Сделка - Глава 5

***
Я отключила очередной фильм на планшетнике размером с ладонь, устав даже от интересного сюжета и красивой игры. За окном электопоезда размывало долго тянущиеся леса. Мне чудились ружейные припасы, вес двустволки, оглушающие выстрелы, словно по команде разлетающаяся гурьба птиц. Без пива или другого лёгкого напитка довольно утомительно по рельсам скользили три часа дороги, хотя раньше случалось пересекать намного большие расстояния. Не хотелось застилать мозг и глаза действием алкогольной пилюли. Солнце выбегало из-за туч, то освещая поля с электропроводными вышками, или приветливо встречающие крыши станций, — то снова пряталось, будто сбегая по своим делам. Я не заметила, как меня забаюкало. Я проснулась от толчка при очередной остановке, а взгляд до сих пор держал лося, обрушивающего великотушной массой и словно с застывшими речами в теряющих движение выразительных карих глазах. Если б только мне дали вспомнить…

Я постучала в дверь большого бревенчатого дома с обветшалыми ставнями. По состоянию хозяйства, я уже не уверена была, что кого-то здесь найду. А особенно, деда, всегда стремившегося к порядку. Странно, но я помнила о нём почти всё, хотя в том ракурсе, словно смотрела со стороны его жизнь, никак в ней не запечатлевшись. После грохота непрекращающейся долбёжки моего низкого каблука о дверь, в доме, наконец, послышалось какое-то движение. Я стояла в сапогах, доходящих до колена, своей короткой кожаной куртке и дизайнерских брюках, чем-то отдаленно напоминающих жокейские, на высоком крыльце. Встречай-ка, друг дней моих суровых… На пороге появился старик с клинообразной бородкой и строго стриженными усами, неузнаваемо осунутый и плеший.

— Здравствуй, — сказала я. — Не хочешь обнять внучку?

Он медленно поднял взгляд с моих сапог на моё лицо и ничуть не гостеприимно обмолвил:

— Я знал, что ты придёшь.
— Неужели? Неприлично хило выглядишь, — не стала я лукавить. — И дом бы поправить.
— А, — буркнул он, махая рукой. — Оставь дряхлое в покое.
— Не, — помотала я головой. — Не оставлю. Я тебе тут кой-чего привезла, — я подняла пакет с провизией. — Но, кажется, сюда хоть телегу засылай.
— Ну, проходи, добрая, — сказал дед и засеменил внутрь. — Твой отец не даёт мне сгинуть.

Я точно помнила это крыльцо: бидоны с водой; лавку, прибитую на века вечные; старые выцветшие обои. Комната, в которой мы оказались после, — она тоже жила в моих снах, только я не понимала, что она реальна. Это была просторная кухня, она же прихожая, с внушительной облупляющейся печью; массивным столом; доисторическими табуретами и стульями; солидным холодильником послесоветских времен, — наверняка от моего отца; громоздким буфетом, почти подпирающем сень потолка. Половица скрипнула под моей ступнёй. С каждым шагом во мне просыпались частицы памяти, будто прошлое начинало существовать по мере того, как я в него вторгалась.

— Гнильём попахивает, — проговорила я, озираясь.
— Обей обувь. Не неси гниль в дом.
— Ты бы хоть перестановку сделал.
— Поменять холодильник со столом? Сейчас свет падает, куда надо, — он указал окно, а точнее, серовато-желтую тюль, поросшую паутиной, перед которой смазанно зарисовалась резьба возвышающего на столе электро-самовара. — Какие ещё идеи? Разобрать печь и сложить по-новой?
— Ладно, промазала, — пожала я плечами. — Обойдёшься без моего носа в своих делах, так?
— Ага. Катерина, видать, так и не привила манеры…
— Катерина? — я вздрогнула от упоминания имени. О той ли он Катерине?
— А, — махнул рукой дед. — Я так и думал, что ничего не слепится. Гнусная вакханка, шастала тут расфуфыренная. «Привью манеры, будет конфетка».

Он изобразил слащавость на всхуднувшем шорпеистом лице, что я прыснула от смеха. Дед втянулся голову в плечи и робко спросил:

— Целовать будешь, принцесса?
— Думала, не предложишь, — я прижала его к себе, остставляя пакет на стол.
— Ладно, выкладывай, — дед отстранился, приняв на щеке поцелуй молодых губ. — До хлеба позже дойдем. Проблемы.
— Не могу сразу, — мой взгляд забегал в нерешительности. — Пришвартоваться надо.

