Забытые

    Девятого мая Василий Степанович проснулся в четыре часа утра. Вставать не хотелось. "Полежу еще", - подумал он и, кряхтя, повернулся на спину. В последнее время он часто вспоминал войну. С годами память избирательно вымарала ужасы печальных событий и оставила только те воспоминания, которые согревали душу. Василий Степанович не просто помнил, он будто до сих пор ощущал нежные руки санитарки, горечь дыма сигареты, выкуренной перед боем на троих, обжигающий горло суп, сваренный на полевой кухне и конечно же разрушенный Берлин, в который он въехал на танке. А чаще всего он вспоминал дорогу домой. Колонна, грохоча двигателями, поднимая пыль, проходила по городу. Он сидел на броне и вытирал слезы, а толпа ликующих людей бросала ему цветы и кричала: "Победа! Победа!"

Василий Степанович хорошо помнил, как молодая женщина подняла на руках маленькую кудрявую девочку, а он, обезумев от счастья, схватил ее и прижал к себе. Девочка испугалась, зажмурилась и уткнулась носом ему в щетину, а он закрыл глаза и вдыхал ее запах: запах молока, свежего хлеба, цветов и весны. Очнулся только от окрика командира: - Отставить сержант!
Василий Степанович открыл глаза и увидел испуганное лицо женщины, которая бежала за танком и кричала:
- Ребёнка, ребенка потеряете!
Семьдесят три года прошло с той поры, но память сохранила запах той девочки, словно все это было вчера.

Василий Степанович услышал, как громко заскрипели петли входной двери.
Он нащупал трость и крикнул:
- Стой! Стрелять буду!
- Не промахнись только, вояка! - раздалось из коридора. - Чего не спишь?
Василий Степанович пригляделся и увидел соседку по площадке Фиру
- Ты что в такую рань пришла?
- Так тебя, Степаныч, с праздником поздравить, да проведать. Поглядеть, не помер ли.
- Все ждешь не дождешься, чтобы жилплощадь мою захапать, - улыбнулся старик.
Фира присела на край кровати, взяла Василия Степановича за руку, и они расхохотались.

     С Фирой они познакомились почти тридцать лет назад, в начале девяностых. За три года до этого у Василия Степановича умерла жена. Сын Петька окончил университет и уехал на работу в Берлин, там вскоре женился на эмигрантке из Эстонии и решил остаться навсегда. Он с женой ненадолго приехал в Россию, чтобы уговорить отца и забрать его в Германию, но Василий Степанович наотрез отказался. Тогда Петька продал их большую квартиру в центре, приобрел отцу двухкомнатную в маленьком восьмиквартирном домике на окраине города, а на оставшиеся деньги купил валюту.
- Петя! - возмущался отец. - Почему Германия? Я же этих гадов бил на войне. Как ты будешь ходить по их улицам, дышать с ними одним воздухом, пить их шнапс? Ну, хочешь уехать, езжай, я не против. Куда хочешь: в буржуйскую Америку, Канаду, да хоть в Африку. Почему к немцам, нашим врагам?
- Папа! Давно закончилась война! Живи победой. Пройдет еще немного времени, и все забудут про этот праздник, как забыли про Бородинскую битву.
- Ты с ума сошел сын! День Победы никогда не забудут. Сколько людей погибло. Ты понимаешь? Миллионы. Не понимаешь?
- Это ты, отец, не понимаешь. Другое время. Другое поколение. Никому ваши миллионы погибших не будут нужны. Вырастут дети, не знавшие войны, и захотят воевать.
Василий Степанович в ужасе замер. Он покачал головой и зло сказал:
-Тебя уже не переделать. Езжай к своим фашистам.
- Да, кстати, папа, дом, в котором ты будешь жить пленные немцы строили, - сказал сын. - Думаю, это будет согревать тебе сердце. Прощай, отец.
Больше они не виделись.

