Слушай голос Рима

Он шел, сгибаясь под привычной тяжестью рюкзака,  по узкой кривой улочке с желтыми облезлыми домами,  спотыкаясь то и дело о камни булыжной мостовой.  Улица шла в гору. Пот  стекал со лба, и он каждую минуту стирал его клетчатым носовым платком. Солнце выливало свой раскаленный поток  ему на спину.  Два часа дня, самое жаренное время в Риме.   Смесь городских запахов  - душных, терпких ароматов  кофеен, смешался с парами бензина, пряными запахами специй и потом  нагретого пластика. Запахи вытекают  из раскрытых дверей домов и кофеен, выплескиваясь наружу. 
Денис  прилетел в восемь утра из Москвы и давно уже тащился по пыльным улицам  к неизвестному лично другу по переписке.  Он недавно познакомился с ним на форуме музыкантов авангардистов.  Однако сам Денис не считал себя настоящим музыкантом, так, баловался на фоно и  пытался, пытался сочинять. Кое-кому нравилось,  Антонио, например,  хотя то он был музыкантом, профи, и создал даже какую-то группу с поэтичным названием «Примавера».
 По крайней мере, с ним было интересно общаться, и теперь Денис надеялся даже сыграть с ним вместе, зря он, что ли приехал, и теперь тащится по жаре.  Ему просто нужна разрядка, если вспомнить, что осталось за спиной.
Денис  подошел к калитке дома двадцать три, и позвонил, напряженно всматриваясь в полумрак дворика сквозь железные прутья ограды. Минут пять никто не отзывался,  он позвонил снова. Деревянная, покрашенная синей краской дверь распахнулась.  Из нее вылетела молодая женщина с мрачным озлобленным лицом. Она  осмотрела его с ног до головы, прищурилась, поджала губы  и направилась к калитке
- Кто вам нужен?  - спросила она по-итальянски.
- Извините сеньорита, я не понимаю, - ответил ей Денис по-английски, - но я ищу сеньора Антонио.
- Ах, Антонио! Это дерьмо здесь больше не живет! Я плюну ему в глаза, если он еще раз здесь появится! Он съехал сегодня утром, ублюдок. И ему, и его дружкам мы здесь не рады.
Девушка качнулась из стороны в сторону, но удержалась на ногах.
Тут Денис заметил, что девушка под кайфом, зрачки  расширены, глаза  как черные  перезрелые вишни, блестящие стеклянным блеском глаза. Она стояла, держась за прут ограды, и в полумраке белело ее неестественно бледное лицо с зеленоватым оттенком,  и пылали воспаленные губы, красные как у вампирши.
- Я понял. А не подскажете ли вы, где он сейчас?
- В аду! – зло бросила девушка, - а ты иди за ним, проваливай!
Она развернулась и прошла, пошатываясь, прочь.
 Удивительно, как сцены с девушками меня преследуют с утра.  Он поежился, вспоминая, как утром собирал вещи, а Вероника методично объясняла ему, что он полное ничтожество, и его музыка ничего не стоит, и что денег у него нет, и никогда не будет. И о том, что он не понимает искусство, и все его идеи – полная чушь.  И вот она устала от жизни с безответственным, нелепым человеком, возомнившим о себе, что он бог. А он смотрел на ее круглые потемневшие от гнева глаза, а потом переводил взгляд на  круглые скульптурные  коленки, и думал, что она глупа, пожалуй,  непоправимо, но очень, очень красива. И хочется  просто надавать  пощечин, но нельзя, будет дикий визг, слезы, и это ничему  не поможет. А сейчас нужно собрать волю в кулак и гордо уйти. А потом он стал думать, что она права, и все бессмысленно. Но он должен продолжать свои попытки и играть, нравится ей или нет. А потом, что это - разрыв, и что она слепа от злобы, и не видит ничего - он старается зарабатывать в общий котел, и они платят за квартиру большей частью из его денег. Но не хватает на  Багамы, решительно не хватает, а все ее друзья – едут.  Богатенькая девочка, ей все мало, да он приехал из Воронежа, и ему никто не помогал учиться, и он всю дорогу работал. И это нормально.
