Глава 30. Приговор. Эпилог

     Заместитель Медведя, Дража, был разбужен ранним утром телефонным звонком. Известие было далеко не из приятных.
   - Мда, — только и мог произнести Дража, обдумывая, как поступить: набрать ли сразу номер домашнего телефона шефа или подождать и лично сообщить известие, прибыв на работу.
     Постояв у телефона, покусывая губу, несмотря на ещё ранний час он принял решение ехать. Выходя из служебной машины, Дража бросил взгляд на фасад «Замка» и с тревогой отметил, что окна кабинета начальника светятся.
   - М-м-мда, — промычал окончательно сбитый с толку и озадаченный Дража. — А дело-то, похоже, неладно.
     Он даже не вошёл, а буквально ворвался в кабинет Медведя и остановился как вкопанный, поражённый увиденным. Медведь, абсолютный трезвенник на работе, не сидел по обыкновению за своим массивным столом, а стоял со стаканом в руке у окна. На подоконнике стояла початая бутылка коньяка.
   - Не докладывайте, я уже знаю, — произнёс он будничным голосом, — вон там на столе второй стакан, налейте, помянем покойного. Он был славным парнем, этот Блох-Блохин.
     Дража молча повиновался, взял стоявший возле графина стакан и наполнил на две трети.
   - Наливайте полный, — попросил Медведь. — Это традиция.
     Заместитель последовал совету и наполнил стакан до краёв.
     Медведь, не оборачиваясь, кивнул.
   - Налили? А теперь выпьем.
     Драже не доводилось ещё пить коньяк стаканами, но, приличия ради, это, хотя и не без труда, пришлось сделать. Часть напитка попало в дыхательное горло, и он закашлялся.
   - Мир праху геолога Блохина, — произнёс Медведь, называя истинную фамилию покойника.
     Он оставил свой стакан на подоконнике, вернулся к столу и побарабанил пальцами по столешнице.
   - Так вот, Дража, Вам придётся на время взять бразды правления на себя. С завтрашнего дня я уже не начальник, Вы же, соответственно, не мой подчинённый.
     У заместителя отвалилась челюсть.
   - Простите, я что-то Вас не понимаю.
     Медведь покачал головой, покачал устало.
   - А тут и понимать нечего. Приговор приводится в исполнение. Вы, кажется, если, конечно, не ошибаюсь, за глаза звали меня Медведем. Так вот: Медведя больше нет, его берлога пуста, а пустую берлогу должен занять кто-то другой. Но пока новый медведь не объявился, пока суть да дело, в этой роли будете Вы.
     Дража стоял ошеломлённый, в его голове концы не вязались с концами.
   - Почему? Что за причина?
     Медведь пожал плечами.
   - Причину, Дража, всегда можно найти. Было бы желание. В моём случае она явная, достаточно вспомнить финские коттеджи, которые мы как бы обменяли на самолёт. Финские коттеджи — это валюта, доллары или, если угодно, фунты, а к долларам и фунтам даже из лучших побуждений прикасаться запрещается. Нарушитель закона налицо, он сидит перед Вами, а закон, устами некоторых лиц, в мой адрес ещё кое-что скажет дополнительно. Вот так-то, дорогой Дража.
     Медведь вздохнул и откинулся на спинку кресла.
   - Сегодня я ещё начальник, сижу в кресле пока по праву, могу распоряжаться, но никаких распоряжений делать не стану, разве что готов подписать приказ о повышении зарплаты некоторым сотрудникам. Закона в этом случае я не нарушу, а Вы, Дража, человек занятой, так что идите и выполняйте свои обязанности. И, самое главное, ни при каких обстоятельствах не забывайте о нефти. Уверен: она под нашими ногами и ждёт своего часа.
     Дража пристально взглянул на своего начальника с глубоким сочувствием и ссутулившись вышел из кабинета.
     А Медведь остался сидеть в кресле, молча рассматривая стоявшую на столе початую бутылку коньяка, размышляя о своём. Он как будто ждал телефонного звонка. И телефон зазвонил, голос в трубке звучал приглушённо, как через листок бумаги.
   - Кажется Вас, малоуважаемый, увольняют. Не так ли? Меня это искренне радует. Такие как Вы нашему обществу не нужны. Поняли ли Вы это до конца? Не сомневайтесь, что в Вашу судьбу вмешался и я, Ваш покорный слуга. Я горжусь тем, что приложил к этому руку.
