16. Ты есть мужик

                Часть вторая

     Витьке повезло. Выйдя ночью в вагонный тамбур покурить, он нашел под ногами свернутый в трубочку червонец. Для него это явилось воистину даром Божьим. Попутчики-новобранцы, будущие сослуживцы, подобрались подстать Мишке Ляху куркулистые, прижимистые. Видя голодные Витькины страдания, ни один не предложил поделиться харчами. Все равно ведь не пожрут прорву своих деревенских припасов; по прибытии в часть выбросить придется. Кулачье, одним словом. Перед отправкой на сборном пункте, правда, военкоматовцы сводили в рабочую столовку при каком-то заводе, накормили обедом. В пути следования «покупатель», прыщавый рыжий лейтенантик, должен был выделить новобранцам «суточные», но он эти денежки просто заиграл, то бишь, прикарманил.
     В общем, по прибытии на Ярославский вокзал столицы Витька душевно оторвался: купил две баночки кильки в томате и буханку московского ржаного хлеба. Налопался от пуза! Поезд к месту службы уходил ближе к ночи, а день только едва начинался.
     Лейтенантик построил на площади перед вокзалом всю команду. Пообещал каждому, кого к двадцати двум часам не окажется на перроне, расстрел на месте и всякую другую смертную казнь за дезертирство и распустил шляться по Москве. Лях и один из его односельчан остались стеречь мешки с начавшими подванивать продуктами.
     Витька подался в Текстильщики, где училась и обитала в общаге его глухонемая тетка Люда, будущий оператор-наладчик швейных машин. У тетки, по возрасту почти Витькиной ровесницы, выдался аккурат выходной день, и она с тремя подружками решила посвятить его будущему защитнику Родины.
     Гуляли в парке, пили «Солнцедар», заедая его купленным Витькой тортом, съездили на ВДНХ, впечатлились павильоном «Космос», особенно кораблем «Восток».  Витька еще не догадывался, что служить ему придется в ракетных войсках стратегического назначения и даже произвести учебно-боевой пуск примерно такого же «кораблика», на котором взлетел Гагарин.
     На Витьку с компанией оглядывались во всех присутственных местах, особенно в метро. Девчонки подобрались как одна стройненькие, симпатичные, в новомодных мини-юбочках, со стрижками а-ля Мирей Матье. Внимание окружающих они привлекали и внешним видом, и способом общения на пальцах.
     Мужики бросали на Витьку завистливые взгляды, и ему это импонировало. Женщины постарше и бабки, глядя на девчонок, фыркали осуждающе, втайне завидуя их юности, раскрепощенности, о чем Витька не преминул сообщить подружкам. Он прекрасно владел азбукой глухонемых, хотя общался-то с Людмилой всего раза три, когда она приезжала из Пензы на каникулы к сестре - Витькиной матери. Парень вообще, надо отдать должное, любые знания схватывал на лету, и руки у него, как говаривала бабушка Татьяна, были заточены как положено и куда надо.
     К вечеру нагулялись вдоволь. Витькина десятка пришлась как нельзя кстати, да и девчонки шиканули на свои степушки и так наугощали будущего воина, что еле затащили в вагон, где уже в полном отрубе и при мокрых галифе валялся прыщавый лейтенантик. Оказалось, это Мишка Лях упоил «покупателя» до зеленых соплей остатками  позаимствованной из чужих мешков горилки, сам оставшись трезвым как стеклышко, за что и был бит земляками прямо в купе. Не отходя, так сказать, от кассы.
     К месту службы прибыли наутро третьего дня, мятые, растерянные, грустные. Еще вчера, хоть и с натяжкой, были вольны распоряжаться своим временем и самими собой, а с нынешнего момента «кругом, бегом, об стенку лбом» и так далее, что прикажут. Витьку данная перспектива вообще вогнала в уныние и упадок духа, сиречь в душевный раздрай.
     И вдруг случилось чудо. Рыжего лейтенентика, так и не протрезвевшего за всю дорогу от Москвы, увезли куда-то на  военном «козлике», а разношерстную команду новобранцев повели по городу пешком под шутки-прибаутки спешащих на свои ткацкие фабрики девчат. Жиденькую колону сопровождал рослый пожилой старшина-сверхсрочник в аккуратно подогнанном под фигуру офицерском мундире с двумя полными рядами орденских планок на груди. Справа на кителе рдели два ордена Красной Звезды и орден Отечественной войны первой степени, а над ними выделялся своей яркостью гвардейский знак.
     Витька, улучил момент и обратился к старшине:
     -Товарищ гвардии старшина, а я Вас помню!
     -Что? Откуда? Почему?
     -Вы мне пятнадцать лет назад свой гвардейский знак подарили. На перроне, на станции Горбачево. Витька я, Дунаев!