Дед аккуратно глянул на меня мелкими глазками из-под заросших век, потирая бороду.

— Хорошо… Садись, — он достал из кармана шерстяного жилета очки с уплотненными линзами и, цепляя за уши, поинтересовался: — Что у тебя в жизни? Есть жених?
— У меня женщина.
— Зачем?.. — смачно фыркнул он, скривишись от неприязни. — Мерзкая ведьма, будь она проклята! Так и знал, что дрянному научит!.. Бедная девочка… — его подрагивающая ладонь опустилась мне на щёку, а линзы округлили глазки. — Уйди от неё. Найди парня…

Я резко отвернулась из-под его руки.

— Так почему ты её до меня допустил?! «Ведьму», — атаковала я, цепляясь за слова.

Старик отпрянул, пряча руку в карман.

— Господи, как я ошибся… — мрачно проронил он. — Она была права в том, что тебе нужно было женское воспитание тоже. Выбирать особо-то не приходилось, сама знаешь. Но я не подозревал!..
— Что значит, не приходилось?
— Ты должна уйти от этого!.. — он снова потянулся ко мне, игнорируя вопрос.

Я непроизвольно шарахнулась от его стариковски-маслянистой ласки и процедила, удивляясь собственным устрашающим ноткам и не понимая, откуда они во мне:

— Не тебе решать…Где Катерина?

Дед молча взирал на меня. На долю секунды в нём отчётливо запечатлелся страх, причём какой-то очень знакомый. Я не то, чтобы видела его в мраморно-шлифованной жёсткой мимике обмякшего с возрастом лица, я чуяла его. Чуяла поджилками, и меня пугало ясное ощущение дежавю. Глубокое и неприятное подозрение кралось по задворкам сознания. Факк. Я могла доверять лишь собственным реакциям, но они играли со мной злую шутку, обнажая, казалось, совершенно противоречивые натуре инстинкты.

— Так… где она? — уже мягче спросила я, понимая, что давлением ничего не добиться от прохиндейского старика.

Он по-прежнему хранил тупиковое молчание.

— Почему они отправили меня к тебе? — проговорила я, решаясь не тянуть более резину. — У меня было… расстройство?
— У них спроси, — недружелюбно брякнул дед.
— Нечего мне у них спрашивать, — отчеканила я. — Про те три года, что ты делал тут со мной…
— А что я делал? — возмутился старик обвинению.

Я помолчала, не желая выкладывать карты и надеясь, что его язык сам по себе развяжется, но этого не произошло.

— Это я у тебя хочу узнать, — наконец, сказала я. — Чему ты меня учил? Что ты сделал со мной?
— А ты… — дед отступил на шаг назад, недоверчиво гульбаня взглядом на мне. — Ты… ничего не помнишь?.. Боже… Хотя,… это следовало предполагать… Значит, так нужно… Это к лучшему…
— Дед, ты что несёшь? — мне очень не нравился ход его мыслей. — Я должна знать! Мне не у кого больше спрашивать… Что тут происходило? Что за Катерина?..
— Нет, дорогая… Я тебе ничего не скажу, — его лицо вытянулось, и это дурно оттеняло партизанством. — Так правильнее… Тебе не надо знать.
— Чёрт, дед… — я обессиленно плюхнулась на стул и упёрла взгляд перед собой. — Я никуда не уйду, пока не получу ответ.
— Буду рад лучшей гостье, — усмехнулся старик моему неудачному шантажу.
— Дед… — если это поможет вынуть из упрямого старика прошлое, меня не стеснит немного гиперболизировать. — Из меня что-то прорывается… Я не знаю, как с этим бороться… Оно,… — я по-актёрски сглотнула, словно что-то затрудняло мою речь. — Всё больше пожирает меня… Изнутри… Ты единственный, к кому я могу обратиться…

Дед сел напротив, с сомнением упирая в меня свои четыре ока.

