Приключения котауси Буслай и Монро Гл 15

                Глава 15. Сём Сёмыч спешит на помощь другу Буслаю.
                Спасительный выстрел. Неужели всё же опоздал? Буслай – жив!
                Баба Люба в действии. Колдуй, Любушка, колдуй!
                Неожиданная помощь с Землепланеты.
                Поколдуем, сестрица?! Помнят ручки-то?!


Мы оставили растерзанного Буслая в лесной чаще, где его загрызли оголтелые волки, которые позорно дезертировали с поля битвы с объединенными силами таежных кошачьих, дабы живу остаться. Девять волков-мутантов тайно выбирались из тайги с территории рысьих, чтобы незаметно улизнуть по добру, по здорову, пока их сородичей наказывали большекошачьи за непотребство, проявленное в тайге не по понятиям. Эти девять представляли резервный отряд в засаде, который должен был подключиться в определенный момент. Но всё пошло не так, как  рассчитали волки. На стороне рысьих вдруг выступили большие кошки, которые были волкам, даже мутантам, не по зубам. Волки из засады увидели, как тигры, саблезубые, барсы и кое-кто ещё из кошачьих поменьше стали надирать задницу передовому волчьему отряду и решили не высовываться, а рвать когти пока не поздно. Волки сбежали, бросив своих на съедение. Да, ч(м)удаки, но… зато живые!

Теперь они пробирались вдевятером по тайге к границам рысьей территории самыми  потаенными тропами и так бы смылись никем не замеченные, если бы белка-иуда не вывела на них Буслая.  К Буслаю – предводителю и мозговому центру рысьих, у волков-мутантов были нешуточные  претензии.  А тут такая удача! Девять на одного!  Какая прелесть – отыграться сполна за всё! Досадить напоследок всем кошачьим, расправившись с самым выдающимся боевым командиром, было, ой, как заманчиво! Волки пренебрегли осторожностью и не отказали себе в удовольствии потешиться напоследок. Так в роковом для Буслая месте глухой тайги и в роковое время разыгралась непредвиденная послевоенная трагедия.

Волки драли главного своего врага с неимоверной жестокостью. Надо отдать должное, и это оценили даже волки, что бился Буслай лихо и отчаянно. Уже одно то, что он вывел из строя троих противников на фоне бесконечных нападок девяти матерых хищников, заслуживало уважения. Когда Буслай упал без чувств, не имея больше сил сопротивляться, волки склонились над ним, молча смотрели на мертвого врага. Он не казался им сломленным ничтожеством. Ни один из зверюг не высказал мнение сожрать останки отважного рыся без остатка, как они делали всегда с поверженной добычей. Буслай внушал уважение даже мертвый. Волки молча отдавали ему почести как великому мужественному воину.

Неожиданно грянул выстрел! Волки рванули в разные стороны. Они не успели да-же согласовать, где встретятся, чтобы вместе пересечь границу рысьих земель и уйти в дальние дали, куда-нибудь за холмы, или ещё дальше за горную Прыть-реку. В другое время волки, возможно, вернулись бы понаблюдать за охотником, человеком с ружьем, но сейчас они не чувствовали себя хозяевами тайги и разбегались кто куда подальше от звука, внушающего смертельный страх.
 
Стрелял Сём Сёмыч. Он ещё не добрался до места трагедии и не видел всего ужаса произошедшего с Буслаем. Сёмыч только слышал жуткие звуки, исторгаемые дерущимися зверюжинами, среди которых изредка проскакивали хрипящие мяукания, полные боли и отчаяния, и выстрелил, так как понял, что может не успеть. Ну, давайте обо всём по прядку.

После того, как Сёмыч указал Буслаю путь к домику его давней зазнобы Монро, геолог вернулся к себе. Он ждал Буслая, чтобы проводить его на космодром. Но прошло достаточно времени, а Буслай не возвращался. Сёмыч в недоумении бродил вдоль забора, фантазируя, что могло так задержать Буслая, когда увидел приближающегося Ульяна Ильича. Старик был в диком состоянии, то ли плакал, то ли возмущался до слез, отчаянно махал руками, взывал к кому-то невидимому. Вообще-то, состояние постоянной борьбы с незримым врагом для Ильича было нормой, но сегодня что-то насторожило и встревожило Сёмыча. Он окликнул Ильича и тот устремился к Сёмычу. Задыхаясь от возмущения, Ильич понёс ахинею, от которой у Сёмыча зарябило в глазах и мозги стали сползать набекрень, но он терпеливо слушал, пытаясь въехать в суть.