После такого расставания Василий Степанович не находил себе места. Чтобы не свихнуться, сидя на пенсии, он устроился в ЖЭК сантехником. Как-то возвращаясь с работы, он увидел остановившуюся у его подъезда машину. Из нее вышла молодая женщина, лицо ее наполовину прикрывал намотанный платок. На руках, несмотря на жару, надеты тонкие кожаные перчатки. Она открыла заднюю дверь автомобиля и начала вытаскивать огромный баул.
- Я помогу, - сказал Василий Степанович, подхватил сумку, рванул и поставил ее на асфальт. - Вот так, - улыбнулся он. - На какой этаж доставить? Первый, второй?
- Спасибо, - грустные глаза женщины на мгновение заискрились. - Я справлюсь, только покурю.
-Я с вами. Можно? - спросил Василий Степанович.
Женщина не ответила. Она вытащила из сумки помятую пачку, достала сигарету, чуть раздвинула платок, прикурила и, выдохнув синий дым, спросила:
- Вы тут живете?
- Да! В первой квартире. Меня зовут Василий Степанович. А вы в гости к кому-то?
- Нет. Навсегда. Буду жить во второй. Так что соседи, значит. Я Фира.

Василий Степанович взял баул и поволок его в подъезд.
- Ну вот! С новосельем, как говорится, - сказал он, когда Фира открыла дверь.
- Спасибо за помощь!
- Всегда рад, - усмехнулся Василий Степанович. - А вам не жарко в таком одеянии?
Глаза Фиры наполнились слезами.
- И жарче бывало! - прошептала она и с силой захлопнула дверь.

 После этого он не видел соседку около года.

     Район разрастался быстро.
Дома, построенные немцами, исчезали один за другим, а строительство многоэтажек шло полным ходом. ЖЭК расформировали, и он превратился в управляющую компанию. Василий Степанович, несмотря на возраст, продолжал работать. Вызовов было немного, а если и были, то так, по пустякам: поменять смеситель или исправить недоделки строителей, которые впопыхах что-то не докручивали и недоделывали. В тот поздний вечер он, уставший, вышел из очередной квартиры и наткнулся на уборщицу, которая сидела на корточках и драила лестницу.
- Ой, извините, - вскрикнул он.
Женщина подняла голову - это была Фира. Платок, укутывавший лицо, слетел, и Василий Степанович вздрогнул. Подбородок, щеки и уши Фиры были сплошь обезображены жутким шрамами от ожогов. Фира подхватила платок и в отчаянии пыталась прикрыть им лицо, но ничего не получалось.
- И черт с ним, - сказала она, поднялась, накинула платок на шею, сняла желтые резиновые перчатки и бросила их на пол.
- Вот, Василий Степанович, и увидели вы меня во всей красе. Она поправила кудрявые волосы. Руки её тоже были покрыты коричневыми рубцами.
Василий Степанович, задумчиво почесал подбородок и спросил:
- Много еще работы?
- Нет, уже заканчиваю.
- Я подожду тебя, дочка, внизу. Домой вместе пойдем.

Он вышел на улицу, закурил и подумал:
"Как-то само вырвалось "дочка". А что? Ей лет тридцать, мне шестьдесят пять. Точно дочка. Бедная девочка. А я, старый дурак, тогда спросил: "Не жарко?" Ужас. Молодая. Ей жить, рожать, веселиться, а тут такое дело".
Он дождался Фиру, и они пошли домой. У подъезда Василий Степанович предложил:
- Пошли ко мне чай пить.

За разговорами они просидели всю ночь. Рассказывала в основном Фира. В последние годы она сторонилась людей, понимая, что вызывает у них только сочувствие, а в большинстве случаев и отвращение. А сейчас она доверилась совсем незнакомому пожилому человеку, который назвал ее дочкой. Она пила чай, плакала, говорила, говорила и говорила.

