Aeternum bellum. Артефакт. Главы 1-3

Все персонажи – плод фантазии автора.
Любые совпадения случайны.


ГЛАВА 1
Однажды в середине лета жители пригорода Майнца – Гонзенхайма неожиданно обнаружили, что в выставленный на продажу дом на Шульштрассе вселились новые жильцы. Когда это произошло, не заметил никто, но ранее пустовавшее здание стало подавать признаки жизни. По вечерам в плотно зашторенных окнах зажигался свет, изредка изнутри доносились тихие звуки музыки, а внимательно прислушавшись, можно было уловить голоса: мужской и ещё один – то ли женский, то ли детский.
Однако снаружи всё казалось безжизненным: на крыльце никто не появлялся, газет новоприбывшим не приносили, гостей они не принимали. Такая таинственность пугала соседей, о загадочном коттедже уже начали ходить сверхъестественные слухи, когда однажды входная дверь открылась, выпуская двоих – высокого темноволосого мужчину лет сорока и мальчика с абсолютно белой шевелюрой: то ли седой, то ли данной природой. Подросток выглядел лет на пятнадцать, он что-то оживлённо говорил своему спутнику, а тот внимательно слушал, кивая собеседнику.
Проигнорировав устремлённые на них взгляды, увлечённые разговором незнакомцы, приблизились к калитке и, как показалось ошеломлённым соседям, прошли сквозь неё. Заметив, наконец, наблюдателей, оба поклонились и, продолжая беседовать, двинулись по направлению к Вальдштрассе.
Куда они исчезли потом, жители окрестных домов так и не поняли, многим показалось, что мужчина и мальчик просто испарились. Конечно, это была иллюзия; нагретый летним солнцем воздух дрожал и плавился над мостовой, создавая миражи. Но, увы, человек склонен объяснять непонятное наиболее сложным образом.
Поэтому, вместо того чтобы утихнуть, сплетни об удивительном соседстве стали обрастать новыми подробностями, и теперь обыватели в один голос твердили, что в доме живут привидения. А виновники переполоха, похоже, не замечали, какой фурор произвели, пока вплотную не столкнулись с последствиями собственной беспечности.

В один из тёплых вечеров, едва окна здания засветились, небольшая группа горожан, вооружённых распятием, солью и святой водой, решительно направилась к ограде. Но сколько ни пытались растерянные и напуганные люди отворить калитку, та всякий раз оказывалась закрытой и запертой.
В напряжённой тишине, нарушаемой лишь натужным пыхтением, непрошенные гости, продолжавшие сражаться со строптивой преградой, не заметили, как на пороге дома возникла высокая тёмная фигура.
– Что вам угодно, господа? – прозвучал глубокий мягкий баритон.
Услышав неожиданный оклик, визитёры подпрыгнули. Кто-то шарахнулся прочь, кто-то громко ахнул. А один – немолодой уже человек, решившись, дрожащим голосом произнёс:
– Простите, что, не зная имени, я не могу обратиться к вам как должно, но мы уполномочены с вами поговорить.
– Прошу в дом, – вежливо сказал едва видимый собеседник, махнув рукой в сторону калитки.
Та немедленно открылась, пропуская растерянных людей во двор. Их предводитель шёл, вытянув вперёд руку с крестом, на что таинственный незнакомец, конечно же, обратил внимание.
– Распятие вам не понадобится, – улыбнувшись, проронил он, заставив главу делегации покраснеть, – равно как и святая вода, и обереги, которые наверняка найдутся в ваших карманах. Я не вампир, не призрак и не оборотень, а христианин, как и вы. Проходите и располагайтесь.
Но, войдя в гостиную, послы окончательно утратили присутствие духа и мялись у двери, готовые в любую секунду дать стрекача. Тогда их загадочный собеседник взял инициативу в свои руки. Он придвинул к стоящему посредине круглому столу несколько кресел и, сев в одно из них, жестом пригласил остальных последовать его примеру. Те неохотно подчинились.
– В первую очередь, мне хотелось бы выяснить, с кем я имею честь беседовать и чем обязан вашему визиту?
Глава делегированных проглотил застрявший в горле ком и начал:
– Я Манфред Вагнер, мой дом стоит напротив вашего. И мы с этими господами, живущими на Шульштрассе, хотели бы выяснить, кто наши новые соседи, почему они окружили себя такой тайной, и чего нам ожидать в будущем, герр эээ…
– Конрад фон Виттельсбах, – представился хозяин, словно не замечая отвисших челюстей ошалевших визитёров.
И позвал:
– Тео…
В комнату вошёл беловолосый подросток.
– Мой приёмный сын Теодорих фон Рейнштайн. Так что же вас интересует, господа?
– Эээ… – промямлил Вагнер, – Герр Виттельсбах, вы потомок…
– Я наследник Пфальцско-Баварской ветви дома Виттельсбахов, если вы об этом. Почему мы поселились здесь и ведём себя так, а не иначе, касается только меня и воспитанника. Я принял вас лишь для того, чтобы положить конец досужим вымыслам о наших персонах и покорно просить своих соседей, по возможности, не вмешиваться в нашу частную жизнь, на которую мы, как и вы, уважаемые, имеем полное право.