 - Сёмыч-товарищ! – начал Ильич, брызжа слюной, - Ваш пятнистый друг – просто контра недобитая какая-то, понимаешь! Ворвался на космодром, где всё было тихо-мирно и с ходу мне в морду… Захватил почту, телефон, телеграф! (Ильич на секунду задумался над своими словами) А тут ещё до кучи, Аврора как жахнет! Ой, что-то я не то…

 Ильич устало опустил руки, несколько брошюрок вывалились на землю. Сёмыч понял, что речь идет о Буслае, и он что-то натворил на космодроме. Сёмыч приобнял старика Ильича за плечи и повел в сад на скамеечку, дал воды.

- Ульян Ильич, уважаемый! – спокойно обратился он к Ильичу. - Давайте сбавим градус раздражения и поговорим вразумительно без революций, мирового пролетариата и прочей коммунистической лабуды. Что произошло у вас с Буслаем на космодроме? Где мой друг сейчас?

Ильич подпрыгнул и подавился водой. Прокашлявшись, он выпучил гневные глаза на Сёмыча и заорал.
- Товарищ Семьён! И вы туда же?! Не ожидал от верного коммуниста-ленинца! Вы что, все сговорились что ли? Империалистическая гидра раскинула-таки свои мерзкие щупальца! Я знал, я предупреждал! Полюбуйтесь теперь, допрыгались!
 - Ильич! Что с Буслаем? - уже строго спросил Сёмыч и тряхнул Ильича за плечи, пытаясь вернуть его в далеко не революционные будни.

Ильич как-то сразу присмирел, тихо ответил.
- А что с ним сделается?..
 Потом снова начал заводиться, видимо, вспомнив всё, как было.
- Наворочал матросня поганая, нагадил и скрылся! Я ему - про мораль коммунистическую, а он мне - в морду…прикинь?! Сёмыч, мы никогда с такими буслаями коммунизм не построим! Вот, что страшно! Тебе страшно, Сёмыч, ты в печали?
- Не то слово, дорогой мой Ильич! – решил подыграть Сёмыч. – Как мы без коммунизму-то? Так куда Буслай скрылся, говоришь, после того, как нагадил?
- Да, Сёмыч, суровые годы приходят, но мы смело в бой пойдем за власть Советов и как один ум…, - начал распаляться Ильич, но получил от Сёмыча толчок в бок, - …не поверишь, взгромоздился на броневик, руку с кепочкой вперёд и речугу так задвинул, что сразу Зимний взяли! Ну, конечно, не без помощи Авроры… Она как жахнет! Всех сразу причесала родимая под одну гребёнку, и Временных, и монархию, и анархию… Всех!
  Сёмыч сделал вывод, что подыгрывать Ильичу нельзя, иначе из его революционных  тигулей не выберешься никогда.
- Ильич, колись, куда Буслай двинул? Или я тебя сейчас почище Авроры жахну! - не выдержал Сёмыч.
- Так и знал, все вы – ренегаты Каутские! – захныкал Ильич. – Улетел отщепенец нераскулаченный, басмач недорезанный на Таежную. Доберусь как-нибудь туда… Мы на горе всем буржуям,  мировой пожар раздуем! Ну, как-то так!

Сёмыч уже не слышал последнюю речёвку Ильича, он схватил рюкзак с джентльменским набором, ружьецо и рванул на космодром. Его знакомый дежурный подтвердил, что Буслай в очень возбужденном состоянии, покинул Советский Союз и улетел на Таежную предыдущим рейсом. Следующий рейс ожидался через двадцать минут. Сёмыч был крайне взволнован. Было понятно, что с Буслаем произошло что-то из ряда вон выходящее, коли он, даже не попрощался с другом. Сёмыч догадывался что, наверняка, Монро опять начудила. Ему было жаль влюбленного котяру, все эти переживания и ему самому были знакомы. Надо срочно догнать Буслая и чем возможно успокоить его. Сёмыч чувствовал в этом свой долг.

Таким образом Сёмыч оказался на Таежной и уже спешил на Базу. Ему не терпелось увидеться и поговорить с Буслаем по-мужски. Но до Базы он не дошел. Из тайги к нему выскочила милая белочка и прыгнула на плечо. Сёмыч непроизвольно остановился, достал из кармана горстку крупных семечек.  Белочка смело перебралась по руке к нему на ладошку и стала смешно лузгать семечки. Глазки у неё были задорные, ротик улыбался. Наевшись, белочка сказала тонюсеньким голоском: «А твоего Буслая волки дерут, поди уж заканчивают…»

Сёмыч оторопел, а белочка перепрыгнула на дерево, вытянулась вдоль ствола и показала Сёмычу язык. Сёмыч резко схватил её за хвост. Белка видимо не ожидала такой прыткости и попалась. Мордочка её стала злая, зубки угрожающе оскалились. Она начала извиваться, пытаясь дотянуться до руки и укусить Сёмыча, но тот крепко держал её за хвост. «Выкладывай, тварь! Или об ствол расшибу, как делать нечего!» - пригрозил Сёмыч предательнице. Белка послушно указала направление, и Сёмыч побежал вглубь тайги. Вскоре он услышал жуткий вой, визг, хрипение, сопение, рык и захлёбывание, самыми ужасными среди этой какофонии были придушенные мяукающие звуки.

