Пятьдесят оттенков розового - 26

                Пятьдесят оттенков розового - 26

     8 Мая, в день Мишиной смерти, (а у чехов День Победы над фашизмом), я домой звонить не стала, а вместо этого позвонила дочери, и сказала, чтоб она пришла на поминальный ужин вместе с Дадой. Я его не видела две недели.
     Через десять дней ему три месяца будет, и сразу после шестнадцатого, семнадцатого, к нам медсестра придет, на первый урок плавания в большой ванной, похвасталась дочь, и левой пятерней он уже целиком хватает мои губы. Тем более, сказала я, у меня остались от мальчишек пельмени, я куплю маленькую водочку и все. А утка, спросила дочь. Утку я на станек отнесу, угощу соседей.
     Утром встала, нарядилась, и поняла, что не хочу с уткой связываться. Еще заляпаю наряд, еще потечет в дороге, фу. Лучше я куплю что-нибудь легкое в кондитерской, по пути, а того не учла, что День Победы у чехов - государственный праздник и все магазины закрыты. Работала только русская лавка. "Ласточка" называется. Везде темно, тут двери нараспашку и все сияет. Купила опять последнюю "Отборную" водку и все полагающиеся закуски к ней. В "соседках" оказалась Таня, продавец Кости на Гавелаке, Костя сам без году неделю работает, а Таня вообще всему удивляется. Как можно, говорит, в центре Европы, в центре центра этой Европы, на Гавелаке, уходить в минус?! Молодым всегда кажемся мы замшелыми пнями, и это хорошо еще, что она меня "тетей Ирой" зовет, ей двадцать восемь, а моему старшему внуку двадцать два.
     В общем Мишка, за то, что я не жадничала, и угостила полкоя за его здоровье, послал мне русского покупателя с женой и мальчишкой лет двенадцати:
     - Вы помните, я у Вас года два назад, вашего Бенони, домой покупал? Вот, теперь хочу купить в офис.
     У меня было только три холста-гранда. Из трех он умудрился выбрать два. А было бы десять, или хотя бы семь, выбрал бы пять. Потом один большой (и то потому, что вертикальный, один из двух), и три маленьких. Маленькие, оно понятно, они как свет в окне. Шесть работ в одни руки!
     Сезон начинается.

     Наташа сняла с Дады ползунки и кофточку, он остался в "исподнем" и эти голенькие ручки-ножки прямо-таки светились мягким розовым цветом. Он спал.
     Он дождался, пока мы выпили по одной рюмке до дна за Мишу, и открыл свои прекрасные синие очи: я ринулась к нему в прыжок, и стала целовать эти ножки, эти ручки, эти щечки. Дада не испугался, он только поднял левую бровь, совсем как папа, умора, как похожи, и я стала осыпать его поцелуями:
     - Мам, ты к нему так близко не наклоняйся, до трех месяцев, тридцать сантиметров - вот лучшее расстояние, с которого он хорошо видит. А то ты для него как гора, которая вдруг пришла к Магомету.
     - А мне надо, чтоб не только видел, но и ощущал, вдыхал! - продолжала я таранить поцелуями младенца.
     - Вот он и смотрит на тебя, как на нечто, что ему застило свет.
     - Если бы застила, то он бы начал возмущаться. А так он просто очень удивлен. Наверное, ты его мало целуешь, Наташа.
     - Ой, там и без меня хватает, кому зацеловывать, Давид один в один, как ты, как налетит, как набросится! Он же еще маленький, - Наташа встала и начала собирать тарелки со стола.

     Как только она исчезла в кухне, Дада разорался.