Дядя Женя

Когда к нам в гости в Северный Казахстан из далёкого Сибирского города Красноярска приезжал дядя Женя, у всех в нашей семье было ощущение праздника, какое бывает накануне  Нового Года. То, что мама была безмерно счастлива, было понятно: такой преданной любви и дружбы, какая была между ними, я ни у кого не встречала за всю свою жизнь. Папа, в свою очередь, очень уважал шурина, и старался сделать всё, чтобы короткое его пребывание у нас было достойным и радостным событием.

Мы, дети – я, школьница,  и мой младший братик Саша, обожали нашего дядю за его открытый нрав, умение всегда придумать что-то интересное и творческое в общении с детьми, за его интересные беседы с нами на самые разные темы. Он учил нас рисовать красками, которые сам и привозил.  Ведь наш дядя был главным художником Красноярска, он преподавал студентам  искусство живописи и вообще был необыкновенным человеком.  А какие  замечательные подарки получали мы от него!  Благодаря дяде Жене, у нас впервые появился  проектор с целой коллекцией диафильмов, которые он сам же показывал нам и бесподобно озвучивал.  А те коньки на ботинках! До этого я,  как и все мои друзья, привязывала «снегурки» к валенкам бечёвкой и  носилась по обледенелым улицам нашего посёлка и вдруг стала обладательницей настоящих коньков, прикреплённых к ботинкам! Дядя Женя тут же повёл меня на лёд – на зеркальную поверхность нашего озера, где и учил меня настоящему катанию. Казалось, он мог всё, и не было для него ничего недоступного.
Однажды вечером дядя Женя давал нам урок рисования акварельными красками. Мы очень старались. Нам так  хотелось, чтобы и у нас всё получалось так же красиво, как у  нашего дяди-художника. Но пока живописно выглядели лишь наши руки: все в разноцветных пятнах. По этому поводу дядя Женя весело заявил, что  искусством абстрактной живописи мы уже овладели и велел нам поскорее бежать к умывальнику, если мы не хотели, чтобы эти пятна навсегда остались на наших руках. На это маленький Саша ткнул пальцем в затылок дяди Жени и сказал:
-  А у тебя здесь кто-то пятно нарисовал белой краской. Не отмывается?
Дядя Женя  улыбнулся и произнёс странные слова:
    - Нет, дружок, не отмывается.  Пятна войны ничем не вывести.
Мама подошла к брату и поцеловала его в волосы, туда, где среди русой шевелюры  ярким пятном в виде аккуратного кружка,  белела  седина. В её глазах блестели слёзы.

Спустя пару лет, в 1966 году, дядя Женя посетил нас вновь. В этот раз он привёз рукопись своей книги «Хорольская яма». Мы все прочитали её, и тогда я поняла, что  такое  – седое пятно войны. 

Хорол. Есть такой город на Полтавщине в Украине. Первые упоминания в летописях о нём относятся к 1083 году в связи с тем, что Владимир Мономах преследовал половцев возле Хорола. А в 1185 году русские князья Святослав и Рюрик разгромили под Хоролом половецкого хана Кончака.
И теперь много достопримечательностей в этом городе, и природа там красивая, и реки, и грязевый санаторий Хорол. Обо всём этом можно найти обильную информацию в Интернете. И только две-три статьи о том, что этот город с 13 сентября 1941 года по 18-23 сентября 1943 года был оккупирован немецко-фашистскими войсками, что  около 460 его жителей еврейской национальности  были расстреляны за городом. А в огромном карьере кирпичного завода, на территории элеватора и нефтебазы в сентябре 1941 года фашисты создали лагерь военнопленных «Хорольская яма». Согласно немецкой статистике только с 22 сентября 1941 по 1 мая 1942 в лагере погибло 37 650 человек.

В 1941 году вчерашний студент Киевского художественного института Евгений Кобытев, оставив молодую жену и маленькую дочь,  ушёл добровольцем на фронт. 18 сентября, выходя с боями из окружения в составе группы Юго-западного фронта, он получил ранение в ногу и попал в плен. От Миргорода конвоиры гнали колонну измождённых пленных бегом к месту заключения  -  в Хорол. «И будут старики, юноши и девушки – жители сёл, которые стояли по этому тракту, скорбя и плача от бессильного гнева, хоронить убитых по обочине дороги».