Потом всё стихло, звуков битвы больше не было слышно. «Не успеел! Девять на одного!» - крикнула белка и мерзко захихикала. Сёмыч и сам понял, что не успел, отшвырнул белку, вскинул ружьё и выстрелил, потом ещё и ещё.  Послышался шорох ломающихся веток и  быстро удаляющихся шагов. Волки пустились наутёк. Белка-иуда полетела прочь по деревьям, сломя голову, и сорвалась, случайно наступив на слишком тонкую ветку. Она заковырялась между веток и шлепнулась на спину одному из удирающих от выстрелов волков. Волк стряхнул её со спины себе под ноги и придавил сверху лапой. Он молча глядел на продажную тварь, которая навела на них человека с ружьем. Белка заёрзала под непосильным прессом и красноречивым взглядом, не обещающим продолжение её подлой жизни. «Волчарушка, послушай, это не то, что ты подумал!» – заверещала она, совершенно не веря в удачу, но вдруг! «Ась?» - волк наклонился к мечущейся белке ниже. Белка зашлась в предсмертном отчаянном крике: «Не виноватая я, он сам пришел!» Волк поднял её за пушистый рыжий хвост на уровень глаз, глубокомысленно произнес, следя за маятниковыми движениями белки голодными глазищами: «Ты виновата в том, что хочется мне кушать…». Белка исчезла в огромной зубастой пасти. Волк пожевал-пожевал и выплюнул на землю бывший совсем недавно шикарным беличий хвост, как что-то мерзкое и жутко не вкусное, и широкими прыжками отправился восвояси дальше.

Так будет всегда и со всеми, кто избрал предательство своим бизнесом. Если у них не вырастут на голове рога, то уж точно какой-нибудь мутант обязательно стрескает! Едем дальше.

Сём Сёмыч достиг поляны, где развернулось кровавое действо. Он, как в тумане, увидел неподвижное окровавленное неузнаваемое тело Буслая на земле, кинулся к нему. Отгрызанная передняя лапа, висящая только на шкурке, зияющая рана на боку с запекшейся кровью, пополам разодранное ухо, из которого сочилась кровь, заливая неживую чужую морду Буслая, повергли Сёмыча в шок. Он не мог поверить, что перед ним мёртвый Буслай. Сёмыч быстро наклонился и прижался ухом к окровавленной груди котяры в области сердца. Тихо… Сёмыч поднялся, отошел от истерзанного тела Буслая, рыдания не давали дышать. Он захлебнулся горьким стоном, завыл по-звериному. Из чащи к нему мчался Урсу.

Урсу услышал выстрелы, и сердце его съежилось в маленький комочек, который никак не хотел принимать привычную форму. Урсу понял, что случилось что-то непоправимое именно с Буслаем. Глубоко вздохнув несколько раз и задержав дыхание, он заставил сердечный мотор завестись и помчался на звуки выстрелов. Сейчас он видел только Сёмыча на грани истерики и вперился в него  немым вопросом. Сёмыч кивком показал в сторону распластанного на земле Буслая. Урсу рванулся к другу, упал на колени, начал раскачиваться из стороны в сторону, не смея прикоснуться к изуродованному телку. «Не берёг, не берёг! Дура, мразя, тваря!» - обругивал себя Урсу последними словами. Подошел на слабых ногах Сёмыч, тоже упал на колени, аккуратно поднял Буслая на руки, прижался щекой к дорогой морде, поливая её слезами, плечи сотрясались от рыданий. «Земля не носить меня, однако! Умереть от позор!» - завопил Урсу, схватился за ружьё, наставил дуло себе в грудь.

«Жив!!!» - заорал вдруг Сёмыч. – Жив!!! Он дернулся!» Урсу выронил ружьё. Буслая опять уложили на землю. Сёмыч по всем правилам сделал ему искусственное дыхание. Его сменил Урсу. После пятого подхода, о, счастье, Буслай слабо кашлянул и поморщился! Да, он был жив! Еле-еле, но жив!

Быстро соорудили носилки и побежали с раненым на Базу. Оба плохо понимали, как и чем помочь едва живому Буслаю. Сёмыч промыл и перевязал самые откровенные раны, откусанную лапу примотали к досочке, она была явно не жилец. Буслай больше не шевелился и, казалось, не дышал, но, если приложить ухо к груди, то можно было слышать слабенький стук отважного сердечка. Урсу с Сёмычем периодически делали это и держались на  плову только благодаря этому тихонькому стуку.

Немного придя в себя, стали соображать, что делать, как вытаскивать Буслая, кого призвать на помощь, которая была нужна незамедлительно и как можно более квалифицированная. Урсу вышел на крыльцо, оставив Сёмыча за дежурного.

