Чё

«Мы встретимся там,
где нет темноты.
Дж. Оруэлл «1984»

Две половины Луны: стеклянно-фосфоресцирующая, нарочитая, лживая и честная, скрытая, измождённо-тусклая. Тайное и внешнее, как белёсая, девственная кожа и синюшные вены, копошащиеся в ней, жирные, скользкие. Шар, рассечённый пополам, - идеальная вертикаль, точно шрам или молния на одежде – хочется вскрыть, заглянуть внутрь: что там, под кожей Луны?
Небо больше не тошнит закатной кровью, стало темно и холодно. Силуэты кривляющихся мерзких тополей, покрытых нарывами пробивающейся листвы, шатаются в пространстве, не зная ни покоя, ни счастья. Только ветки, ветер и точки инъекций мёртвого звёздного света прямо в пустоту. Где-то бесконечно ругаются люди. Сигналят машины. И так мало места.
Света нет, комната глуха, здесь тоже небо. Вместо звёзд огни на ноуте и колонках – зелёные точки – мои бесценные изумруды.
Холодно. Тюрьма. Голоса.
Голосят за стеной обо мне, но на самом деле о себе. Скандал в надежде на примирение – так обыденно, что всё тело чешется в нервном спазме: лучше для меня… лучше для себя… ты виноват… ты виновата… - кому, спрашивается, становится лучше от этой мышиной возни? Если выяснить, кто виноват, можно всё исправить? Заткнитесь уже! Хотя пусть, лишь бы сегодня не добрались до меня. Ненавижу вопросы. Мне нечего ответить. Они и сами не знают ответов, но когда у них заканчиваются вопросы друг к другу, они начинают пытать меня. Я не ваша жизнь! Разве это так сложно? Голова болит. Отчаянно хочется курить, но в целях самосохранения необходимо оставаться в укрытии. Как можно дольше.
Начался дождь – барабанит по подоконнику. Тяжёлые капли шлёпаются, разлетаясь вдребезги о плавную поверхность. Соскальзывают, растекаясь, то ли слезами, то ли слюнями оголодавшего мира. В ночи он темнее, чем на самом деле, серо-синяя кожа превратилась почти в чёрную, бликующую зрячей половиной Луны и фонарями. Гладкий, спокойный, надёжный. Смотрит в моё окно на седьмом этаже, осторожно ворочая хвостом. Морщинистые дуги складок вокруг большого чёрного глаза, такого родного, грустного и понимающего - прямо напротив, за стеклом.
Самые большие глаза в мире и самые слепые. Самые мои.
Дождь всё сильнее – струи извиваются на упругом теле, будто внешние вены. Клубится пар. Вдалеке болезненно пищат чайки. Глаз смотрит.
Порыв ветра - едва солоноватый привкус свежести. Вздрагивает телефон, разъедая темноту изнутри, – новое сообщение, номер неизвестен. Кит выбрасывает в воздух шипящий десятиметровый водяной столб.

«старайся идти
за мечтами,
а не за людьми»*;

