Змееглазка

Змееглазку сверстницы часто недолюбливали, еще с детства. Вот бывают девочки-открытки, нарядные, праздничные. Ждут не дождутся кавалеры их, да только сами не знают они того адресата, для которого быть столь желанными хотят. Всё нескладно да всё не то, вечно не в те руки их судьба швыряет. “Снова там на этой небесной почте что-то напутали", - вздыхают они, раздосадованно вздымая ладони к небу. "Я же побегу прочь от них, -говорила Змееглазка. -Спрячусь, забьюсь в свой тихий уголок, заплачу". А глаза у нее зеленые точно два болотца, вот только слезы из них голубые, будто из лагуны чистейшая вода!

Подойдет бабушка, обнимет за плечи. “Посиди со мной рядом”, - говорит ей Змееглазка, жмется к старушечьему плечу, теплому, родному, а больше и не с кем печаль и радость разделить ей, сиротка она...

- Эх ты, стершонок мой любимый, -утешает ее старушка. -У нас на роду все красавицы были. Тихо счастье крадется! Не услышишь, а обернешься, глядь, и вот оно! Но ведь некоторые и увидев не поверят, - продолжает бабушка, понизив голос. Говорят, мол, не больно ты и похоже-то, хилое какое-то, серое, как по мне... Виделось, что синей птицей в открытое окно моё влетишь, а не мышкой прокрадешься... Довольствуйся тем, что Бог дал, внучка, усердствуй над ним не покладая рук, холь, лелей, а из него и вырастет то, что сердце просит.

Слов этих сок целебный как шалфей на ранки души детской неокрепшей бальзамом ляжет, обволакивает, заживляет её, и вновь тепло да хорошо девочке. Засыпает Змееглазка, о следующем утре хочется ей не думать, а новый день вот уже и у окна караулит. Буянят на ветру сливовые ветви, барабанят в стекла. Надо бы подрезать, да не знал этот дом мужской руки уже много лет. Сваи отсырели, мхом поросли, крыльцо покосилось, травы-муравы махровым ковром перед ним выстилаются, да так густо сплелись, что грош выронишь, они тебе его вернут, к земле не проскочи.

Дом всё дышал, всё выдыхал ночную прохладу, вбирал рассветные тени. Признаться честно, не так уж и тяжелы были эти сумерки, когда в доме кто-то ждал тебя и защита бабушкина тоже не казалась чем-то хрупким и ускользающим — была она, как та самая плетёная кофта, шершавая, колкая, но целиком твоя, пусть и не такая нарядная, как праздничные платья соседских девочек.

Змееглазка проснулась на рассвете. В первое мгновение ей показалось, что она слышит тихий смех — может, это птицы у окна, а может, сон ещё не растаял до конца. Соседский петух явно перепутал время и крикнул неположено рано, и поэтому утро выдалось вовсе не золотым, а сизым, словно потёртая шаль, что осталась на спинке бабушкиного кресла.

С кухни доносилось постукивание ножа и запах поджаренного хлеба. Бабушка уже колдовала над завтраком, и девочка, неторопливо выбираясь из-под одеяла, снова ощутила тот самый непонятный покой: какой бы неласковой ни показалась она другим, в этом доме была своя музыка — негромкая, сдержанная, но прочная, как корни старых слив.

— Проснулась, стершонок? — Бабушка махнула ей рукой, и в глазах, несмотря на суровость, пряталась улыбка.

Змееглазка кивнула, села за стол и молча потянулась к куску хлеба. В голове крутилось что-то о вчерашних обидах, но на душе было будто легче. Казалось, внутри поселилось пугливое, но упрямое тепло — как весенний росток, пробивающийся сквозь прошлогодний мох и прошлые ссоры.

— Сегодня мы будем с тобой варить варенье, — негромко произнесла бабушка. — Зальём в баночки не просто сладость, а самую настоящую радость, запасём на целую зиму!

Змееглазка попробовала улыбнуться. Вдруг эта тихая радость и правда сможет стать её — даже если никто из сверстников не увидит этого и не поймёт? Может, именно в таких простых, незаметных счастливых мгновениях — кусочек настоящей жизни?

Снаружи по стеклу опять застучали ветки. Где-то вдалеке, за покосившимся крыльцом и густой, почти сказочной травой, начинался новый день — её день, наполненный шорохами, запахами, голосом любимой бабушки и обещанием счастья, которое поначалу приходит тихо, как весенний дождик, а потом вдруг — остаётся.

31/03/2018