Молитва разбойника...

В госпитале было скучно до почечных колик…

Сервантес читал книжки «про шпионов» и прочую детективную дребедень-развлекуху для активизации лобных долей незагруженного мозга…

Ничего не помогало…

Тоска давила невыносимой тяжестью бессмысленности оставшейся жизни, душа беззвучно рыдала, сердце болело в тисках неизжитых страстей и невыполненных обещаний…

Внутри что-то сломалось и теперь беспорядочно агонизировало…

Сервантес принципиально не употреблял спиртного, а потому не мог расслабиться в условиях неструктурированного времени…

Воспоминания угнетали неискупленными грехами, инфантильными комплексами и всем-всем-всем заархивированным хламом сатанинских глубин, угрожающе притаившимся в душевной бездне до последнего судного часа…

Сергей Иванович Теселкин, так его звали раньше, в той жизни, которая оборвалась нацистским переворотом на Украине, гибелью близких в одесском Доме Профсоюзов, страшной местью всем юнцам-поджигателям, которых искали всем миром с помощью соцсетей и знакомых для того, чтобы вывезти за городскую черту, облить бензином и сжечь…

Дальше – война на Донбассе в рядах народного ополчения, где он и получил имя –Сервантес…

Война стала для него смыслом, результатом и процессом…

И требовала все больших и больших человеческих жертвоприношений…

Сервантес уже не мог остановиться в ненавидящем огне испепеляющей мести тем, кто был послушным и бездумным орудием в руках невидимых кукловодов нового мирового порядка…

Не пытаясь понять причин, он уничтожал следствия, которые все больше умножались пушечным мясом юных новобранцев самостийного оккупационного режима…

Мировоззренческий тупик разрешился внезапно и страшно…

Сервантес в рукопашной схватке случайно убил своего лучшего друга Юрия, приняв его за вэсэушника. Осознав случившееся, Сервантес дико закричал, получил ножевой удар в спину и потерял сознание…

Сергей Иванович уговорил лечащего врача пригласить к нему в палату православного священника – отца Никодима…

После исповеди и причастия Сергей Иванович Теселкин долго смотрел на играющую в больничном дворе рыжую кошку Мурку, медленно перекрестился, обернувшись к настенному образу Спасителя, шепча, пересохшими от внутреннего жара, губами молитву разбойника на кресте: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!»