     После окончания консерватории, Фира работала в музыкальной школе преподавателем по классу скрипки. В летние каникулы захотелось приключений, и они с подругой устроились проводницами на поезд, который ходил в Адлер. Романтика закончилась через сутки: грязная работа, претензии пассажиров, приставания подвыпивших мужиков, воздух, пропитанный запахом немытых тел. В июле ее пассажирами в основном были дети, которых отправляли в лагеря к морю.

Пожар начался ночью в одном из купе. Пластик вспыхнул мгновенно, и дым тут же окутал весь вагон. Фира рванула стоп-кран, разбудила подругу и, пока та сообщала о происшествии начальству, принялась спасать детей. Малыши спросонья ничего не понимали, визжали и вырывались. Она выкидывала их из вагона, а воспитатели на улице подхватывали спасенных и относили подальше от горящего поезда. Фира металась в клубах дыма, бросалась на крики и плач, она несколько раз чуть не потеряла сознание, но после спасения детей начала тушить пожар. Очнулась только в больнице. Медицинские сестры долго не решались дать ей зеркало. Муж подал на развод, не дожидаясь ее выписки из больницы. У нее не было к нему претензий, была лишь одна просьба: разделить квартиру и купить ей жилье на окраине, подальше от людей. А потом ее чествовали: наградили медалью, показывали по телевизору. О ее подвиге писали не только местные, но и центральные газеты. Шумиха продолжалась месяц. А потом вдруг вакуум. Полная тишина и изоляция. Увольнение из музыкальной школы и грошовая пенсия по инвалидности. Фанфары отгремели, её жизнь больше никого не интересовала.

Василий Степанович выслушал Фиру, покачал головой, достал из холодильника початую бутылку водки и сказал:
- А давай, Фирочка, выпьем.
Они выпили по рюмке, и Василий Степанович принялся рассказывать о сыне, о войне, о победе, о возвращении домой и той маленькой кудрявой девочке, он которую выхватил из рук молодой женщины.
-Ты знаешь, Фирочка, у меня тогда было столько нежности к ней. Мне показалось, что тогда я прижался не к ребенку, а к Родине, за которую бил фашиста.
После ночи откровений они подружились. Каждый вечер вместе пили чай, вместе отмечали праздники и дни рождения. Соседи, наблюдая за их отношениями, шептались, даже не подозревая, что это был никакой не роман, а настоящая дружба никому ненужных одиноких людей.

     Стройка приближалась все ближе и ближе. Из всех старых домов остался только один. Жильцы забили тревогу. От каждого удара дизельного молота по сваям дом сотрясался. По стенам поползли глубокие трещины, посыпалась штукатурка. Казалось, что еще чуть-чуть, и домик рухнет, заваливая людей обломками. Все писали письма в разные инстанции, но ответ не приходил.

Василий Степанович надел медали и пошел в администрацию города. В поисках правды он стучался во все кабинеты, но везде был один и тот же ответ: "Вашего дома на плане города нет".
- Как нет? - возмущался ветеран. - Штамп в паспорте есть, ордер есть, а дома нет?
- Ваши документы давно устарели. Надо было вовремя получать свидетельство.
- Подождите, - уговаривал Василий Степанович. - У нас аварийное жилье. Вы обязаны нас расселить, к тому же я ветеран войны. Я Родину защищал. Сколько нас таких осталось? По пальцам пересчитать можно.
Когда он вышел из очередного кабинета, то увидел мужчину с депутатским значком. Василий Степанович остановил его, схватив за руку, и быстро начал рассказывать о том, что с ним произошло.

