Крила. Глава 68

По поездке сразу скажу, что чем дальше мы отдаляемся от нагретых и насиженных мест, становимся все более и более вовлеченными в привычный для нас ритм и рутину, отрываясь от этих ушедших событий, тем, со временем, память и внимание будут только рассеиваться, впечатления притупляться и удаляться из оперативной памяти. Чем больше мы будем отвлекаться на паутину дней, задействованные в ежедневных событиях, увлекающих нас водоворотом, в своей тщете, суете и борении, тем паче все мелкие детали будут нарративом удаляться из кеш-памяти и намеренно упускаться из виду, как что-то непримечательное и маловажное, как то, что можно вот так просто опустить из вида, отпустить от себя и подзабыть, навсегда предать забвению. Так выветривается запах одеколона с тела, замещаясь густым запахом собственного естества, оставляя тонкий шлейф, так стаптывается обувь и занашиваются до дыр любимые вещи. Изношенное и выслужившее свой законный срок, отработанный материал непременно навсегда уходит прочь, замещаясь новым и важным. Поездка удивила своей тишью и благодатью, размеренным спокойствием, как будто все идеальные и тепличные условия были созданы искусственно, и разыграны, как по нотам, все максимально удобно и комфортно обращено к нашему вниманию, чтобы наши ожидания, страхи, тревоги и ложные опасения, были неизбежно отвергнуты сходу и обмануты, и доказали свою полную несостоятельность. Все в поездке было «от обратного»- все ожидания с самого начала были настроены на возможный негатив и максимум жесткача и трешака, однако взамен этого мы получили насыщенную и эмоционально заряженную поездку, максимум позитивных впечатлений, кучу интересной и занимательной информации. Уже теперь, немного погодя, когда я понимаю, что даже вся наша предыдущая поездка в Париж затмилась этой новой поездкой, «перебив вкус», и все отошло на крайний и последний план в связи с текущими событиями, что эта новая поездка стоила по событийности и накалу всего предыдущего романтического путешествия. Теперь наконец представилось то благоприятное время писать, чуть погодя, подостыв, когда в голове все улеглось, как по полкам и стеллажам, как будто ты, чтобы принять решение, и не делать ничего на эмоциях и сгоряча, выбираешь себе опцию отлежаться и проспаться и на свежую голову, поступать, все обдумав, «чуть погодя». После того, как уехали гости, будто схлынула волна, и задумываясь над тем, что ты пишешь, во время коротких передышек, перерывов между ежедневными баталиями, как боями, ты понимаешь, что сейчас самая располагающая для этого обстакановка. Ты пишешь, когда предоставляется удачное время, шанс и возможности, тебе это нужно, как выплеснуть накопившийся пар под крышкой кастрюли головы, чтобы все не держать в  памяти, чтобы не напрягать свое воображение и фантазию, чтобы не мучить себя удручающим старательным запоминанием всех мельчайших подробностей, осколков фраз, событийной мишуры и всего прочего, чтобы только потом это все максимально старательно выразить и досконально и тщательно скрупулёзно, выпестовано описать, чтобы самому поразиться размаху своего творчества и своему писательскому таланту, чтобы вообразить, насколько я шагнул дальше, как автор, насколько я вырос, перерос свои возможности, как старую одежку не по размеру, и готов о себе заявить снова даже после сделанного перерыва и творческого отпуска. Чтобы проникнуться написанным до глубины души, докричаться и достучаться до ворот самого черствого, покрытого скорлупой и коростой сердца. И все это время до начала творчества, магической алхимической минуты созидания, акта творения, ждешь, как ребенок, набрав воды в рот, чтобы прыснуть и обрызгать другого, не дышишь, или дышишь осторожно, чтобы только тебя никто ненароком не рассмешил, и не ткнул пальцем в пузо, чтобы ты не проглотил и не выплеснул наружу воду, не пролив ни капли. Поэтому время до воссоздания картины событий и их реконструкции, какое-то особое время кратковременного хранения, как когда ты цепкими когтями удерживаешь сон после подъема-овеянное флером ожидания, предвкушения творчества, желания проявить себя, показать, что можешь, самому себе напомнить что-то и воскресить в памяти, чтобы она снова ожила и стала явью и трехмерной картинкой, только теперь уже на словах и печатных знаках, в цифре. Не отстают от тебя образы, не улягутся впечатления, не оставят тебя в покое назойливые и докучные идеи и мысли- как бы ты с ними не ладил, соглашался и не отгонял от себя лопатой, палками и ссаными тряпками. Это и есть твой непокой творчества, пьянящий разум, насыщающий твое бытие фантазиями и новыми смысловыми измерениями сопоставлений, образов, характеров, проекций и картинок.

Когда Мама 29.09.2017 спросила о наших впечатлениях, чтобы резюмировать за всю поездку, как бы я ее охарактеризовал, чтобы без ложной скромности, слов и пафоса, что: «Все, что мы хотели, мы сделали». Поездка была на редкость насыщенной и к тому же, мы в нашем кочевье нескончаемого перекати-поля постоянно переезжали с места на место. Поэтому удалась. Многое успели «схватить и увидеть», а теперь и узнать. Любая поездка приносит кучу впечатлений и информации, в том числе и даже бизнес-идей, за которыми я раньше ездил только в город Жены. Я никогда не думал, что в поездке нам все будет так благоволить, что мы успеем встретиться с нашими родственниками, пообщаться с ними, и даже более того, что произойдет наша долгожданная и насыщенная встреча с Отцом, что Отец будет к этому настроен и расположен, и что мы так легко и так доступно приедем «без геморроя», выматывающих проверок и лишних формальностей, чинно и благородно спокойно пересечем границу и таможенный контроль. Конечно, в этом спокойном перемещении есть заслуга и того, что мы путешествовали все вместе, одной родной семьёй, и также спокойно и безболезненно покинули страну. Я подумал о том, что отдых должен быть цивилизованный, и почему нам всем так благоволили обстоятельства? Потому что с нами был ребенок. Я даже сравнил мою поездку сейчас с поездкой к Брату на Праздник в 2013, и я подумал, что если Украину опять насчет штормить, как при майдане, то мы приехали в самое спокойное время относительного затишья, когда: «все обошлось и слава Богу!», и после сообщений о происшествиях, я подумал о том, что Мама сказала, что все поезда задерживают, что с украинской стороны в Россию, то в обратном направлении. Я думаю, что хорошо, что мы спланировали отпуск именно на эти дни, и приехали раньше, что в очередной раз от всего нас Бог уберег, и важно сказать, что Сын только один день себя плохо чувствовал, что никто не болел в поездке, все прошло гладко, и даже из-за некоторой напряженности никаких споров, суперечек и конфликтов не было между нами- это тоже важный показатель нашей сдержанности, владения собой и самоконтроля. Мне важно было показать, что несмотря на нашу равноудалённость и дистанцию друг от друга, хоть и мы все вместе не живем, но мы дружные и сплоченные, собираемся и поддерживаем контакты и отношения –эти низовые, горизонтальные связи и отношения работают в полную силу и меру.

