Посреди океана. Глава 112

В церкви Инге довелось побывать лишь однажды. В действующей, имеется в виду. Так-то в бывших церквушках, приспособленных под музеи и выставочные залы, доводилось 
бывать много раз. Но чтобы посетить настоящую, когда служба проходит...
Действующим в  городе был лишь Успенский собор. Конечно, мимо него да вокруг и
около она ходила часто. Но войти внутрь как-то не решалась. Там надо было соблюдать какие-то особые правила: в брюках и коротких юбках туда нельзя входить; голова обязательно должна быть покрыта у женского пола; у мужского же - наоборот, не покрыта должна быть.
И вообще, собор очень уж величественно красив; священнослужители в своих рясах тоже какими-то загадочными существами выглядят.

Однажды проходя мимо собора, Инга обратила внимание на стайку туристских автобусов.
Из одного как раз вывалила группа и направилась по лестнице вверх, к центральному входу. Женщины-экскурсантки были и в брюках, и без платков на головах. И ничего, претензий вроде бы никто не предъявлял.

Инга подумала, что сможет вместе со всеми проникнуть в собор.
Не долго думая, повернула вслед за группой; словно бы сама по себе, но, тем не менее, не очень-то отрываясь от остальных.

У входа туристы притормозились, ожидая особого приглашения.
Незаконно примкнувшая к группе экскурсантка с независимым видом углубилась в чтение мемориальной доски на дверях, где извещалось, что собор воздвигнут в 1685 году в честь павших защитников города от польских захватчиков.
Пока Инга изображала заинтересованное чтение, группу стали пропускать во внутрь и, пристроившись в хвосте, нелегальный посетитель просочился в собор вместе со всеми.

При входе стояли молодые симпатичные попики с бородами и в чёрных сутанах.
"Нормально! - подумала она. - Неплохо было бы познакомиться с кем-нибудь из этого обособленного от всех мира. У них-то жизнь наверняка не похожа на реальность остальных людей. У них совсем-совсем другая жизнь. Интересно, какая?  Во что верят, чем дышат? Было бы интересно ознакомиться с их миром и написать потом об этом".

За порогом, в вестибюле, стоял деревянный ящик с надписью "на ремонт церкви", и все входившие бросали в него монеты. Бросила и Инга.
Опуская пожертвование в ящик, она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв голову, увидела за стеклянной дверью, ведшей в помещение собора, солидного дяденьку в чёрной сутане с перелинами, в чёрной шапочке, с чёрной бородой и пронзительным чёрными глазами.
Едва группа вошла в помещение собора, чёрный человек как-то неловко взмахнул руками под крыльями перелины, и скрылся с глаз.

Экскурсовод, пожилая женщина с усталым лицом и в клетчатом зелёном пальто, уважительно проводив взглядом скрывшегося, сказала:
- Архиепископ всей области. Ему сорок девять лет. Закончил Ленинградскую духовную семинарию и был направлен сюда.

Внутреннее убранство собора поражало своим золотым сверканием, изысканной роскошью и ошеломляющей торжественностью.

Экскурсовод сообщила, что церковнослужители восстановили храм после войны на собственные средства. Реставрация только внутри собора обошлась в полтора миллиона.

Посреди помещения, возле неких святых фигур стояли два круглых больших подсвечника с горящими свечами. Инга заметила, что свечи в них втыкали сами же посетители и, посмотрев по сторонам, углядела в дальнем углу молодых то ли попиков, то ли монахов,
продававших иконки, крестики и свечки.
Она приблизилась к одному из них, симпатичному, с длинными волосами и тёмной бородкой. Он взглянул с интересом на подошедшую и сказал:
- Пожалуйста, покупайте крестики. Эти по три рубля. Эти по два рубля. Эти по рублю.
А эти по пятьдесят копеек.
Отказать ему показалось невежливым, и она купила крестик и две свечки.
- Спасибо, - поблагодарил попик. - Да хранит вас Господь.
Инга хотела было подойти к другому и купить у того что-нибудь. Но он ей не понравился, потому что походил на дореволюционного студента-анархиста: очкастого, с сивыми  волосами и жиденькой рыжей бородкой. Взгляд его серых глаз за стеклами очков
выдавался иронично-насмешливым. И девушка поспешила отойти от него.