Надвигалась ночь. В тайге темнело. Урсу подумал, вот бы бабу Любу сюда, она точно что-нибудь наколдовала бы. Он поднял глаза к небу и начал проникновенно звать: «Любуша, Любуша, Любав! Поможи! Буслай незя мереть!» Слёзы градом катились по его заскорузлым от солнца и ветра плоским щекам…

Высоко в темном  небе показалась большая птица. Урсу удивился такому позднему полету, пернатые уже давно улеглись или ждали в засаде на охоте. Ну, уж точно не рассекали по ночному небу в вышине. А птица с длинным хвостом кружилась над их поляной, спускаясь ниже и ниже. Урсу подумал, что надо бы за ружьишком сбегать в домик, но услышал торопливый испуганный голос: «Не вздумай! Не хватало пульку от тебя, дурака, словить ненароком!» Это был знакомый и самый любимый сейчас на свете голос бабы Любы. Любушка-колдуньюшка прилетела на своей метле, приземлилась в центр поляны и поспешила к Урсу. Урсу был так рад неожиданно сбывшейся просьбе, что бесцеремонно охаляпил бабу Любу и начал бессовестно осыпать её поцелуями.

«Да, будя тебе, чертяка таежный! Замацал всю Любушку!» - грубо сказала баба Люба, но из объятий не вырывалась, Урсу не отпихивала, а даже как будто теснее к нему прижималась. Потом оба опомнились и смущенно отстранились, растерянно помолчали, стесняясь взглянуть друг на друга. «Сладко обнимашка, однако!» - подумал Урсу. «Согласна!» - молча поддакнула ему баба Люба.  «Что стряслось, милый дружочек? За каким хре… то бишь, за какой надобностью Любушку звал-голосил среди ночи?» Баба Люба вжварила щелбана Урсу по лбу. Тот ошалело воззрился на неё, не понимая.  «Не серчай, мил дружок. Так оно быстрее и легче понимать друг друга.  Я ж тебе – не энигма какая, твои заковыристые шифровки распознавать.  Веди в дом, показывай горемычного, да быстренько!»

Войдя в домик, баба Люба зыркнула на Сёмыча, рукой сделала жест уйти от кровати, где лежал Буслай, и приказала: «Отвали! Не разговаривать и не шевелиться! Колдовать буду!» Внимательно оглядела Буслая, почти возя носом по его бесчувственному телу, в некоторых местах подолгу задерживалась и нюхала, смешно шевеля кончиком носа. До мелких ран и царапин слегка касалась рукой, и они тут же затягивались у изумленных Сёмыча и Урсу на глазах. Наконец баба Люба выпрямилась, села на табурет, предупредительно придвинутый к кровати Сёмычем. «Ох, и досталось тебе, горюшко луковое! Травушку мою не допил, неслушник!» - шептала баба Люба сама с собой и заботливо гладила Буслая.

«Резюме, - резко обернулась она к Сёмычу и Урсу, - лихо ему бедному, но могло быть ещё хуже.  Переломов нет, это радует. Ушибы и раны залечу, не сразу, но получится. Лапа отгрызанная – самое страшное, мучительное и… не скрою, непоправимое! Тут одних моих колдовских силов не хватит, и обратиться-то не к кому!»

 Баба Люба оглянулась на друзей, которые молча подобострастно следили за ней. «Так, так, так… Ну-ка, пройдемся ещё разок… А вдруг…» - быстро заговорила баба Люба. Она опять склонилась на Буслаем. Что-то пристально разглядывала, выслушивала, лапу усиленно нюхала. «Ага-а-а… Вона, как… Эк, кудысь заворотило-то!» - баба Люба отскочила от кровати и села за стол, одновременно приглашая Урсу и Сёмыча. Она взяла обоих за руки. «Други мои, кажется я надыбала…», - баба Люба затаилась и загадочно посмотрела на мужчин зеленым взглядом, от которого у Сёмыча вспотели ладони, а Урсу сгорбился и закрыл глаза. «Как же ты, дурашка, жить со мной собираешься? – молча спросила баба Люба Урсу. - Привыкай, родненький! Неча глаз моих бояться!»  Урсу посмотрел на бабу Любу. Она была добрая и очень красивая, а улыбалась как-то особенно. «Не буду бояться, Любушка! Я без твоих глаз теперь никуда!» - ответил ей Урсу, тоже молча. Баба Люба засмущалась, наивная открытость Урсу была ей по сердцу, бередила душу.

«Так вот, к делу! – заговорила баба Люба. -  Давным-давно у меня была кузина, сестрица двоюродная то есть.  Мы с ней очень дружны были по молодости. Всякими колдовскими делишками  мало-помалу баловались. В юности эти вещи девушкам интересны, заманчивы.  Потом пути наши разошлись-разбежались.  Она забросила наши девичьи шалости и забыла в отличие от меня. А мне бабушка велела перенять фамильное колдовское мастерство, ослушаться её я  не могла. Ну, это не важно…  Вот, сейчас я припомнила,  бабушка одарила меня и кузину старинными колдовскими книгами, которые передавались из поколения в поколение.  Сдается мне, у сестрицы осталась нужная нам позарез книга и её предстоит добыть».