Желтоватый электрический свет похожий на бледную мочу льётся с потолка по стенам. Краны в ванной и раковине открыты – маскировка. В зеркале отражение – чужое и пугливое. Глубокая ночь.
Но даже в ней не укрыться. Каждую секунду вздрагиваешь – стучат? Нет. Есть ещё секунда. Нет покоя. Хоть на унитазе, хоть в нём - чувствуешь взгляд из-за двери. Сколько прошло времени? Не пора ли? Почему так долго? Это ведь унитаз – единственное защищённое место в квартире. Где ещё найти место? Совсем немного места. Для спокойствия и тишины.
Телефон басит новым треком, вращаясь в плейлисте по кругу. Всё вокруг – по кругу. Мысли сбиваются в кучу, постоянно теряя нить: волосы отросли быстро, мешки под глазами набухли, пальцы потеряли чувствительность, обледенев на кончиках. Почему так страшно заглядывать внутрь собственных глаз? Что смотрит оттуда? И не хочет быть узнанным…
Край ванны холодит ноги. В последнее время невозможно согреться – постоянно бьёт мерзкая дрожь. В ярком карцере, под укрытием журчащей из всех кранов воды, за единственной в квартире запирающейся дверью, кроме входной, чувствуешь себя в центре мишени. Теперь понятно, почему тараканы прячутся от света. Теперь вообще больше понятного в том, до чего никогда не было дела.
Стучат!
Как же достало! Каждый приступ стука - удар током под лопатки в самый неожиданный момент, каждый чёртов раз. Сейчас! Сейчас! Сейчас… Боль совсем не такая яркая, как представляешь, воображение всегда слабее реальности. В ней нет ничего от пожара или агонии, скорее холод. Много-много льда - арктическая пустыня. Царапаешь лёд. Сначала неуверенно, затем взрослее, сильнее. Страшно, когда не знаешь, когда знаешь – не важно, поначалу не очень, а потом – совсем. Интересно, так всегда и со всем? И почему дверь называется входной, а не выходной?
Свет моргает. Дверная ручка вращается. Пальцы дрожат. Мелодия на телефоне прерывается – половина четвёртого ночи – доставлено сообщение, номер неизвестен. Время не идёт, совсем, но почему-то исчезает.
Слив в ванной глотает электрический свет и ледяную воду, теряющую прозрачность. Светло-розовая воронка ввинчивается сама в себя, краснея до истошно бордового цвета. В дверь стучат, сильнее. Стучат не прекращая.
Тридцать три минуты четвёртого – новое сообщение, номер неизвестен. Чуть дольше не отвечать, не открывать хоть чуть дольше, позволить себе немного больше пространства, чуть больше свободы. Позволить себе чуть больше.
Напор воды на полную – тайны спрятаны в сливе, глубоко в трубах канализации, только там не достанут. Ещё бы свет не такой яркий – глаза слезятся. Полотенце и телефон. К чёрту отражение - открываю! Голос дрожит и рука… Уже всё! Всё!
Выхожу.
От слов только тошнее. Не хочу, нет, не нужно, не буду, не стоит. Лишь бы поменьше света. Через дверь на кровать, закрыв глаза, - наконец-то никаких отражений и цветов. Скорее в сон, чуть ближе к себе и чуть дальше от чёртовых слов. Голоса растворяются, как в воронке слива, вращаясь и исчезая позади, сверху или снизу – не важно.
Окно - круг расширяющийся внутрь. Он смотрит. Почему-то нравится, только когда смотрит он. Становится легче. Четыре часа три минуты – сообщение отправлено на неизвестный номер.

«нас топят люди и чувства
медленно погружая в море лжи,
безразличия и ненависти»