Несколько растерявшийся от этой вежливой грубости Манфред всё же собрался с духом и продолжил:
– Простите, герр Виттельсбах, что мы потревожили вас, но нам не дают покоя некоторые замеченные всеми странности.
– Например?
– К примеру, калитка, через которую вы проходите, словно вы бесплотны, и которую никто из нас не мог сегодня открыть.
– Всё очень просто, господа. Она заперта на электронный замок. Некоторые издержки научно-технического прогресса.
И хозяин показал потерявшим дар речи посетителям, разглядывающим далеко не роскошную обстановку жилища отпрыска королевской фамилии, маленький пульт.
Вагнер снова сглотнул.
– А ваше исчезновение?
– Исчезновение? – удивился визави.
– Многие видели, как вы с сыном растворились в воздухе недалеко от Вальдштрассе.
– Герр Вагнер, вы, наверное, шутите. Неужели вам неизвестно, как возникают миражи? Особенно в такую жару. Господа, вы современные, здравомыслящие люди, откуда эти отголоски средневековья? Итак, вы хотите узнать что-то ещё или же на сегодня достаточно?
– Мы вполне удовлетворены, – растерянно тряся головой, ответил собеседник. – Позвольте откланяться.
 Хозяин снова сделал движение кистью, открывая им путь со двора на улицу, не обратив внимания, что Вагнер, не до конца поверивший его словам, зорко за ним следит. Тот не ошибся, в ладони мужчины не было отмыкающего калитку приспособления, его сжимала другая рука. Обуреваемый сомнениями Манфред и шокированные делегаты от Шульштрассе направились к ожидавшим результатов соседям.

Закрыв дверь за визитёрами, Конрад с тревогой взглянул на сына.
– Кажется, мы оказались несколько беспечны, Тео, и чуть не раскрыли себя.
– Да, не стоило просачиваться сквозь калитку, – смеясь, сказал мальчик.
– Что за бред? Проходить сквозь металл не можем даже мы…
– Я думаю, что защитные заклинания дали такой эффект на фоне жары, папа, – посерьёзнев произнёс подросток. – Визуальный. А вот с пультом здорово получилось. Кстати, чем ты воспользовался?
– Пришлось импровизировать, – отозвался отец. – И пульт вовремя подвернулся под руку. От чего он?
Конрад протянул сыну маленький предмет.
– Это от пылесоса, – взглянув на вещицу, промолвил тот. – Ну-ка, Роберт…
Он нажал кнопку. Круглая щётка, ругаясь на чём свет стоит, выкатилась с базы.
Виттельсбах вытаращил глаза.
– Тео, это ты научил его сквернословию? Зачем?
– Нет, папа, это Эмма запрограммировала. Я пытался её остановить, но с ней спорить бесполезно.
– Нигилистка, – пробурчал Виттельсбах. – Для неё не существует никаких авторитетов.
Теодорих затуманился и опустился в кресло у стола.
– Знаешь, наверное, я не стану с ней больше встречаться.
Отец тоже сел и придвинулся ближе.
– Почему, сынок? Из-за её поведения?
– Да. Мне стыдно находиться рядом, когда мы на людях. Она кричит, размахивает руками, бранится. Честное слово, противно.
Конрад задумался.
– А ты объяснился с ней? –  поинтересовался он. – Сказал, что это тебе не нравится?
– Говорил не единожды. Но у Эммы на всё один ответ – это мой стиль. Разве вульгарность может быть стильной?
– Да, плохи дела. Урсула никогда не пыталась держать девчонку в узде, а стоило бы. С такой вседозволенностью Эмма может докатиться и до темноты.
– Именно этого я и боюсь.
Теодорих лёг щекой на руку отца. Тот положил ладонь мальчику на голову и, наклонившись, поцеловал светлую макушку.
– Ты должен поставить её перед выбором: либо стиль, либо ты.
– Но вдруг она выберет не меня? – не поднимая головы, с отчаянием сказал подросток. – А ты, что сделал бы ты на моём месте?
– Уверен, что встречаться с той, которой стыжусь, не стал бы. И всё же Эмма не просто твоя девушка, она друг. Вспомни, как часто она поддерживала тебя. Не торопись, попробуй поговорить с ней ещё раз.
– Попробую, – вздохнул Теодорих. – Пап, давай лучше обсудим что-нибудь другое.
И разговор перетёк в иное русло.

Только что мы видели наших героев в уже обжитом ими новом мирке. Но месяц назад, когда те только поселились на Шульстрассе, всё было несколько иначе. В отличие от Теодориха, знакомого с прелестями цивилизованной жизни, для Конрада первые дни стали кошмаром. К счастью, маг пока находился в том возрасте, когда со всем новым, в конце концов, смиряешься, особенно, если оно создаёт непривычные, но приятные удобства.
