Редкая вещь

               

  Смеркалось. Рабочий день подошёл к концу, но Глеб продолжал колдовать над часами. Китайская штамповка представляла собой керамическую рыбину на подставке. Среднюю часть рыбы скрывал вживлённый в неё циферблат. Странная вещь имела примитивный маятник, который, приходя в действие, должен был запускать в ритмичное плавание двух керамических рыбок. Мужчина убедил хозяйку, что подобные вещи одноразовые, и пожилая женщина сдалась, оставив часы на запчасти. Сегодня Глеб, вспомнив про них, извлёк отказников из ящика с надписью «безнадёжные» и долго рассматривал, пока руки сами не потянулись к миниатюрным инструментам. Наконец «пациент» ожил, и глиняные рыбы задвигались. Неожиданно в мастерскую вошла женщина неопределённого возраста – помещение наполнилось запахом влажной от дождя одежды и беспокойством.
– Вы работаете? – спросила она.
Взглянув в её измождённое лицо, Глеб кивнул, хотя обычно не принимал перед самим закрытием.
– Что у вас? – приглушённо произнёс часовщик.
– Кредит оплатить нечем, – ворчливо ответила незнакомка, вместо того, чтобы показать неисправный предмет, и, не найдя сочувствия, принялась копошиться в сумке. В какой-то момент вытряхнула из неё вместе с остальным содержимым позолоченные карманные часы на цепочке. Мужчина замер.
– Это редкая вещь, – поясняла она, поспешно укладывая в сумку вывалившееся, – Олимпийские.  Даже в восьмидесятые такие считались диковинкой. Если бы не коллекторы, не посмела бы их тронуть.
Женщина разволновалась, но, переведя дыхание, продолжила:
– Коллекционеры не возьмут, пока не отремонтирую – встали, когда несла на продажу.
У Глеба вспотели ладони и часто забилось сердце. Она снова переключилась на рассказ о кредите и угрожающих ей коллекторах, но мужчина мыслями перенёсся в тот временной отрезок, где он ещё маленький.

– Тясики, папа, дай тясики, – хныкал Глеб, и отец, повинуясь капризам сына, вновь доставал из серванта позолоченные часы на цепочке, подаренные ему на день рождения сотрудниками конструкторского бюро, где он работал чертёжником. Это были карманные часы «Молния», олимпийские, с ограниченным выпуском. Сердцевину циферблата и крышку украшал символ в виде пяти колец, а на обратной стороне часов красовался олимпийский мишка. Из кухни доносились пьяный смех и музыка. «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее», – хрипел Высоцкий, но его мощный вокал время от времени затмевали взрывы хохота.
– Не тикают, – встревожился мальчонка, поднеся часы к уху. Отец встревожился не меньше и, забрав часы у сына, принялся крутить завод.
– Опять ты со своими драгоценными возишься? – мать, шатаясь, ввалилась в комнату, – Давай у себя на рыбзаводе загоню, хоть пошикуем с месяц.
– Снова ходят, –  заулыбался отец, и убрал часы в ящик серванта.
Родители ушли, а Глеб, встав на цыпочки, потянулся к ящику. Сегодня он не заплачет из-за того что гости шумят, потому что в его распоряжении папина игрушка. Осторожно поиграет с ней и уберёт, когда все успокоятся. Он пытался нащупать полюбившийся ему предмет, но когда тот оказался зажат в кулаке, на кухне кто-то громко вскрикнул – часы упали на пол. На стекле циферблата появилась едва заметная трещина, и к полному огорчению Глеба, стрелки замерли. Неловкие детские руки принялись за работу: мальчик безуспешно пытался просунуть шариковую ручку в отверстие между двумя частями предмета, чтобы его открыть. Слёзы застилали сонные глаза ребёнка, он не понимал, почему ручка выскальзывает из его ладошек. Он тряс часы, надеясь, что они оживут. Он крутил завод, как и папа, но ничего не происходило. Родители застали сына плачущим, спустя несколько минут, после того как остановившиеся часы были убраны обратно.
 
 На следующий день отец снова их достал и, не заметив мелкого повреждения, попытался завести – Глеб взирал на родителя, веря, что подарок вновь заработает. Чуда не случилось.
– Примета плохая, – сказала мать Глеба расстроившемуся мужу. Давай избавимся от них, пока не поздно. На «рыбке» с руками и ногами оторвут.
– Ерунда, на неделе сдам в мастерскую, – махнул рукой отец.
О том, что брал часы без спроса и нечаянно уронил их, Глеб молчал, но терпеливо дожидался, когда отец отнесёт поломку к часовщику, но он всё откладывал. В тот декабрь ударили сильные морозы, и отец с друзьями по работе отправился на рыбалку. С рыбалки он не вернулся. Как рассказывала всем мать, треснула льдина, и несколько рыбаков оказались под водой: отец стоял на безопасном участке, но тотчас бросился на помощь. Людей он спас, но сам выбраться не сумел: его накрыло ледяной глыбой. Глеб не верил в то, что больше не увидит отца и, припоминая материны слова о плохой примете, ещё много раз пытался открыть часы, словно надеясь, что с их починкой может что-то измениться. Потом он забыл о них на несколько лет, но однажды учительница рассказала второклашкам о профессии часовщика. Прибежав после школы домой и едва отдышавшись, он принялся шарить руками в ящике, пока не нашёл часы. Вскоре пружинки, спиральки, зубчатые колёсики и что-то похожее на волчок раскатились по полу, а Глеб, склонившись над ними, не переставал удивляться, как же сложно устроен часовой механизм. Особенно его поразила деталь, напоминавшая ему крошечный штурвал. Мальчику вдруг подумалось, а не сидит ли внутри корпуса ещё и малюсенький капитан, который управляет ходом времени, решая – плыть ему или остановиться.
 