Чёрная акварель – воздух. Вместо белого цвета – тусклые, неконцентрированные фрагменты чёрного, там, где выгорают лампы умирающих фонарей и там, где лунный нарыв вскрывает облачную кожу. Пространство липкое, вязкое. Проводишь рукой - пальцы смазывают часть краски, оставаясь отпечатками, идентифицируя, – ты здесь.
Вибрирует музыка.
Волна сильнее – прокатывается по телу, покалывая, возбуждая, дурманя. Волна тише – уходит отливом, оставляя в тишине. Красные точки – разрозненные наземные звёзды, дрейфующие в воздухе, - разгораются, раскрашивая контуры лиц. Раскалённые иглы мироточат бледными очертаниями, танцуя в круге зрачков. Уголёк взмывает вверх, чертит дугу и исчезает внизу - силуэт пропадает, ныряя вслед за ним в чёрную краску, словно сама тьма вдохнула его обратно.
Звучат голоса. Отрывисто. Шепча и взрываясь. Жадные, голодные, страстные. Звучат ото всюду и всюду только они. Большими и маленькими группами. Прижавшиеся друг к другу и отторгнутые, уединившиеся.
Племя.
Столько секретов, столько важного, необходимого. Столько тайн. Слышишь? Где ты? Посмотри, ну же посмотри! Я здесь, рядом. Близко. Кто ты? Кто я? Шёпот и раскалывающий удар смеха. Нужно идти. Куда? Туда. Почему – не знаю, нужно туда. Идти и поговорить. Идти и остановиться, чтобы снова идти. Чтобы потом вернуться. Чтобы говорили, там, где мы были, говорили о нас, когда нас нет, а потом мы говорили, с ними, кто говорил о нас. Найти и спрятать нашу тайну. От них, ото всех, от себя. Нужно идти.
Организм.
Так хочется прикоснуться. И не хочется, чтобы трогали. Внутри всё перекручено, ничего не понятно, боль сводит сердце сладкой истомой - безумие. Хочу! Больше жизни – прикоснуться. И понюхать. Чем ты пахнешь? Хочу тебя потрогать. Идём. Столько нужно сказать, но что сказать? И как… Как это всё сказать?
Мы - красные точки, воспламенившиеся светлячки в болоте чёрной акварели, разлитой небрежной рукой. Результат бессвязных случайных обстоятельств. Божий промысел. Предсмертный сон замерзающей бабочки.
Холодный ветер, но от него жарко, как ледяной ожог. Одно, достигая предела, превращается в противоположное. Шелестят волны. Вибрирует в глубине чёрного цвета музыка. Пахнет мокрой травой. И свободой.
Чувство общего - общее чувство.
Только ночью остаёшься собой, когда можно спрятать всё - нечего прятать. И незачем. Маски сняты, мы все здесь без лиц. Всё в первый раз и как будто в последний. Откуда тогда это поглощающее одиночество? Что вообще такое – одиночество? Можно говорить, но не знаешь - о чём и как. А молчание… Как душит молчание?! Кричать… Уйти и кричать!
Золотой песок прошлого больше не обжигает, он остыл, ему всё равно. Забытый, старый, мёртвый пляж под выгоревшим до черноты солнцем. Всё, что осталось - погружение с каждым шагом, соединение двух противоестественных стихий, существующих неразрывно.
Лёд.
В венах, под кожей, внутри головы. Знобит всё тело. Чёрная река в чёрном мире, как чёрный воздух в чёрной комнате. Вода заглатывает по пояс. Луна едва заметна, в её прозрачном свете маячит над волнами фигура. Одинокое, окоченевшее, обезумевшее существо.
Трясёт. Жутко трясёт. Мимо проплывает чьё-то тело, лицом вниз. Одежда отслаивается ожоговой кожей. Голова, вымазанная грязными волосами, похожа на забитый слив в ванной. Отстранённые руки обнимают волны. Ещё одно тело, прямо за спиной, почти у берега. И ещё. Ещё. Тёмные раздутые похожие на комья плесени на поверхности воды. Течение бесшумно и безразлично. Смертельный холод… Ноги свело. Вокруг только плеск волн и мёртвые тела.
Птица истошно хлопает крыльями. Голоса. Очнись! Зовут, кого-то зовут. Меня? Музыка, вскрики, одинокие огни. Река не отпускает. Сердце не бьётся. Над головой плывут, играя Луной, гигантские киты, один за другим. Взмахи хвостов, обтекаемые тела, плавные движения. Огромные, добрые и искренние. Подбрасывают усталую Луну и ловят, от одного до другого.
Один из китов ныряет с поверхности неба, приближаясь легко и стремительно, – мгновение и разросшееся, гигантское облако поглотит, сотрёт с поверхности жизни. Но кит взмывает ввысь, прямо над головой, взъерошивая волосы, покрывая рябью воду и оставляя солоноватый привкус на губах. Уплывает обратно, в ночное небо из растёкшейся чёрной акварели, нежно поддевает Луну и подбрасывает выше, ещё выше, выше, чем на небо, далеко в космос, в другую галактику, в другую жизнь.
Телефон дрожит в дрожащей руке – новое сообщение.
Наступит утро и все наши следы сотрут машины. Не останется ни музыки, ни запаха, ни потухших сигарет, ни пустых банок. Ни разговоров, ни молчания. Ни чувств, ни отчаяния. Не останется ничего. Река унесёт тела. Следы растворятся. Мы есть, но нас как будто нет. Когда наступит утро.
Только где оно сейчас, утро?
Утро…
Нигде. И никогда.