Как было всегда в день моего отпуска, был форменный зашквар, и я «в мыле и пене» делал все невозможное, all my best, так, чтобы «комар носа не подточил». Я вспоминал, как товарищ переезжал, что у него был поезд, и до самого отправления поезда он высиживал и доводил до ума дела и проверки, которые он скрупулезно вел, прямо до последней минуты, все писал и «ваял», чем проявлял недюжую старательность, дисциплинированность, ответственность, добросовестность и усидчивость, которой можно было только позавидовать. Неужели он был так усерден и без обязаловки? Так и здесь, для меня было важным «закрыть хвосты» перед клиентами, перезвонить им, чтобы предупредить, переговорить и успокоить, сказать, что «дело идёт», запущен процесс согласования, и мое личное отсутствие на месте уже ни на что не повлияет, и не отразится ни на сроках, ни на самом результате. Я так старался, как будто у меня перед ними были «груз вины» и моральные обязательства, но раз я «человек слова», заверил и пообещал, то я обязательно должен держать в курсе этих людей, которые на меня рассчитывают в контроле текущих событий, даже если я представляю противоположную сторону при конфликте интересов, для меня было важно удержание клиентов в постоянном рабочем контакте, хоть и конфликтантов больше в разы, чем партнеров, и тем самым обеспечение градуса их лояльности к  фирме через обратную связь в виде меня, где головной заслугой было их длительное воздержание и отказ от претензий благодаря личным контактам, связям, благожелательном отношении ко мне и моим наработкам. Как «только не бросай меня в ракитовый куст!». Никому из клиентов я не уделял столько внимания и столько долго не вел ни с кем длительные переговоры, и другие отношения не были опосредованы такой долей внимания, общения, переговоров, личных встреч и доверия, как у меня именно с ними- с которыми работаю уже не менее, чем два года. Поэтому по времени я не успевал сделать все-но как раз ровно то, что планировалось, чтобы ускакать в отпуск. На последний рабочий перед отпуском день я оставил согласование, от чего именно в день отъезда я загружал в программу эти проекты соглашений и только успокоив клиентов, я тут же получил отлуп-отказ в согласовании, что в том виде, в котором я предлагаю технически решить и закрыть вопрос, как раз в таком виде принято быть и не может. Я, без какой крамольной задней мысли, думал, что я запустил процесс, без моего участия, который необратимо разрешится за время моего отсутствия, а получил тот процесс, которой никак без меня не пойдет, как будто я и сам гарант его живучести и разрешения, идейный вдохновитель и мотор всех процессов, а это, по наивности и доброте душевной, не знал с самой первой минуты, но мне хотелось ждать разрешения этой проблемы от других, когда предстояло уже бежать, чтобы вовремя успеть на вокзал.

Все эти дни после пятничного конфликта я был реально насуплен.  Я был серьёзен и дистанциирован от ребят, чтобы показать, что это все легло сильным отпечатком на наши личные отношения и наши рабочие отношения «больше никогда не будут прежними», и я думал, что эта ситуация воспитает всех их, научит относиться с большим вниманием ко мне, а не посеет холодок, рабочий бойкот и саботаж, и не создаст коалицию. Я понимал, что в каждом рабочем конфликте, как у меня бывало со многими другими, с которыми у меня были прения, трения и терки, напряжение и недопонимание, несмотря на эти чрезвычайные обстоятельства и непонимание, я продолжал отношения, пусть с грузом пережитого и неприятным осадком, но я никогда не вычеркивал людей из своей жизни, не смещал акцентов и не делал проблемы из того, что с некоторыми людьми работать приходится тяжело и трудно, я не делал поправки, я просто учитывал, что здесь есть слабина и уязвимость, нужно быть осторожнее и аккуратнее с ними, «держать ухо востро», сильно не открываться перед ними, извлекать урок из ошибки-потому что получился инцидент и сбой, но ставя в приоритет именно работу, а не личные отношения, гонор и амбиции, я понимал, что это издержки работы и личного роста- трения и конфликты. Поскольку самую ценность для меня представляет работа и творчество, то на такие косяки, как недопонимание и личные конфликты, инциденты, просто как на «рабочие моменты», можно смотреть сквозь пальцы, потому что результат другой - саморазвитие и умение достигать поставленных целей сквозь трения, стресс, ошибки и трудности- это и есть сложный и трудный путь преодоления, который самоценен. Я  стоически просидел до самого отъезда без обеда, потому что важно было демонстративно обозначить мое рабочее рвение, горение на работе, ревность к рабочим вопросам, самопожертвование, а я реально не успевал, потому что нужно было сделать много всего, что как раз с «хвостами» и усугубилось перед уходом в отпуск, мне как раз за час до момента, когда я должен был стартонуть, прилетела свежая задача, что мне пришлось даже писать тираду по этому поводу и звонить объясняться, чтобы мне не навешивали, хотя «де юре» я еще вне отпуска, но по факту задачу выполнить не смогу в условиях цейтнота, то есть и здесь, кроме личной дисциплинированности, я  проявлял еще не дюжую внимательность, щепетильность и аккуратность в делах. Потом приехал начальник с рабочего совещания, как раз, когда я заканчивал ему разблюдовку по всем тем текущим делам, которые я готовил, чтобы подробно посвятить его в то состояние дел, которые я подготовил к своему уходу в отпуск- ответы на письма, которые хотел, чтобы были согласованы, подписаны и отправлены, даже когда я уеду, чтобы дело двигалось и спорилось. В итоге, ребята потом пошли на обед, а я работал, а когда пришли, то я свинтил и помчал на вокзал. Я закинул в бумажный картонный пакет с нитяными ручками и фирменной эмблемой все мои нужные вещи, как в барсетку, но заломав, как неаккуратный сверток, и поспешил на встречу с ребятами.