— Цепь… — сказал он, щёлкая пальцами в воздухе. -…Работает?
— Какая цепь? — недоумённо обронила я.
— Цепь, — он выставил два пальца перед своими глазами, показывая ими на окно. — Ты ведь отслеживаешь цепь… реальности, да? У тебя есть контроль. Одно внимание сюда, другое… — он развернул пальцы, направляя на грудь. — Туда… Но если… Рита, если ты придуриваешься,… Ты не понимаешь, что этим можешь нанести себе вред? Что тебя не случайно огородили от этого?..
— Я не придуриваюсь, дед, — уверенно отрицала я. — Кто огородил?
— Ты сама… Твоё подсознание… Называй, как хочешь. Видать,… по крайней мере, до этого времени, ты крепко закрыла в себе эту дверь… Поэтому ты не навещала меня, теперь ясно. А я-то роптал на тебя.
— Дед… Что это? То, куда закрыла дверь? Я была… шизик?
— Шизофреник? — покатился дед, и мне показался его смешок каким-то девичим. — Тогда я — белоснежка. У тебя были…нестандартные идеи… У тебя есть контроль. Сильный контроль, потому что ты — сильная личность. Ты — охотник, помнишь? Приручаешь своего зверя… и он становится преданным псом. Я учил тебя работать с ними двумя. В паре.
— Охота… Мы были с тобой на охоте? Или это… образ? — сухо поинтересовалась я, хотя меня внутренне скуксило от спекулятивных сравнений с участием зверюшек.

В старике словно что-то озарилось.

— А ты сходи в тир и узнаешь! — усмехнулся он. — Охота было единственным, что тебя могло так отвлечь от… — он запнулся, и в его взгляде мелькнул сострадательный рефлекс. — Не важно, это в прошлом.
— Пф, — буркнула я. — С чего ты взял про зверя?
— Почти в каждом из нас есть животное, просто…
— В каждом?! — я уже откровенно корчилась. — Если оно в тебе, ты решил, что оно — у каждого?! Что за околесицу ты несёшь?
— Ты не смеешь разговаривать со мной в этом тоне, — дед быстро оклимался от моего крика.
— Смею ли я? Факк, — выдохнула я. — Да ты сам его породил во мне, внушая то, чего не было на самом деле! В какую игру ты заставил меня играть?
— Я помогал тебе!
— Помогал? Как насчет того, что ты сделал из меня эмоционального урода, огрубелого, как ты сам?! Из-за чего? Из-за невинных детских идей? Из-за того, что не держала их при себе? Из-за того, что была слишком открытой?
— Тебе лучше знать, — стеклянно проворчал дед, откидываясь на спинке стула. — Ты, видно, действительно, не помнишь, кем ты была, и «зверь» бы тебе показался очень милым сравнением. Послушай старика, не открывай ту дверь. Оставь это в покое. Живи полной грудью,… пусть даже с женщиной. Не копай.

Чем дольше мы с ним говорили, тем чаще я встречала в его речах собственные выражения. Я сидела за столом, зябко кутаясь в далёкие мысли и почти не слушая деда.

-…Хочешь ты это признавать или нет, — продолжал он. — То, что я делал тогда, было необходимо. Ты теряла связь с реальностью. Или тебя бы науськанные дети закидали камнями, или ты бы отправила всех на воздух, к чёртовой матери. Признаться, я бы тебя понял, даже если в их числе оказался я сам. Люди жестоки. Твоему отцу пришлось постараться, чтобы затереть твою историю.

Бред. Какой-то бред… Я была мягкой в детстве. Каких-то примитивов ко мне привесили. Я же помню шестнадцать. Табуированная, слегка дерзкая, далёкая от проявлений романтизма, но беззлобная и уж явно не агрессивная. Скорее, безобидно прагматичный скептик. Как сейчас. Я знала, так и есть, но афронт за стены, которые дед породил во мне, натаскивая неокрепшую душу, словно борцовскую собаку, не давали улыбке лечь на уста.

— Да, пап, была у него, — констатировала я в трубку, когда электричка приближалась к Москве. — Ты бы что-то сделал, как-то тускловато всё!.. Ну, так что — позволить ему уныть в неприкосновенном хламе? — я непроизвольно усмехнулась от вопроса с другого конца: — Ага, заставила себе обрадоваться!.. Правда? Он не говорил. Не заметила у него никакой тусовки!.. Не знаю, пап, когда получится.