И, в общем, несправедливо, что она так говорит, и, в конце концов,  за монтажные работы не крыше не так уж плохо платят. Но  не престижно быть девушкой монтажника, а его все устраивает, но у нее такой круг. Она не виновата. Хотя почему она не отвечает за свои слова, а находит все самое обидное, как будто  втыкает вилку в печень,  все, чтобы унизить, чтобы он почувствовал себя слепым щенком .   И у Антонио наверно такая же ведьма была, хорошо моя хоть не колется,  почему говорю моя, сейчас уже чужая.  Придется дождаться, когда Антонио выйдет в Фейсбук, а пока поискать какой - нибудь хостел. Да, нужно вытащить мобильник.
 Он достал свой эппл, не последний модели, конечно, но все равно, он чувствовал своеобразную привязанность  к нему. Он вообще привязывался к вещам. Вероника всегда смеялась, что он не может расстаться со старыми ботинками или штанами, пока они совсем не придут в негодность. Два раза были акции - Вероника пыталось добиться своего и выкинула любимые брюки, типа уже неприлично. Но он же упертый, рассвирепел тогда, и сказал, что в трениках пойдет в бар на какую-то их тусу с модными людьми.  Вероника тогда отступила  - не ждала такой сильной ярости, и вернула брюки, и он проявил снисходительность, и оделся в новые джинсы. Тогда был замечательный вечер,  а потом и ночь. Они часто встречались с приятелями Вероники, у нее полно приятелей. На каждом углу.  Но что это я о ней. Мне нужно отвыкать теперь, а не думать, все, порвано. Ближайший хостел, который был ему по карману, находился через реку, в другой части города. Туда шли автобусы.
Вдруг из-за внезапной настойчивой прихоти ему захотелось пойти пешком, тем более, что он очутился в Риме в первый раз. Вечный город пока встречает неласково, но впереди три дня, и Антонио может еще найтись.  Сейчас он ничего никому не должен, свобода.  Он поднял голову.  Над головой стремительно набирая круги, взлетали две птицы. Белые, ослепительно яркие, их крылья переливались в блистающем солнечном свете.  Они летели дружной синхронной парой, поднимаясь все выше, выше и, наконец, исчезли, став незаметной точкой на горизонте.
 Он шел по широкой центральной улице мимо триумфальной арки Тита к Колизею, а вокруг бурлила разноцветная туристская толпа, которая похожа на себя в любой точке мира.  Щелкали затворы фотоаппаратов, и летели англоязычные фразы и восторженные восклицания, типа – «Вива Италия!»
 Он почувствовал, что проголодался, последняя еда в самолете семь часов  назад и, вдруг прямо на Пьяццо дель Колоссео  заметил  на улице столики кафе «Ристорро делла Салютте».
 Наверно дорого, но есть очень хочется, дай зайду. И заодно, может, порекомендуют гостиницу. Он прошел вглубь, с удовольствием вдыхая прохладный воздух, работал кондиционер, и сел за столик  под велосипедом, висевшим на стене - символ вольных путешественников.   Сразу подбежала хорошенькая крепенькая официантка с меню. Ее черные волнистые волосы были скручены в аккуратный пучок, только возле уха выбивалась непослушная прядка. Денис сразу вспомнил картину Брюллова, ту девушку с виноградной кистью в лучах полуденного средиземноморского солнца.
- Что хочет сеньор?- на довольно сносном английском спросила она.
- Пасту и бутылку минералки, пожалуйста.
Через минуту холодная струя минералки прокатилась по горлу, а потом он начал  со свистом втягивать скользкие горячие макароны. Тарелка опустела.
- Принести еще, сеньор? - заговорчески спросила девушка. Он заметил,  в ее черных глазах засветились те насмешливые искры, которые как он помнил, часто блестели в других, светлых глазах, тогда, когда еще все было празднично.  Она посмеевается над его жадностью, наверно.
- Вы наверно недавно приехали в Рим?
 - Да, только сегодня, а вы давно здесь живете?
- Я тоже неместная, приехала из Торонто. Учусь здесь в художественном колледже, Святого Петра, а летом подрабатываю, Вы надолго в Рим?
- Нет. Всего три дня. Потом лечу в Швейцарию.  У нас с друзьями запланировано восхождение на Монблан. На Эльбрус, я давно мечтал.
Он смотрел, как лукавая улыбка рождается на смуглом милом лице, и вспомнил, что ее родственница  Афродита  явилась из пены морской не так далеко от этих мест, и тут к нему внезапно вернулось долгожданное чувство радости и свободы.
- Жалко, вы многое  не успеете  увидеть у нас, в Риме.
- Да, жаль. А знаете что, –  вдруг осмелел Денис, - Может, вы  покажете мне город?