Крав привез Жену и Сына, и фоткал Сына, сидящего за рулем автомашины, когда они стояли напротив торгового центра. Жена сходила в пекарню и принесла гамбургеры. Крав взял себе один в салон, оставив «на потом», а я свой съел с голодухи прямо при нем всухомятку-так вкуснее. Мы немного поговорили за дела. Сын вертелся, а я волновался, что он сидит с открытым окном, откуда он легкодоступен, и может даже выскочить наружу, что было небезопасным. Потом мы поспешили на вокзал, через чрево полупустого здания, каким он никогда не был, прежде киша кишмя людьми, унавоженный народонаселением- тот вокзал, которой мне всегда казался вавилонским столпотворением ввиду пассионарных потоков моих земляков, теперь встречал скучающими пассажирами, которые не кучно, а размазано ровным тонким слоем по стенам, изображая массовость, облепили редкие лавки, имитируя пассажиропоток. Судя по объемам и столпам воздуха в огромных сводах и арках при своей относительно низкой заполняемости он мне больше напоминал дореволюционную узловую, где в эпоху поздней перестройки было ровно такое же количество народа. Главный вокзал страны сравнялся с обычной узловой станцией, куда мы все время ездили, преспокойно пересекали, как транзитную точку по пути в облцентр и по дороге на станцию на дизельной электричке. Такое неоправданно резкое снижение пассажиропотока мне виделось грустным, унылым, удручающим, постыдным, психотравмирующим, донельзя обидным, с чем никогда не примиришься, как бы от тебя лично этот вопрос не зависел. Снижение станции до уровня провинциального станционного транспортного узла, хоть и не такого захудалого и депрессивного- все равно руина и упадок, печать деградации. Все стало вровень с символом запустения позднерестроечных времен, «схлопывания всего» и упадка, которое мне довелось увидеть, как будто кто сам привез сюда эти споры и семя запустения со своей малой родины. Когда поезда приехали, началась вся суета и вокзал оживился, как будто весь вокзал воскрес и всех растормошив, привели в чувство, пустив в него разряд человеческого тока. Нам посчастливилось занять все купе сразу, потому что соседей по купе не обнаружилось, я закинул вещи на полки, и мы расположились. я сразу захотел поесть, компенсировать отсутствие полноценного обеда, о котором задумывался еще с утра, повезет мне или нет, появится ли минутка заскочить пообедать еще по пути на станцию в налоговую, но потом понял, что лучше время использовать и потратить рационально и выжать плодотворное рабочее время до последней минуты, и не рисковать временем, чтобы попасть в вагон. Предоставленного времени на погрузку не было так уж и много, исходя из чего, мы вышли прямо к подаче вагонов для занятия мест, где были аккурат вовремя. В дороге я подтянулся к Сыну за полотенцем, Сын сидел на второй полке Жена что-то протягивала или помогала ему, общаясь с ним, я как раз в этот момент пришел с полным быстросупом, набрав до краев кипятка. Жена дернула локтем назад, и локоть выбил быстросуп из моих рук, который я едва не успел поставить на стол, секундой дело. Я уронил его пол, он, хоть и потеряв равновесие, но плавно лег, не запрокинувшись набок, однако часть кипятка выплеснулась и облила, обожгла мне ладонь, ошпарив кисть, немного и Жене досталось, пролилось на штанину. Жена жирно намазала мне ладонь руки мазью, но особо не чувствовалось, чтобы средство помогало. Ладонь садняще пекло и жгло, более получаса я держал ладонь в открытую форточку, приветствуя все, без исключения, мимо пролетавшие поезда, рискуя этой самой кистью из-за нелепости и неаккуратности, личной небрежности, подскочив в ту самую минуту, когда от движения и тряски в поезде, скученности и ограниченности пространства должен был быть на порядок осторожней и предельно внимательным. Конечно, я чисто по-человечески, в естественных и допустимых слабостях разозлился и какое-то время был заведен и сердит. Потом я не отходил от окна и открытой форточки, и я чувствовал, как какое-то время, ветерок не дает мне чувствовать боль. Потом боль находит, она нарастает, как будто моя кисть снова наливается кровью, тяжелеет, и она вся начинает болеть, охваченная невидимым горением, и пылать огнем снова в уязвлённых местах. Переживание этой физической боли сказывается на остроте моих переживаний, повышенная чувствительность и дух наблюдателя и неутомимого экспериментатора заставляли меня подумать, что я в этих ощущениях возьму для своей книги, что будет интересным и полезным, как переживание и опыт, это физическое мое напряжение, моральное раздражение на Жену от общей нервозности и стресса, связанного с дорогой, и попытка стоически стиснув зубы, владеть собой, и в тисках самоконтроля и не выказать ощущений, не показать боль и слабость. «Никто не должен видеть, что ты болен и устал». Или же это в большей мере все-таки злость на самого себя, на свою невдалость, личную несобранность и неаккуратность, или эту неприятность, с которой начинается поездка, если эта боль дает знак, какой будет поездка, как бы этот момент расценил Отец, какое бы послание и символ увидел бы в этом, как бы транслировал на всю поездку, как бы расшифровал этот сигнал и месседж для себя, или вовсе отложил поездку, почитав за дурное предзнаменование. 

Вопреки желанию Сына, занимательное чтение «Робин Гуда» «не пошло», и я читал «Робин Гуда» сам себе, я быстро пролистал все картинки и порадовался- ведь это было уже не первое чтение детских книг, которые я для свежести впечатления открывал сначала для самого себя, чтобы вынести вердикт, можно ли «пускать в ход» или рекомендовать кому, как цензор и эксперт. При отсутствии внимания моего сына, и я понимал, что даже индивидуальное чтение может быть чем-то занятным и полезным, и не стал «красть у себя», хотя сначала и решил подождать, когда интерес у Сына проявится, обнаружится и придет, потому что это магическое и приятное ощущение открывать что-то новое для себя именно с ребенком, наблюдать за его реакцией- запоминать, что книги, спектакли и музыка пришли к вам обоим вместе впервые одновременно, синхронно, и узнавать вдвоём этим коллективным опытом большое дело. Видеть магию воздействия на ребенка- смешивая с опытом бывалого и взрослого, оценкой судя по пережитому и уже увиденному, с чем можно сравнивать и сопоставить. Когда мы ехали в поезде, пограничник посмотрел на меня, и перевел взгляд на Сына, и убедившись, проверив документы, спросил: «Кто вы мальчику?»- «Отец родной». В этот раз, благодаря купе, мне наконец то, не в пример крайним поездкам в поезде, удалось выспаться. В поезде народ общался между собой, но меня не тянуло ни к кому, и не было дефицита общения и внимания, в нашей закупоренной консерве. Я должен был уделять внимание своей семье, а не посторонним и чужим лицам, даже и в чем-то показавшихся издалека интересными.  Нам не пришлось заполнять миграционные карточки с указанием цели поездки, поскольку мы пересекали границу по биометрическим паспортам. Официальные бланки, распечатанные на рекламе Мивины, остались в прошлом, а вызов-приглашение, предупредительно сделанное заранее Мамой, мы так и не показывали, никто не проявил, даже дежурного интереса, усложнение прохождения таможенных процедур состояло только в документах-биометрике, по которой мы посещали и все другие страны, и я подумал, в чем тогда кроится опасность, подвох и замануха, раз мы так безболезненно, легко и быстро пересекли кордон, что даже не верится. «Спокойно, Андрей, никакого секрета здесь нет!».

