Морок

               
А.Жарикова

   Голова гудела, переполненная знаниями, в глазах рябило от убористого почерка конспекта.  Всё, хватит! Надо отдохнуть, иначе завтра я непременно завалю матанализ. Лучший отдых для меня это верховая езда. Поэтому, быстренько побросав в спортивную сумку сапоги, форму и сухарики для лошади, я помчалась на ипподром.  Там недавно открылась школа верховой езды, и любой желающий мог сесть в седло,  заплатив весьма умеренную плату за часовое занятие. Справка от врача, разрешение от родителей и из школы (для подростков), справка о прослушивании теории не требовались. Никакой бюрократии. В школе царила почти домашняя обстановка. Новички занимались в манеже размером с цирковую арену, а те, кто освоил езду рысью и галопом,  на плацу перед манежем.

   Ипподром от нашего дома был недалеко. Я доехала на троллейбусе до остановки «Гостиница Советская», свернула в переулок и вышла на Скаковую улицу. Исход этого дня был очень красив. Обращённые на запад окна отражали лучи вечернего солнца, и казалось, что за ними бушует пожар. Яркое пламя лижет стёкла, ещё немного, и оно вырвется наружу, загуляет по стенам, заползёт на крышу, перекинется на деревья, на забор. Ещё не спала дневная жара. Июнь в этом году радовал отличной погодой и, если бы не экзамены, можно было загорать на пляже в Серебряном Бору.
 
   Люди спешили с работы домой, дети с криками носились друг за другом, лаяли собаки, громко ворковали на крыше голуби, из какого-то раскрытого окна звучал голос Трошина: «Не забудь и ты эти летние Подмосковные вечера-а-а». Из-за поворота  вынырнула  качалка, запряжённая серым  рысаком. Она  проехала мимо и,  превратившись в чёрный силуэт, растаяла в оранжевом закатном мареве.

   Я немного опоздала. На ближайшие два  часа лошади были уже разобраны, пришлось ждать. Между тем солнце  село, над крышами домов небо стало пурпурным, и на этом фоне фиолетовыми мазками рисовались облака. Наконец вторая смена закончила занятие, и несколько человек, в том числе и я, поспешили к кассе. Я сунула в окошечко рубль а взамен получила билетик с кличкой лошади. «Мексика». Вот это повезло! Красивая, гнедая арабская кобылка, резвая и послушная, о такой лошади можно только мечтать. Обрадованная, я со всех ног кинулась на конюшню. Здесь было такое правило – быстрее поседлаешь лошадь, дольше поездишь, поэтому надо было торопиться. Но в деннике, где обычно стояла Мексика, её не оказалось. Там стояла рослая, вороная Судьба, на которой ездил директор ипподрома. Не было Мексики и в другой половине конюшни, и на плацу. На все мои расспросы конюхи и тренеры только плечами пожимали и советовали смотреть внимательнее в других денниках. Раздосадованная, я уже направилась к кассе, чтобы обменять билет, как вдруг откуда-то вынырнул мальчишка и сказал

-  А я знаю, где Мексика. Её в дальнюю конюшню поставили. Хотите, приведу?  -  И он побежал.
- Стой! – закричала я ему вслед, но он не остановился. Догнать его удалось только у  конюшни. – Не надо, я сама.

   Мальчишка немного поныл, он так рассчитывал сесть на лошадь. Но видя, что надеяться не на что, повернул назад. Дальняя конюшня находилась  на расстоянии около 300 метров от учебного плаца и  длинной стороной выходила на Скаковую улицу. Её окружал высокий,  деревянный  забор с двумя воротами.  Одни  выходили  к плацу, другие – на Скаковую. И те, и другие на ночь запирались, но сейчас были раскрыты. Я отворила  тяжёлую  дверь  конюшни и вошла внутрь. Там было темным-темно, освещение не работало. В прошлом году здесь стояло много лошадей, но весной их перевели в денники рядом с манежем и электропроводку сняли. Животных сюда теперь помещали редко, только на время ремонта  денников, а в основном конюшня служила хранилищем для сена и овса.

- Мексика! – окликнула я.

   Слева раздалось топтание и тихое ржание. Вытянув руки вперёд, чтобы не наткнуться на что-нибудь, я направилась в ту сторону, и вскоре моя ладонь упёрлась в решётку денника. Тут же в неё сквозь прутья ткнулся бархатный конский нос.

- Мексика, Мексика, - ласково повторяла я, доставая из кармана сухарик.

   Мягкие губы аккуратно забрали с ладони угощение. Пока кобылка хрустела сухариком, я ногой задела на полу перед денником какой-то мягкий предмет.  Это оказалось седло с потником и вальтрапом.  Кронштейн, на котором всей этой амуниции  полагалось висеть, отсутствовал. Чуть в стороне, тоже на полу, обнаружилась и уздечка. Седлать лошадь в кромешной тьме дело непривычное, но не особо сложное для опытного всадника, и вскоре мы с Мексикой вышли из конюшни во двор. День угас. Странно, стоял июнь, и сейчас должно было быть ещё светло, однако, во дворе царила темень. Я села в седло и направила лошадь к воротам, ведущим на плац, но они оказались запертыми снаружи на замок. Заперты были и те, что вели на улицу. От волнения стало жарко. Что же теперь делать? Расседлать лошадь, перелезть через забор и вернуться в манеж? А может найти сторожа и попросить открыть ворота? Только где его искать. Интересно, который час? Должно быть,  моя смена  давно занимается, а я всё ещё торчу здесь. Вот досада! Видно, не суждено мне сегодня гарцевать на плацу, придётся воспользоваться первым вариантом.