- Я же работаю, сеньор.
- Меня зовут Денис.
- А меня Клаудия.  Но я освобожусь сегодня только в десять вечера .
- А завтра утром? Вдруг у вас найдется для меня немного времени?
- Завтра, может быть, давайте телефон, сеньор, я вам позвоню. Еще Пасты?
- С удовольствием!
Какая удача, жизнь налаживается,  сытый и довольный Денис шел к Колизею.  Клаудиа объяснила ему способ, как пройти бесплатно. Пришлось довольно долго тащиться в обход, но двенадцать евро за вход  – это пока не для нас.
И вот сейчас он сидел на каменных теплых ступеньках в историческом месте, полном былого величия, прищуриваясь от солнца. Глаза расслаблено скользили   по  панораме  вечного города, невольная улыбка блуждала на губах.  Денис перевел взгляд   вниз на арену огромного цирка, где когда-то плебс  алчно смотрел, как дикие звери раздирали тела неудачливых военнопленных. Его пальцы касались самой истории. Он погладил отполированную множеством тел поверхность скамьи и представил, как  гладиаторы в сверкающих доспехах выходят на арену и провозглашают:
« Идущие на смерть, приветствуют тебя! »
Почему мы живем с близкими людьми, сражаясь, как на арене цирка.  Неужели нельзя по-другому, уважая друг друга? Очевидно, только в раю.
Он достал мобильный, решил еще раз посмотреть цены на хостел, самый дешевый оказался сорок пять евро, это за три ночи уже  сто тридцать пять.  Мой кошелек подобного не выдержит, лучше найти  место и поставить палатку, надо посмотреть на карте. Время   скачет галопом, уже шесть, через пару часов начнет  темнеть.
Когда он выходил из Колизея, золотистое апельсинное солнце стремительно закатывалось за горизонт.  Зажглась Венера. Дул легкий освежающий ветерок, в мае за жарким днем вечерами быстро приходит прохлада. Туристский Рим жаждал развлечений и стремился к центру, а ноги Дениса несли его в обратном направлении к Тибру. Он спустился по виа Сан Грегори, а затем повернул на виа дель Цирко Массимо, и вышел на площадь  Ла Бокка дела Верита,  «Уста Истины», прямо к изящнейшему храму Геркулеса – победителя.  Небольшое круглое здание с легкими колоннами необычайно понравилось ему. Удивительно,  что храм, посвященный самому сильному человеку на земле так гармоничен. Он зачерпнул воды из фонтана «Тритонов» и бросил монетку, я бы хотел вернуться сюда еще раз и надолго. Вечный город нельзя осматривать второпях. Он может обидеться за пренебрежение и отомстить, как прекрасная  женщина,  на красоту которой смотрят без должного восхищения.
Он перебрался через мост Палатино  и пошел по набережной, выискивая место, где можно поставить палатку. Зажглись фонари. Наконец, после получасовых  блужданий, он увидел небольшой холм, поросший сухим вереском.  Еще там цвели кусты можжевельника, горевшие  как свечки желтыми цветами.
На вершине  он увидел бетонную площадку  размером  всего три на три метра. Однако оказалось, что место занято - там стояла ветхая палатка из брезента, а рядом лежал набор странных предметов: пластмассовые бутылки из-под  воды и дешевого вина, жестяные банки из-под консервов и старое кресло без ножек, покрытое  серым разорванным пледом. Множество  картонных коробок, они были аккуратно сложены и приставлены в палатке. Вход  был завешен старым байковым одеялом.
Из палатки вылез худой смуглолицый  старик в засаленных джинсах и замызганной футболке. На ней было написано «Futurum». Штаны висели мешком на тощем заду старика. Из коротких штанов  вылезали  тощие кривые ноги с длинными коричневыми пальцами. Но место для другой палатки было достаточно.
- Можно мне поставить здесь палатку? - спросил Денис как можно спокойнее.
Старик открыл ротовую щель и начал что-то быстро и сердито говорить по-итальянски, исступленно размахивая руками. Видно он не понимал по-английски. Потом он подошел к Денису и толкнул его по направлению к  тропе.
- Но мне же негде ночевать! - обиженно закричал он по-русски, - ты, старый мерин, здесь достаточно места для двоих.
Старик продолжал кричать, в руках у него оказался нож.  И он начал размахивать им перед самым носом Дениса.