Через девятнадцать лет, совершая поездку по дорогам войны, дядя Женя вновь пройдёт по этому пути  и ужаснётся тому, как он тогда, хромой, обессиленный четырёхдневной жаждой и голодом, сумел преодолеть за один переход этот сорокадвухкилометровый марш. И, вновь, как наяву,  в его ушах зазвучат устрашающие окрики конвоиров:
- Шнель! Шнель! Бистро!
И вновь он услышит выстрелы позади колонны, когда кому-то из отстающих не хватало сил преодолеть бегом очередной разрыв между собой и колонной.
С каким отчаянием, с какой предсмертной тоской, смотрел каждый отставший на спины товарищей, убегавщих в пелену жёлто-серой пыли! Дядя Женя хорошо понимал чувства пленных, обречённых в этой гонке на смерть, ведь и он из-за раны в ноге и слабости отставал, потом нечеловеческим  усилием воли преодолевал разрыв и… опять отставал.
- Когда, находясь позади всех, делаю очередной рывок и слышу сзади топот кованных немецких сапог, я, похолодев, жду выстрела в затылок, -  так написал он об этом в своей книге.

На том месте, куда ледяным взглядом смерти смотрело дуло вражеского орудия, и осталась в волосах нашего дяди та белая метка. Возможно ли представить более жестокую по бесчеловечности причину появления внезапной  седины у молодого ещё человека?

И всё-таки дядя Женя выдержит всё: и этот марш-бросок,  и ад одного из самых ужасных по условиям содержания военнопленных концлагеря, в котором  под открытым небом в огромной сырой яме томилось свыше шестидесяти тысяч советских людей. Обо всём  этом кровью сердца напишет он в книге «Хорольская яма». Наверное, если бы каждый на Земле человек прочитал её,  многие бы лживые  и циничные речи, которые мы слышим сегодня от наших недругов  о событиях тех лет, показались бы  лепетом незрелых или умственно нездоровых людей. И, возможно, тем, в ком осталось ещё что-то человеческое, стало бы стыдно лгать и лицемерить перед памятью замученных фашистами и предателями людей. 

Выжить в аду плена нашему дяде помогли вера, любовь к родным, неистребимое желание вернуться в строй и отомстить врагам за попранную родную землю, братство и взаимоподдержка   узников, а ещё… его искусство художника-портретиста.  Каким-то образом ему удалось тогда сохранить  записную книжку и карандаш, которые он держал во внутреннем кармане гимнастёрки. Дядя Женя украдкой делал кое-какие наброски и даже записывал названия для  будущих работ. Он верил, что наступит  срок,  и он создаст серию рисунков, которые помогут людям увидеть страшное лицо войны.

Однако  он не хотел, чтобы фашисты узнали о его  искусстве, не хотел стать для них чем-то вроде «придворного художника». Но один из товарищей-узников, посоветовал ему открыть свой талант: тщеславные немцы наверняка захотят запечатлеть свои «героические» персоны на портретах, чтобы отослать в Германию родственникам. А значит, он будет расконвоирован,  и у него появится возможность бежать. В это время как раз происходила массовая отправка пленных в Германию. И Евгений сделал выбор. Потом, уже после войны, он не без основания шутил, что,  возможно,  в семейных архивах родственников гитлеровцев, до сих пор хранятся написанные им портреты.

По официальным данным город Хорол был освобожден от немецко-фашистских захватчиков 19 сентября 1943 года 3-м гвардейским механизированным корпусом Воронежского фронта.
В панике от наступления русских, немцы спешно вывозили  военнопленных в качестве  рабов в Германию, а  наиболее измождённых просто уничтожали.
В эти дни узник концлагеря  Кобытев Евгений Степанович с двумя товарищами и совершит побег из лагеря.