   Не слезая с лошади, я въехала в раскрытую дверь конюшни. Вдруг, мне показалось, что откуда-то пробивается свет. Не раздумывая, я направила туда Мексику. Это оказался вход в конюшню со стороны Скаковой улицы. Я спрыгнула на землю, толкнула широкие створки и они раскрылись. Вход был не заперт! Снова сев в седло, я поехала по улице.  На ней было удивительно пусто, тихо и темно.  Окна домов не  светились, и только далеко впереди колыхался на столбе единственный фонарь. Я хорошо знала улицу. Мне надо было доехать до фонаря и свернуть налево - там есть въезд на территорию ипподрома. От него до плаца рукой подать. Я послала лошадь рысью. Вдруг, она резко остановилась. Перед въездом, преграждая мне путь, тянулась  канава, за ней насыпь из песка, а за насыпью нагромождение толстых труб. Лошади тут не пройти. Ну что за невезение! Придётся возвращаться. И тут раздался хлопок, фонарь погас,  Мексика шарахнулась в сторону  и понесла.

   Свистел в ушах ветер, мелькали  тёмные силуэты  домов  и громко  в тишине улицы раздавался звук галопа лошади. Только бы она не упала, поскользнувшись на асфальте, иначе мы обе сломаем себе шеи. Наконец Мексика успокоилась и перешла на рысь, а потом на шаг. Я огладила её и стала озираться по сторонам, пытаясь понять, куда нас занесло. Слева и справа тянулся глухой забор, а впереди  возвышалась громада какого-то здания с толстыми колоннами. Я пригляделась – ну ничего себе!  Это ведь трибуны Московского ипподрома! Ну конечно, вон и серые статуи вздыбленных коней на крыше можно различить на фоне ночного неба. Я развернула  Мексику назад и ещё раз взглянула на здание. Коней там уже не было! Что за наваждение! Я закрыла глаза, потом открыла – не было коней. Зато за спиной вдруг возник топот множества копыт, и задрожала земля. Я достаточно  привыкла к темноте, чтобы различать крупные предметы. От увиденного похолодела спина, а сердце словно сжало тисками. Я узнала каменных жеребцов с крыши ипподрома. Мексика взвизгнула, рванула с места карьером – и вот снова ветер в лицо выбивает из глаз слёзы, снова проносятся мимо кусты и деревья. Я слышу позади оглушительный топот и храп каменных коней. Оглянувшись, вижу, как искры снопами вырываются из-под их ног – жуткое зрелище! Нет возможности ни крикнуть, ни вздохнуть, нос и глотка забиты  воздушной подушкой. Стараясь уйти от погони, я сворачиваю в какие-то переулки, каждый раз содрогаясь от мысли, что это тупик. Казалось, что конца не будет этой скачке. Вдруг, после  очередного поворота Мексика перешла на шаг, и впереди показалась ярко освещённая прожекторами площадка. Я  узнала наш плац. На коней садились всадники. Должно быть, моя смена уже разошлась, и это собирается следующая. Вот и Рогалёв, тренер, вышел из двери манежа. Я подъехала к нему, чтобы объясниться.

- Георгий Тимофеевич, я…
- Правильно, из дальней конюшни все верхом едут. Молодец, как всегда в первых рядах. Становись головной, собирай смену.

   Неужели он не заметил, что меня не было на предыдущем занятии, что Мексика после скачки вся в мыле? Рука непроизвольно коснулась шеи лошади. Она была СУХАЯ! Я взглянула на часы – они показывали восемь часов вечера. Я не поверила своим глазам, но на часах над входом в манеж было  то - же время. Этого не может быть! А может я уже того… Перед тем, как броситься в погоню за шустрым мальчишкой, я смотрела на часы, на них было без пяти восемь. 300 м бегом – примерно 1,5 минуты, собрать в темноте лошадь – плюс 3 минуты и несколько секунд – доехать до плаца. А как же все эти скачки, блуждания, почему Мексика сухая?

   Не помню, как я ездила, как водила смену, как переоделась и доехала до дома, о чём говорила с родителями за ужином. На следующей неделе я снова поехала в Школу верховой езды. Проезжая мимо здания ипподрома, я увидела, что оно в лесах, и наверху работают люди в строительных касках. После занятия спросила у нашего вездесущего конюха Николая

- Коля, может, ты знаешь, что там случилось с трибунами на ипподроме?
   Парень со значением покивал головой и ответил.
-  Знакомые наездники говорят, что на днях кто-то посбивал копыта у скульптур коней, тех, что стоят на крыше. Вот народ! Все кони, как один, со сбитыми копытами. Теперь вот ремонтируют.

  1965 г.