     Медведь узнал этот голос, выслушал до конца и ответил, впервые изменив своему правилу обращаться к людям на «вы».
   - Я узнал тебя, Сытов, хоть ты и соришь словами через бумагу. Хочу в свою очередь сообщить тебе только одно: ты мне абсолютно не интересен. Только одно, и ничего больше.
     Медведь нахмурился и потянулся к стоящей на столе бутылке, но рука остановилась и сжалась в кулак. Он задумался, и на его лице, зачастую суровом и непреклонном, появилась печальная улыбка: «У всех самураев один конец, но не надейтесь, Сытовы, что они когда-нибудь переведутся: в этом вы серьёзно ошибаетесь, господа».
     Реальная жизнь рано или поздно стремится утереть нос теоретикам, показывая тщетность их попыток предсказать будущее. Провидение, вынося приговор, всегда поступает по-своему. Даже имеющим большой авторитет и слывущим гениями, к которым, приложив ладонь к уху, прислушиваются сильные мира сего, приходится время от времени смущенно чесать в затылке. Виктор Викторович Богрицкий, профессор и академик, не жаловал места на реке Полове, показывал пальцем в другую сторону, но волею судеб или обстоятельств, или по какой-то другой причине, но именно там, на Полове, однажды забурили глубокую скважину. Вышку разместили на высоком холме, так что её ажурная верхняя часть поднималась значительно выше окрестного леса, а мощная видная издалека лампочка на её верхушке стала служить ориентиром, если угодно употребить громкое слово, путеводной звездой для судов, плавающих по Большой реке в ночное время. Но скважина, из которой вскоре ударит нефтяной фонтан, бурилась не один год. За это время обладатель многих государственных наград, чинов и званий Виктор Викторович Богрицкий успел изрядно постареть, а частые визиты к зубному врачу превратили его в настоящего мученика. Вышел на пенсию по нездоровью старший следователь госбезопасности, ненавистник рода самурайского, подполковник Сытов, так и не получив вожделенного звания полковника и не раскрыв тайну дела 51/13, дела о таинственном вражеском агенте, объявившемся в тундре, то ли высадившегося на берег полярного моря с германской подводной лодки, то ли свалившегося с неба.
     Не прошло и десяти лет после этой истории, как неподалёку от скалистого мыса, что подобно острому ножу вдается в полярное море, бросил якорь большой транспорт. Военные моряки, спустив с него плоскодонную баржу — из-за отмелого берега судно встало на якоре в открытом море — принялись нагружать её металлическими конструкциями, деталями сборных домов, досками, брёвнами, бочками, мешками с цементом и всем другим, что необходимо для постройки временного посёлка и монтажа какого-то военного оборудования. Одним из первых на берег был доставлен гусеничный трактор. Строители спешили, работали днём и ночью под незаходящим солнцем полярного дня. И в этом был резон: сезон безмятежных штилей, когда море не колышется и похоже под лучами солнца на полированную сталь, вот-вот мог смениться периодом предосенних штормов.
     Но человек — не машина, солдаты и матросы в перерывах между сменами бродили по пляжу, обнажающемуся во время отливов до горизонта, так что границу между сушей и водой не мог различить даже самый зоркий глаз, с любопытством разглядывали выброшенные морем предметы, выбирались на низкий берег, торфяной и неказистый. Там и обнаружил один из солдатов человеческие останки: кости, череп, на котором сохранилось немного волос и обрывки полуистлевшей одежды. Парень сообщил о находке начальникам, и те отреагировали, поручив специальной команде вырыть подобающую яму, сложить останки в мешок из-под цемента и закопать. Начальникам из-за великой спешки на стройке было не до хлопот с выяснением личности погибшего. Здраво рассудив, они заключили, что это утопленник, которого выбросило волной на берег во время шторма, совпавшего с большим приливом. Мало ли людей тонет в море. Солдат, обнаруживший останки, рядышком с ними нашёл заржавевший охотничий нож и простенький алюминиевый портсигар, на крышке которого кончиком острого предмета было нацарапано Г. Репнев. Принадлежал ли портсигар тому, чьи останки обнаружил любознательный солдат, или инициал и фамилия, нацарапанные на крышке, не имели к «утопленнику» никакого отношения, похоронную команду не интересовало. Останки захоронили, на холмик положили обломок выброшенного морем спасательного плота, написав на нём химическим карандашом ту же фамилию, что и на портсигаре, забыв однако поставить инициал. А как закончил свой жизненный путь бедовый парень с далёкой Волги, получивший от сынка профессора Прищепкина прозвище Драная Морда, в конце концов осталось неизвестным.

