Онечка

                -1-

  Она шла тяжело, еле передвигая уставшие за долгий день ноги. Вены на её ногах вспухли так, что готовы были вот-вот лопнуть.
Очередной удар судьбы отнимал последние силы, но до барака, некогда построенного помещиком Обуховым для разведения кроликов и прозванного в селе "крольчатником",в котором она проживала со своей семьёй, было ещё далеко. И потому она взглядом приметила местечко, где бы могла присесть, чтобы перевести дыхание.

  У сарая Василия Попова она отыскала бревно для колки дров. И только присела на него, как унеслась мыслями куда-то далеко-далеко. Она даже чувствовала, что хочет остаться там, убежав от убивающей её действительности, где не всё было для неё сладко. Но держало то, что здесь всё шло своим чередом и эта упорядоченность сельской жизни её успокаивала: во дворе ржали лошади, мычали коровы, крутились под ногами куры и живность помельче, а в "крольчатнике" её ждали дочери и старая свекровь, роднее которой  не было человека.
   
  И перед помутневшими глазами замелькали картины её детства - вот она бегает по лужайке у родного двора в степном заволжском селе Старые Матаки, а вот плачет мать - отца, Потапова Кузьму, на царскую, двадцатипятилетнюю, службу рекрутируют.
  А тут  война, одна за другой: то первая мировая, то гражданская,
то голод 21-го года, то эпидемия чумы, то холеры вдобавок.
  Но когда чуть-чуть  успокоилось в стране, открылись школы; только стыдно стало рослой и худющей девчонке сидеть в классе  среди малышни и бросила она учёбу.
  Да и мама с папой стали навёрстывать упущенное за время войн и ро-
жать одного за другим братьев, и стала она им вроде няньки и второй матери.

  Вот и теперь, сидя на бревне у сарая, она представляет, как выстроились перед ней братики и гладят её по голове, жалеют свою сестру, свою няньку: Гриша, Женя, Ваня, Гена, Коля, Ромка.  Вглядывается Онечка в каждого из братьев, видит каждую родинку на таких родных, лицах, каждую царапину на руках.

 И слышит она мычание своей кормилицы Пестравки и понимает, что надо бы пойти подоить корову. Но тут же вспоминает , что коровы у неё больше нет: - поскользнулась Пестравка на карде, попав головой между жердями, да и задавилась, потому и на мясо нельзя употребить. 
  При этом воспоминании опять впала в забытьё Онечка,сползла всем телом с бревна и распласталась, на покрытой недавно выпавшим снегом, земле.

  И опять увидела она своих братиков, стоящих рядом с ней и уговаривающих её, чтобы встала и шла домой. А она как будто всех обнимает, и целует, и шепчет им: " Сейчас, сейчас. Только чуть отдохну, мои родные".

 Это ведь она спасла их от голодной смерти в 33-м, случайно узнав на строительстве Магнитки, куда завербовалась, как и многие девчата из степных
 заволжских деревень, о том, что её родители  уехали от раскулачивания на лесоповал в Вятскую губернию, а пацаны остались одни в доме, пухнут с голоду и даже на улицу не выходят.

 Вот тогда и полетела она быстрокрылой птицей спасать своих братцев, и все глаза выплакала, пока добиралась из Магнитогорска. А увидев их, полуживыми, уже и плакать не могла. Слёзы или высохли, или превратились в льдинки, да так и застряли в глазах.

  Побежала по деревне помощи просить, но почти во всех избах окна забиты.
  Выкосили деревню коллективизация да раскулачивание. Бросилась в соседнюю деревню Верхние Матаки - там такая же картина.               
 Узнала от оставшихся, что семья Севрикеевых и Федот, с которым встречалась на ярмарках в Базарных Матаках и к которому у неё лежало сердце, уехали за Волгу, в село Куралово.
На заработанные на Магнитке деньги, наняла она телегу, грузит, как брёвнышки, своих братьев и пустилась  в нелёгкий путь...

  То ли от охватившего село предзимнего ночного холода, то ли от внезапного облегчения очнулась Онечка, подняла голову - а они, братики, вот, стоят и плачут. Гладят её по голове. Гладят и плачут.
               
  И страшно ей стало: уж не тронулась ли она; страшно за себя, за дочерей, за бабу Дашу. Хочет подняться с земли, да сил-то нет. И впадает она опять в беспамятство, где продолжается её путь за Волгу  с полуживыми братьями на старенькой телеге...