«Да, где ж мы твою сестру будем разыскивать?» - удивился Сёмыч и вскочил с места. «Сядь, не дергайся! – пригвоздила баба Люба нетерпеливого Сёмыча. _ Слухай дальше, торопыга! Сестрица моя живет на Землепланете, зовут её Поликсения, кажется твой знакомый Шуст у неё в липунах подживается!» «Вот это фортель, бабулечка Любушка! – возрадовался Сёмыч – Так я уже лечу туда?..» «Правильно понимаешь ход моих мыслей, мил дружочек! Передашь вот этот платочек Поликсенюшке, она сразу всё поймет, и ходу назад скоренько, только обязательно с книжицей». Сёмыч посмотрел на Буслая, взохнул: «Не всё ещё потеряно! Ещё поборемся, только не умирай!»

 «А я сейчас отчалю, за снадобьями, - продолжила баба Люба, - проводи-ка меня, мил Урсуша, я мигом на своем-то аппарате!» Сердце Урсу радостно зашлось, уж очень по-домашнему, по-свойски назвала его баба Люба. Да какая она баба, мыслил Урсу, Любушка она родная! «Спасибо за родную!» - крикнула ему, беззвучно, баба Люба, махнула рукой, сделала круг над поляной, качнула хвостом метлы как самая настоящая «ночная ведьма» и умчалась в темень.

Поздно ночью баба Люба вернулась с мешком снадобий для  Буслая и тут же при-ступила к колдовскому моциону. Урсу и Сёмыча она предварительно выперла из домика, при тайных ритуалах не должны были присутствовать посторонние. Семыч не выдержал накала страстей и отчалил на космодром дожидаться первого рейса на Землепланету. Боязно ему было видеть колдовские потехи, в которые никогда не верил, а тут поди ж!

Что баба Люба вытворяла с Буслаем, известно только ей одной. Но обоим , и колдующей и колдуемому, пришлось, видно, не легко. Иногда домик ходуном ходил. Урсу казалось, что сейчас дом рухнет и погребет под обломками колдунью вместе с Буслаем. Он несколько раз пытался войти в дом или, по крайней мере, заглянуть в окно. И каждый раз на подступах к домику натыкался на невидимую непроходимую преграду. Иногда ему становилось невыносимо страшно, и Урсу отползал на карачках и  прятался под лапами елей, закрывая уши руками, чтобы не слышать нечеловеческие завывания и мяуканья, доносившиеся из домика.

Наконец, шабаш, кажется, прекратился. Урсу осторожно поднялся на крыльцо, приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Баба Люба спала, сидя за столом и положив голову на руки. Видно тут её и застукал сон после колдовских выкрутасов. Урсу аккуратно подсунул ей под голову подушку. Потом подошел к кровати. Буслай смотрел на него из-под прикрытых век и слабо улыбался. Урсу кинулся к нему, стиснул в объятиях, слёзы брызнули сами собой. Буслай дышал, сопел,  как настоящий.  Буслай был жив!

Урсу не стал разговаривать с другом, видно было, что тот пока дико слаб. Он сел на край кровати и стал гладить Буслаю лапу и вдруг увидел, что второй отгрызанной лапы у Буслая не было. На её месте была обмотанная окровавленными бинтами культя. Сердце Урсу сжалось. Баба Люба ампутировала Буслаю лапу? Получается, она напрасно отправила Сёмыча на Землепланету за какой-то очень  нужной колдовской книгой. А куда делась буслаевская лапа? Он осторожно ощупал кровать, пытаясь обнаружить огрызок под одеялом.  Лапы нигде не было. Оставалось ждать, когда очнется после праведных трудов Любушка и всё прояснит.

В домике было тихо, и Урсу задремал, облокотившись о гредушку кровати. Его пробудил тихий шорох и шепот. Это хлопотала вокруг Буслая заботливая баба Люба. Она поила его с ложечки, зачерпывая каждый раз из разных баночек, расставленных ровными рядами на тумбочке. Буслай морщился, видно зелье было не из приятных, но безропотно пил всё, что предлагала ему баба Люба.  Каждую порцию Любушка сопровождала в рот Буслая с определёнными приговорами, которые она произносила шепотом. А, когда Буслай совершал глоток, она радостно нахваливала его, как маленького: «Вот умница, вот красава! Славный мальчик Бусюшка! Скоро выздоровеет и снова в тайгу погонит!». Наконец она закончила выпаивание больного, и Буслай крепко заснул.