***
Я остановилась у громоздящегося офисного здания, выбросила пустую бутылку из-под минералки в урну и прикурила. Воскресный вечер я провела с друзьями в баре. Было шумно и дымно. На задворках воспоминаний не осталось ни слова из наших разговоров, хотя веселилась кардинально сильно. Над чем-то смеялась. Много пила. Я жалела об откровенностях, произошедших с Валей. Гнала эти мысли дальше. Топила алкоголем страх, что она изобличит во мне ту тринадцатилетнюю девочку с изломленной психикой, едва избежавшей дурки и направленной на воспитание к полоумному старику.

— Сигареткой не угостите? — где-то сбоку от меня послышался хлопок дверцы машины и валин голос.
— Вы не курите, — буркнула я, усилием мысли пытаясь сскребсти с лица невольную улыбку.
— М-г, — подтвердила она, приветственно кивая проскальзывающему мимо Алексею. — Возьмите эти бумаги, занесите Борис-Степанычу. Я уезжаю на встречи, буду после обеда или позже.

Я молча переняла у неё папку, вглядываясь в её лицо. Меня подмывало узнать, сердится ли она за моё испарение субботним утром. Свежая и деловитая, одним видом она внушала бодрость. Кажется, в отличие от моего, здравоохранение полностью одобрило бы её досуг. Валя мято улыбнулась и развернулась прочь от меня. По её мимике я так ничего и не поняла. Вероятно, она даже не думала обо мне, предаваясь плодотворным выходным с одной из любовниц. Я почти не сомневалась, что так и было. Однако досада не могла ужалить меня сквозь годами нарощенный панцирь.

— Спасибо, — Борис Степанович взял от меня папку и пихнул на стол к прочим бумагам.

Это был высокий вытянутый мужчина средних лет с острыми чертами лица, вышкаленными манерами, безупречным маникюром и короткими чёрными волосами, с интеллигентным серебристым налётом и глянцем которых впору рекламировать шампунь против перхоти. Он казался худым, хотя, если приглядеться, имел достаточно широкую кость. Первоклассный внешний вид носил имиджево облигаторный уклон для встреч с заказчиками.

— Кстати о злободневном, — он окликнул меня уже в дверях. — Сроки по «Малой Бронной» поджимают. Что можете сказать?

Как правило, проекты называли по местоположению объекта. «Катерина» был одним из редких исключений.

— Я выполняю несколько визуализаций, которые мне поручили. Если угодно, я могу вернуться к «Малой Бронной».
— Да, так и сделаем, — согласился Борис Степанович. — Надеюсь, у вас не последует других отвлечений…
— Вы итак следите за всем, что происходит на наших мониторах, — напомнила я о его программе-шпионе, которая переносила на его компьютер изображения всего, что творилось на экранах подопечных. — Можете проверить.
— Я так понимаю, это уже ни для кого не секрет? — его тонкие губы посетил лёгкий зачин улыбки.
— Пытались сохранить таинственность? — пожала я плечами.
— Я же всё должен знать, — сказал в нём большой-босс, производя слова сплошным ударным слогом. — Кстати о резонах, Маргарита. У вас нет ничего, что мне нужно знать?

Присказки «Кстати о злободневном» и «Кстати о резонах» обнаруживали визитную карточку большого-босса. «Нужно знать» — неужто намёк на Валю?

— Вроде нет, — конспирировалась я, готовя завязь интригантской контратаки. — Или… вам уже не достаточно сканирования экранов?
— Нет, что вы, — спешно отрёкся он. — Мне не нужны от вас доносы. В любом случае, если что-то появится, что я должен знать…
— Да, конечно, — выказала я сотрудничество. — Обязательно обращусь.
— Обращайтесь! — закрепил Борис Степанович своё «welcome».
— Я могу идти?
— Да, вы свободны.

Валя нашла меня после окончания рабочего дня в «курилке» на лестничной клетке, облицованной холодной светлой керамической плиткой. Мой опустошённый образ вряд ли украсился от технической усталости. Я слишком много выплакала за субботний вечер, подгребя ноги и сжимаемая в собственных тисках рук, сидя в комнате с выключенным светом. Я слишком много настрадала, я слишком нуждалась в твоих объятиях, получая объятия одиночества. Мой взгляд дёрнулся в валины глаза, но тут же отскочил, словно укольнувшись сознанием уязвимости самости.