Пока "её" группа стояла у какого-то помоста, застеленного ковром и похожего на высокое крыльцо, Инге нужно было пристроить как-то свои свечки. Но она толком не знала, как это сделать, и отошла пока в сторонку.

Какая-то прихожанка подошла со свечечкой, зажгла её от другой, уже горевшей в подсвечнике, и, покапав горячим воском в свободное отверстие, воткнула туда свою.

Инга неловко перекрестилась и, мысленно обратившись к Богу, загадала заветное желание, зажигая свечу. Но поторопилась, и стала торкать в отверстие свою восковую макаронину, не успевшую подхватить огонёк. Заметив оплошность, принялась вновь зажигать свечу. Однако та долго не поддавалась. Подавляя в себе досаду, Инга восприняла это как своеобразный знак, сообщавший о препятствии, о невозможности осуществления загаданного желания.
Когда же наконец свеча зажглась, то никак не хотела ровно стоять в отверстии подсвечника.
Но вот наконец огонёк её желания успокоенно горел и больше не пытался либо упасть,
либо погаснуть.
Облегчённо вздохнув, Инга подошла к другому подсвечнику. И, загадав то же самое желание, укрепила вторую свечу. Которая на этот раз встала на своё место легко.

Пока она возилась со свечами, её  группа - кажется, она была из Вологды - от помоста перешла к большой вышитой иконе, покоившейся под стеклом. И липовая экскурсантка присоединилась к "своим", чтобы послушать экскурсовода.

Оказывается, эта икона была вышита монашенками какого-то монастыря, которые
подарили её самому Ивану Грозному. Царь был польщён, получив такой дорогой подарок. Иконы в те времена очень дорого ценились. Дороже всего. Этот дар был  помещён в
собор Василия Блаженного.
При Наполеоне храм тот разграбили, и большая часть всех захваченных богатств
отправилась  во Францию. К счастью, обоз, где находилась эта икона, на старой смоленской дороге перехватили партизаны. После чего спасённая реликвия разместилась в местном соборе.
Во вторую Великую Отечественную войну теперь уже этот храм был жестоко разграблен.
Гудериан переправил за границу, среди прочих богатств, девять паникадил из чистого золота.
Теперешние паникадила, как сказала экскурсовод, были всего лишь из бронзы и только сверху покрыты золотом. Но и эти были очень красивыми: резные сверкающие люстры с толстыми свечами висели очень низко, хотя подвешивались от самого потолка. Который,
к слову сказать, был очень и очень высоким.

- Этот Гудериан, - сообщила экскурсовод, - был знатоком изделий из драгоценных металлов. И в паникадилах понимал толк. А в этом, - она указала на вышитую икону, - он, к счастью, не разбирался. Недавно была переоценка, и наша икона оценена в триста тысяч рублей. Но на самом деле, ей цены нет.

Инга с благоговением рассматривала бесценный шедевр, созданный руками древних  монахинь с изображением тела бледного бездыханного Христа; склоненных над ним печальных святых апостолов и убитой горем Девой Марией.
Экскурсовод сказала, что все эти лики изображены точь-в-точь, как того требует Ветхий Завет, потому что иконы с малейшими от него отклонениями в монастырях не вышивались
и в церквях не размещались.

- Можно один вопрос, - поднял руку, словно школьник, один из экскурсантов.

- Пожалуйста, - вежливо ответила экскурсовод.

- Вот вы сказали, что дева Мария - мать Христа. Какая ж она дева, если она мать?
Тут какая-то неувязочка получается.

Лицо экскурсовода сделалось одновременно испуганным и суровым.
- Вы хотя б в церкви такое не говорили, - холодно произнесла она.

- Ладно, вы ему не отвечайте, - сказал какой-то мужчина из группы. - Я ему потом
всё объясню.

- Не, ну а всё же, как это так получается? - настаивал любознательный наглец,
ухмыляясь и не обращая внимания на шиканье со всех сторон.

- Для этого нужно Библию читать. Непорочное зачатие это называется, - сказала экскурсовод с каменным лицом.