В своей книге он напишет об этом так: 
- Выпало и мне, как и моим товарищам,  великое счастье встать снова в строй и участвовать в великих освободительных походах родной Советской Армии. Я прошёл солдатом Украину, Молдавию, Румынию, Польшу, Чехославакию, Австрию, Видел я много бед и горя, которые принёс немецкий фащизм людям. Видел я и тяжесть расплаты, которую понесли фашисты за свои чёрные дела. Видел я и многие тысячи радостных, ликующих, безмерно счастливых разноязыких людей, освобождённых Советской Армией от фашисткой неволи. Да пусть не будет коротка память у народов, освобождённых Советской Армией от фашизма! Пусть не забывают они, что такое фашизм и война!
Находясь в действующей армии, дядя Женя воевал не только с помощью оружия. Он создал самодеятельный кукольный театр политической сатиры. Выполненные им куклы – карикатуры на Гитлера и его окружение, веселили солдат и вселяли в них желание поскорее разделаться со злом, которые они олицетворяли.  После войны эти куклы были переданы в Московский музей театральных кукол.

За боевые заслуги дядя Женя был награждён орденом Красной Звезды и другими наградами. Вернувшись к любимой работе, он отдавал ей все силы. Здоровье его было подорвано пленом, но он успел выполнить то, что задумал ещё в плену: написать книгу о Хорольской яме, о героях-мученниках фашизма, о несгибаемом русском духе, о том зле, которая принесла война нашему народу. Также он создал на эту тему две серии рисунков.

Первая, о героях, называется «До последнего дыхания». В этих рисунках  ему хотелось показать всему миру лица  солдат Советской армии, которые и в плену оставались людьми, верными  своему долгу и чести.
Вторая  -  карикатурное изображение надзирателей, гестаповцев, озверевших предателей Украинской земли  – чьи лица ещё долго снились ему в ночных кошмарах. Название этой серии -  «Люди, будьте бдительны».     Изображённые на этих сатирических рисунках лица мучителей-нелюдей, не потеряв портретного сходства, доведены   им до такой отталкивающей силы, что вызывают почти физическое чувство отвращения и гадливости. Частично  эти  работы помещены в книге «Хорольская яма».

Дядя Женя был удивительно цельной личностью. Я не встречала другого такого человека, который  так беззаветно любил бы своих близких, так  понимал детей, умел рассказать о сложном весело и доступно, был оптимистом, несмотря на пришедшую к концу его жизни глухоту и тяжёлую болезнь – отголосок войны. 
Каждый год перед днём Победы я достаю наши семейные реликвии – письма дяди Жени с фронта, которые он писал сестре Оле – моей маме и своей горячо любимой маме - моей бабушке Кате. Среди этих писем есть и другие –  письма на фронт ему от сестры и матери. Дядя Женя сберёг их все и привёз с собой после войны. Каждый год в День Победы с двумя моими сыновьями и внуком мы садимся  и вновь перечитываем  уже неясные строчки с пожелтевших листов. Думаю ни одному, даже самому талантливому из писателей, не под силу создать нечто, равное этим письмам по силе эмоционального воздействия на читающих их, когда  самые глубинные чувства, заложенные в человеке, начинают отзываться на каждое слово.

Кажется, что  эти письма  взывают к памяти каждого живущего ныне человека: не забывайте, помните, не повторите! Поэтому и здесь, в продолжение рассказа о дяде Жене, живыми свидетелями чувств, страданий, скорби и надежды трёх человек – солдата, его матери и его сестры – станут фрагменты из святых для нас писем, связанных с  самым тяжёлым периодом войны для этих людей.

В течение трёх лет нахождения дядя Жени в неволе его мать и родные ничего не знали о его судьбе. Он считался пропавшим без вести. Но и мать, и сестра  гнали от себя мысли о его смерти, верили и чувствовали, что он жив. А что думали они, оставшись наедине с собой, какие картины рисовались им в бесконечном мраке бессонных ночей  - об этом они не говорили днём. И вдруг в 1943 году сестра Ольга получает известие, что брат жив! Подготовив мать, она сообщает и ей радостную весть. И опять засветились великой радостью лица мамы и бабушки!
 
Сколько раз в нашей семье слышали мы о событиях того дня во всех деталях. А нам, детям, стало казаться, что мы тоже были с ними в тот далёкий  день сорок третьего года, и ликование наполняло и наши сердечки.
А у мамы был теперь адрес полевой почты брата, и вот уже летело  к нему её письмо.