После того, как маг ухитрился прижечь руку тостером, чуть не отрезать палец электрической хлеборезкой и прокрутить в стиральной машине котёнка, подаренного по человеческому обычаю Эммой на новоселье и, к удивлению, отделавшегося лишь испугом, отношения Конрада с бытовой техникой почти наладились. Чародей уже не пытался уничтожить жужжащую посудомойку и убить магией кружащий по комнатам и болтающий с хозяином пылесос. Иногда по рассеянности он даже отвечал роботу, над чем потом долго смеялся вместе с Теодорихом.
Но более всего Виттельсбаху нравилось такое старинное, но малознакомое ему изобретение, как ванна. В замках омовения совершались либо в колодце, либо путём магического вызова некоего суррогата душа. И то, и другое очищало, но не слишком, что не удовлетворяло чистоплотного мага. А в это огромную, как раз по его росту, лохань, он погружался полностью и наслаждался горячей водой, смывающей как грязь и пот, так и дневную усталость. И Конрад с энтузиазмом соглашался с утверждениями Эммы о полезности почти всех человеческих выдумок, кроме оружия.
Сурового в прошлом мага невозможно было узнать. Он остриг волосы, и волнистые, чёрные с проседью пряди красиво обрамляли помолодевшее лицо. Возобновив тренировки, Виттельсбах вскоре вернул себе форму и прежнюю величественную осанку. Кроме того, волшебник отказался от мрачного цвета одежды, используя её только на «службе», как он называл задания, поручаемые ему время от времени иллюминасом.
Носил Конрад обычные вещи, не брезгуя джинсами и джемперами, которые великолепно смотрелись на ладной фигуре. Магическим способом приходилось создавать лишь рубашки: ни одна из сшитых людьми не выдерживала напора налитых мускулов атлета.
С сотворением одежды сначала тоже возникали проблемы. У волшебника, с детства привыкшего к чёрному, пиджаки и рубашки получались в горошек, в цветочек, с кружевами, пока он, наконец, не приспособился к новому стилю и цветовой гамме.
С сыном они жили душа в душу. Первое время мальчик почти не отходил от Конрада. Он забыл друзей, не интересовался книгами и проводил все дни с отцом. Последнее нравилось чародею, но его беспокоило отсутствие у юного мага собственной жизни. Виттельсбаха несколько утешала мысль, что, скорее всего, со временем это пройдёт, и он не ошибся. Ещё до переезда из Фюрстенберга в Гонзенхайм, Теодорих изредка, а потом всё чаще, стал навещать  родственников и подругу.
Но даже после смены жилья подростку снились кошмары: он кричал, плакал, и Конраду приходилось забирать его в свою кровать; близость отца успокаивала ребёнка. Чародей настойчиво расспрашивал мальчика о его снах. Тот некоторое время отмалчивался, но, наконец, признался, что еженощно видит смерть Конрада от проклятия. К счастью, детская психика оказалась достаточно гибкой, чтобы справиться со старым и принять новое, и ужасные видения, в конце концов, прекратились.
Маг так баловал сына, что, находись на месте того кто-нибудь другой, он не преминул бы сесть отцу на шею. Но не таков был Теодорих, хорошо помнивший годы одиночества рядом с мрачным умирающим опекуном. И каждая весёлая улыбка Конрада делала подростка безмерно счастливым.
Последнее время мальчика тревожили только последствия проклятия, и он с беспокойством смотрел на лёгкую синеву вокруг губ отца, сигнализирующую о неполадках с сердцем. Совсем излечиться Виттельсбах не мог. Повреждения, нанесённые «инквиетумом», с годами не исчезали, но, благодаря железному когда-то здоровью, оказались не настолько сильны, чтобы вызывать серьёзные приступы.
Конрад старался не вспоминать о страшном для обоих периоде жизни. И никогда, ни на одном этапе своего существования, он не чувствовал себя таким счастливым и свободным, как сейчас. Камень, носимый чародеем, уверенным в своей судьбе тёмного, благодаря разъяснениям иллюминаса, упал с его плеч, Тео тоже миновала чаша сия. И сейчас оба волшебника – зрелый и юный наслаждались покоем и тихой жизнью без войны, не зная, что готовит им будущее.

ГЛАВА 2
С момента описанных событий миновало немногим более полугода, наступил апрель. В замке Либенштайн собрались члены «Филии луцис» из Германии и нескольких других стран. Иллюминас намеревался сообщить нечто важное, тревога звучала в его «вокаре». Конрада зов нашёл в Ватикане, и чародей немедленно субвертировал на родину.
Лёвенштайн выглядел обеспокоенным, но начал с мелких дел и поручений, не имеющих большой срочности, а всего лишь рекомендуемых к исполнению. А потом перешёл к миссии, порученной им Виттельсбаху.
Уже некоторое время после смерти Майделя ждали появления нового дукса, хотя слухи, наполняющие волшебный мир, давали надежду, что на стороне тёмных пока нет колдуна, способного возглавить слуг ночи. Но поступали и иные сведения, которые иллюминас считал нужным всякий раз проверять.
– Из своих источников я узнал, что в Италии поднимает голову «Серви ноктис», – сказал он. – Там объявился новый вожак, о котором мы пока ничего не знаем. Конрад побывал в Риме. У тебя есть, что рассказать, сынок?