Утром, когда мы приехали, нас встретила Мама, сказала нам, что и Отца видела с букетом, он бежит. Я снимал встречу на видео. И действительно, уже у здания вокзала нас встретил Отец, как раз на том самом месте, где Мама кричала Тете Лиде: «Какой он мне муж после того, что не пришёл на похороны Бабушки!»- как раз в этих метрах я  издалека завидел Отца, помахав ему рукой, мы уже вместе пошли, поравнявшись, Отец подхватил один чемодан, Мама, как бы программируя ребенка, подчёркивала Сыну словами: «Ты пойдёшь ко мне, к бабушке, к Бабе Няне», а не к «нам», а Отец шел с нами, я тащил сумки, Отец шел со мной рядышком, покачиваясь с  чемоданом наперевес, провисая от тяжелой ноши, пытаясь удержать равновесие, постоянно меняя руки и перекидывая чемодан с места на место, из-за разбитой дороги его невозможно было катить по разрушенным отрогам, «себе дороже». И я все смотрел и сопоставлял, как менялась эта улица, какие и тогда пустые магазины прекратили свое жалкое существование, что успело измениться за это время, что нас здесь не было. Меня не было с  2015 года, почти два года. Жена приезжала в начале 2013 года, сразу после встречи Нового года, в январе, из чего ее не было здесь гораздо больше, чем 4 года и 9 месяцев- за это время мы, конечно, успели соскучиться по Облцентру, да и наша жизнь существенно изменилась, мы переехали в Метрополию, я сменил род занятий, профиль деятельности и  несколько работ, у нас уже появился сын, и все же ощущение ирреальности происходящего, что все это не на шутку, а всерьез, и вовсе не сон, меня ничуть не покидало «ни на мить», потому что осознание того, что это происходит именно с тобой, и это не во все, не придумано тобой, не кинофильм, и не игра твоего воображения, а именно происходящее с тобой, что ты можешь увидеть воочию, осязать, ощущать, контролировать, управлять  этим процессом, при этом всем было очень важным.

Я когда ещё в купе ехал, сказал Жене, что я не могу поверить, что мы вот так едем, что мы едем вместе, с нами наше дитя, наша малютка, наш сынок, что мы собрались, что мы настроились, и что мы  вообще на это решились в тот год, когда мы посетили Грузию, я загадывал о такой поездке, я даже давал себе обещания, что мы каждый год будем ездить в Украину, да, было и такое, но я все время загадывал, когда же это на самом деле произойдет, когда же это все-таки состоится в тех своих планах, когда я говорил Брату и Маме причину, по которой мы не должны продавать дом, что он будет функционировать у нас как летняя фазенда, на летнее время года. Конечно, я лукавил, представляя, что мы там проведем не более 2 недель из всех 3 месяцев лета, в лучшем случае, то теперь я был заложником своих слов и «подписывался» и обязывался действительно  реализовать это на деле, вопреки тому, что условия не приспособлены, и дом не прогрет, и еще все хозяйство запущено, хоть и поддерживается все не так, как раньше, когда здесь постоянно люди, хотя мы имеем обширный опыт проживания за городом, благодаря нашим организованным постоянным «дачным сезонам» по 4 месяцам, проведенным на даче, и различный опыт проведения домашних работ, приучены к труду, и имеем полнейшее представление «что и как», так что в этом плане мы люди не избалованные городом, люди трудолюбивые и подготовленные, но все же наше село не те дачи с развитой во всех отношениях инфраструктурой и доступной логистикой.

Важным было и это обстоятельство- резкий разворот Отца к нам, хотя нас разъедали и разделяли взгляды, идеи, виды на жизнь, противоречия и недопонимание. Я думал, что важным в нашей встрече и всем общении было то, что мне удалось сохранить семью. Раньше Отец был главой семьи в том, что был ее формальным авторитетом и старшим, а теперь я заново пересобрал семью из тех людей, которые раньше от нее вынужденно или добровольно отказались. На новых конструктах я ее переформатировал в семью «нового облика». И хотя брак родителей и попахивал мертвечиной, я вновь оживил этот труп. Они вместе шли рядом, были с нами- я объединил всех тех же действующих лиц, выполнив свою консолидирующую роль, я не отказался, не отрекся ни от кого, я не прекратил общение ни с кем, я был тем связующим звеном и той нитью, которая держала их всех на привязи, но теперь уже на базе меня, и хотя Отец и демонстративно не поздоровался с Мамой, находясь на перроне вокзала, в чем она упрекала его- в нарушении элементарных правил этикета, приличия и бытовых правил и норм общения, где как бы ты не относится к человеку, тебе ничто не мешает просто сказать ему: «Здравствуй!» пусть и не вкладывая в это дружелюбия, позитивного заряда и пожелания, но из элементарной вежливости, даже в этом мы ощущали элементарную скованность и осторожность, как отец поведет себя дальше, раз встречает нас на вокзале, значит, что это уже много обещающее начало, что будет потом? Если он принимает такую возможность продолжить наше общение, то что теперь из этого выйдет? Отец вышел из тени, теперь расположился к нам или продолжит кидать и обманывать, как непредсказуемый человек, которого нельзя прочитать и просчитать? Или он хочет показать ребёнку себя, как деда, потому что ребенок подрос и стал больше понимать, и при этом чисто внешне показать гармоничную и дружелюбную в отношениях между собой семью, чтобы не программировать ребенка на неправильные личные отношения вне союза людей, не показывая, что баба и дед в разлуке, разладе и розпаче, и внешне не хочет ребёнку показывать наличия между ними руины, произошедшей от их личных противоречий. Ребенок должен видеть гармоничные, здоровые и правильные модели семьи во всех поколениях- и это должен усвоить за правило, впитать с детства, чтобы самому следовать им по жизни. Тем не менее Сын, оставленный с Отцом во дворе, возбудился от встречи и обилия впечатлений, которые нисходили на него новыми и новыми порциями, как волнами. Отец стоял у ворот, ему трудно давалось присутствие, внешняя скованность и напускная холодность все предательски выдавала его внутреннее напряжение от неуютности, он переключился и сразу стал учить Сына шагать и маршировать. Он отдавал ему команды, как «военному оркестрику». Когда на следующий день появится Брат, он присоединится к экзерсисам Отца по строевой подготовке и будет учить его делать поворот «кру-гом!», и здесь была важна наша преемственность в том, что мы до мозга кости остались прежними и неизменными, и возвращаясь к нашим ролевым моделям поведения, нашим условиям и ситуациям, мы ведем себя как те, которые поставлены на паузу, именно так точь-в-точь, как будто мы задержали нашу игру, приостановленные на пленке в полной мере и точно так, в той же позе «морская фигура замри», в которой нас оставили в прошлый раз.  Люди не меняются. Важно было уловить то отношение Отца, что он не поменялся, не стал другим, не претендовал на большее в нашем общении, не высказывался о том, правильно ли он поступил, когда ушел, и какая была страшная для нас цена его поступка, хотя я оправдывал постоянно его тем, что он так мелко и подло бросил/оставил нас, когда я почти вырос, стал взрослым, достиг совершеннолетия, и мне исполнилось 18, и это было много лучше, чем когда мы были бы совсем маленькие, но мы пережили психологическую потерю и травму, нам трудно пришлось, поскольку нам пришлось адаптироваться, выкручиваться и приспосабливаться, и мы не ждали такой силы удара, подставы от родного человека, который не только был, но и есть для нас «отец родной», свою «порцию страха» и «фунт лиха» мы уже получили, стали «пуганные», тертые калачи –своим перманентным и постепенным уходом, начиная с 2000- когда мне было уже 18. Как Бабушка на Отца все говорила- «усе перепаскудив, все пiдтоптав». Когда мы пришли домой, Отец сразу стал деловито спрашивать: «сколько ты здесь будешь по времени и куда собираешься ехать», я сказал, что основная задача поставить ворота в селе, и на какое-то время поехать на курорт, чтобы хоть капельку побывать на море, а в Облцентре нас ничего не держит. Он сказал, что ему нужно в Храм побежать, я сказал, что все утро буду здесь, и не планирую никуда уходить, пока его не дождусь. Отец сказал, что куда-то поедет по делам, что-то быстро купит и приедет, я сказал, что хорошо, и куда-то уходить не входит в наши ближайшие планы, поэтому мы обязательно, сами того не загадывая, пересечёмся, «куда ты денешься с подводной лодки», а сам про себя подумал, что он изображает из себя чересчур делового, напускает на себя важности. Хотя скорее всего, как я сам, сам себе придумывает задания, и сам определяет фронт работ и свой рабочий распорядок. Сам себе голова, сам себе начальник.