Вопрошавший удовлетворённо захихикал.
Всё... Экскурсия была закончена. Туристы двинулись к выходу.
И, обведя напоследок взглядом все эти чудесные иконы; искусную резьбу амвона, отливавшего золотом; блеск паникадил и кадил; торжественный полумрак, слегка рассеиваемый свечами... Стараясь надолго сохранить всё это в памяти, Инга опять пристроилась к хвосту группы людей, медленно покидавших помещение собора.


                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Пятнадцатое июня.
На завтрак сегодня был сыр: вонючий, ещё из калининградских запасов. Не могли уже у канадцев и сыру нормального закупить, вместо того, чтобы травить людей всякой  гадостью, по запаху напоминавшей давно нестиранные носки, а по вкусу - затрудняюсь определить...потому что не рискнула попробовать.
Однако некоторые матросы ели. Но большинство ругались и отказывались.

- Сыр называется! - возмутился Сивая Чёлка и, брезгливо скривившись, выбросил свою порцию в иллюминатор. - Да он давно загнулся. Хоронить пора.

- Надо же, не поленился даже люмитру открыть, - восхитился Тявкала.

- Это чтобы Паше не досталось, - с достоинством объяснил свой поступок Сивая Чёлка.

Добытчики тоже скорчили недовольные гримасы при виде поданного им завтрака.

- Там у меня в каюте три кольца колбасы лежит. Кажется, полукопченой, - застенчиво сообщил своей бригаде Румын. - Котову в посылке прислали. Он думал, что она испортилась и выбросить хотел. А я не дал. Принести?

Услышав это, добытчики дружно пожелали видеть ту колбасу и послали за нею
тралмастера. А через некоторое время от трёх колец ровным счётом ничего не осталось. Порченая она была или не порченая, а только голодная бригада сожрала подозрительное угощение без тени сомнения и смущения.
Однако и сыр выбрасывать не стали. Коряга аккуратно собрал все порции и, уложив их между двумя кусками хлеба, унёс с собой на корму; сказал, что пригодится для ловли бакланов.

"Машина", как всегда, сидела за завтраком дольше всех. Сначала долго критиковали поданый сыр. Потом вспоминали армейскую пищу. Потом речь зашла о службе в армии вообще.

Мишка-кочегар заглушил всех, поминая "незлым тихим словом" своего армейского начальника.
- На гражданке, говорил, дураки не нужны: и поэтому я здесь. Слушай мою команду:
"шагом марш по стойке смирно"! Молчать! Вас что, больше интересует то, что я говорю, или дохлый голубь, который летает над столовой? У меня от вас уже уши на лоб полезли!

- Что у тебя хорошо, так это то, что тебя всегда хорошо слышно, - заметил ему Сазанджян, скрывая под дружелюбной иронией своё недовольство тем, что ему не дали всласть повспоминать перед всеми о своей армейской службе.

- Ты мне уже надоел, если хочешь знать моё мнение, - не снижая громкости,
огрызнулся Мишка.

- Оставь его при себе, своё мнение, - со скромным достоинством посоветовал ему
старый мотыль, увлечённо намазывая маслом толстый ломоть белого хлеба.

Кочегар ещё несколько секунд пообжигал обидчика негодующе прищуренным взглядом, а затем принялся рассказывать, как один грузин из их батальона семидесятилетнюю старуху изнасиловал.
- Выстроили весь полк. И она ходила, искала, кто её... А мы все кисли со смеху,
стоять не могли.

- Ну и что, опознала? - перебил его Дима-электрик, которому не терпелось узнать, чем всё закончилось, не интересуясь переживаниями самого рассказчика в тот драматический момент.

- Опознала, - махнул рукой Мишка, недовольный тем, что его прервали. И хотел было продолжить своё повествование дальше, но невыдержанный Дима снова его отвлёк вопросом:
- И что он сказал?

- Что значит, что сказал? - нахмурился кочегар.

- Сказал:"Ну что ж, баба ты ещё довольно молодая и не очень страшная! Так что я, пожалуй, женюсь на тебе!" - сориентировался ответить Сазанджян прежде Мишки.

- И она тогда сразу поняла, что погорячилась и зря обиделась, - принялся развивать эту версию Дима.