— Привет, — поздоровалась она.
— Мы уже виделись, — отозвалась я, затягиваясь никотиново-смольной горечью. — Опять сигарету попросишь?
— С радостью отобрала бы все, — посягнула она, приваливаясь плечом в своём наглаженном чёрном брючном костюме, в частую тонкую коричневую полоску, о стену напротив. — Есть у тебя ещё желания… помимо того, чтобы видеть меня пьяной?
— Хочешь купить вечер? — сурово уловила я её манёвр за хвост, когда моё сердце заколотило, словно штурмом брало Олимп по атлетике. — Я не думала над этим.
— Просто скажи, что мне сделать, — она твёрдо смотрела на меня, будто совершала деловой акт. — Или,… хочешь побегать? — она провела пальцами, ощущаемыми сквозь тонкую ткань блузы, по линии меж чашечек бюстгалтера, визуально увеличивающих небольшие груди, взнывшие от этого её хозяйского прикосновения. — Далеко всё равно не убежишь. Завтра придётся исполнять то, что я хочу.
— Завтра будет завтра, — констатировала я.
— Хорошо, — сухо приняла Валя, едва заметно поджимая губы, но достаточно для того, чтобы две ямочки по обеим их концам выделились от напряжения в челюстях. — Как хочешь.

Она отникла от временного пристанища и зашагала прочь. Я затушила сигарету. Скрестила руки на груди и приложилась лопатками к охлаждающей стене. Господи, как сильно я её хотела, взвинченная до краёв её подобострастным притязанием. Дичающая без неё. Два часа в тренажёрке, бокал сухого красного, душ и кровать, — выписала я себе рецепт.

***
В тренажёрке я докачала подходы с бодибаром и, прихватив минералку без газов, направилась к примеченному у штанги Анатолию. По взгляду я поняла, что он узнал меня. Раздутый-богатырь-с-намешанными-кровями был всё в тех же чёрных футболке и штанах. Продолжая намеливать руки, оседлав скамью, он улыбнулся на моё приветствие.

— Чем обязан? Раньше вы не испытывали особого энтузиазма общаться со мной.
— Извините за прошлый приём, — признала я. — У меня не слишком развиты манеры… Вы говорили, что можно узнать о себе больше. Что именно вы имели в виду?
— А что, вы столкнулись с каким-то несообразием в собственной уверенности? — съязвил он с видом превосходящей всезнайки.
— У меня… некоторые пробелы памяти, — проигнорировала я приступ тошноты от его ехидства.
— Ну, у всех они бывают… Не все об этом задумываются. Нельзя помнить всё.
— Сомневаюсь, что у всех пробелы измеряются годами.
— Вот оно как…
— Что именно вы предлагали о том, чтобы узнать о себе? — уже нетерпеливее осведомилась я.
— У меня есть знакомый. Он занимается гипнозом и ещё некоторыми вещами. Думаю, он найдёт ваш случай интересным…
— Тогда сообщите мне, если он согласится меня принять… И время сеанса. Мне нужно будет отпроситься заранее. Я оставлю вам свой номер.
— Возможно, это не обязательно. Ваш сегодняшний вечер занят?
— Нет. Но уже… около девяти, не поздновато ли?
— Я попробую с ним поговорить и узнаем.

В глубоком дутом кожаном кресле, обняв перегибы подлокотников широкими пятернями, передо мной восседал мужчина в очках с изящной оправой. Проседь проглядывала на его рыжей бороде — по центру, бакенбарной зоне — и висках. Усы, с претензией на густовидность, несколько клочкообразно прятали тонкие губы. Узкий нос и маленькие мышиные глазки смотрелись с его довольно плотным телом, одетым в домашний свитер с V-вырезом и хлопчатобумажные серо-синие брюки с протёршейся краской в областях повседневных складок, — довольно непропорционально.