Мама все признаваясь, говорила, что страшено боялась, что Сыну не будет игрушек. Я сразу нашел огромную хрустальную вазу, из которой достал ему кучу киндеров- популяции динозавриков, бегемотов и пингвинов, и наших, еще советских миниатюрных брелоков и  маленьких игрушек, миниатюр. Потом я нашёл на подоконниках все «хеппимилы» из мультиков про Геркулеса и «Нотр-дам», слоненка, которые отдал ему, нашел мамины самодельные мягкие игрушки все обильно раскиданные по комнатам, исходя из чего для малыша была первоочередная задача выполнена - игрушками на первую пору он был с лихвой обеспечен. Как в Монтессори, можно соорудить ребенку игровой мир и квест, даже из сподручных средств- нужна хватка, смекалка, и пластичный, гибкий, подвижный цепкий ум. Я говорю, как отец, первым делом нужно заинтересовать ребёнка, дать ему в избытке игрушек, чтобы он не скучал и был задействован. Когда ребенок занят игрушками и увлечен, обозначив ему направление, как колеей- он не будет отвлекаться, и нам, взрослым, можно спокойно заняться своими делами, посвятив время общению и взрослым занятиям, более важным и жизненным вопросам.

Кружа по двору, мне нужно было дойти через газоны, грядки и цветы сада, проложив дорожку через раскиданные по двору вещи, мешавшие нормальному проходу и затруднявшие какую-то бурную и активную деятельность. И я пошел убирать инструменты на свое законное место в гараж, хотел там еще поковыряться что-то взять для дел, но какой-то незначительный повод меня отвлек. Я давно собирался полезть туда посмотреть на «Муравей», но он был до такой степени заложен вещами- как всегда бывает в захламленной каморке или кладовой-куда натыкают всего «под завязь». И я ужаснулся тому, что в большой картонной коробке, которая размокла под дождем, разбухнув всеми углами, я увидел пластикового робокопа и какую-то игровую фишку самолётика, вросшую в грязь, я не в пример Генриху Шлиману, снесшего несколько исторических и культурных слоев ударами безжалостной кирки в поисках золота Трои, сразу бережно достал коробку, лежавшую на месте, где раньше была собачья будка, припиравшая дверь в гараж. Для меня эта встреча была потрясающим свиданием с моим прошлым. Я нашел кучу детских игрушек, на которых просто забили и махнули рукой. Увидев, я понял, что Мама, когда собиралась к нам летом, хотела достать рабочие, хорошо сохранившиеся машинки, и взяла первое же попавшееся под руку, «что успела отмыть, то и взяла с собой», как гостинец, а потом, поскольку она это делала в день отъезда, и толком «не знала, за что хвататься». И так и ускакала к нам, видать, так и не разобрав до конца коробку, оставив гнить и мокнуть под дождем. Хорошо, что дождей мало было, и здесь так и сработало, что край коробки размок, в коробку набилось под завязь различных червей и жуков, от которых пришлось отбивать и избавлять игрушки, и я нашел кучу вполне работоспособных и пригодных машинок. Все те мои «модельки» и Брата, по которым скучал, я сразу достал и отдал их Сыну, и мы уселись в этот аккуратно мамой подготовленный уголок, сразу заняв весь новый деревянный стол разбором игрушек, чтобы на нём играть, как будто был учебно-методический сбор и мастер-класс по сборке-разборке автомата. Я поставил жестяное ведро, чтобы перебрать все содержимое коробки, начав отсев игрушек, находя совпадающие детали. В общем, я этим тешился и занял себя с ребенком почти на 2 дня, найдя среди конструкторов и первых своих советских с редкими деталями свою игрушку, первую собранную большую машину  и маленькие модели машин- почтовую, полицейскую и медицинскую «скорую помощь», модель корабля, почти как «Лего» и модель большой транспортной военной машины, собирая которую в канун 1998 Нового  года, я никогда бы и не думал, что моя жизнь так резко изменится, и здесь работало именно то, что, как потом я поделился с Мамой и Женой той мыслью, что радость о встречи старых игрушек, как от встречи старых друзей, даже больше, с некоторыми игрушками имеешь гораздо большую эмоциональную близость и связь, чем с людьми, порой потому что это твои вещи, преданные тебе до конца, даже до слома, никогда не обманывали. Важно было и интересно было снова собирать все в кучу, давать эти же конструкторы «Лего» и «Коби» собрать малышу. Гипнотическое погружение в собственный мир детства вместе со своим сыном. Этот творческий процесс, где мы были, как старатели и археологи, по крупицам и черепкам- колесикам и проволочкам- собирать одно большое целое, с попыткой мыслить креативно, творчески, нестандартно, совмещая разные наборы и конструкторы- доконструируя свою игрушечную Вселенную из множества разных вариаций. Виртуозно показывая ребенку бесконечное множество вариаций, по которым мы формируем окружающий нас мир вещей.