«удивительно, как человеку может быть
больно
без всяких физических причин»

Две сплошные стены деревьев. Влажные, чёрные, спутанные. Тянут свои похотливые органы размножения, стремясь вживить в систему. Корявые, беспомощные, грязные. Алчущие.
Пассивно-агрессивное нутро: медленное, методичное, бездушное – маска. Почему нужно их жалеть, если они не пощадят никого? Сожрут, ассимилируют, утащат под кору, расчленив корнями. Медленно, очень медленно, почти незаметно, смакуя каждое мгновение агонии. Живые надгробья, яд, сама смерть.
В ветвях бьются вОроны, хрипло крича. Удары крыльев и надрывный скрежещущий вопль. И взгляд сквозь листву – бесчувственные, но разумные нефтяные капли в ядовито-жёлтом нимбе.
Ожидание.
Всё ждёт, когда всё закончится. Выслеживает. Таится. И ждёт. Ждёт, ждёт.
Две бесконечные, параллельные, стальные прямые. Мокрые от ночного пота, ледяные от своей сущности. Продетые сквозь пространство иглы, пересекающиеся там, в пустоте, где нет ничего, а значит и параллельности.
Автомобильная трасса монотонно гудит издалека, как с изнанки. Свет фар мерещится, но не пробивается сквозь плотно сжатую пасть древесных стволов. Ни звезд, ни Луны, ни вверху, ни внизу. Липкий, въедающийся сквозь кожу и мясо прямиком в костную ткань, воздух. Вороний истошный кашель. И ледяная сталь, обжигающая ладони.
Острые камни впиваются сквозь одежду. Взмокший металл жалит висок, сердце не колотится в панике, а замирает. Тишина. Одинокие капли у самых глаз нервно вздрагивают. Кричит ворон. В кармане пульсирует, прижавшись к ноге, телефон – новое сообщение.
Дрожь. Другая, безразличная. Прямо из металла, сквозь голову, в самый центр боли. Неизбежность - единственная встреча, происходящая при любых обстоятельствах.
За что? Чем мы это заслужили? Разве кто-то спрашивал, прежде чем бросить наши души в болото? И зачем нужно было врать, с детства, всё время? Одно грёбаное враньё, до сих пор, обо всём! Враньё… Жизнь будет. Всё будет. Будет хорошо. Потом, всегда, обязательно. Почему никто не рассказал об этом? Почему все говорят о том, другом, что потом, когда-то и никто не говорит о том, что сейчас? Чёрт возьми, о сейчас!
Дрожь становится сильнее, прошивая навылет от виска до виска.
Исполнять правила, ваши долбанные правила, которые вы исполняете за теми, кто исполнял до вас. Сначала счастье, а потом – потом. И жизнь, получается, где-то посередине, между счастьем и вечным потом.
Капли танцуют на ледяной поверхности рельса отчётливее и истеричнее. Густой шум катится ворохом бетонных блоков издалека, из темноты, возникнув внезапно и нарастая. Первый всполох безумного искусственного света пронзает чёрный древесный хоровод.
Почему ни у кого вокруг нет настоящих вопросов? Почему всё так, как надо? Почему надо? Кому? Вам? Так и живите сами! Делайте то, что вам надо. За что вы так с живыми существами? Всё можно и ничего нельзя. Воспитание… Чему вы учите? Покорности? Исполнительности? Вашей вере? Тогда, кто мы? Кто мы такие? И зачем? Продолжение вас? Ваших жизней? Ваша жизнь - что бы это ни значило… Но ведь тогда нас нет. Тогда мы не существуем. Зачем тогда мы?
И кто мы?
Грохот разрастается. Свет прожигает веки. Металлическая волна несётся сверху и спереди. Камни впились в тело, породнившись. Одежда пропиталась росой. Холод сковал кости, проникнув в сердце. Телефон бьётся в кармане сошедшей с ума птицей – сыпятся сообщения с неизвестных номеров.
Дали зрение и объяснили, что мы видим. Дали чувства и объяснили, как правильно чувствовать. Дали разум и обучили мышлению. Дали – взяли, взяли – взяли, дали – взяли. Грязная, паскудная игра. Живые, мы же живые, а не игрушки! Даже их вы отобрали – время прошло. Пора жить! Спасибо.
Катаракта рассеивается – свет слепит сквозь веки. Больше нет ни мерзких деревьев, ни вороньего могильно крика, ни далеких машин, ни безлунной ночи. Только поглощающий исступлённо-белый свет. Рельсы бьются в агонии, вышибая последние капли сознания, вытекающего сквозь дырку, пробитую остриём боли, в виске. Из шумовой воронки доносится, пронзая насквозь, гудок поезда, словно кричит Бог, если бы ему пришлось умирать – личинка на асфальте под опускающейся подошвой, если бы успела осознать себя. Личинкой. Под подошвой.
Не слышно ничего, только рёв пространства. Что-то проносится перед лицом, какие-то чёрные когти. Колёса колотятся на изгибающихся, оживших рельсах. Лихорадочно сигналит машинист. Ни страха, ни боли, ни чувства - ничего. Только безумие грохота.
Вагоны иссякают, живая стена уезжает убивать кого-то ещё, не выпуская на свободу и не останавливаясь. Смеясь, кричит больной животным безумием ворон. Горло пересохло. Возвращается дрожь. Свет Луны пробирается сквозь серый густой дым. Возвращается страх. Деревья наклоняются ниже. Возвращается боль. В висок. Где и была всегда.
Глаза не видят – смазанный влажный экран телефона – четыре часа три минуты, новое сообщение, номер неизвестен. Что-то или кто-то осторожно, легко движется в темноте.
Кто-то большой и добрый. Кто-то понимающий. Кто-то важный. Настоящий.
Необходимый.
Непустой.