                -2-

 После окончания средней школы и строительного института оказался я на Крайнем Севере на Всесоюзной комсомольской ударной стройке. С женой - декабристкой ( в 18 лет ехать за мужем в Тьму-Таракань - как назвать) и двумя детьми ютились в строительном вагончике. Но каждое лето мы всей семьёй ехали не на море, а в родное село, чтобы помочь маме и сестре по хозяйству: накосить сена для коровы, бычка и овец, потому как зять Юрий перенёс инфаркт и тяжёлую работу врачи ему категорически запретили .
  После ударной декады по заготовке сена мы получали перерыв и вот в свободное время, гоняя чаи на кухне, мама рассказывала нам о тех временах и описывала всё до последней мелочи:  и какого цвета была лошадь, и какие вожжи были, и что она постелила на телегу братьям, чтобы им мягче было лежать в дороге и на каком колесе не хватало спицы.
 Сестра Аня в это время хлопотала с приготовлением ужина и только охала и приговаривала:

   - Мам, вот куда ты положила вчера своё вязанье, не помнишь, а то, что было пятьдесят лет назад, до последней мелочи помнишь.
   - Как такое может быть?

   - Так это во мне калёным железом как будто выжгли. Я же спасала своих. Своих братьев.  Я же их всех на своих руках вынянчила, - отвечала Онечка и краем платка вытирала слезившиеся уголки глаз.

 Эту историю спасения своих братьев она рассказывала не один раз. Но … каждый раз рассказывала её как под копирку, ничего не изменяя в своём повествовании. Всё также не было одной спицы в заднем правом колесе, и подпруги были старые и постоянно слабели, потому надо было останавливаться и подтягивать ремни.

Хотя и жили братья каждый своей жизнью: в Ярославле - Гриша, в Куйбышеве - Женя, в Казани - Роман, Гена и Василий, а младшенький, Илья, в Йошкар-Оле, но каждое лето то один, то другой приезжали к своей Онечке, называя её МАМОЙ.
 И ходили к тем местам, где остались на склоне невысоких гор ямки от землянок, в которых они жили в тридцатые годы, спасаясь от голода и разрухи.
 Именно  тогда правдами и неправдами, но Онечка добралась до Куралово и родственники не дали сгинуть роду Потаповых.
 Вырыли землянку, как и все, кто волею судьбы оказался в поволжском селе Куралово.

                -3-

 Так и сидела Онечка в полузабытье, прислонившись к стенке поповского сарая и улыбка расплывалась на её лице. В своих воспоминаниях  она встретилась с Федотом, вспыхнула любовь. Потом  решили пожениться. А мужем Федот был ласковым, готовым носить её на руках. Он бегал к ней на ферму и во всём помогал, чтобы облегчить тяжёлый труд доярки. Когда ходили в гости, то спиртным не баловался.

 А вот по лицу пробежала печаль: это первенец Коленька умер от скарлатины в 1937 году. Но вскоре родились одна за другой три дочери: Анна, Клавдия и Антонида, родившая на второй месяц начавшей войны, когда её отец уже был на фронте.

  Слёзы то высыхают, то с новой силой льются по лицу Онечки: после проводов Федота на фронт, осталась она с тремя малыми детками и старыми родителями мужа в комнатёнке "крольчатника".
 Заливается слезами Онечка, плачет навзрыд, и тело её скатывается с бревна, и стоя на коленях, охватывает она бревно руками.  Действительность соединяется с воспоминаниями - и там, и здесь всё плохо, и отчаяние охватывает её,  но вдруг она чувствует тёплыеруки бабы Дарьи, своей свекрови.
 
                -4-

  Пока Онечка лежала в забытье, баба Дарья не находила себе места. Время вроде как к ночи, а Онечки нет и нет. Уж не случилось ли чего плохого?
  С того дня, как на карде, поскользнувшись, задавилась в жердях Пестравка, кормилица всей семьи, Онечка ходила как не своя. На вопросы отвечала невпопад, видно только одна мысль сидела в её голове: Как теперь жить? Как выжить её многочисленной семье? 

 Поспешила баба Дарья на поиски Онечки, благо знала дорогу, по которой та возвращалась с фермы. И нашла её, бьющейся в рыданиях, у сарая Васи Попова. С трудом поднявшись, еле волоча ноги, пошла Онечка к дому, а рядом, с  причитаниями, по-старчески засеменила баба Дарья. С большим трудом, сквозь завесу разгулявшейся метели, добрались женщины до "крольчатника".

