Трап, я печально качал головой, даааа, с таким инетом буду качать ролик до утра, а на рассвете мастурбационно кончу на древнюю, как мир, фотку Альтеи Флинт. Впрочем, ладно, чо теперь, адресаты - культурные по самое не могу, надо бацать тоже как - нибудь по уму. Вот так, например ...
     - Эни, бени, лукомора, раз поймала баба триппер ...
     Я недоуменно хмыкнул и уставился на выскочившие слова. Там же не так было, там вора ловила тетка, жабы, рабы, финтер, квинтеры,  закрытые от ужаса глаза и трясущееся в углу детское тельце спрятавшейся девочки. Стоит она и ждет, когда ее соседский пацан - хулиган отыщет, а он, латентный пидор, стоит у карты могучего Советского Союза и дрочит, пуская слюни, обшаривает глазом горящим Оймякон и думает, что в Оймяконе все девочки ходют голые. Потом взгляд опускается ниже, туда, где у их расположено самое интересное, видит, что Тюмень. Рычит, Тюмень, бля. Это уже бабец, жирная такая, сдобная, с усами черными и целлюлитом, сиськи висят, ляжки необхватные, лежит в ситцевом платье пьяная, обоссалась во сне. Тюмень. Орет малец и лезет взором к сиськам, должны же быть сиськи, без их никак, ищет, злится, а потом белеет и шатается. Потому как Ижевск. Это страшно, Ижевск - то, это уже мужик выходит, поджарый, с бакенбардами, в кожаном пиджаке за сорок семь рублей из  " Кожгалантереи ", в сандалиях и с пузырем  " Алабашлы ", стоит молча, подзывает чарами, тянет за собой в подвал смотреть марки. Идут. В подвале кодла.
     - Кого привел, Гендос ?
     В углу сидит на стекловате тощий и бритый, башка в шрамах, зубы рандолевые, перстень сизый, кофтешка женская запахнута на чахоточной груди потомственного пролетария, окурок от БТ небрежно свисает к тому месту, где обычно бывает подбородок. Перед ним на картонной коробке шмаль и гильзы от  " Беломора ".
     - Пионер какой - то, - сипит пропитым голосом поджарый и плюхается на продавленный диван, его после похорон тети Вали притащили, она блокадница, всю жизь проработала в горячем цехе, рожа широкая, зенки заплыли, сын прыщавый гондон, ублюдок и дегенерат, его в сороковом расстреляли за кражу яблок в школьном саду. Вывели на плац и шлепнули из пулемета, потом Нина Ургант выступила с докладом о тяжелой международной ситуации и убыла, бля, на Ашхабадский фронт отражать атаки. Открывает стальным зубом портвешок и пьет, кадык ходит по небритой шее, туда, сюда, туда, сюда, вытирает губы ладонью и говорит :
    - Сосать будешь.
    Не предлагает, не требует, констатирует. Пионер отмазки лепит, мол, тыр, пыр, е...ся в сраку, вышел из села за солью, Сурковым звать, вот наткнулся на карту Советов, а тут такой пассаж. Тощий и бритый хохочет, стуча кулаком по колену, потом встает и подходит, выхватывает заточку и вонзает мальцу в печень.
    - На, сука !
    - В - натуре, - лениво произносит бакенбардистый, закуривая отсыревший  " Космос " за семьдесят копеек, - зря, что ли, рейхстаг брали.
    Не, что - то не то выходит, надо заново.
    - Эни, бени, лукомора, раз поймала баба немца ...
    Я недоуменно хмыкнул и уставился на выскочившие слова. Там же не так было ... Уйййййй, дежа вю какое - то получается.
    - Тонь, а Тонь.
    Любка Шевцова настороженно оглядывается на матроса, смотрит пристально, чувствуется, решает про себя : шлепнуть его сразу или выслушать, выяснить, отчего он ее, Любку, зовет какой - то Тоней. Думает выслушать и спрашивает :
    - Чо ?
    - Ах ты сука, - взвивается матрос и бьет Любку прикладом по голове. Оттаскивает за ноги в подпол. Шипит. - Ты же Любка, падло, а откликаешь на Тонек каких - то.
    В подполе на мешке картошки сидит партизан, тощий и бритый, башка в шрамах, зубы латунные, перстень синий, мундир шуцмана прикрывает профиль Сталина, окурок от  " Казбека " небрежно свисает к патронташу. Перед ним на колченогой табуретке стакан самогону и луковица.
    - Кого привел, Гендос ?
    - Предательницу, - страшно хрипит матрос, задирая на Любке платье. С интересом рассматривает лиловые кальсоны, а потом стреляет из пистолета ТТ в грудь. Грохот в замкнутом помещении, партизан белеет и шатается. Сверху грохочет сапогами хозяйка, баба Валя, блокадница, она всю жизнь в горячем цехе проработала, эвакуировалась по Дороге жизни и теперь держит явку в Краснодоне. Спускается в погреб и будничным голосом сообщает, что поймала немца. Матрос и партизан лезут наружу и видят, что на кровати лежит рыжий таракан, лапки вверх, усы в стороны, дрыгается. Матрос психует и убивает и таракана, и бабу Валю, и партизана, уходит в лес, а в сорок четвертом его Орденом Ушакова наградили.
    Не, что - то не то выходит, надо заново.
    - Эни, бени, лукомора, раз поймала баба учебник Гершензона и узнала, оказывается, что ударение ее было на последний слог. Вот так - то.