                ЭПИЛОГ

     Прошло несколько десятилетий, и вот внук Петровича, не в деда высокий, узколицый, с чёрной бородкой «а-ля испаньёлка», в тридцать лет успешный журналист, имевший давнее намерение посетить, как он в шутку выражался, суррогатную родину предков, чтобы прижать ладони к фамильным камням, наконец решился его осуществить. Но это было ещё не всё: легенда о Капитане, рассказанная ему дедом, привлекла его настолько, что с годами она буквально просилась на кончик его журналистского пера, и он жаждал получить на месте кое-какую дополнительную информацию. Имеющие намерения да осуществят их. В один прекрасный день журналист сел в самолёт и через несколько часов полёта высадился в аэропорту заполярного города. Дело происходило осенью — в небе сыро, а на земле грязно, и первая его попытка посетить легендарный «Замок» не увенчалась успехом. Таксисты больше жалели свои автомобили, чем предпочитали на них заработать: дорога до «Замка» была столь плоха, что не всякий решился бы её преодолеть даже на мощном внедорожнике. В обширных планах журналиста значилось посещение местных старожилов, но свидетелей событий более чем полувековой давности к великому его разочарованию в городе не оказалось — хоть покупай обратный билет и убирайся восвояси. Но выручил случай: пожилая женщина — администратор гостиницы, посоветовала ему обратиться к местному фотографу, записному краеведу, который если и не был свидетелем многих событий, то уж наслышан о них точно, и даже дала номер телефона и адрес проживания. Журналист не стал тянуть с визитом, позвонил и, представившись, получил согласие на встречу. В качестве скромного презента в дорожную сумку была положены пара бутылок приличного коньяка и большая коробка конфет. Нужный дом журналист обнаружил не сразу: он прятался позади своих более современных собратьев, обращённых фасадами на проезжую часть улицы, стоял в глубине жилого массива, как две капли похожий на соседей, имел замытый номер, который не каждый мог бы расшифровать. Журналисту это, однако, удалось. Подъезд, в отличие от соседних, имел полуистлевшие, к тому же не столько гостеприимно, сколько легкомысленно распахнутые настежь деревянные двери. Зато вход в квартиру фотографа имел вид непреступный, сооружённый из стали, способный противостоять бронебойному снаряду среднего калибра. После звонка стальная дверь открылась, и журналиста на пороге встретил высокий костлявый старик, весьма напоминающий внешностью знаменитого американского писателя Марка Твена. Он широким жестом пригласил гостя войти, и тот, перешагнув порог, оказался в коридорчике, где половину его скромного пространства занимала вешалка с многочисленными шубами, пальто, зимними и демисезонными куртками, отслужившими свой век или ещё пригодными для носки, а на полу грудами лежала старая, вперемешку с новой, обувь. Владелец квартиры был, похоже, из разряда барахольщиков. Из коридорчика, стараясь не споткнуться о подвернувшуюся под ногу обувку, журналист проследовал в жилую комнату, где такому рослому человеку из-за тесноты было трудно развернуться. Обои на стенах не просматривались из-за полок, заваленных в беспорядке книгами, папками, разного рода безделушками, кусками горной породы — похоже, к последним хозяин питал большое пристрастие. Особое место занимала на полках коллекция фотоаппаратов, начиная от старых до современных, своими объективами напоминающих пушечные стволы солидного калибра — все покрытые изрядным слоем пыли. На загромождённым разными предметами письменном столе внимание посетителя особо привлекли два предмета: старинный пистолет, оказавшийся имитацией и всего лишь выполняющий роль зажигалки, и внушительного размера симпатичный фарфоровый кот, поглядывающий на гостя озорно и загадочно. В простенках между стеллажами висели фотографии, в основном больше портреты, женские и мужские, имеющие на лицах многозначительные выражения. Запах в квартире был специфический: в ней пахло жильём старого холостяка, не обременённого заботами лучшей половины рода человеческого. Осмотревшись, журналист выбрал себе место — расшатанный стул между столом и продавленным креслом, и стал присматривать место на столе для припасенного презента, заключив, что таковое найдётся, если немного потеснить симпатичного кота. Коньяк хозяина воодушевил, он взял бутылку, поднёс её к глазам и, прочитав надписи на этикетке, решил, что пара рюмок такого напитка никому и никогда ещё не вредила. И опять же широким жестом он пригласил гостя на кухню. Усадив его за небольшой столик, хозяин голосом отнюдь не стариковским, а скорее трубным, как у молодого театрального гусара, вопросил:
   - Так Вы, стало быть, из рода того самого Петровича. Знавал, приличный был человек. Одно слово — деятель, царствие ему небесное. Случалось ручку пожимать. Да и не только ему. Большие по нашей северной земле ходили персоны, считайте былинные богатыри. Вынув из кармана фланелевой рубашки очки и водрузив их на нос, хозяин принялся внимательно изучать гостя, что-то прикидывая в уме. Гость же, испытывая от пристального взгляда некоторую неловкость, старался держаться непринуждённо. — Я вижу у Вас, молодой человек, намерения серьёзные. Поэтому, поскольку в моём возрасте, а сколько мне лет прошу не спрашивать, я по определению не просто старожил, а суперстарожил, пить стаканами не рекомендуется, мы с Вами остановимся на бокалах. Пара бокалов нас на пол не уложат, а память освежат. Вы же не лукавьте, выкладывайте, зачем явились? Я-то уже читаю по глазам, догадываюсь, почему в нашем городе объявился внук самого Петровича, смекнул: Вас интересует история с Капитаном. — И, не дожидаясь разъяснения, продолжил: — Она многих интересовала, и меня, грешного, в том числе. Было, было, если позволите слово такое употребить, поветрие. И я, молодой человек, по легкомыслию в него втянулся. Этой болезнью шибко болел, можно сказать часть жизни этому Капитану посвятил, пытался расследовать, кто он такой, какие следы после себя оставил, и где в конце концов почил — ведь ему разные чудеса приписывались. Был ли он вообще, как реальная личность? Вот ведь как можно поставить вопрос. Коротко или длинно — мы об этом позже поговорим, а пока предлагаю выпить и закусить пирогом. Хороший кусок припасён в моём холодильнике. Съедим — зубы не обломаем.
     Сидя друг против друга за маленьким столиком, попивая коньяк и закусывая чёрствым пирогом, гость и хозяин вели разговор, при чём больше говорил фотограф, а журналист слушал и старался запоминать.
   - Боюсь, что легенда о Капитане так и останется легендой, или если угодно по-другому назвать — мифом. Не стану скрывать и честно признаюсь, что в моих архивах ничего достоверного нет. Многажды упоминались разного рода документы: какая-то тетрадка, какие-то бумаги с космологическими выкладками относительно нашей планеты и Вселенной, которые вроде бы некоторые держали в руках, но позже как материальные объекты перестали существовать. Ещё раз повторю: ничего материального, — хозяин прервался и поднял кверху палец, — за исключением записей на стенах одного деревянного строения. В разного рода рассказах они часто фигурировали. Их некий геолог в своё время обнаружил. Формулы, символы, знаки, нацарапанные на стенке, энтузиастов расследования сильно вдохновляли, хотя позже специалисты не нашли в них ничего оригинального, противоречившего современной науке. Их могли сделать туристы — студенты какого-нибудь технического вуза. Избушку, конечно, кто-то и зачем-то построил. Можно задать вопрос: зачем? Можно и не отвечать. Мало ли среди представителей рода человеческого с мозгами набекрень. Один из них, между прочим, перед Вами сидит и разглагольствует. Не пожалел времени, будто у него впереди вечность, не пощадил собственных сапог, которые были в дефиците, снарядился избушку посетить. И посетил. Не пешком, конечно: всё-таки далековато. Знакомые вертолётчики подсадили и довезли. Прилетел, осмотрелся. Была избушка. Была. В прошлом. От неё только кирпичная печь с трубой осталась. Торчит труба как пушечный ствол, смотрит в небо, целится в облака. А вокруг пни-пенёчки. Видно много гостей побывало, и все с топорами и со спичками в кармане. А стены у избушки были деревянные — только и ждали горящей спички, чтобы полыхнуть. Невзначай сожгли или с умыслом, поди разберись. Не довелось мне на стены, исписанные формулами, взглянуть. Не стало стен. От них только угольки на земле лежали. Ещё раз повторю: никаких следов, никаких вещественных свидетельств не осталось. Тех, кто их будто бы видел и даже прикасался к ним руками, на белом свете уже нет. Спросить не у кого. Попробуй разобраться. Да и нужно ли, господа хорошие, разбираться? Вот в чём вопрос. И заключил я, в конечном счёте, так: не заслуженно обиженным и оскорбленным защитник и судья праведный во сне снится и в воображении явью становится. Таков и этот Капитан. Не живое существо, а тень. То ли был, то ли не был. Появилась тень и стала с явью переплетаться. Фотограф, прикрыв лицо ладонью, задумался, потом бодро вскинул голову. — Вот что, молодой человек: а не прогуляться ли нам до «Замка»? Он ведь ещё стоит. Машины туда не ходят, но мы пешочком. Повторяю: о моем возрасте не спрашивайте — не скажу, но можете поверить, что дойду и вернусь обратно живым и невредимым, сил у меня хватит. Если готовы, то завтра, а лишние сапоги найдутся.