Урсу с бабой Любой тихонечко вышли на крылечко. Урсу не стал долго ждать, а сразу спросил, куда лапа делась, и кто провел ампутацию? «Да чего там ампутировать-то было, шкурку перерезать, - небрежно отозвалась баба Люба, - я рану снедью дегтярной намазала густенько, да мшистиком бактерицидным обмотала… а лапа, что лапа?.. В морозильник засунула. Сёмыча дождемся и начнем приживлять… Отдохнуть мне надо, сил поднабраться, с мыслями собраться… Ты, Урсуша, не ёрзай, не мельтеши, ладно?» Баба Люба плюхнулась на лавочку под окном и мгновенно захрапела, издавая чуднЫе тоненькие звуки носом и пуская пузырики из приоткрытого рта. Урсу только умилился на свою Любушку.

Давайте догоним Сёмыча, который  уже шагает к домику бабуси Поликсении. В руке он зажал платочек с замысловатым вензельком в уголочке. Он должен показать его бабусе и, по словам её сестрицы Любушки, та всё сразу поймет и выдаст заветную книжицу, с помощью которой баба Люба попробует прирастить Буслаю отгрызанную лапу. Вперед, вперед!

Сёмыч буквально ворвался в дом бабуси Поликсении. Беленькая милая старушка ещё почивала в кружевах и рюшках. Розовое личико было расслаблено сладким утренним сном.  «Алё, гараж! – крикнул ей в ухо нетерпеливый Сёмыч. – Подъем!» Бабуся широко распахнула глаза и уставилась на возмутителя утрешнего спокойствия, царящего в её уютном домике. Сначала она бестолково моргала и продолжала спать, так показалось Сёмычу. Он решил усилить эффект, ждать было некогда, время поджимало. Сёмыч начал трясти перед носом бабуси платочком и произнес лаконично, чтобы не тратить драгоценное время на преамбулу и продолжительные  объяснения: «Платочек – книжечка! Быренько въезжаем, бабулёк!»

Бабуся вдруг завизжала со страшной силой. Сёмыч отскочил от неё. Со всех углов вылетели домашние липуны всех размеров. Они окружили Сёмыча, детвора прицепилась к ногам, повиснув на джинсах, взрослые котауси приняли воинственные позы, самая старшая Услада шипела. Синеока неуверенно  пригрозил незнакомому дядьке: «Не смей трогать бабусю, загрызем!»

На счастье Сёмыча объявился Шуст, который спал, как водится, в саду и примчался, услышав странный шум в доме. Он сразу узнал геолога с Таежной. Картина, которую он застал, была неимоверно потешной. Шуст покатился со смеху. «Отставить! – скомандовал он. – ЗдорОво, Сём Сёмыч! Ты как здесь?»
«С Буслаем беда! – начал Сёмыч вводить в курс дела благородное семейство. – Не обижайся, времени нет, всё объяснять подробно. Вообще-то, я к вам добрейшая Поликсения, по большей части. Простите, напугал, хотел по быстрому. Виноват».

Бабуся смотрела всё ещё испуганно на незваного гостя. Пока Сёмыч расшаркивался перед ней, Шуст поснимал с его штанов детусей. Липуны выпустили Сёмыча из окружения и с нескрываемым интересом разглядывали его.
Сёмыч осторожно протянул бабусе платочек от бабы Любы. Глаза Поликсении за-туманились слезками. «Любушка моя! Сестрица!» - запела она ласковым голоском и уткнулась в платочек. «Мне бы вашу книжечку, а?» - ненавязчиво напомнил почти шепотом Сёмыч. – Понимаете, там один котик помирает…» Он шмыгнул носом от нахлынувших чувств. Млада издала испуганный возглас: «Как это, помирает?» Липуны дружно заголосили, в смысле замяукали. А Млада сделала попытку опрокинуться в обморок. Она уже подкатила глазки, но послушать историю помирания Буслая было намного интереснее, и она отставила обморок на потом.

Сёмыч, насколько мог, быстро рассказал про нашествие волков-мутантов, победу большекошачьих в тайге, битву Буслая с недобитыми волчарами, в которой он потерял переднюю лапу. Млада всё-таки шлепнулась в обморок по-настоящему, успев произнести: «Воды…» Сёмыч, не знакомый с такими вывертами кисейных барышень, схватил ведро с водой и вылил его на Младу. Все застыли, зато Млада сразу пришла в себя. Она с ужасом оглядела свое мокрое тело, стоя на растопыренных лапках в луже. Телко с мокрой прилипшей шерсткой было худющим и исключительно безобразным. Млада снова упала в обморок. Шуст подхватил её и отнес на диван. Бабуся завернула бесчувственную кисулю в большое махровое полотенце, а Шуст начал дуть на неё и махать салфеточкой, пытаясь привести жёнушку в чувство. Картина маслом!