 В девяностые все заводы разваливались, замерла и часовая промышленность, но Глеб, окончив девятилетку, всё равно поступил в техникум на часовщика по ремонту механических часов. Мать ликовала, предполагая, что сын откроет свою мастерскую; она умудрилась накопить денег, продавая втридорога консервы, вынесенные с рыбзавода. Потом Глеб загремел в армию. Отслужив, он вернулся домой, и с тех пор его постоянным местом работы стала небольшая мастерская по ремонту часов, которую в начале нулевых ему удалось выкупить. Все остальные мастерские в его небольшом городе позакрывали в те же годы, и поэтому клиенты переметнулись к Глебу. Хватало их и по сей день. Не хватало личной жизни. Ему перевалило за сорок, а он так и не женился. Девушки периодически появлялись, но он, как истинный часовщик, ценящий слаженность механизмов и не терпящий погрешностей в отображении времени, расставался с ними тотчас, как обнаруживал дисгармонию между внутренним и внешним содержанием очередной пассии. Единственным, что могло компенсировать недостатки встречавшихся ему женщин, была молодость. Осознал он это, когда сам с ней наполовину простился. Но мужчины, подобные ему, нравились в основном своим ровесницам или женщинам младше на несколько лет, то есть зрелым. Поэтому, заглядывая на обеде в павильончик с фаст-фудом неподалёку от часовой мастерской, старался не проявлять возникающего в нём трепета при виде девятнадцатилетней продавщицы роллов и суши. Он молча наблюдал за ней и находил прекрасное в том, что её не слишком выразительные черты ещё не исказил неизбежный опыт. Лицо вбирает в себя каждое событие, заставившее напрячься лицевые мышцы, и однажды становится достаточно одного взгляда, чтобы понять о его обладателе то, что, возможно, он предпочел бы скрыть. Иногда к продавщице приходил парень, примерно её возраста, и, пока она вполголоса что-то ему рассказывала, юноша озирался по сторонам, не пропуская ни одной зашедшей перекусить незнакомки. Но девушка, не сводившая с него глаз, словно ничего не замечала. Изредка её взгляд останавливался на сидящем за столом Глебе, но даже на расстоянии он видел, что она смотрит сквозь него, и сокрушался, что парень не в состоянии оценить внимание той, что скупа по отношению к Глебу. И никакой микроскоп времени, иные приборы для регулирования хода часов не сумели бы исправить это временное несоответствие. Он не мог изменить внутреннего сопротивления времени, что отражалось на его взаимоотношениях  с противоположным полом, но в его распоряжении были механизмы. Приводя их в рабочее состояние, он получал взамен ощущение реальности, побуждающей жить здесь и сейчас. С каждыми отремонтированными часами его вина, связанная с детским воспоминанием о сломанных отцовских, становилась меньше.
 Как-то одна из посетительниц фаст-фуда поинтересовалась, свежая ли рыба. Сушист-азиат вынес прямо в зал с обедающими крупную сёмгу: «Глаза не мутные – считай, живая наполовину», – уверял он.
 Глебу тогда привиделось, что сушист держит в руках не представительницу лососёвых, а его, Глеба.
 Он провёл ладонью по вечно усталым глазам, давно лишённым блеска.
– Вам бы отдохнуть,  – участливо произнесла заказчица.
– Простите, что вы сказали? – вынырнул из воспоминаний мужчина.
– Сообщите, как сделаете, я номер соседки укажу в квитанции, боюсь на своём входящие принимать, чтобы на коллекторов не нарваться, –  спешно проговорила женщина.
 Глеб кивнул, и, едва она вышла из помещения, взял принесённые ею часы в руки. Точно такие же, как отцовские. Их он не отважился ремонтировать, даже став профессионалом, но и отремонтируй, это ничего бы не решило. Правда, Глеб помнил случай из детства, когда один из экстрасенсов, коих в тот переломный момент развелось, словно мальков в питомнике, во время прямого эфира по телевидению дал установку на то, чтобы все неисправные часы заработали. И, к  удивлению одиннадцатилетнего школьника и его матери, олимпийские вновь затикали. Эффекта хватило ненадолго – на следующий день всё вернулось на круги своя. В случае с незнакомкой, ему казалось, что он спасает ей жизнь, что если не он, то с ней произойдёт что-нибудь непоправимое.
Ремонт не занял много времени – утром следующего дня Глеб, жадно втягивая сигаретный дым, набирал номер, оставленный припозднившейся заказчицей, но дозвониться удалось ближе к вечеру.
– Кто её спрашивает? – выпытала женщина, прежде чем оглушить Глеба новостью, что утром его клиентку избили незнакомые мужчины. 
До него не сразу дошло, что хозяйка никогда не явится за часами.
– Как же так? – упавшим голосом произнёс он. Я их починил, как же так?
Закончив разговор, он погасил в помещении свет, чтобы не видеть циферблаты многочисленных часов, расставленных и разложенных на полках. Они ещё острее стали доступны для слуха. Едва слышные щелчки, поскрипывания преобразовались в единое звучание, похожее на проворачивание ключа в неподатливом замке. А керамическая рыба, покрытая самосветящейся краской, напомнила о себе и в темноте. Глеб привёл в движение маятник, и две маленькие рыбки заскользили, раскачивая полумрак из стороны в сторону: туда-сюда, туда-сюда.