На этих поисках колесиков и проволочек мы и не остановились. Когда я открывал дверь в гараж, как потайную для золотого ключика, случайно задел мешавший проходу и препятствующий отпиранию двери мешок с цементом, откуда, из надорванного края посыпался серый порошок. Начав поправлять нагромождение вещей и всевозможных строительных смесей, я увидел выбеленный временем пластиковый пакет. Я слил набежавшую от дождей воду в складки пакета, и внимательно осмотрел содержимое пакета с пристальным взглядом следователя и любопытством поисковика, азартом естествоиспытателя и увидел размокшую барсетку, вязаный комбез Брата, его многоразовый памперс, белую детскую шапочку, мой детский комбез в заплатками на коленке в виде яблочка, и мне стало душно, противно и больно, как от беспричинной обиды или незаслуженного оскорбления, такое тягостное и неприятное чувство, но не оттого, что в этом же пакете лежало заплесневелое мамино мулине, которому так и не нашлось за 17 лет время для вышивания  и рукоделия, а тому, что так бережно сохранённые некогда вещи и одёжки моего Брата безропотно уничтожались временем, плесенью, бесхозяйственностью и халатностью. Вещи моего младшего брата, в которых я выносил его на улицу, выводил гулять, когда только стал ходить, все, что связано с моими воспоминаниями детства, робкой юности и раннего взросления, все было выброшено на обочину времени и людской памяти. Какие-то вещи так трогательно и опосредованно связанные со мной, как дневник моей памяти, как то, что мне ценно именно тем, что сохранило дух нашего времени и бунтарского взросления, сложные переходы и патовые критичные точки того, что нарушало нашу серую, унылую, скучную и размеренную жизнь, всплывало в ней, как буйки и линии  водораздела, волнорезами теперь плавно уходило под грунт, в почву, никому не нужное и оставленное «на потом», на поруки безвременья, преданное забвению и «потоку и разграблению», «дикой вире» червям, жукам и плесени, которые нещадно и безжалостно потрошили все это в мясорубке времени. Саранча времени откушала из каждого из нас, опустошив нас, как бокалы, заламывая и скалывая бока. Я сразу пошел и все это развесил на бельевой верёвке для сушки. Потом я Маму пригласил через сад пройти к бельевой верёвке и показал, что это вещи Брата и почему они так безнадежно бросили и принялся, выложив все на яркое палящее солнце, сушить книжку «Наши соседи по планете» про справедливый коммунистический мир и социальное устройство во всех странах, поддерживающих политику СССР, где повествуют про все страны мира, я даже книжку собрал и спас, как когда-то в папином гараже на Юге я спас из огня книжку про Ермака, вытащив из пламени горящего костра.  Она долго лежала в нашем гараже, до самого нашего отъезда. Я подумал, что с тем же чувством и рвением, с которым «по жизни» спасаю людей, я пытаюсь уберечь какие то вещи и объекты материального мира.

В обед Отец, несмотря на клятвенные заверения и эмоциональные обещания, «да, да!», так и не пришел, мы пошли на новодельную детскую площадку с Дарт Вейдером, который подарил Брат Сыну, а он ходил с ним и говорил: «это мой ребенок». По дороге на детскую площадку мы зашли в Храм, где служит Отец. Я подумал, как здесь, в самом неухоженном месте парка, где  я пытался покататься в зимнем отпуске на старых советских лыжах между теми деревьями, где на меня наезжали гоп-стопом двое местных ушлых чуваков, чтобы отобрать телефон, когда я уже был со вторым своим аппаратом в 2002 году и встретил их, когда забирал Брата из школы, уже стало таким обгороженным местом и на этом маленьком пятачке уже кучно расположились и воздвигнутый небольшой Храм по размерам, и целый ансамбль из небольших по размеру, ниже человеческого роста, хоть и новодельных, но памятных знаков, вполне достаточных и убедительных, чтобы выразить людскую скорбь, заставить сопереживать и прочувствовать даже толстокожих и черствых сухарей. Все было расположено близко, как на ладони- уместившись на маленький пятачок и майданчик, как будто можно было между ними дотягиваться- как грифонами на Банковском мосту в Питере или обнимать большое дерево, чтобы узнать хорошую примету.  И я был рад тому, что место, в котором доселе совершалось бесконечное число правонарушений, вмиг стало цивилизованным, стерильным, ухоженным, уютным и облагороженным. Как тот приснопамятный пустырь, прилегающий к стадиону, на месте которого сооружена заправка, благодаря чему у Мамы сразу наладилось обзорное освещение и место сразу стало на порядок безопасным. Весь этот прогресс, перемены уже были к лучшему, в плюс, в позитив. Даже памятный знак  стоял в аккурат напротив того нашего излюбленного места на обочине парка, где мы с двоюродными братьями, пытаясь познакомиться с ночным городом, в первый же вечер удачно познакомились с Мариной, когда провожали ее с подружкой в район вокзала, и домов у памятника пушки, на другой стороне перекрестка, по диагонали, и каждый раз, когда я приезжал в Облцентр, я непременно встречал Марину. Марина с моей фиксацией на ней была как неформальный талисман города, путеводная звезда, и где бы я не находился, и сколько бы времени в городе не приводил, чтобы не было в моих планах, я все время непременно натыкался и наталкивался на нее, встречал ее, как какая-то непостижимая уму и формальной логике игра и хитросплетение комбинаций, определенностей, случайностей и совпадений, которая не дает нам позабыть друг о друге, и не желает нарушить привычный круг и выпадающий День сурка. Когда мы поиграли на площадке, Отец так и не объявился, хотя постоянно тусил в районе Храма и парка, и по любому маршруту, мы должны были с ним непременно зацепиться, перехватив его или на дороге, или на тропинке. А потом я весь день прождал от Отца обещанной встречи, думая, что он отложит дела и найдет для этого время. Зайдя к нему в Храм, я видел, как он расслаблено сидит на скамейке, а потом задумавшись о своем, ожидая ответа, в своих мыслях, сказал, что дозванивается товарищу, чтобы определиться с дачей/усадьбой на море. Сказал, что не вовремя звонит, Друг детства Отца сейчас занят на операции, его персонал, тоже занят, не может с ним связать, ни передать ему информацию. Будет дозваниваться дальше.