Маг тряхнул головой.
– Ложная тревога, Рудольф. Есть там один, называющий себя Джузеппе Гарибальди, к которому прислушиваются итальянские сервиноктисы. Слабенькая копия Морсатра с такой же любовью к внешним эффектам, можно судить по имени, но силы никакой, с ним справится даже ребёнок. Единственное, что равняет его с Майделем – дар стратега. Когда появится настоящий дукс, он наверняка использует этот талант.
– А ты специально отправляешься на задания в чёрном? – спросил Фёдоров. – Чтобы расположить к себе противника?
Виттельсбах удивлённо осмотрел свою одежду.
– Вовсе нет, это привычка.
– Хороший тактический ход – твоя привычка, – с улыбкой сказал русский.
– Ну, и вопросы у вас, герр Фёдорофф, – заметил один из филиев  –  Феликс Хоффманн. – Нет бы по существу…
– По существу, Феликс, всё и так ясно, – промолвил иллюминас, – Италии нам опасаться не стоит. И сейчас мы поговорим о другой, более серьёзной, проблеме.
Лёвенштайн помолчал, собираясь с мыслями, и начал:
– Несколько веков назад сильнейший в истории дукс Герье, предчувствуя кончину, создал артефакт, куда вложил свою магию, и отправил его в глубины космоса. По предсказаниям предмет должен вернуться на Землю в этом году.
– И в чём фокус? – поинтересовался тёзка Виттельсбаха – Конрад Зайденберг.
– Герье, дети мои, – откликнулся Лёвенштайн, – был очень беспринципным и жестоким колдуном. «Серви ноктис» во времена его правления подмяла под себя филиев, поскольку дукс оказался непобедим. Секрет заключался в том, что никто не знал, каким колдовством он пользуется. Рождённый от человеческой женщины и мага Герье вырос среди людей, но и без руководства сумел реализовать свой потенциал.
– Минутку, Рудольф, – заинтересовался Виттельсбах, – получается, если волшебник живёт вне сообщества, он всё равно может научиться колдовать, без обучения?
– Может, Конрад. Хотя способны на это только самые сильные. И их магия отличается от нашей: другие заклинания, иная знаковая система, незнакомая энергетика. Многие становятся ясновидящими или целителями, и лишь некоторые приходят к нам, как когда-то Герье.
Фёдоров нахмурился.
– То есть, если его сила окажется на Земле и очутится не в тех руках…
– Да, попади она к любому сильному магу из тёмных, и нас ждёт повторение истории. «Филии луцис» не могла восстановиться потом около двух столетий.
Раздался потрясённый вздох.
– Вот почему с того времени, – продолжал иллюминас, – мы не позволяем взрослым магам, самостоятельно взрастившим себя, ступать на нашу территорию. Это негласное правило, именуемое «законом Герье».
Конрад подумал о сыне – своём и Марии. По его подсчётам тому некоторое время назад исполнилось пятнадцать. Сила магии достигает своего пика к совершеннолетию. Ещё три года, и возможность воссоединиться с мальчиком для Виттельсбаха будет потеряна.
– Выходит, – словно услышав мысли чародея, поинтересовался Хоффман, – если среди людей живут мои кроха-сын или дочь, то после их восемнадцатилетия нам друг с другом уже не встретиться?
– Видимо, да. Я размышлял сейчас об этом, – опередив Лёвенштайна, отозвался Конрад. – В моей жизни был период, мягко говоря, непотребный, которого я стыжусь до сих пор. И у меня мелькнула мысль: сколько вот таких крох я оставил после себя в человеческом мире? А если они получили от меня в наследство магический дар, что же, выходит, я натворил?
– Пару десятков маленьких Виттельсбахов, ставших инквиетумами. – хмыкнул собеседник.
– Вот это новость! – удивился Владимир. – Ты и непотребство, по-моему, несовместимы.
– Это сейчас, – усмехнулся Виттельсбах. – Но в юности многие ведут себя не слишком разумно.
– И сколько же дам ты облагодетельствовал?
Маг покраснел.
– Да я тогда со счёта сбился.
Присутствующее на сборе мужское большинство ударилось в веселье, окончательно смутив чародея. Но представительницы слабого пола глядели сердито.
– Вы, мужчины, думаете только о собственных желаниях, – зло сказала одна из них – Лена Реггель. – Никакого уважения к женщинам.
– Ну, что ты, Лена?
Иллюминас ласково посмотрел на возмущенную волшебницу.
– Не преувеличивай. Среди магов вы – на вес золота. Нас с детства учат относиться к вам трепетно, потому что вас гораздо меньше, чем мужчин.
– Ну, да, – гневно раздувая ноздри, ответила она, – ещё бы. Мы же нужны для продолжения рода, чтобы волшебники не вымерли…
– И поэтому вы, фройляйн Реггель, присутствуете на военном совете, имея равные с мужчинами права? – перебил ту Конрад. – Мы только что выяснили: продолжить род маги могут и с людьми, так что, простите, если я покажусь грубым, но вы, скорее, реликты, с которых мы сдуваем пылинки и закрываем грудью в бою.