«ты когда-нибудь запоминал чей-то голос?
ты можешь построить в своей голове
голосом этого человека предложение,
которое он никогда не говорил,
и всё ещё слышать,
как он это говорит»

Узкая серебрящаяся полоска – нить в чёрном цвете, между здесь и никогда. За спиной – антенны, огромные белёсые тарелки, уставившиеся в небо, и старые, скелетоподобные, похожие на остовы искусственных деревьев – мёртвые души, ловящие сигналы безумия, - дело рук человеческих. Наверное, искусство от слова искусственный, раз ото всех общественных творений несёт безжизненной отрешённостью.
Город спит глубоко под ногами, висящими в водянистом воздухе. Дождь барабанит по парапету, уходящему в стороны, делающему круг в ночном небе, чтобы вернуться и начать с начала. Одинокая фигура на краю крыши. В безлунном промозглом небе.
Фонари бродят по улицам, отбрасывая электрическую тень. Фары машин режут воздух над изъеденной ямами дорогой. Вспыхивают и гаснут оконные дыры. Мрачные силуэты деревьев и брошенные автобусные остановки. Пахнет дождём и плесенью.
Как на ладони, в детстве. Игрушечный город, подвешенный над кроваткой, вращается, мигает, издаёт звуки. Живёт? Кто эти однотонные люди, спешащие, не глядя вокруг, по протоптанным лабиринтам улиц? Эти игрушечные машинки, ездящие, будто по рельсам, чёрные тени в жёлтых окнах – кто все они? Это и есть жизнь? Пакеты с продуктами, мокрые ботинки, дорожающий бензин, ипотека и кредиты, отдых на море и новые платья, зимняя резина и что приготовить на завтрак, как получить повышение и куда вложить накопленное, налоги, дети, воспоминания – чьи это голоса? Кто говорит со мной? И почему испытываешь отвращение, разглядывая город с высоты?
Металлическая облицовка парапета давно превратилась в лёд, загоняя холод по позвоночнику до затылка. Ноги касаются пятками кирпичной стены всего в паре метров над окном семнадцатого этажа. Страха почему-то нет. Дождь сыпется в пустоту между ногами. Капли различимы лишь на мгновение, исчезая раньше, чем успеваешь о них подумать. Вечное падение. Время помнит только телефон – три часа ночи, четыре, пять – часы пропадают со скоростью минут и скорость всё выше.
В одном из окон дома напротив, за кривыми тополиными ветками, горит огонёк сигареты – света нет, человека не видно, только омут пустой глазницы с красным зрачком. Такси крадётся по тёмному двору, огибая лужи. Похожая на вулкан труба старой котельной натужно выпускает клубы дыма, смешивающегося с небом и воздухом. У железнодорожной платформы замерла червеобразная электричка. Через дорогу от кладбища – холмы городской свалки, над которыми пищат, сражаясь за первенство даже по ночам, чайки. Дальше - бесконечное месиво леса, уходящее во все стороны и сливающееся в монотонную тьму – конец картинки.
Холодно. Очень. Дождь проходит насквозь. Всё не взаправду. Ненастоящее. Не может быть настоящим такая унылость. Безысходная унылость. Даже если не присматриваться, этот мир под ногами, улицы, дома, люди –грубая картонная имитация. Даже если не думать об этом, первое, что приходит в голову – нереальность. Симуляция. Бред. Всё, что угодно, но не настоящее. Что тогда настоящее?
Нет места. Есть город. Есть люди, населяющие город. Много людей. Очень много людей. Нет кого-то важного. Кого-то особенного. Может меня? Если нет места, может, его нет только для меня? Все места заняты - двери закрываются - мест больше нет.
Так много бессмысленного страдания. Так много пустоты. Так много всего, кроме настоящего. Да и к чему это? Случайность. Нелепое произведение бесконечного множества событий. Всё случайно. И всё одиноко.
Сердце не бьётся и разбивается.
Если смотреть строго вниз, прямо между болтающимися ногами, туда, вдоль кирпичной стены старого безликого многоэтажного дома, высота исчезает. Если не видеть ориентира в пространстве, если не сопоставлять, то её нет, высоты нет. Этих окон, за которыми прячутся озабоченные заботами люди, - нет. Этих пролетов между этажами - нет. Этой неизбежности окончания падения - нет. Новых непрочитанных сообщений - нет. И этого мира. Тоже нет.
Дождевые капли летят в пустоту. Фигура на парапете многоэтажки наклоняется вперёд, будто пытаясь разглядеть что-то под собой. Большой чёрный глаз внимательно смотрит, застыв в воздухе, чуть сзади, над плечом. Будто спрыгиваешь с качелей, как в детстве, отпускаешь руки и летишь вперёд, даже немного вверх и, конечно, вниз.