     -Какой Витька? – прищурился старшина. - Тот самых хлопчик? Гляди-ка! Вот это да! Вот это, брат, как говорится, гора с горой не сходится! – похоже, старшина искренне обрадовался неожиданной встрече: - Это судьба, парень. Хотел в артиллерию, попал в ракетчики. Это, брат, покруче будет!
     Витька тоже обрадовался. Хоть и мимолетная встреча, а уже как бы и не чужое все вокруг, а дальнейшая перспектива выглядит не так уныло, как за мгновение до встречи.
     В учебном дивизионном центре ребят переодели, накормили макаронами по-флотски, сдобренными щедро свиной тушенкой, и тут же принялись гонять строевой по плацу. Получалось хреново: сержант орал в голос, обезличенные мешковатой формой новобранцы путались в собственных ногах, ломали строй, навешивали друг другу тычки в спину. Со стороны, наверное, смотрелось все это воинство потешно и убого. 
     Толстомордый Лях бестолково мотался где-то в середине строя, хотя, скорее толпы, мешая взять  ногу двум своим землякам – двухметровым каланчам Толику  Трошечкину и Сеньке Кибальчичу. Спустя ровно шесть месяцев, аккурат под Новый 1967год эта троица с потрохами заложит Витьку  и служба его пойдет иной чередой: не как задумано, а как решили отцы-командиры. Что лучше, что хуже – вопрос философский.
     Поначалу-то служба складывалась – не бей лежачего! По прибытии в часть Витька приглянулся замполиту благодаря своим артистическим данным, а по сему был определен водителем в хозвзвод и по совместительству в агитбригаду художественной самодеятельности. Сто пятый полк стратегических межконтинентальных ракет находился в глухой тайге, почти в сотне километров от железных дорог и в двадцати –тридцати от ближайших деревушек, и из солдат-срочников выход в цивилизацию наряду с Витькой имели единицы. Изредка, правда, особо отличившихся вывозили в военный городок на какой-нибудь концерт или праздничные танцульки в Дом офицеров, но это разве ж увольнение? Когда строем из автобуса и строем в автобус. А Витька, приписанный к складам вещевого довольствия и боевого обеспечения, то бишь, там патронами к автоматам и пистолетам, сигнальными минами для периметра, ограждающего стартовые площадки, и прочим расходным инвентарем, практически ежедневно на своем «газончике» выкатывал за КПП на свет Божий, где были люди, бегущие в разные стороны по своим делам, магазины, витрины с красивыми манекенами и прочие всякие разности «гражданки», радующие глаз. Не беда, что сопровождающим был старшина-сверхсрочник, либо какой-нибудь лейтеха на год-два постарше Витьки. С этими всегда можно было найти, так сказать, точки соприкосновения.
     Пока старший оформлял документы или бегал по своим внеслужебным делам, Витька затаривал внутрь спинки водительского сидения до десятка бутылок водки. Заказы поступали от дембелей и тех же молоденьких и холостых лейтенантиков, которых командование держало коль не в черном теле, то уж непременно на подхвате, дабы всегда были под рукой. Дескать, чего им на первом году после училища делать в общаге военного городка – пускай послужат в тесной связи с основным составом, опыта руководства серой массой наберутся.
     Наверное, так и отслужил бы Витька свои три года в относительно вольном режиме, кабы не Лях – ни дна ему, ни покрышки! Аккурат под Новый год, когда нарисовался самый пик заказов, нырнул, паразит, втихаря к особисту и впрудил Витьку со всеми потрохами. Капитан из особого отдела отмел двадцать бутылок водки и четыре «огнетушителя» шампанского. Ляху отдали Витькину машину, а Витьку перевели в «смертники», то бишь, в заправщики ракет. Добровольно в данную группу никто не стремился, хотя условия там были льготные: служба два года вместо трех, гарантированный отпуск, периодическая диспансеризация в окружной госпиталь на санаторные условия, дополнительное питание, в которое входили мясные и рыбные паштеты, мидии, твердые сыры, шоколад, фрукты, сырокопченые колбасы, молоко, творог и прочая шамовка, коей и на гражданке-то народ особо не баловался.
     Зла на Ляха Витька не держал. Тем паче, ему и так досталось: полк выразил стукачу всеобщее презрение. Во время обеда, едва Лях объявился в столовой, в уши ему ударило монотонное: «у-у-у су-ка.» И это было гораздо больней и обидней, чем получить по мордам. Сенька Кибальчич и Толик Трошечкин, определенные сразу после принятия присяги на двухгодичную службу водителями нейтрализационных  машин и выступив свидетелями Витькиного преступления, тоже получили за свое фискальство.