Женщина не сумела возразить и обиженно замолчала.
– А тебе известно, сколько твоих отпрысков осталось среди людей? – допытывался Фёдоров.
– Знаю только об одном. Я потерял их с матерью сразу после его рождения.
Иллюминас постучал костяшками пальцев по столу.
– Мы забыли о главном, господа. Если артефакт вернётся на Землю, филии должны найти его первыми. Нужно подключить всех: мужчин, женщин, подростков…
– Подростков?!
Виттельсбах вскочил.
– Рудольф, встреча с такой мощью опасна и для взрослого волшебника, а ребёнок будет обречён…
– Я не требую, сынок, чтобы они хватали предмет и бежали сюда. Просто ребята часто бывают там, куда мы – взрослые даже не додумаемся заглянуть. Они могут увидеть что-то необычное и…
– Если бы ещё знать, как он выглядит – этот артефакт, – вздохнул Владимир.
– Увы, это нам неизвестно. Но я не думаю, что Герье стал бы прятать свое главное достояние в рваный башмак. Скорее всего, это нечто особенное, хотя, возможно, и не привлекающее внимания. Конрад, ты можешь поговорить со своими детьми, я имею в виду…
– Я боюсь за них, Рудольф. У Эммы переходный возраст, она никого не слушает, и, несмотря на все увещевания, может попытаться принести артефакт сюда. Лучше, чтобы девочка ничего не знала.
Иллюминас хмыкнул.
– И Хельмут Рогге не слишком сообразителен, так? Хорошо, предупреди хотя бы Теодориха. Он умный и ответственный мальчик и не пойдёт против воли отца.
– Хорошо.
– Что ж, задача ясна. Учтите, в «Серви ноктис» тоже знают о предсказании и, конечно, станут искать артефакт. Мы должны обнаружить магию Герье раньше тёмных, чтобы на планете не воцарился мрак.
Конрад кашлянул, привлекая к себе внимание.
– Думаю, стоит организовать внеочередной международный сбор филиев. Чем скорее мы начнём действовать, тем меньше шансов останется у сервиноктисов.
– Согласен. И прошу вас этим заняться. Собираем волшебников через неделю здесь же. Все свободны, до встречи.
Маги по одному и группами начали исчезать, а Виттельсбах с Фёдоровым вышли в коридор.
– Как складываются ваши отношения с Тео? – полюбопытствовал Владимир.
– Мальчик в детстве недополучил ласки и нередко ведёт себя несоответственно возрасту. Порой кажется, что ему не более пяти-шести лет. В остальном же всё в порядке.
– У нас говорят: «ласковый, как жеребёнок», – задумчиво изрёк русский. – И какова твоя реакция?
– Я получаю удовольствие, наверное, потому, что в своё время мне тоже не хватало внимания, – усмехаясь, ответствовал чародей.
– Дополняете друг друга? – с лукавинкой справился Фёдоров.
– Вполне гармонично. Может, заглянешь к нам, Вальдемар? Теодорих уже не раз вспоминал о тебе.
– Чуть позже, хорошо? Сначала я должен оповестить братьев-славян о сборе и денёк передохнуть. Тяжело стали даваться субвертаты. Возраст.
– Рано начинаешь пристариваться. Но я тебя понимаю, – ответил Конрад, вспомнив о проклятии «инквиетума».
Владимир тоже подумал об этом.
– Сердце-то не беспокоит? – поинтересовался он.
– Бывает. Но за всё это время – ни одного серьёзного случая.
– Тебе очень повезло. Ты эту жабу в себе почти два года носил, чуть ли не предельный срок. Всё могло бы кончиться гораздо хуже. Ладно, я исчезаю, дня через три жди гостя.
Фёдоров ушёл в марево, а Виттельсбах переместился домой.

Теодориха не было. Конрад посмотрел на часы. Нет, всё нормально, половина девятого вечера. Мальчик редко задерживался дольше десяти, и времени оставалось достаточно. Чародей взял книгу и зачитался.
Когда он в следующий раз поднял глаза, то вскочил, как ужаленный. Одиннадцать! Мучительное беспокойство охватило мага. С каждой проходящей минутой тревога росла, пока, наконец, не превратилась в панику. Двенадцать! Половина первого!
До этого Конрад не пользовался зовом, чтобы разыскать сына. Он считал, что не имеет права вмешиваться в его личную жизнь. Но сейчас не выдержал и послал «вокаре». Прошло ещё десять минут, мальчик не появлялся. Пытаясь собраться и спокойно обдумать последующие действия, чародей сел в кресло, обхватив голову руками, но успокоиться не мог. Его трясло, а в голове мелькали картины одна страшнее другой. И тут прозвучало тихое:
– Папа…
Виттельсбах резко повернулся на голос, а Теодорих бросился к нему и, обнимая дрожащего отца, гладил его по лицу, повторяя:
– Прости, папа, прости! Я совсем забыл о времени. Этого больше не повторится. Пожалуйста, не нервничай.