«я прошу вас, храните верность.
храните верность хотя бы
своим словам»

Вода капает за шиворот, стекая струйками по листьям раскидистого куста. Колени затекли, ладони упираются в ледяную грязь. Двигаться нельзя, нужно ждать, не сейчас. Дорога выныривает из-под одинокого фонаря – поворот, метров за сто от укрытия, хватит, чтобы скорость была достаточной. Колёса рассекают мутные лужи, воздух бьётся о лобовое стекло, фары прошивают насквозь куст, высвечивая чёрный контур. Что они думают, замечая кого-то в паре метров от дороги в переплетении веток и листьев? Замечают ли?
Ночь клубится вокруг, сковывая дыханием выхлопных газов и свежей грязи. Страха нет, нет мыслей. Есть только ожидание. Нужно быть готовым, всего несколько шагов, нужно чтобы резко, как можно резче. Сейчас или нет? Нет, медленно... Фары уносят чьё-то уставшее лицо обратно в чёрную пустоту. Обрывки музыки, свист ветра и шорох колёс по мокрой дороге.
Машины пролетают в обе стороны, но редко, реже, чем хотелось бы. Дождь закончился, но продолжает стекать по листьям. Можно ли резко подняться, когда так долго не движешься? Ещё одни фары и другие следом. Обгон! Вот что нужно – когда уйдет на встречку, набрав скорость. Разряд тока между лопаток - чёртово сообщение! Снова и снова. И снова... Телефон личинкой копошится в недрах одежды – потом, не сейчас. Только не сейчас.
Ещё одни фары проносятся мимо, оставляя кровавые блики. Заметили! Кто-то посмотрел – болезненно-удивленный взгляд. Так, наверное, смотрят на смертельно больных. Нет, кажется, всё кажется… Спина болит. И голова. Усталость… Просто усталость. Почему нет мыслей? А что если дальше?.. Что-то… Хуже. Или никак? Бесполезная суета. Нет ничего, ничего нет. Даже страха. Только холод, стекающий по спине дождевой водой. Как вообще понять, что живёшь? В ветвях деревьев по ту сторону дороги что-то путается. Не разглядеть. Там кто-то есть.
Совсем тихо. Нужно ответить на сообщение. Нужно? Очередной неизвестный номер, для которого мой номер – очередной неизвестный номер. Из неизвестного в неизвестное, как всё вокруг.
Глаз слезится и дёргается веко. Фура, тяжело рыча, набирает скорость, вылезая из фонарного света. Массивные колёса пожирают лужи и превратившуюся в грязь дорожную пыль. Позади суетливо подглядывают фары легковой машины – ну же, иди на обгон! Вот сейчас! Кабина фуры подсвечена лампочками, как в новогодней рекламе. Машина уходит влево, ускоряясь.
Теперь! Вставай, вставай же! Ноги не слушаются, пытаясь сложиться на ходу. Всего несколько шагов, скорее! Давай! Вот он свет, ещё чуть-чуть! Беги же!