Сёмыч совсем потерялся от того, что всё делал не кстати. Он переминался с ноги на ногу, прятал глаза и боязливо твердил: «Мне бы книжицу, и я пошел бы уже… Простите дурака за беспокойство…». Проходя мимо, бабуся больно ущипнула Сёмыча в отместку за устроенный бардак и направилась наверх в мансарду. За ней поскакал Синеока.

 Вскоре бабуся вернулась, в одной руке она держала маленькую книжечку, другой бережно гладила темно-зеленый переплет с золотым тиснением. «Вот она – палочка-выручалочка!» - торжественно объявила бабуся, демонстрируя книжечку удивленным липунюшкам. Сёмыч кинулся к бабусе, протянув руки, чтобы заполучить заветный предмет – основную цель его прибытия на Землепланету. «Куда, шустряк? – промолвила бабуся и добавила – Значится так! Эту книжицу я самолично отвезу Любушке. Собирайся, молодец, погнали на космодром! Услада – ты остаешься за старшую!» Бабуся шустро нацепила немыслимую шляпку, обула белые сандалики, схватила сумочку и зонтик. Одним словом, она экипировалась за минуту и с удивлением посмотрела на застывшего Сёмыча, мол, чего стоим, кого ждем?

Липуны очнулись, включая Младу в полотенце, зашумели. Бабуся соорудила неприступное лицо и заявила: «Так надо! Возможно, в ходе операции приращивания лапы понадобится кровь «обиженного», коим я для Буслая являюсь в прошлом»  Бабуся, конечно, лукавила. Это она придумала на ходу прямо сейчас и, не давая опомниться своим липунам, схватила Сёмыча за руку и потащила по дорожке к калитке. Двигалась она на удивление быстро и плавно, как будто не касалась земли, а летела над ней. Может и правда бабулёк летит, начал подозревать Сёмыч, еле поспевая за старушкой. Вдогонку они слышали, как Услада нервно крикнула: «Я – тоже обиженная! У меня метка на бедре от Бус-лая осталась!», а Синеока взвизгнул: «А я – ещё больше обиженный! С меня всё закрутилось! Возьмите меня с собой!» Бабуся, не оглядываясь, махнула им рукой.

В космолете Сёмыч пытался разглядеть книжечку, которую бабуся крепко прижимала к пышной груди обеими руками, но попросить не решался. На темно-зеленом переплете он различил только несколько золотых букв «БЕЛ… ГИЯ. …дство по …ству». Он попытался разгадать полное название книжечки, но отгадал только очевидное «БЕЛАЯ МАГИЯ…», дальше у него не клеилось.

Бабуся мечтательно смотрела в одну точку перед собой, она погрузилась в воспоминания. Как давно это было! Как она всё забыла! Перед ней проплывали картины радостного детства и счастливой юности, когда они с кузиной Любушкой отдыхали у своей бабушки в деревне, и каждый проведенный там день был наполнен теплом, весельем и настоящими чудесами. Бабушка была ведьмой, совсем не страшной, а, наоборот, необыкновенно забавной. В деревеньке звали её МаВедь, уважали и приходили к ней за советом и всяко-разно колдовством. Бабушка и внучек своих научила кое-чему. А основную силушку передала более способной Любушке. Поликсения с годами заглушила в себе этот дар и, даже, забыла про него…

Космолет приземлился, а бабуся никак не выходила из своих воспоминаний. «По-ра, бабуленька» - осторожно тронул её за плечо Сёмыч. Бабуся недовольно зыркнула на него, вечно лезет поперёк! Она только-только начала просматривать воспоминания из юности, а там было, что вспомнить интересненькое!

Вышли и поспешили на Базу. Встреча двух сестричек была шумной, со слезами и смехом. Их еле отлепили друг от друга, убоявшись, что больному Буслаю ничего не достанется в ближайшее время. Бабуськи удалились с посторонних глаз в баньку и там притихли над заветной колдовской книжицей. Часа через два полнейшей тишины Урсу отважился постучать в дверь баньки. Они с Сёмычем заподозрили, что старушки заснули. Из-за двери послышалось грубое «не лезь!» в два голоса и сильный удар. Это Любушка запустила поленом. Урсу отскочил и на полусогнутых отошел подальше. Тишина возобновилась ещё на час.

Наконец-то сестрицы вышли из баньки. Баба Люба объявила: «Есть хотим!» Все направились в домик за стол. Отобедали. Буслай всё это время спал. Поликсения подошла к кровати своего когда-то кровного врага. Она по-старушечьи подпёрла розовую щёчку пухленьким пальчиком и сокрушенно покачала головой, по щёчке скатилась слеза.

«Начнем, как водится, в полночь, - без предисловия объявила баба Люба, - к этому времени всё должно быть на мази, я имею в виду операционную. Сёмыч вымой чисто комнату, Урсу приготовь белые простыни и свечи. Часа за два до полуночи надо вынуть лапу из морозилки. Потом не соваться, не задавать дурацких вопросов, вообще не светиться и не попадаться без надобности. Не ровен час, всё разладится, ЭТО - материя хрупкая. Всё, милые мои дружочики».
 