Конрад крепко прижимал ребёнка к себе, словно опасаясь, что тот снова исчезнет.
– Как ты меня напугал, сынок! – наконец, смог вымолвить он. – Я боялся, что с тобой случилась беда.
– Почему ты не позвал меня раньше? – попенял мальчик.
– Я не хочу вмешиваться в твои дела, Тео.
– Ты имеешь на это полное право, – ответил тот, притягивая к себе тяжёлую руку отца. – Я обязан тебе жизнью, я – твоё творение, и собираюсь строить своё будущее вокруг тебя. Поэтому ты должен всё обо мне знать.
Они долго сидели в молчании, наслаждаясь обществом друг друга, пока не заснули прямо в кресле.
Пробудился Конрад от физического дискомфорта, тело затекло в неудобной позе. Теодорих, разметавшись у него на коленях, улыбался во сне. Маг тоже усмехнулся и, восстановив кровообращение в руках и ногах, чтобы не уронить мальчика, отнёс того в кровать и сел рядом.
Сна не было, были думы. Размышляя о прошлом, чародей вновь мучился, глядя на ребёнка, которого чуть не лишил детства. Дети не должны страдать по вине взрослого. Хорошо, что у Тео оказалась достаточно крепкая нервная организация, и он сумел всё забыть, простить и начать жизнь с чистого листа.
Виттельсбах мысленно вернулся к затронутой на сборе филиев проблеме и вспомнил об исчезнувшей когда-то Марии. Реггель не ошибалась: по отношению к женщинам большинство мужчин вели себя нечестно, и Конрад не стал исключением.
Зачем он дал девушке ложную надежду, прекрасно понимая, что едва ли сможет остаться с нею навсегда? Почему пренебрёг осторожностью и позволил появиться на свет бастарду? И почему, наконец, считая себя порядочным человеком, не прикрыл совершённый грех браком?

Бастард – внебрачный сын от женщины неблагородного или незнатного происхождения. Здесь – именно незаконнорожденный ребёнок.

Нет, эти поступки нельзя оправдать ни юностью, не настолько он был юн, ни глупостью, как он пытался. А если его ребёнок родился волшебником? Есть пара лет, чтобы отыскать его и обучить. И тогда тот станет полноценным членом магического сообщества. Но реально ли за два года сделать то, что Виттельсбах не успел за все предыдущие?
Конрад снова взглянул на Теодориха. Мальчик хмурил брови, словно подслушав его мысли.
 – Прекрати это! – решительно сказал себе маг. – Как бы ты ни был виноват, прошлое пусть останется в прошлом. Я не позволю унынию вновь взять надо мной верх. У меня есть сын, я нужен ему, и всё остальное должно отступить перед этим!
Наклонившись, он поцеловал Тео в лоб, отчего тот снова заулыбался, и, усилием воли выбросив из головы тяжёлые мысли, отправился спать. Перед тем, как лечь, маг выглянул в окно и увидел Манфреда Вагнера, наблюдавшего за их домом.
– Надо же, как мы его зацепили, – подумал чародей. – Покоя не знает старичок, всё надеется увидеть что-нибудь необычное. Надо предоставить ему такую возможность.
И, придя в хорошее настроение, Конрад отправился на встречу с морфеем.

ГЛАВА 3
Фёдоров, как и обещал, появился через три дня. Взвизгнув от восторга, Теодорих повис на шее великана, а тот, по обыкновению, тискал мальчика, радуясь встрече. Виттельсбах, улыбаясь, пригласил гостя к столу.
– Нет, не зря я жаловался на возраст, Конрад, – говорил другу Владимир. – Позавчера, отправившись с сообщением в Болгарию, я махнул мимо Софии и оказался в Казичене, а сегодня, направляясь сюда, пролетел в Майнц.

Казичене – село в Болгарии близ столицы – Софии.

– Ошибаешься, Вальдемар, – засмеялся волшебник, – это не старость, а лишь топографический кретинизм. Тебе же нет и шестидесяти, для мага – самый расцвет.
– Где ты слов таких понабрался? – наигранно обиженно спросил чародей. – Кретином назвал…
– Это термин такой, не сердись. Ты и раньше частенько промахивался, вспомни. Сил-то много, а точное направление не определяешь.
Фёдоров недовольно смотрел на друга.
– Ох, не идёт тебе на пользу жизнь среди людей. Вредный стал.
– Здесь она комфортнее. А ты не хочешь поменять Муромцево на что-нибудь более современное, благо сейчас безопасно?
– Ну, уж нет. Я привык к замку, да и предка надо уважить. Зря что ли Храповицкий создавал этот артефакт.
– Кстати, а что случилось с твоим прадедом, куда он делся?
– Революция случилась, вот он и не усидел. Волшебник – не волшебник, а против стихийной силы не попрёшь, она пострашнее тёмного колдовства будет. Умер бедолага за границей, непонятным образом растеряв всю магию, в нищете и горе.
– Насколько я знаю, он был тёмным. Почему же ты – светлый? И почему Фёдоров?