Белый огонь проходит насквозь – быстрее! Куда? Беги, беги, беги! Визжат тормоза, машину несёт против воли. Кто-то невидимый подхватывает и бросает в сторону – такая лёгкость..! Что это? Грязная тень прицепа фуры разрастается стеной, перекрывая дорогу.
Тишина.
Темно.
Мокро.
Кто-то орёт - мужской голос, взбешённый и надорванный. И ещё один – женский, жуткий визг и бессмысленное причитание. И кто-то ёще. Ёще кто-то кричит. Или говорит? Где-то там, в стороне. Всё липкое и горячее. Под головой что-то мягкое, водянистое, сочащееся. Вонь! Что за вонь? И тяжёлое дыхание. Кто-то умирает. Собака? Сбили собаку? Какая же мерзкая вонь! Свежее дерьмо перемешанное с тухлятиной. Тошнит. Невозможно дышать.
Мерцают огни в кабине фуры. Отсюда, со стороны, из темноты, они куда больше похожи на гирлянду на новогодней ёлке. Как называлась та песня? Как же она называлась? Хорошая…
Начинается дождь. Нестерпимо несёт мертвечиной. Мужской голос продолжает орать, женский – бесновато причитает. В ветвях над головой кто-то есть. Смотрит. Большой чёрный глаз.
Тень то ли напрыгивает, то ли падает, сорвавшись.

«я тебя скоро увижу»

Густой влажный воздух клубится в ночном небе. Нет ни Луны, ни звёзд. Протяжно стонут деревья, неприкаянно шатаясь в замкнутых дворах. Вдалеке неразличимо существует река, храня тайны мёртвого пляжа. Мелкая мошкара бьётся изо всех сил в бледно-жёлтый стеклянный фонарный глаз. Крошечные трупы бесшумно осыпаются в ночь, живые продолжают биться.
Кит выплывает из-за многоэтажного здания, размеренно ворочая хвостом. Дождь стекает по гладкой коже, беспомощно срываясь в пустоту, отзывающуюся надрывным криком невидимых чаек. Серо-синее облако подплывает к окну на седьмом этаже – внутри темнота, едва различимые белёсые шторы вздрагивают на ветру слепой поволокой. Огромный чёрный глаз долго всматривается в комнату. По гладкой коже вспышками молний прокатываются блики.
Десятиметровый водяной столб, шипя, пронзает тишину, - кит взмахивает хвостом, ныряя мимо оконных проёмов до самой земли и, взъерошив жухлую траву шквальным ветром, поднимается в небо, почти вертикально. Многоэтажный дом остаётся далеко позади, превратившись в точку.
В водянистой пустоте на парапете лежит телефон. Капли стучат по экрану. Телефон вздрагивает, ожив на долю секунды, – три часа тридцать три минуты, новое сообщение, номер неизвестен: Одиноко. Поговори со мной.
Экран гаснет. Точка исчезает в дождливой пустоте.

«Когда никто не слышит,
о чём мы говорим.
Нас могут не понять,
никто из них не хочет
ничего
менять» *;

*; Здесь и далее цитаты из пабликов «Синийкит» сети «Вконтакте». Орфография и пунктуация сохранены.
*; Текст песни «Гореть» группы «Lumen» отличается от оригинала.