На этой встрече после случившегося между нами недопонимания я предъявил Отцу, что раз я дал ему слово, и пообещал его дождаться и встретить, то значит, непременно должен был соблюсти это условие и встретиться-поэтому то, что он думал, что мы ушли, и он нас не застал, не принимается. Отца, перескакивавшего с темы на тему от нетерпения, хотелось сразу обо всем узнать и расспросить, как с голодухи внимания, конечно, больше занимала и интересовала дата нашего предстоящего отъезда и сколько мы еще времени проведем в городе, чтобы знать, на что рассчитывать и спланировать время. Но наши планы постоянно менялись, исходя из чего, прямо на следующий день нам не удавалось стартонуть в село, по причине отсутствия  предварительных договоренностей с Дядей Васей, который бы привез нас из райцентра в село по пути на свою «базу», чтобы показать и похвастаться, и поэтому мы решили на следующий же день, дождавшись Брата, по его просьбе, чтобы вместе там побывать, пойти всей семьей дружно в зоопарк, прокатиться днем/вечером на кораблике, а потом еще умудриться вечером успеть на цирк сводить Сына, как я раньше туда же в балаган «Шапито-шоу», на том же самом месте, но лет 15-17 назад водил и Брата, когда ему понравилась и запомнилась дама-мадам с дрессированными пуделями. Взять билет в цирк заранее, даже на завтра, не получилось, поскольку что 14 сентября еще цирк не работал, а продавал билеты на открытие сезона только с 15 -го сентября, и мы прошли с Отцом марно, хоть и выловили кассиршу через других продавцов из соседних ларьков. Решили с ним у киоска подойти на следующий день, чтобы точно знать, кто пойдет из старших с Сыном на представление, и на какое предпочтительное время брать билеты.

Вернувшись в Храм, Отец передал мне мобильник с подзарядкой в пакетике для связи и объяснил, как пользоваться, но я даже пин-код его не спросил. Как бы ни был прост в обращении телефон, и к какому бы поколению моделей не относился, всегда было проблематично перестраиваться на другие модели- исходя из сложностей адаптации-пока освоишься, пока привыкнешь. Телефон был с украинским языком в настройках-что тоже добавляло в мою жизнь перчинки, яркой пестроты и незабываемого местного колорита. Отец «дал мне свои вещи»- (хотя я и был не Терминатор, чтобы их требовать)- одежду и обувь- приталенные рубашки, как будто специально ушил их для себя, узкие джинсы и туфли «Пьер карден» (тогда как этой фирмы я только Брату покупал рубашку поло в Париже и себе свадебный костюм), «упаковав меня по полной программе» в плане «прикида». Снабжая меня вещами, Отец говорил: «Вот, возьми, примерь, мне это не подошло»- он реально говорил так о всех вещах, которые он отдал мне. А мне было неудобно отказать Отцу в том, чтобы принять их в дар с благодарностью, потому что он бы выбросил эти вещи, которых было бы жаль за то, что на них так безрассудно сплавили деньги. Кому они еще подойдут по размеру-как не мне? На Брата они же точно малы. И мне было приятно то, что это были вещи Отца, как-то уже ассоциированные с ним, какие-то вещи из хлопка и полиэстера служащие мне напоминанием о нем и какой-то памятью вещей, с его энергетикой. Какие-то материальные объекты или артефакты, которые эмоционально меня подпитывают и подзаряжают, делают более уверенным в делах и бескомпромиссным, тогда как даже в каких-то предметах я чувствую близость семьи и тепло родных и дорогих мне людей. Я надел рубашки-они были мне как раз, в пору, и я примерил обувь и сделал несколько шагов, ногу не жало, и палец не упирался в носок ни в одной из туфель, и потом только чтобы одеть штаны, я пошёл за прилавок для свечей при входе в Храм, напротив лестницы, чтобы не превращать Храм в примерочную. Отец передал иконы для Сына- св. мученика, его покровителя, и для всей семьи «святую троицу». Дал крестик для Сына, спросил, носит ли он крестик, а потом, когда я сказал, что не носит, Отец сказал что-то насчет: «Не надо идти против воли ребенка, одевать насильно» и спросил что-то за то, ходим ли мы с Сыном в церковь. Отец показал иконы местночтимых святых- рассказал про каждого из них- а я сориентировался по ансамблю памятников перед главным Храмом. Я думал, Отец пустит, раз он мне Отец, и ближе всех, и свой здесь, показывая, где включается свет и за алтарь, но Отец сказал, что сюда нельзя и только постоял на пороге, не нарушая запрета. Он сказал, что на мне нет специальной одежды. Я подумал, что неважно, какое по степени достоверности и мотивированности объяснение запрета я услышу, главное, Отца бы не ослушаться. Я взял этот нехитрый скарб, и пришел домой хвастаться, Маме и Жене показывая, сколько мне надавал Отец из своих вещей, и тот пиджак, на который Отец сказал, что ему подарил местный жертвователь меценат, я сразу напялил на себя с маминой серой шляпой. Я сказал, что похож в нем не то на цыгана, не то на сутенёра, а я сам себе действительно напомнил местных колоритных бандюков -антигероев фильмов Кустурицы. И сейчас я удивился тому, что я видел фильм «Завет», когда мы покидали Курорт 23.09.2017, этот фильм показывали по одному из каналов телевидения- его смотрела Алена, мама друга Брата- Ильи, на что я, как большой поклонник и ценитель творчества Кустурицы, лично смотрел этот многозначительный фильм, не мог проигнорировать и не отметить без внимания, то же посчитал чересчур символичным и знаковым- как добрая примета- как дождь в дорогу или фильм «Белое солнце пустыни», который смотрят перед запуском в космос стартующие в полет космонавты.

Отец позвонил мне, уже на ночь глядя, когда и сказал, что «не встретимся», потому что Брат приедет поздно ночью, раз едет уже с 9 часов вечера, и он приедет, в лучшем случае уже поздно, только к 11 часам вечера, исходя из чего, наша встреча вечером не только под вопросом и угрозой сорваться, но и лишена всякого смысла, потому что уже слишком поздно, потратим еще какое-то время на сборы и после дороги Брат будет усталый, выжатый как лимон, и не предрасположенный к общению, как «с корабля на бал». Я согласился повременить со встречей.