Из письма Ольги на фронт брату Жене.

19 декабря 1943г., 11 ч. ночи
Женя! Мой дорогой, мой незабываемый ни на минуту, оплаканный горькими слезами  брат! Какими словами мне писать это письмо? Нет таких слов, чтобы выразить то, что я хочу сказать тебе в эту минуту. Но ты ведь понимаешь меня: я всё время как во сне, и мне часто кажется, что вот-вот меня разбудят, и снова нет тебя с нами – нашей радости, нашей гордости и счастья. Женечка, я плачу от счастья и ещё от какого-то чувства, чувства тихой щемящей боли за пережитые тобой страдания, за муки матери, за слёзы твоей жены Гали.  Но теперь мы счастливы, хотя встреча ещё далека и неопределённа, но есть надежда, а с надеждой уже можно жить. Никогда не смогу я тебе описать, как умирала в сердце надежда и как она выживала, как невыносимо болела душа. Ты мне снился в чёрном костюме, в чёрных ботинках, которые так и не успел поносить перед войной,  и всё говорил мне:
- Не верь, это ошибка, я жив!

Этот сон мне снился несколько раз, и каждый раз я простирала к тебе руки и просила не уходить, но ты медленно растаивал в воздухе, и я оставалась одна. Иду, бывало, в сентябре-октябре в Павловскую школу на работу, одна в степи, солнце ярко светит, а на душе ночь, плачу в голос, зову тебя, говорю с тобой, и мне всё кажется, что там, на западе ты слышишь меня
Этот день субботу 11 декабря я не забуду до смерти. Накануне в школу позвонили  из города, из военкомата, и меня спросили: как звали Вашего брата? Велели приехать, а у меня сердце упало. Я приехала в город и получила известие, что ты жив! Я шла по городу и не могла сообразить, где я и куда иду. Какой-то встречный красноармеец казался мне похожим на тебя, даже боец на плакате возле военкомата глазами упрямыми и решительными был похож на тебя, а провода гудели – ура, ура, ура!

Скоро у тебя день рождения. Два раза мы встречали его с мамой с мыслью, жив ли ты, где ты.  И вот что сложилось у меня в один из этих дней:
Брат дорогой мой, единственный, милый,
Тот, чья мне жизнь дорога,
Буду ли знать, где нашёл ты могилу,
Грудью встречая врага?
Или сражён ты в бою за Полтаву,
Или погиб на Дону,
Или фашистским зверьём на забаву,
Зверски замучен в плену.   

Зачем я пишу тебе это, ведь ты жив, ведь всё прошло, и время залечит раны.
Ах, если бы время могло залечить и душу всем, пострадавшим от войны.

Женечка, пора кончать. Два листа исписала, а сколько ещё надо сказать!  Крепко тебя целую! Твоя сестра Оля.

Из письмо Евгения с фронта сестре Ольге
26 июля - 44г.

Дорогая сестра Оля! Сейчас перечитал все твои письма, выслушал тебя – хочется самому высказаться – много и о многом хочется говорить. Перечитываю я твои письма много раз и каждый раз переживаю те чувства, с какими я их читал в первый раз. Быть может, трудно говорить, но когда я читаю слова «как звали Вашего брата?»,  из твоего первого письма, я каждый раз невольно всплакиваю,  и такая буря чувств накатывается на меня, что я забываю, где я, как я, и живу чувствами, которые ты пережила, когда впервые услышала, что твой брат жив.
Сейчас мы видим, что случилось с моими товарищами, которые были вместе со мной в плену и которых угнали в Германию. Они почти все замучены и погибли, не увидев наших. Какой я счастливый по сравнению с ними – тогда я почти чудом не попал в эшелон, и теперь почти год среди своих!