     Жители земли частенько бывают свидетелями больших перемен. Они часто их не ждут и не очень радуются, если перемены норовят повернуть время вспять. Вот были времена, когда заполярный город рос, и мог ли кто думать, что однажды произойдет обратное, и тундра пожелает взять реванш. Однако такое случилось: она пошла в наступление, окружила болотами опустевшие жилые постройки, вознамерилась втиснуться между жилыми строениями. Пустующим памятником прошлого чернел на холме за городом «Замок», бывшая резиденция Медведя. Ещё торчали в окнах кое-где куски оконных стёкол, висела, болтаясь на ржавых петлях, раскачиваемая ветром, одна из створок входных дверей. В коридорах и в некогда рабочих помещениях валялась упавшая с потолка и стен битая штукатурка, на полу чернели пятна оставленных бездомными бродягами кострищ. Дорога, ведущая к «Замку», некогда отсыпанная гравием, местами просела, перекосилась, жидкая грязь не замедлила просочиться в трещины, образовав лужи, а там, где её пересекали лихие вездеходчики на своих гусеничных драндулетах, образовались глубокие рытвины. Чтобы попасть в «Замок», полагалось натягивать сапоги. И всё-таки журналист рискнул принять приглашение. Старый фотограф и в самом деле оказался бодрым не по годам. Он шёл быстрыми шажками, ловко перепрыгивал через рытвины.
     На ступенях к парадному входу пришельцев встретил ещё по-летнему драный песец. Он сердито тявкнул и затрусил прочь. Фотограф усмехнулся:
   - Не очень любезно принимает хозяин.
     Битая штукатурка скрипела под подошвами, гремели отбрасываемые ногами пустые консервные банки, бутылки. Местами приходилось перешагивать через кучки драной одежды и просто через какое-то грязное тряпьё, а несколько раз ещё через кое-что, что лучше не упоминать. Мерзость запустения удручала. Они поднялись на второй этаж, прошлись по коридору и остановились в проёме, некогда служившим входом в приёмную. Дверь, сорванная с петель, уцелевшая от очередного кострища, валялась на полу и, вероятно, служила ложем для какого-то бездомного. Прошагав по ней, как по трапу, через следующий проём, также лишившийся дверей, они попали в кабинет Медведя. Ничто не напоминало о былом могуществе его хозяина. На потолке на месте, где висела роскошная люстра, зияла чёрная дыра.
   - Вот тут они и собираются, — произнёс фотограф вполголоса, остановившись посреди кабинета и разглядывая облупленный потолок.
   - Кто это они? — полюбопытствовал журналист.
     Фотограф подошёл к окну, заглянул вниз, провёл пальцем по грязному подоконнику, его лицо имело загадочное выражение.
   - Они — это тени прошлого, тех самых, кто пытался отыскать следы Капитана, да так и не смог их найти. Они собираются кружком под этой чёрной дырой, на которую мы с Вами смотрим, ведут неслышный разговор, который, возможно, воспринимают только вороны, поселившиеся на чердаке. Они обращаются к Капитану с просьбой предстать перед их очами. Но, думаю, надежды их тщетны: тень Капитана покоится в разных местах и собраться воедино не может.
     Старый фотограф вздохнул и покачал головой.
   - Сказал однажды кто-то вовсе не из числа глупых: время — это до сих пор не понятая субстанция. Таинственная и непрерывная. Однако наступает момент, когда оно, таинственное и непрерывное испытывает слом. И тогда всё идёт кувырком. Верно сказано, и мы с Вами, молодой человек, тому свидетели.