Когда в полночь приехал Брат, к нам сразу пришел Артур в свитере с хомутом на горле. Артур говорил подчеркнуто многозначительно, понты прорывались наружу, он показывал «дольче вита» и жизнь богемы в Облцентре в действии, в режиме реального времени. Показательно ничего не пил, так как много обильно, бурно и усиленно отпраздновал день рождения, который был накануне, а мы так и не выпьем все вино, которое в одном из бокалов так и простоит до утра, ничуть не выветрив все пузырики, как заговоренное или со странным химическим составом- зафиксировавшись в том, как его оставили. После пьянки был, как больной, после выписки, сидел «на отходняках» после «надмирного зловживання», как неживой, «выйдя из крутого пике» и оставшись на гребне вынесшей его волны. Брат был нервен и дерзок, опять «на всю катушку», беспричинно используя незначительный мало-мальский повод, придирался к Маме, делал кучу замечаний, и горланил «на всю ивановскую», как жертва, привлекающая к себе внимание криком и шумом. Я опять его обрывал и успокаивал, как модератор беседы, и это было то самое наше стабильное просчитываемое поведение, которое повторяется из раза в раз, от встречи к встрече, семейный стайл, family look. Не можем мы уже по-другому, как заведенные игрушки. Брат придирался к Маме «ес южл», как всегда, в этом не было ничего примечательного и необычного, цеплялся к манере одеваться, говорить «на суржане», потому что говорила, перемешивая слова, к тому, что она переспрашивала и перемежевывала, переключаясь на разных собеседников- от личного общения и перестраиваясь на телефонные звонки, говорила и обсуждала в режиме нон-стоп. Я его одёргивал за замечания, что он постоянно подчёркивал, указывая на Маму: «этот человек», «эта женщина», и я понимал, что это было позерство и демонстративное поведение, вызванное присутствием с нами Артура, перед которым, как своим непременным визави в соревнованиях, он дико стеснялся. Артур же, важничая, напускал на себя флер и ареол загадочности. Он говорил, как усталая звезда, вынужденно, из лени и одолжения дающая интервью: «Бог дал работу-но отнял охоту», да конечно, он зазвездился, хотя, я думаю, это было лукавое позерство перед Мамой, как перед старшей в семье и хозяйкой дома, чтобы получить ощутимое очевидное и заметное моральное преимущество в постоянном негласном соревновании с Братом, и перед Женой, как девушкой, чтобы не считали его никчемным и пустым, и «не понятно что делающим здесь». Он как-то с кислой миной на лице вымученно сидел, как будто одним присутствием своим делал нам благо и великую честь и одаривал радостью, и теперь я понимал, что тем что он выкидывает вещи из бабушкиного дома Тети Аллы, он повышает себе рейтинг и статус, хочет проявить себя хозяином, и более того, ощущать себя вправе делать какие-то вещи,  хоть на что-то повлиять, хоть что-то изменить, посягательство на мир вещей, что-то сделать, что-то акт, к которым относится только непосредственное активное действие, будь то перестановка или уборка в доме и избавление от тяжелого наследия «так придумай для себя новый день календаря» в песне группы «Старый приятель» и «Что-то всерьез менять…» в песне Александра Иванова. Артур дополнял шутки Брата про поход с больным глазом беременной кошки к ветеринару: «это ж надо идти». У нас был пинг- понг шуток, но реального розыгрыша и растянутых панчей не случилось, никто не имел ни сил, ни таланта, так изгаляться и усердствовать на ночь глядя, превратив все в китч и шоу. Я, поднимая тост за здоровье Артура, сказал, что лучшее поздравление и подарок ему в том, что мы приехали сами и это наша живая открытка. Я сказал, что судя по словам песни Кулио: «мне 23 сейчас, доживу ли я до 24»- и раз ты дожил до этого возраста, то это уже, по любому, успех, и более того, я сказал, что это суть важно, что Отец нас опередил во всем и обскакал тем, что женился в 24, и уже успел завести ребёнка к 25 годам- нам за ним не поспеть, мы плетемся в обозе, на обочине жизни, в сухом остатке отстойника, и я сказал, что это такой важный возраст у него, когда нужно определяться с городом местом проживания для будущей жизни, нужно определяться и со спутницей жизни, и с родом занятий, правильным выбором работы, поскольку в этом «нежном возрасте» все критично, это знаковая и особая пора, когда нужно принимать для себя кардинальные, степенные, ответственные и взвешенные решения. Он так вольно и легко рассуждал о поиске города, где жить, но это ни Облцентр, и даже не Столица, они ему не подходят, и он так об этом свободно и вальяжно говорил, что выдавало, как раз наоборот, в нем человека  неуверенного, не определившегося. От его речи получился обратный эффект. Наоборот, он сказался не гражданином мира и космополитом, свободно адаптирующемся и привыкающим к любой обстановке, а прожектером, человеком несерьезным, и не собранным, дезорганизованным, безрассудным, который слишком вольно общается по поводу перспектив и понапрасну треплется, хоть и вещает гладко, уверенно и спокойно-раз при этом бездействует, и ничего не меняет. Словами он дезавуирует себя и попросту вербально оправдывает свое здесь местонахождение. Все города и регионы неравномерно развиты, и совсем другое дело, может, мы не полностью готовы входить в ритм жизни определённого города, тогда дело банально попросту в нас самих. Если и говорить про города, то в них совершенно разные районы, с разным духом, колоритом, атмосферой, энергетикой и ритмом, исходя из чего, чересчур поспешно делать такого рода далеко идущие выводы. Мы все собеседники были, как бокал шампанского, которым все высокомерно побрезговали, что так и остался не выпитым и несмотря на то, что у никого уже не было ни сил, ни желания его выпить- а то, что все рисовались и были ничем не обеспеченными мыльными раздутыми пузырями, совсем не такими, как есть на самом деле.  Но нас никто не собирался лопать, и нас распирало отсутствие граней и препятствий-как будто обстановка и физика вещей «забили на нас» и великодушно позволили потерять берега.
 
Это все мне еще раз на явь вспомнилось, когда я говорил с Литлфутом в прошлый понедельник 25.09.2017, мы обменялись телефонными номерами, и я сказал, что я сожалею, что слишком поздно приехал в Метрополию. Мне нужно было самому приехать 10 лет назад, когда все было кудряво и кучеряво- были жирные и тучные года, а не в 2014, три года назад, я приехал теперь к шапочному разбору, когда все лакомые места, распределены, когда все уже устаканено, все хлебные должности заняты людьми, которых уже не подсидишь и не подвинешь, весь рынок уже схвачен, и тяжело теперь куда-то вклиниться и вписаться, и я сожалею об упущенных возможностях, что сначала мы не были готовы, а потом оказались в городах, которые нас вовсе не ждали, в неудачное время, когда условия не были благоприятными и обстановка стремительно ухудшалась, деградируя прямо на наших глазах. Так и сейчас, стоя перед дилеммой поиска работы, я подумал, что как раз проходит 8 летний цикл жизни в разных местах и городах- в Метрополии я учился 5 лет, и живу со времени нынешнего приезда больше чем 3 года, вот и все -пора сменить город. В городе Жены я жил 2 года, вот и выходит, что пора возвращаться в город Жены на 6 лет, чтобы завершить этот 8 летний цикл. Куча совершенно разных и противоречивых по своему содержанию мыслей меня одновременно одолевают по этому поводу).