Многое, Оленька, я видел и многое пережил. Я видел, как замучивали сотни моих товарищей, морили голодом и томили жаждой, замораживали. Всё это я испытал на себе. Видел, как пленных, как дрова, везли в подводе на расстрел, а кто пытался подняться,  -  того укладывали прикладом. Но я видел и тысячи трупов немецких солдат, награмождённых кучами в Корсунском «котле». Кровь за кровь!
Скоро и сама Германия узнает, что такое война на её территории, будут там ответы держать и те, которые держали рабами в своём хозяйстве наших людей. Только у русского человека не будет того изуверства над побеждёнными, какое есть у немецкой нации. Их пленные идут по Москве или по фронтовым дорогам, и все они чувствуют себя в безопасности, а что делали они в 41-ом, когда военное счастье улыбнулось им, с нашими военнопленными?

Опять я за старое! Сколько раз я внушал себе не писать вам о тех муках, и всякий раз невольно опять начинаю писать об этом. Правда, всё, что пишу вам –  ничтожная доля того, что видено и пережито.
В последнее время много думаю о будущем. Хочется мечтать о хорошем. Но тяжело на душе.
Не подумай, Олечка, что я стал пессимистом и пал духом. Я стал угрюмей, часто ловлю себя на том, что сижу, глубоко задумавшись, опустив голову на руки. Но у меня много смысла и нерешённых задач в жизни, и я знаю, что при любых обстоятельствах надо суметь построить жизнь.  Так что мой оптимизм цепкий, как репей! Досадно только, что самые лучшие твои годы проходят в походах. Зато после войны ни одна цель не пройдёт у меня не достигнутой. Только скорей бы закончить войну.
Крепко целую вас всех! Пишите! Женя.

Из письмо матери на фронт сыну Жене
20 декабря - 43г.

Дорогой мой и любимый сыночек Женя! Поздравляю тебя с Новым Годом и желаю тебе здоровья, счастья и боевых успехов в борьбе с ненавистными выродками рода человеческого, по вине которых почти весь мир залит кровью, слезами  и страданиями замученных и истерзанных ими, слезами и невыразимой тоской осиротевших детей, жён и матерей. Ещё поздравляю тебя с днём рождения и желаю тебе опять-таки здоровья и счастливого возвращения в родную семью. Этот день я никогда не забываю и в мыслях нахожусь с  тобой.
Ни о чём не беспокойся, бей крепче ненавистную разбойничью банду и возвращайся с победой!
Целую тебя, родной мой. Береги себя!  Мама.

К сожалению, многие строчки в этих письмах уже не прочитать. Они ушли вслед за теми, кто написал их. Но даже в том, что сохранилось, заключена целая жизнь героического поколения людей, переживших Великую Отечественную Войну  -  сильных духом, умных, честных, умеющих любить и  побеждать. И мы не просто скорбим и плачем, читая эти живые письма,  мы ощущаем рождение в себе пронзительной любви и благодарности  к дорогим нам  людям, желания быть достойными их необыкновенно прожитых жизней. И не может это не отозваться победой Добра и Справедливости на нашей многострадальной Земле.

Я верю в это, но каждый раз, читая Эпилог из книги дяди Жени, в котором он рассказывает о своей поездке спустя 19 лет к Хорольской яме, я чувствую,  как в сердце закрадывается страх от мысли, что у войны могут быть другие планы, если мы не помешаем ей. Так пройдём и мы, дорогой читатель, вместе с дядей Женей по скорбной аллее памяти:

- От памятника к главной братской могиле, расположенной в стороне от дороги, идёт длинная аллея деревьев. Подхожу, обнажив голову, к памятнику и долго стою перед ним. Горе, настоящее горе переживаю я …Нет сил удержать слёзы. Рыдая, иду по аллее под сводом шелестящих золотых листьев к главной могиле.
Люди! Какая она большая!

Открываю калитку в ограде, обхожу вокруг зелёный скорбный холм.
Думаю я о тысячах моих павших товарищей, замученных палачами, о горькой доле матерей, доживающих одиноко век свой, о судьбе обездоленных вдов и выросших в сиротстве детях, думаю я о всех тех бедах, которые принесли людям война и фашизм. Как расцвела бы наша жизнь, сколько бы неизведанных радостей творчества и созидания пережили павшие и живущие сейчас люди, если бы не было этой войны!
Люди! Это никогда не должно повториться!


Рецензии
Главное, Помнить!

Василий Овчинников   10.11.2018 08:01     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.