Денис решил, что лучше не связываться с сумасшедшим, не хватало еще попасть в тюрьму из-за драки с придурком. Он плюнул в  старика и попал ему на букву F, единственное чистое место на футболке. Потом развернулся  и побрел вниз. Мимо просвистела пустая консервная банка, Денис еле увернулся.  Совсем стемнело, он спустился наощупь метров пятнадцать и увидел узкую длинную площадку.  Невозможно  поставить палатку, но в спальнике вполне можно переночевать.  Никуда не пойду больше, разозлился он, пусть подползает с ножом, если хочет. Он вытащил мешок, подложил рюкзак под голову и растянулся на сухой прошлогодней траве.
Недалеко под ним  звучала набережная. Шумели машины, гудели голоса туристов, звенел смех гуляющей молодежи.   Тем не менее,  Денис быстро провалился в сон. Но прошло и часа, как кто-то засветил ему в лицо фонариком.
Он открыл глаза и увидел старика. Нищий улыбался и бормотал что-то, в руках он держал бутылку с вином.  Денис сначала не разобрал, но тот все время повторял одно и тоже,  и он, наконец, услышал - пор фавор, траттаре.
- Угостить хочет, - внезапно понял Денис, напряженно вспоминая слова из итальяно-русского разговорника.
Он протер глаза  и решил пойти со стариком. Старого нищего было не узнать.  Он выглядел щеголем - одет в чистый черный костюм с белой рубашкой,  на шее - галстук, седые вихры приглажены.
Денис собрал вещи и поднялся за ним. Поляна также преобразилась - мусор убран, перед  палаткой стоит стол из старых ящиков, покрытый белой скатертью. И даже есть пластиковая бутылка с цветущими ветками апельсинового дерева, фужеры и ваза с фруктами.  А еще на столе стояла  старая черно-белая фотография миловидной молодой женщины с печальными серыми глазами. Перед ней горела плавающая свеча.
Денис потер глаза, видение  не исчезло.
- Миа Мария, - сказал старик, показав на фотографию, и продолжил итальянский страстный монолог.
Денис слушал его и понимал, что он рассказывает о ней, и что это была его жена. Он слушал и не понимал ни слова, но, казалось, все понимал.  Как они жили, и как он ее любил, и какие у них были ночи, и какие дни, и как они ссорились, а потом мирились,  и что он ревновал ее, а она его, и была та соседка, на соседней улице, и его Мария порвала на ней юбку, и как он подбил ей глаз, и как она молилась за него святому Пантелемону, когда он болел, и как он потерял работу и начал пить, но она его поддержала, и его восстановили, и как они растили детей, и вот  они выросли, а его Мария вдруг очень устала и ушла, и он остался один - одинешеник, и ему стало не с кем спорить, и его стало некому слушать и теперь одиночество.  Ион ушел, и стал бродить, но иногда навещает детей. Они очень хорошие мальчишки, но пока молодые и его не понимают, а он, Денис, молодой, но у него грустные глаза, и он поймет.
И Денис, действительно,  понимал и вспоминал Веронику. Еще сто лет назад они сидели на их огромной тахте в Москве, дома,  когда у них был свой общий дом, и он гладил ей волосы, а она смеялась, ловя губами его пальцы,   делая   вид, что  сейчас их съест.  Куда все ушло, зачем? И теперь он одинок, как этот никчемный старик.
Нищий  с поклоном торжественно поставил мясо на столик, и они начали деликатно есть при свете огромной луны, так, как будто сидели в дорогом ресторане  и им прислуживал сам метрдотель.
 Итальянец  достал из палатки гитару и запел. У него оказался приятный с небольшой хрипотцой, голос. Он  долго пел о любви,  верности и всемогущей смерти.  Глаза у Дениса постепенно закрывались, и он сам не заметил, как заснул.
Денис  проснулся  ранним утром. Солнечные лучи светили ему сквозь веки, а под ухом звонко щебетали какие-то серенькие птахи. Он осмотрелся. Ночью старый нищий заботливо укрыл его от ночной росы своим старым одеялом, следы ночного веселья тоже исчезли.  Он встал и заглянул в палатку – его ночной друг  спокойно спал, издавая тонкий звук паровозного свистка.
- Хорошо посидели.
В кармане куртки завибрировал звонок, напевая моцартовское Рондо.
 - Кто это с утра пораньше,  Клаудия? - подумал Денис и нажал на трубку.
-  Это я, прости меня! Когда ты вернешься? - чуть слышно прошептала его женщина.











-