     Этих двух дылд стартовая группа не приняла в свое неформальное солдатское братство. Насколько это хреново, знает каждый, кто тянул солдатскую лямку. Витька же с ходу списался в коллектив «смертников». Единственный на весь сто пятый ракетный полк из срочников, женатый и даже имеющий ребенка, он заслужил авторитет у «дедов» не только данным фактом, но и своими артистическими способностями. Ему, обладавшему голосом и интонациями Левитана, было вменено в обязанность объявлять после отбоя дембельский календарь. На Витькины импровизации прокрадывались «старики» из соседних подразделений и с завистью к местным  «дедам» слушали:
     -Салагам стоя, шнуркам сидя, дедушкам лежа слушать мою команду: Смирно! До дембеля осталось семнадцать дней! Ура!
     И  казарма свистящим шепотом отзывалась троекратным «Ура!» на радость «дедушкам».
     А Витьке, как ни странно, его новая воинская специальность – заправщик стратегических ракет – пришлась по душе, и со временем он достиг высшего отличия в данной специальности, буковки «М» (мастер) на знаке  военной профессии. Это означало, что гвардии сержант Виктор Алексеевич Дунаев способен в боевых условиях заменить любого члена стартовой группы. Правда, прежде успел набрать тридцать суток гауптвахты, побывать на Байконуре, запустить ракету, совершив при этом подвиг, за который командир группы получил орден Красной Звезды, а отличник боевой и политической подготовки гвардеец Дунаев удостоился благодарности главкома РВСН. Между делом Витька умудрился влюбить в себя начальницу узла связи, лейтенанта Валюху Коневу. Влюбилась девка, надо сказать, до полного и бесповоротного безобразия. Вешалась на шею едва ли не при всем личном составе белым днем. Солдатики страшно завидовали, ведь на весь полк было двенадцать девчонок-связисток, повариха офицерской столовой и врачиха из полкового медпункта. Последние две замужние. А Витьке досталась не просто одна из срочниц, а сама их начальница, офицер! Благодаря Валюхе Витька вообще катался как сыр в масле. Срочницы жили «на плафоне»,  втором этаже штаба полка, и у Валентины там была отдельная комната, куда Витька регулярно нырял с молчаливого согласия начальника штаба подполковника Лосева, приходившегося дядей лейтенанту Коневой.
     Как только сослуживцы ни пытались принизить Валентину: и ноги, мол, у нее кривоваты, и глаза в разные стороны, и груди-прыщики, но выдавала их болезных, слюна, которую они непроизвольно сглатывали, и повышенная потливость вкупе с дрожащими ручонками.
     Щемило ли у Витьки сердце при воспоминаниях о Таньке и дочке? И да, и нет. Танька с ее беспросветной дремучестью как-то незаметно отошла на задний план, а дочку Витька по большому счету почти не знал. За все годы службы Танька не прислала ни одного письма, не удосужилась сфотографировать для отца дочку. Как они жили,
     Витька пребывал в абсолютном неведении, а гвардии лейтенант Валюха – вот она! Всегда под рукой: и утешит, и ублажит, и куревом снабдит, винцом побалует, и в глазах сослуживцев любимого возвысит. Короче, Витька пользовался Валюхой как личным имуществом. Ну, чем не проходимец, как в свое время припечатала баба Люба?
     Шестьдесят восьмой, дембельский, год запомнился Витьке двумя определившими его мировоззрение  событиями. Первое – командировка на Байконур и пуск учебно-боевой межконтинентальной баллистической ракеты. Его ракеты! Надо было видеть и слышать, как она оторвалась от пускового стола, как пошла вверх, сотрясая все вокруг, заставив на глазах проседать барханы и оглушив стартовую группу накатившим вдруг вулканическим ревом! И в это мгновение вывезенные автобусами на безопасное расстояние в пустыню стартовики, забыв напрочь о субординации, принялись восторженно орать кто во что горазд, затем кинулись обниматься, толкаться и в конце концов устроили кучу малу вперемешку из рядовых, сержантов и офицеров.
     Второе событие – «Пражская весна». Двадцать первого августа шестьдесят восьмого года затемно еще полк был поднят по тревоге. Не учебной, ибо прозвучала команда получить полный боекомплект к автоматам. Впервые за все годы службы. Тревог было немало, но патроны выдали впервые, коль не считать учебных стрельб. Группы, разделенные на стартовые расчеты, в обычном режиме поочередно несли боевое дежурство, но ракеты, паче того, боеголовки оставались в полуподземных хранилищах, а в этот раз были поставлены на пусковые столы, состыкованы с головными частями, заправлены горючим и окислителем, то бишь, находились в стадии нажатия кнопки.
     Вот эти два события запомнились Виктору Алексеевичу навсегда. Кстати, воспоминания об армейской службе с годами и десятилетиями не только не тускнели, а становились все ярче и ярче, в любых жизненных ситуациях не давая забыть, что ты есть мужик!