Говорящий с травами. Глава 15

...Телега поскрипывала на ухабах, раскачиваясь и гулко бухая колесами в ямы. Они ехали домой. Вереница телег тянулась с покоса, и над дорогой летела песня - девчата тянули ее удивительно звонко, отгоняя закравшуюся грусть. Всем было жаль уезжать с покоса - очень уж там было хорошо. Долгие ночные посиделки и купания, привольные песни и свежая земляника, веселые происшествия и добрая работа - все это было жалко оставлять до следующего лета. Да и завершение покоса говорило Матвею о том, что лето повернуло на осень, и скоро начнутся нудные дожди, а потом снова долгая снежная зима.

Но он не грустил. Осень - самая грибная пора, да и охота осенью. Они с отцом поедут на заливные озера, на утку. А по первому снегу будут долгими часами караулить гусей в засидках и тропить зайцев, погонять которых Серко был большой любитель. Матвей покачивался в телеге, размышляя о грядущих охотах. И мысли его невольно вернулись к Урсулу. Урсул не приходил, и в тайге Матвей с ним больше не встречался. Он думал с горечью, что напугал и обозлил медвежонка, но понимал, что так будет лучше для всех.

...Сборы были недолгими - свернули полог, загрузили в телегу хабар, да и тронулись в путь. Шалаши разбирать не стали - еще пригодятся. Они приедут сюда для того, чтобы вывезти стога в деревню. Будут впрягать лошадей в волокуши, на которых и ставились стога, и тянуть сено в деревню, под навесы. Но это будет позже, в сентябре, а пока они ехали домой.

Дома их с отцом ждет мама - топит баньку и готовит праздничный стол, выставляя все самое лучшее. Она любит и умеет вкусно накормить хоть одного, хоть двадцать человек. В руках у нее все горит, любая работа спорится. Матвей всегда любил смотреть за ней, когда она что-нибудь делала по дому. Быстрая, подвижная, ловкая - мама всегда находила время для него. Стряпает пирожки, вся в муке, вытрет руки о передник и потреплет его по вихрам или испачкает ему нос в муке, мазнув пальцем. И этот теплый запах теста прочно ассоциировался у него с мамой и таким теплым уютом...

Матвей невольно сглотнул слюну, подумав о пирожках. Он любил с квашеной капустой - пышные, румяные, кисленькие. А отец любил с картошкой и шкварками. Матвей все время получал по рукам, тягая шкварки прямо со сковороды - он обожал ими хрустеть.

Но больше всего Матвей любил пельмени. Он с нетерпением ждал момента, когда установятся холода и отец будет бить скотину. С утра во дворе царило оживление. Приходил на подмогу отцу дядя Никодим - они с отцом дружили с детства и помогали друг другу. Во дворе они палили и скоблили поросят, обдирали и разделывали бычка. Мама тут же, на уличной печке, варила свеженину. Отец с дядей Никодимом при помощи только ножей быстро и ловко разбирали мясо, развешивая его на крючьях во дворе - парному мясу нужно остыть. Потроха и все для колбасы дядя Никодим забирал домой - его жена лучше всех в деревне делала домашнюю колбасу.

Потом, уже в тепле, отец большим ножом мелко-мелко нарубал мясо на пельмени, а мама заводила тесто. Матвею же доставалась почетная обязанность по чистке лука и чеснока. А после начиналось настоящее священнодействие - они садились лепить пельмени.

Они стряпали их всей семьей, приглашали Анютку с родителями, усаживались за длинный стол и стряпали. Мама отхватывала от пышного теста небольшой кусочек и ловко скатывала его в тонкую колбаску, отхватывала ножом маленькие кусочки, которые Анюткина мама тут же скалкой раскатывала в тонки лепешки и подкидывала их по столу к стряпчим. А те уже старались, лепили пельмени - пальцы так и мелькали. Настряпанные пельмени выносили на мороз, в сени, где они промерзали до звона. Потом их ссыпали в большие мешки, в которых они и зимовали в сенках. А через пару дней все то же самое повторялось уже у Анютки.

Матвей больше всего любил именно такие пельмени, с мороза. Они были самыми вкусными! А уж с отцовой горчицей, какую он делал на огуречном рассоле, пельмени были чудо как хороши!

Так, в мыслях о разных вкусностях, Матвей и не заметил, как они добрались домой. Зайдя в избу, Матвей повел носом и радостно улыбнулся - пахло пирогами. Мама расцеловала их с отцом и отправила в баню, чтоб не мешались.

Баня была натоплена жарко - мама с утра начала ее протапливать, и Матвей даже не полез наверх. Зашел в парную и сразу согнулся, пряча уши от жара. Отец же, довольно ухая, забрался на полок и поддал жару...

Поужинав, Матвей растянулся на лавке в летней кухне - тут было прохладно, и он частенько летом здесь ночевал. Пахло свежеструганным деревом и баней, где-то под самым потолком тоненько пищал комар. За стенкой всхрапывала корова, пережевывая свою жвачку, да толклись поросята, задевая боками за стену и тихонько похрюкивая.

Утром мама сказала ему:

-Сегодня будем огурцы солить. Накопай-ка хрена и листа смородинового нарви да укропа с венчиками.

Матвей кивнул и пошел в огород, взяв лопату. Хрен рос почти дикарем, у самого забора, и Матвей быстро справился, надрав большой пучок. Глаза разъедало от резкого запаха хрена, но он мужественно терпел. Главное, руками в глаза не лезть, иначе потом пару дней будешь с примочками лежать. Затем надрал смородинового листа и укропа и пошел к маме - узнать, чем помочь. Она собирала огурцы в большую кадушку, бережно откручивая их от стеблей. Выпрямила спину, утерла лоб и сказала:

-Езжай-ка за водой, на ключ. Большую бадью набери.