– Я по женской линии наследник, а со стороны матери все филии. Да и Храповицкий смертями направо-налево не раскидывался, совесть имел. Случись тогда иллюминасом наш Рудольф, быть бы тёзке моему Владимиру Семёновичу светлым, убедил бы его Лёвенштайн.
– Обязательно, – хихикнул Тео, – если уж папа согласился…
– Да-а, отец твой упрям, хоть кол ему на голове теши.
Конрад покраснел.
– Ругайте, ругайте. Поделом мне. Впредь буду умнее.
Фёдоров внимательно посмотрел на него и, увидев, что встревожил память друга, перевёл разговор на другое.
– Похоже, что дукса нам в ближайшее время не видать. И слава богу. Если уж на то пошло, Морсатр был не лучше Герье.
Виттельсбах опустил голову, не желая поддерживать разговор.
– Что с тобой, Конрад? – обеспокоенно спросил Владимир.
Маг посмотрел на товарища.
– Вальдемар, мне его не хватает.
– Да ты что такое говоришь?!
– Я ничего не могу с этим поделать. Словно у меня отрезали кусок души. Я даже не знал, насколько любил Вольфа, пока тот не умер.
Фёдоров выглядел ошеломлённым.
– Но ведь этот монстр чуть не погубил тебя. Его злодейства…
– Он не прирождённый злодей, – прервал Фёдорова Виттельсбах. – Когда-то ему покалечили душу, и он, не сумев справиться с болью, ушёл во тьму. Вольф, как и я, страдал от душевной болезни, но никто не попытался ему помочь. И я виноват в этом не меньше, если не больше, других. С двенадцати лет Майдель носил маску, ставшую, в конце концов, его истинным лицом, и мне уже никогда не узнать, каков он – настоящий.
Фёдоров недоумевающе качал головой, а мальчик примолк, сидел, не поднимая глаз.
– Я не понимаю тебя, – наконец, сказал Владимир. – Не обижайся, но либо ты слишком благороден, либо, прости ещё раз, глуп. Тебе надо порвать с прошлым раз и навсегда, отрезать и забыть.
– Что я и сделал. Мне удалось стереть всё, кроме Майделя. Он преследует меня…
В наступившей напряжённой тишине прозвучал шёпот Теодориха:
– Папа, прости!
Вынырнув из глубин переживаний, Конрад взглянул на подростка. И когда осознал, за что тот извиняется, глаза его наполнились ужасом. Как же он мог так ударить сына?!
– Тео, сынок, ты не виноват. И мне не стоило говорить о Вольфе.
 – Я его убил…
– Тихо, вы оба! – прикрикнул Фёдоров. – Вы друг друга держаться должны и боли не причинять. Особенно ради мертвеца, которого не воскресить.
– Ты прав…
Поднявшись, Конрад обнял ребёнка.
– Ну, вот и славно, – довольно сказал Владимир.
И добавил смущённо:
– А я на старости лет стихи свои издавать начал, представляете. Хотите, почитаю?
– Хотим, – с энтузиазмом согласились оба мага, радуясь смене темы.
Фёдоров крякнул и принялся декламировать:

«В игорном зале  – шум и кутерьма, хрип глоток, долгим бденьем утомлённых,
Два игрока азартных – Свет и Тьма  бросают кости на сукне зелёном.
Вокруг стола сторонники толпой глядят на действо многовековое,
Часть лиц одних сияет добротой, с других не сходит выраженье злое.
Не выиграет Свет, не победит и Тьма, борьба тысячелетия продлится.
В игорном зале  – шум и кутерьма, которым никогда не завершиться».

Закончив, маг вопросительно посмотрел на слушателей.
– Я не знаток тонкостей поэзии, – задумчиво протянул Конрад, – но могу сказать одно: в этом стихотворении – вся суть Aeternum bellum.
– Точно, – воскликнул Теодорих. – Мне очень понравилось, герр Фёдоров! Почитайте что-нибудь ещё.
– Поддерживаю Тео, – с улыбкой промолвил Виттельсбах.
Около получаса Владимир делился с друзьями результатами своих поэтических экспериментов. Получив достаточно одобрений, он сказал:
– Гоните меня, иначе я прочту вам всё, что написал с десятилетнего возраста.
– Да мы не против, – со смешком проронил мальчик.
– Нет, нет, мне пора. Хотелось бы ещё побывать у Рудольфа и, перемещаясь, оказаться не в Баварии, к примеру, а точнёхонько в Либенштайне. Устану – промахнусь. Да и Анатолия нельзя надолго оставлять одного.
Попрощавшись, волшебник исчез в сгустившейся дымке.
– Кто такой Анатолий? – спросил мальчик.
Отец погрустнел.
– Он – крестник Вальдемара. Когда-то, мы с тобой ещё не знали друг друга, я и Фёдоров во имя высшей цели поступили с ним дурно. И это повлияло на его рассудок.
– Анатоль сошёл с ума?
– Можно сказать и так. Ему теперь всегда пятнадцать лет, хотя мы ровесники. Родители Оболенского погибли во время войны, и Вальдемар забрал его в Муромцево, потому что Анатоль не слишком дисциплинирован, и за ним нужен постоянный присмотр.