- Да ну вас! - Мишка обиженно передернул плечами.

- А вот сказала бы она на тебя: это он! Тогда бы ты посмеялся, - насмешливо
предложил Сазанджян иное развитие изложенных Мишкой событий.

- Да! И что бы ты сказал тогда? - живо заинтересовался Дима новой версией.

- Что сказал?! - рассердился совсем уже сбитый с толку Мишка.

Тогда Дима задал свой вопрос в более развёрнутой форме:
- Тебя бы спросили: причастен или не причастен ко злу и что бы ты сказал?

- К какому козлу? - продолжал недоумевать кочегар.

- Ну ладно, - электрик вдруг проникся жалостью к начинавшему выходить из себя
кочегару и обратился к нему уже другим, примирительным тоном: - И что было потом?

- Что было, что было... Грузина того сразу под трибунал, - неохотно отозвался Мишка.

Потом их разговор перекинулся на обсуждение вооружения десантного батальона; потом - пехотного. И так далее. Когда и эта тема была исчерпана, Сазанджян, состроив ехидную морду, сладеньким голосочком обратился ко мне:

- Ингочка, а в каких войсках твой жених служил? Наверное, рассказывал тебе про танки, самолёты?

"В самом деле, даже не знаю, в каких войсках М. служил..."
Но я сделала вид, что не слышала вопроса, и пошла на шлюпочную выносить помойные вёдра.
Вернувшись назад, принялась подготавливать весь необходимый для уборки салона инвентарь.

- Ну, Ингочка, ты нам так и не сказала, где служил твой жених? - не унимался Сазанджян.

- Мне нужно убирать, - сказала я, с неудовольствием взглянув на часы, которые показывали, что время завтрака уже пятнадцать минут как вышло.

- Ну так что, ты хочешь, чтобы они тебе помогли? - показал он на своих молодых собеседников.

- Нет, я хочу, чтобы вы все поскорее ушли, - объяснила я, ничуть не кокетничая.

И они довольно неохотно выползли из-за стола и уползли восвояси.
А я приступила к уборке салона.

На камбузе тем временем вовсю потешались над буфетчицей.
Я не могла видеть всей картины, но, к сожалению, не могла не слышать, так как дверь камбуза, выходившая в салон, была распахнута настежь.

- Что прекрасна - спору нет. Хоть красотке сорок лет! - с довольным видом несколько  раз продекламировал Пашка, обращаясь, к амбразуре буфетной.

- Тонечка, ты слышала? - заголосил теперь уже камбузник. - У нашего шефа к тебе любовь возникла. Со всеми вытекающими последствиями!

В ответ на это заявление из окошка буфетной высыпалось тонкоголосое хихиканье.

- Он интересовался, наводил про тебя справки. И твоя кандидатура ему подошла! - продолжал сватать Пашку камбузник.

- Ну что? Пошли оплодотворяться? Пошли, да? - обратился к буфетчице сам жених.

- Это совершенно бесплатно и не опасно. Зато очень полезно и приятно, - прокомментировал предложение шефа безмозглый молокосос.

- Я подумаю, - дипломатично пропищала в ответ невеста.

- Она подумает! - возмутился Пашка. - Думала одна такая! Для того, чтобы думать, мозги нужны, а не солома!

- Народ погибает, а ей плевать! - не унимался камбузник. - Какое-то равнодушное животное, а не женщина!

- Думать она будет! - не успокаивался Пашка. - Чем ты думать собралась? Тем местом, откуда ноги растут?

- Я не понимаю, Паша, что это значит? - буфетчица решила проявить строгость. - Как понимать твои хамские шуточки?

- Это значит, что у него имеется здоровый интерес к сексуальной жизни, - выступил в роли адвоката камбузник. - Народ желает на какое-то время физиологически отключиться.

- К сожалению, наш шеф-повар не в моём вкусе, - вежливо отвергла невеста такого завидного жениха.

- Паша, она сказала, что ей рожа твоя не нравится, - прокомментировал камбузник ответ женщины в более доступной для понимания форме.