  А дома в слезах сидели дочери, которые сразу же бросились раздевать свою мать, уложили в постель, напоили чаем с душицей и зверобоем.  И Онечка, успокоившись тем, что все дома и живы-здоровы, незаметно погрузилась в забытьё, продолжив вспоминать свою счастливую семейную жизнь с Федотом.

  И вспомнила март 45-го года, когда после ранения Федот приезжал на побывку. И его разговор глубокой ночью, что война видно скоро кончится, что его отправляют с фронта восстанавливать шах-ты в Тульской области. И поселилась в ней великая надежда, что скоро вернётся в семью отец её детей и легче станет жить.

 Вот с этой надеждой и жила Онечка последние дни проклятой вой-ны. Но видно не суждено было свидеться ей с мужем.
  В день, когда вся страна праздновала Победу, пришла в их семью похоронка. Пленные немцы, когда узнали о капитуляции и окончании войны, устроили на шахте обвал, где и погиб Федот.

   А вскоре, в 46-м году, скончался её свёкор Архип Архипович и осталась Онечка с четырьмя иждивенцами на руках.
   Стараясь выжить, собирали мороженую картошку на совхозных полях и пекли чибрики, заготавливали крапиву и лебеду, чтобы варить похлёбку. Но главной кормилицей в семье была корова и потеря Пестравки свалила Онечку и лишила смысла жизни. Она, пережившая голод 21-го года, голод 33-го года, потерю любимых
людей, вдруг упала духом. Ей стали видеться её полуживые братья, пухнущие от голода и она боялась, что и её дочуркам уготована та же участь. И эта мысль сводила её с ума.

Она большим усилием воли заставляла себя ходить на ферму, а когда возвращалась домой, еле-еле передвигалась по комнатке в "крольчатнике".  Баба Дарья своим женским сердцем чувствовала, что творится что-то неладное с Онечкой и следила за каждым её шагом.  Боялась, что та наложит на себя руки.
               
  И вот однажды сморила ежедневная суета по дому нашу бабу Дашу и чуть не случилось непоправимое. Спохватившись, баба Дарья почти бегом рванулась к сараю, дёрнула на себя дверь и чуть сама едва не упала в обморок от увиденного.

 Стояла Онечка на табуретке, которую использовали при дойке коровы, и свешивалась с матицы сарая петля. А баба Дарья молча смотрела, боясь спровоцировать Онечку. И тихонько так, почти шёпотом, заговорила:
 
 - Вот уйдёшь ты, а кому сделаешь лучше?  Завтра твоих детей заберут в детские дома и разбросают по всей Руси. И будут они круглыми сиротами. Всем вместе надо держаться,так легче выживать. Давай, слезай, пошли домой, а то дети забеспокоятся.

  Обнялись две женщины, побитые жизнью, и горько заплакали. А вместе со слезами выходило из них лихо лихое и легче на душе становилось. Сколько они так стояли, неизвестно..
   Прикрыв за собой дверь сарая, зашли тихонечко в дом, сели на одну кровать, да так и просидели до утра, обнявшись.

  А рядом, на соседней койке на матрасе, набитом соломой, спали девчонки. Тяжёлая женская доля их матери и бабушки ещё не коснулась их детских душ и они чему-то радовались во сне.
               
  Только спустя годы, сидя на лавочке у бани, Онечка рассказала всё это мне, своему сыну, родившемуся после войны и знавшему вкус "чибриков" из промороженной картошки. О спасении братьев она рассказывала много раз, а про свой несовершённый грех, только однажды.
  Она потом целый день ходила молча, не проронив ни слова.  А я это признание спрятал в своём сердце, даже сестёр не расспрашивал об этом.

  В свой последний приезд в родное Куралово в октябре 2014 года я обошёл всё село. Уже не было старых коровников, и старого деревянного клуба,сараев, а стояли новые здания школы, детского сада, Дома культуры. Но … всё также стоял старый "крольчатник",  и в нём по-прежнему обитали люди, и в нашей квартирке протекала другая жизнь.
  Я не стал туда заходить, вдруг там сделана перепланировка, а мне хотелось оставить в памяти обстановку тех лет, когда я был маленьким и там жила со своей
семьёй Онечка, моя МАМА, Севрикеева Анисья Кузьминична.

           04.04.18-г-Сыктывкар