Сказано - сделано. Матвей поставил на телегу большую бадью, взял с собой ведро и поехал на ключ. Тот находился в распадке, недалеко от окраины деревни, и к нему вела наезженная дорога. Быстро начерпав ведром ключевой воды, Матвей покатил к дому, раскланиваясь по пути со встречными. Когда он уже закатил телегу во двор и закрыл ворота, за спиной негромко откашлялись. Он повернулся. У калитки стоял староста.

-По здорову вам.

-И тебе здравия, - мама улыбнулась приветливо. Старосту в деревне уважали.

-Сено-то хорошо нынче поставили, покос богатый.

Мама глянула на него весело и кивнула?

-Богатый, твоя правда.

Староста помолчал чуток и продолжил:

-Да и хлеб, по всему видать, уродился. Колос вон какой налитой, - он покрутил в руках зеленый пока пшеничный колосок, - да только не видать нам хлеба, говорят.

Мама удивленно посмотрела на старосту:

-Это кто ж такое говорит? Да и куда ему деваться, хлебу-то?

Староста вздохнул тяжко:

-Да уж вестимо куда. Отберут нонче хлеб.

Мама всплеснула руками:

-Петро Милованыч, это ты что ж такое сказал сейчас? Кто отберет-то? С ружьем что ль отбирать придут?

Староста только рукой махнул и пошел прочь, сказав напоследок:

-Сход вечером будет. Там все и скажу.

Мама пожала плечами и велела Матвею помогать.

В большой березовой кадушке она выкладывала слоями огурцы, перекладывая их чесноком, смородиновым листом и очищенным корнем хрена. Матвея же приставила размешивать соль в ключевой воде. Потом, плотно набив кадушку, заложила все сверху укропом и сказала Матвею:

-Размешал? Заливай, только тихонько, чтоб не всплывали.

Так огурцам стоять в теньке до самой осени, а потом они спустят их в подпол. Матвей страсть как любил огурчики маминого посола - хрусткие, резкие и ароматные.

Пол-дня солили огурцы, но насолили хороший запас. Мама выглядела встревоженной, но ничего не говорила. Матвей и сам волновался - очень уж непонятно староста говорил.

Вечером вернулся отец, и они пошли на сход, все вместе.

Народ перед домом старосты волновался, судил и рядил. Но вот дверь открылась и староста вышел на крыльцо. Все замолчали, напряженно вслушиваясь в его слова:

-Пришла беда откуда не ждали, - начал староста дрожащим от волнения голосом, - в Петрограде бунт!

Народ взволнованно загудел, и кто-то спросил:

-А чего же император? Куда смотрит?

На него зашикали, а староста ответил:

-Не будет скоро никакого императора. Скинут его, попомните мои слова.

Все пришибленно молчали, а староста продолжил:

-И смекаю я, что новая власть примется нас добра лишать. Они ж чего говорят, большевики-то? Говорят мол фабрики рабочим, землю крестьянам. Все, мол, должно быть общее.

Матвеев отец не смолчал, спросил громко:

-Это как это - общее? Я, значит, спину рви, а потом все общее? Хитро придумали!

Народ одобрительно зашумел, но староста поднял руку, призывая всех к тишине:

-Тише, чего разгалделись? Если они к тебе с ружьем придут хлеб отбирать - воевать с ними станешь?

Матвеев отец рубанул рукой воздух:

-И стану! Мне что, по миру идти? Так, нет? - отец оглядел толпу. Все молчали, кто-то опускал глаза. А Прошка, вечный пьяница, сказал громко:

-А чего бы и не поделиться, если амбары полные?

Отец только глянул насмешливо и не стал отвечать. А бабы подняли Прошку на смех:

-Уж чья бы корова мычала!

-Ты б хоть раз сам чего в жизни сделал...

-Иди проспись, делильщик...

И вытолкали его с площади. Прошка, зло ощерясь и пошатываясь пьяно, пошел, оскальзываясь в уличной грязи.

А староста тем временем сказал:

-В общем, думать надо, сколько хлеба себе оставим, а сколько отдадим. не дадим добром - возьмут силой. Я все сказал.

Народ начал понемногу расходиться. Мама глядела на отца расширенными от страха глазами, прижав руку ко рту. Отец же зло сплюнул и пошел домой, шагая широко и размахивая руками...

Вечером к ним пришел дядя Никодим. Сел за стол, положив на него большие натруженные руки и сумрачно глядя на Матвеева отца:

-Что думаешь?

Отец помолчал, потом сказал:

-А что тут думать? Семью в тайгу, а самим оборону держать. Патроны есть.

Никодим глянул остро:

-А сдюжим?

-А что делать? Отдать все и с голоду пухнуть?

Никодим помолчал, покатал желваки. Потом сказал:

-Погоди воевать. Не пришел еще никто. Да и придут ли?

-Придут - поздно будет. По погребам прятаться что ли? Нееет, я так не хочу. С немцами повоевать не пришлось, так со своими придется. Что ж делается-то, Никодим?

Помолчали. Никодим поднялся и сказал:

-Воевать значит? Ну значит так, - и вышел, не прощаясь.

Был июль 1917 года, и все только начиналось...

Друзья, встуайте в официальную группу книги "Говорящий с травами" Вконтакте https://vk.com/tayga_na_ladony
Больше о книге и первые главы второй части !