Выслушав старика, депутат сказал:
- Послушай, дед! Ты тут ничего не добьёшься. Деньги на расселение дают, но раз вашего дома в плане нет, то и денег на его расселение не будет. Пиши президенту, губернатору, а лучше в газету или Малахову на телевидение.
- Все понимаю, ошибся кто-то. Но дом пока стоит, и мы в нем живем. Можно его обратно в план внести? - спросил Василий Степанович.
- Можно, - ответил депутат. - Только лишняя головная боль никому не нужна. Никто этим заниматься не будет. Так что пиши, дед, всюду, куда можно. Или жди, когда какие-нибудь коммерсанты заинтересуются этой землей. Тогда они тебе квартиру и купят.
Он похлопал старика по плечу и ушел.

Соседи, узнав об этом разговоре, быстро собрали вещи, побросали свои квартиры и разъехались кто куда. И остались в старом доме Василий Степанович да соседка по площадке Фира. Идти им было некуда.
Шли годы, дом ветшал. Казалось, достаточно одного порыва ветра, и дом рухнет. Трещины становились глубже, штукатурка обвалилась совсем, брошенные квартиры разграбили дачники. Они разобрали полы, вырвали оконные рамы, сняли двери. Только в двух квартирах теплилась жизнь.


- Ну что, Степаныч, вставать-то будешь? - улыбнулась Фира. - И трость свою брось, а то на самом деле выстрелишь.
Они опять засмеялись.
- Спасибо тебе, Фирочка, за заботу.
- Ведь родные мы уже с тобой. Я сейчас воду нагрею, помою тебя и будем на парад тебя наряжать.
- Знаешь, что я подумал, Фирочка! Почти тридцать лет про меня никто не вспоминал. А вчера принесли приглашение на парад. Заметь, именное. Так и написано: "Уважаемый Василий Степанович!" А главное, по нашему адресу привезли!
- И что? - удивилась Фира.
- А то. Может, наш дом появился в плане. Нашлись старые документы. Как они узнали, что я тут живу? На парад я не пойду, совсем мне худо. А завтра машину закажем и поедем с тобой к губернатору. Пусть все объяснит.
- Ох, Степаныч, да кто нас к нему пустит? Совсем ты старый стал, не понимаешь ничего.
- Пустят, Фирочка, еще как пустят. День Победы всё-таки. Пусть попробуют меня остановить. Я им покажу!
- Ладно, как скажешь. Пошла я воду поставлю, а потом в магазин за тортом. А вечером будем салют смотреть. Опять около нас стрелять будут. В старых казармах. Их, говорят, тоже скоро снесут. Дома строить будут.
- Не надо воду. Полежу. Мутит меня чего-то. Вечером и помоемся.
- А ну-ка присядь, Степаныч. Фира усадила старика на кровать и села рядом. - Не умирать ли ты собрался? Смотри у меня! Знаешь, что я больше всего хочу? Не жизнь свою заново прожить, а хочу умереть с тобой в один день. Потому что без тебя не могу я представить, как я смогу дальше жить
- Не волнуйся, дочка, не умру я. Мы еще повоюем. Иди уже. Прилягу я.

     Салют был назначен на двенадцать часов ночи.
Василий Степанович в белой рубашке и черном залоснившемся костюме стоял у окна. На его груди поблескивал гвардейский значок и четыре медали.
- Фирочка! - крикнул он. - Иди скорее, сейчас начнут.
- Я уже здесь. Фира подошла и взяла старика за руку.
От первого залпа салюта дом подпрыгнул, и раздался хруст. Фира оглянулась. Из стены выпал огромный кусок штукатурки и рухнул на кровать. Снова грохнул салют. Потолок затянула паутина широких трещин. Сквозь одну из них вывалился кусок переломленной прогнившей деревянной балки. Залпы загремели один за другим, заглушая треск рассыпающегося дома.
Фира испугалась, зажмурилась, прижалась к Степанычу и уткнулась носом в его щетину.
Василий Степанович обнял Фиру. Он, не отрываясь, смотрел в небо и думал о Родине, о любимой Родине, для которой сделал все, что мог.

    Через год на месте старого дома, построенного пленными немцами, устроили игровую площадку, на которой резвились дети, не знавшие войны.



12.05.2018