Мужики сделали всё, как велела баба Люба – колдовских дел командир. Сёмыч по-интересовался по простоте душевной, чегой-то Буслай всё время дрыхнет. Баба Люба даже не удостоила его взглядом. Она обратилась к Поликсении и, не открывая рта, сказала: «Чую, придется этому любознательному дуло залепить!» Бабуси весело засмеялись. А Сёмыч испугался, и от того, что сестрички умели разговаривать молча, и от того, что в какой-нибудь момент невзначай он   может лишиться речи по прихоти старушек. Лучше уж заткнуться на время и молчать.

Ночь настала, пошел отсчет нескольких часов до полуночи. В десять вечера достали обрубок лапы, развернули из фольги. Мужиков удалили, а старушки нависли над обрубком, внимательно его изучая. Поликсения вслух тихонько читала книжечку, полное название которой гласило «БЕЛАЯ МАГИЯ. Руководство по колдовству». Особое внимание было сосредоточено на главе «Наращивание и приращивание утраченных частей тела». Казалось, уже наизусть вызубрили, но Любушка вновь и вновь заставляла Поликсению читать нужное место.

Сестры уже распределили обязанности в нелёгком процессе предстоящей операции.  Главная роль отводилась, естественно, Любушке, Поликсения должна была быть на подхвате. Настало время околдовать само помещение, не пропустив и не забыв самый дальний, самый тайный уголок. За этим ритуалом последует другой, ещё более ответственный – ритуал приготовления к действу самого колдуемого. Не станем погружаться в подробности, всё равно ничегошеньки в них не понимаем. Это раз! А потом, баба Люба с огромным и успешным опытом работы в данной области своего оригинального малого бизнеса, чётко знала свое дело. Доверим ей нашего Буслая!

Полночь приближалась. Волнение нарастало, особенно у мужиков, которые по этому случаю даже закурили и, не скрою, хлопнули по рюмашке коньячку, занюхав душистой смолистой еловой веточкой. За пять минут до полуночи яркий электрический свет в домике погас, теперь в окнах за занавесками горел теплый слабенький немного сбивающийся свет от свечей. Колдовство началось!

Сначала Сёмыч и Урсу терпели и даже смотрели в окна, не выдержали, когда в домике поднялся нарастающий протяжный многоголосый вой, и от бешеного ветра внутри распахнулось одно из окон. Окно быстро захлопнулось назад, но мужики уже скакали огромными прыжками через поляну к спасительной баньке. Они забились в дальний угол, прижавшись трясущимися телами, нацепили на головы деревянные шайки. Сёмыч сосредоточенно хлебал коньяк прямо из горла фигурной бутылки, Урсу молча смотрел на него ставшими вдруг круглыми глазами. Потом бесцеремонно вырвал у Сёмыча бутылку и вылил себе в рот остатки. «Дураки, - дрожащим шепотом произнес Сёмыч, - надо было заколдоваться на сон. Спали бы себе сейчас, и всё - по фигу!»

Коньяк не брал, хоть и позиционировался, как армянский пять звезд. Целый час, а может больше, мужики слушали жуткую какофонию, то затихающую, то доходившую по громкости до крайнего порога человеческого слуха, за которым начиналась глухота. Спаслись полотенцами и халатами, которые периодически оставляли забывчивые туристы, обмотав ими головы. Всё-таки полегче! Заключительная часть колдовской оратории была на редкость «хороша»! Сёмыч не выдержал, сорвался! Обхватив голову руками, сидя в шайке на полу, он орал что есть мочи! Урсу кинулся к нему и зажал непослушный орущий рот рукой, при этом он чуть не удушил бедного Сёмыча. Спасаясь от неминуемого удушения Сёмыч укусил Урсу, и тот тоже взвыл. Опомнились, когда поняли, что орут только они. Там, за ПРЕДЕЛАМИ, было тихо.

Выползли, озираясь, на улицу. Тишина оглушала. Первым рискнул приблизиться к домику Урсу, Сёмыч нервно тряс головой, как будто заработал Альцгеймера за несколько часов, проведенных в баньке и дрожащими губами твердил: «Не-не-не…». Урсу заглянул в окно, расплылся в улыбке: «Спят…все…»

Сёмыч упал на спину в траву и мгновенно вырубился, Урсу присел на лавочку и тоже уснул. В домик он идти побоялся, старушки валялись на полу под столом в расслабленных позах, Буслай, накрытый белой простынкой, мирно спал в кровати, отгрызанная лапа была на своем законном месте и покоилась сверху белой простыни с основной частью передней конечности. О том, что она когда-то была отгрызана, представляла собой отдельную суверенную часть и прошла операцию по приращению, напоминала тонкая полоска бинта, опоясывающего цельную Буслаеву лапу.

                Продолжение следует...