Нечто оптимистичное

   Весть об аресте мэра за взятку быстро распространялась по городу. Сенсацию обсуждали активно, горожане звонили друг другу и смаковали подробности: «в ресторане забрали…», «десять миллионов рублей…», «получил прямо в кейсе…», «не наши взяли его, а опера из Москвы…»
   Многие бурно негодовали: как возможно такое! На такой ответственной должности! Какой пример рядовым! При этом гадали: посадят или дадут улизнуть за границу? Допускалось и то, и другое.

   Зазвонил телефон и в квартире Мазая. Его давнишний приятель был настроен скептически, и не скрывал пессимизма:
- Подержат немного и выпустят, - говорил он язвительным тоном. - Замнут это дело - он же член правящей партии, а там в обиду своих не дадут.
   На фразу о возможном партийном влиянии Мазай ответил довольно туманно:
- Могут защитить, а могут такое присыпать - пожалеешь, что в партии.
- Ты это о чем? – удивился приятель.
   И Мазаю пришлось разъяснять свою мысль:
- Вот был такой случай в советское время. Колхозник попался на воровстве: набрал в колхозном саду полмешка крупных яблок. В селе его остановили дружинники и потащили в милицию, а он сразу в крик: «Не имеете права задерживать, я – член партии!» А тогда был жесткий порядок: коммунист, как жена Цезаря, должен быть вне подозрений, в тюрьме не должно быть коммунистов. Не потому, что нельзя их было сажать, а потому, что коммунист и преступник – несовместные звания. Если проворовался, значит – не коммунист. Мужичок не знал эту тонкость, и продолжал гнуть свое, напирая на членство.
   Мазай на секунду прервался: слушают ли его? Трубка учащенно дышала, и он продолжал:
- Коммунистов тогда уважали, и дружинники приутихли, однако не совсем спасовали. Позвали секретаря партийной ячейки. А мужика, толь с перепугу, толь не от большого ума настолько зациклило, что он талдычит одно: «Не имеете права задерживать: я - член партии!»

   Мазай затронул серьезный вопрос, возникший перед секретарем партийной ячейки: проворовался однопартиец. Партия считалась рабоче-крестьянской. Служащему тогда вступить в партию – большая проблема, а крестьян и рабочих принимали огульно, просто по социальному статусу. И потому попадались там всякие. И все же – однопартиец.
- Секретарь проявил завидную принципиальность, - излагал неторопливо Мазай. - Он - бывший рабочий, на село он попал по партийной разверстке. Проверенный ленинец. Когда узнал про воровство и услышал: «Я - член партии!», - сразу крикуна осадил: «Ты - член?! Ты должен быть совестью, честью, умом нашей партии, а ты только член!.. Теперь уже бывший!»

   Мазай усмехнулся невесело и сказал с явным сочувствием колхозному горемыке:
- Вышибли моментально из партии, и велели судить по всей строгости. Срок он получил на всю катушку закона. Так бы, просто за яблоки, он мог трудоднями отделаться, а когда приплел сюда партию, – посадили.
- Когда это было!.. – скорбно послышалось в трубке. - То, что было, всё быльём поросло…
… Приятель Мазая абсолютно не верил в возможность суда над застуканным мэром, и шумно, энергично сопел. Но мэра все же судили, на суде он не говорил про партийность, апеллировал только к здоровью и возрасту.
   Приговор оказался суровым: продолжительный срок. Со штрафом и с конфискацией.

   И снова был всплеск телефонных звонков. Но теперь в разговорах звучал оптимизм, надежда на обуздание гнусной коррупции.