- Рожа ей моя не нравится! - возопил Пашка с новой силой. - Да может, если ты  хочешь знать, я из-за твоей рожи тоже по ночам кричу! Вздумала на старости лет привадить к себе мужчину, видите ли. Да кому ты нужна, такая старуха? И кто тебя возьмёт? И где твой доцент? Удрал?

- У него был комплекс Дон Жуана. Это когда повторно с одною и тою же  женщиной не
получается и требуется постоянная новизна. Я и так с ним долго прожила. Вышла за него
в двадцать, а в двадцать три ушла. Сама ушла, - охотно объяснила она Пашке.

- Правильно, я тоже думаю, что три часа для этого дела вполне достаточно, -
неожиданно поддержал её пекарь, вошедший как раз в тот момент на камбуз.

- Сказала бы гордо, я тогда бы ещё поверил, - с брезгливым видом проворчал Пашка.

- А я всё-таки посоветовал бы тебе, Тонечка, подумать и не отфутболивать так сразу нашего уважаемого товарища, - не желая отказываться от приглянувшейся роли свата, продолжил камбузник. - Ты женщина темпераментная. И как попадется тебе какой-нибудь отмороженный! Замучает ведь. А наш шеф такой горячий парень!

- Пусть он сначала похудеет, тогда и поговорим, - хихикнув, пропищала буфетчица. - А  то он такой толстый. Мы с ним совсем смотреться не будем. Я-то вон какая
стройненькая, настоящая балерина!

- Эта женщина знает себе цену! - с притворным восхищением поцокал языком камбузник.

- Да. Только пока не называет её, - усмехнувшись, негромко произнёс в своём углу
Макс.

- Балерина! - Пашка чуть не лопнул от негодования. - Сейчас как тресну эту балерину
по кумполу! Сразу умирающего лебедя затанцует...

- Её исторический возраст поможет ей станцевать умирающего лебедя и без твоего тресканья, - с презрительной усмешкой заметил пекарь.

Я уже домывала салон, когда с кормы примчался Руслан, продрогший и посиневший. И разумеется, за заваркой.

- А, Инга, всё деньги зарабатываешь. Всё моешь и метёшь! - весело отметил он.

- Да вот, стараюсь, - в тон ему отозвалась я. - А у вас, как там дела?

- Трал подняли, тонн восемнадцать, - похвастался он. - наполовину мойвы, наполовину трески. Даже в карманах есть.

- В чьих карманах, твоих? - не поняла я.

- Да нет! - Он расхохотался. - Ну и шутница ты! В моих-то, как всегда, ветер гуляет.
Я, сколько бы ни заработал, на берег приду - всё спущу. Живу по принципу: в гробу карманов нету.

- В горбу карманов нету? - не расслышав, удивлённо переспросила я.

- В горбу карманов! Ой, нет, не могу! - развеселился пуще прежнего Руслан. - В горбу карманов... Инга, ей-богу, с тобой не соскучишься!

Забежав в мойку помыть руки, я вплыла на камбуз за чайником с заваркой.
Окошко буфетной было уже закрыто. Увидев меня, вся троица сразу заметно оживилась.

- Вот приедет Инга после рейса домой, найдёт себе какого-нибудь доцента, - начал
Пашка заискивающим голосом, скрывавшим в себе неведомый мне пока подвох.

Не желая поддерживать этот дурацкий разговор и не интересуясь истинной подоплёкой затронутой темы, я только и произнесла:

- Подай мне чайник с заваркой. Добытчики на корме согреться хотят.

- Да, испортили Инге жизнь мужчины, испортили! - закудахтал Пашка, с явной неохотой выполняя мою просьбу. Чувствовалось, что куда с большим удовольствием он этим чайником шваркнул бы меня по голове. Однако наживать неприятности с "дОбычей" ему
не хотелось. - Всё выбираешь? - скривился он, протягиваю мне чайник.

- Что выбираю? - не поняв, имела глупость спросить я.

- Выбирай, выбирай! У нас в тралфлоте до старости можно мужа выбирать, - проквохтал этот индюк, сделавшись довольным-предовольным от собственного остроумия. И на
радостях заголосил во всё горло: - Ах, ква-ква-ква да ква-ква-ква! Извини меня, Москва!