— Рита? Вы здесь? Хорошо себя чувствуете? — спросил он, впрочем, не нуждаясь в произнесении ответов вслух. — Вы правильно сделали, что попросили записать ваш сеанс на видео. Готов признать, ваш случай очень… не ординарен.
— Что вы можете сказать по этому поводу?
— В предварительной беседе вы описали довольно любящую полноценную семью. Я пока не могу понять, что именно заставило вас искать правду в воображаемой реальности, но несомненно этому есть основание. Я бы хотел надеяться на продолжение наших встреч.
— Что там было? — спросила я. — Каким вы это увидели?
— Я дам вам диск, и вы сами посмотрите. Скажите, ваш дедушка — в бывшем психолог?
— У него несколько научных степеней, в том числе, по психологии.
— В таком случае, его некоторые поступки более чем странные. Хотя, если он не практиковал… Обычно я не прибегаю к таким методам, но — возможно ли нам как-то с ним поговорить? Мне бы хотелось послушать его профессиональное мнение.
— Вряд ли он запрыгает от радости от перспективы покопаться в старье.
— В старье? — мужчина вскинул на меня рыжие брови. — Боюсь, такой опыт не проходит бесследно. Особенно, для вас. Скажите, вы ещё ощущаете в себе… вторую сущность?
— Во мне одна сущность, — осекла я. — Нет никакой второй или третьей.
— Посмотрите диск…
— Послушайте, я бы не хотела это долго тянуть. Мне нужно только узнать, что было в те годы, которых я не помню. Я не собираюсь докапываться причин, оснований и тому подобное. Для моей нынешней жизни это совершенно неактуально. Теперь, дайте мне, пожалуйста, диск, я расплачусь и пойду.
— Хорошо, сейчас перекину запись на диск, — он начал разворачиваться к письменному столу, на котором сидел распахнутый ноутбук. — Как скажете. Только если бы это не касалось вашей нынешней жизни, как вы утверждаете, вы бы не пришли сегодня ко мне. Небо иногда падает, а времена меняются, не так ли?

Я вздрогнула. Я уже слышала это выражение от его друга или знакомого, — кем они там приходились, — и мне оно явно не нравилось.

— Насчёт той женщины, начальницы… — покосился в мою сторону мужчина. — Вы не думали открыться?
— Разве лесбиянство — не анормально? — возмутилась я.
— Для пяти-десяти процентов случаев для общества, оно считается вполне нормальным явлением. Более того, однополая любовь не относится к отклонениям психики и не лечится. Хотя дед вас научил думать иначе, а вы почему-то с ним солидарны. Почему? Когда-то он не был для вас авторитетным персонажем.
— Кто сказал, что он мой авторитет? Слишком тонкая ниточка, чтобы пытаться вытащить за неё хотя бы зёрнышко для своих исследований.
— Вы полностью приемствуете его точку зрения, даже если изначально она чужда для вас… И не только точку зрения. Кто вас научил потирать переносицу, будто от очков? Стиль речи… Вы постоянно задаётесь, будто ваши глубокие научные труды не признали в обществе до той степени, в которой якобы должны. Хотя вы их не писали. Не думали, что настало время жить своей жизнью?
— Может, нам лучше поговорить о том, кто сидит за вашими очками? Трогательный маменькин мальчик, которого донимали маскулинные самцы со двора. Это всё тоже очень интересно…
— Мы говорим о вас, — холодно отразил он.
— Да-да, включайте своё второе внимание. Оно приходит с возрастом само, не правда ли?
— Давайте исключим наивные обороты, нужные для детского восприятия, — попросил мужчина.
— Я лишь хочу сказать, что в моём случае нет ничего нетривиального. Я была несколько… открыта и несдержанна в детстве. Что с того? Нет смысла зацикливаться на подростковых треволненьях, осевших в прошлом.
— Просто посмотрите это, — он протянул диск. — Возьмите мою визитку. Если будет желание, я к вашим услугам. Вы можете ещё долго бежать от того, что в вас, но однажды оно прорвётся, и последствия будут непредсказуемы.

Я заступила за порог его квартиры в полной уверенности о тщедушности моего начинания. «Конечно. Жди!» — прощально похлопала я по косяку его закрывшейся двери. «Ильдар Васильевич», — выгравированно золотыми буквами на плотной ребристой бумаге визитки. Не удивительно, что я забыла его имя сразу, как услышала. Ему бы явно больше подошёл какой-нибудь Фёдор. Время полночь, а мне нужно ещё выполнить «бокал сухого красного, душ и кровать».