Подросток задумался.
– Ты, пожалуйста, не расстраивайся, – сказал он, наконец. – В том, что он никогда не станет взрослым, нет ничего плохого. Оставаясь ребёнком, Анатоль не познает многих проблем.
– А ты философ, мой мальчик, – удивлённо сказал Виттельсбах.
– У тебя, папа, я учусь не только волшебству, но и умению размышлять, – улыбаясь, изрёк Тео.
Мага несказанно порадовал комплимент сына. И он с гордостью подумал, что юный чародей под его влиянием становится интересной и гармоничной личностью.
Теодорих взялся за книгу, которую читал с утра, а Конрад, сидевший у стола со стаканом апельсинового сока в руке, задумчиво смотрел сквозь него, вспоминая разговор с Фёдоровым.
– Папа, а почему мы не пользуемся волшебными палочками?
От неожиданности Конрад поперхнулся напитком и закашлялся.
– Откуда ты о них узнал?
Теодорих приподнял лежащий на коленях том.
– Из этой книги. Эмма дала, говорит, что очень поучительно.
«Гарри Поттер», – прочёл на обложке Виттельсбах.
– И как, действительно, есть, что почерпнуть?
– Пока не знаю. Там всё иначе, хотя герои тоже маги. И у всех них есть палочки, сделанные из разных материалов, проводящих магию.
Конрад задумался, вспоминая.
– Мы тоже когда-то их использовали, – начал он, – но в средние века иметь при себе волшебную палочку стало опасно. Если её отнимали, чародей становился абсолютно беспомощным, не сильнее обычного человека, и его с лёгкостью отправляли на костёр. Кроме того, она, в сущности, выдавала мага с головой. Самые сильные отказались тогда от применения куска дерева, учились сами и учили других колдовать, действуя только руками.
Мальчик поразмыслил и дополнил:
– А ещё, наверное, неудобно с палочкой в бою? Выбьют, и ты обречён.
– Точно. Учитывая, что в то время баталии велись гораздо чаще, чем сейчас, многие гибли именно так. Так что нынешний способ гораздо безопаснее.
Теодорих снова углубился в чтение, а отец, улыбаясь, смотрел, как по лицу того скользят отголоски эмоций. Подросток снова поднял голову.
– А на мётлах мы летали?
Подготовившийся к каверзным вопросам чародей засмеялся.
– Нет, не приходилось. Я знаю, что в России довольно долго пользовались помелом и ступой, но у нас рано научились субвертировать. Это намного удобнее, и опять же нет зависимости от предмета, который не всегда оказывается под рукой. Даже самый слабый волшебник всегда может удрать от опасности. Что ещё ты там вычитал?
– Про тролля. Они существуют?
– Говорят, что да. И тролли, и эльфы, и драконы. Но они не принадлежат нашему миру, ведь мы всего лишь владеющие магией люди. Хранители преданий рассказывают, что встреча с любым из этих созданий может стать фатальной как для обычного человека, так и для волшебника.
– Жуть! А ещё у них есть школы-пансионы, куда берут учиться с одиннадцати лет.
– Символично. Одиннадцать – число перехода в иное состояние, изменения жизни...
Мальчик качнул головой.
– Но в реальности-то всё не так. Кто-то начинает колдовать в семь, кто-то позже, всё зависит от врождённой силы и тренировок. Это сочинение – сплошные выдумки.
Конрад нарочито тяжело вздохнул, и оба рассмеялись.
Отбросив книгу, Теодорих забрался отцу на колени и положил голову тому на плечо. Весь вечер они рассматривали фотографии картин известных художников, обсуждая детали. Подросток внимательно слушал комментарии Виттельсбаха, пытаясь связать увиденное с получаемой информацией, пока его не сморил сон. Когда мальчик тихонько засопел, маг осторожно закрыл альбом и, взяв ребёнка на руки, отнёс в его комнату. Так же аккуратно, стараясь не разбудить, он раздел подростка и, уложив в кровать, посидел рядом, с любовью глядя на безмятежное лицо сына.
Вернувшись в гостиную, Конрад задумчиво посмотрел на брошенную Теодорихом книгу. Что-то зацепило его, но что именно, он пока не осознавал. Взяв толстый томик, волшебник сел в кресло и, поглаживая прыгнувшую на колени кошку, углубился в чтение. Мужчина долго не мог вникнуть в рассчитанный на детей перевод. Отвлекало всё: тиканье часов, шум воды в трубах, мурлыкание зверька, но, в конце концов, содержание увлекло Виттельсбаха, и он прочитал вторую, третью, а потом и четвёртую части произведения.
Листая последние страницы «Кубка огня», маг бросил взгляд на часы. Восемь утра?! Вот уж, воистину, чтение оказалось познавательным, раз он совершенно забыл о времени. И, главное, чародей понял, что его встревожило. Школы магии! У Конрада начала формироваться идея, которой стоило поделиться с иллюминасом. Но прежде с этой мыслью требовалось переспать. Решительно отложив книгу, Виттельсбах отправился к себе.