Пкрмский этап. Семья это вещь!

   
   

         Когда Барсуков, служивший в Севастополе, получил назначение в Пермь, он не обрадовался.  В его сознании сразу же всплыли воспоминания о своём военном, пермском детстве, проведённом в селе Климиха.  Вспомнились тихие, розовые сорокоградусные морозы, волчьи стаи в заснеженной степи (детям запрещалось выходить за околицу села), хлеб с полынной горчинкой, чёкающие колхозники, жёсткие черёмуховые шаньги.

     «Конечно, -- успокаивал себя Барсуков, -- Пермь – все же город, и жизнь в нём не такая суровая как на селе, да и время же не военное».  Действительно, Пермь оказалась не селом, а очень, очень  большой деревней практически с одной приличной улицей, застроенной каменными зданиями.  Вся остальная одноэтажная застройка города тонула в глубоких снегах (Барсуков прибыл в Пермь зимой).

 И в продовольственных магазинах наблюдалась не севастопольское  изобилие, а скудность деревенской лавки. С молоком и молочными продуктами, с мясом и мясными продуктами существовали серьёзные проблемы. Зато вкусненных шоколадных конфет Пермской кондитерской фабрики было навалом.

     На первый случай Барсуков поселился в офицерском общежитии, где проживали молодые офицеры-холостяки. Командование училища комфортом
молодняк не баловало. Общежитие  представляло собой бывшую лекционную аудиторию, в которой было установлено 15 металлических коек. 

      Однако юных лейтенантов, ещё не отвыкших от казармы, такое спартанство не угнетало. Тем более. что в общежитии они практически и не обитали. С утра до вечера служба, а вечером  юность утекала в город в поисках романтических приключений. В общежитии появлялись лейтенантики лишь глубокой ночью или вообще под утро.  Все заметно поддатые, всё еще на остывшие от недавнего общения с женщиной.

      Прибыв в своё коллективное логово,  они начинали громко, невзирая на уже спящих товарищей, делиться впечатлениями от пережитого. Кстати, спящих товарищей громкие беседы не беспокоили. Их мог разбудить только сигнал боевой тревоги.

     А вот капитан-лейтенант Барсуков в этом случае всегда просыпался и засыпал вновь лишь после того как братва успокаивалась. За период своего бдения он наслушивался ворох разных историй, событий, курьёзов с сексуальной подоплёкой типа:

     -- Наши девахи ушли на работу. А нас с Колькой будить не стали: пусть мальчики отдохнут. Мы проснулись: приспичило по нужде. А дверь комнаты заперта на ключ. Что делать?  Мы достали глубокую тарелку и использовали её в качестве ночной вазы, выливая содержимое за окно…

     -- Употребив сто пятьдесят, позвонил я тут одной.  Пришёл, а она бутылку выставила. Перебрал, отключился. Очнулся голый на кровати. Она сидит у меня между ног и член во рту держит. Держит и зубками прижимает. Испугался: откусит к чертовой матери. Как рявкну:  «Стоять!!!» С ней обморок…

    -- Снял в «Каме» чудачку. Симпатяга, но уже не молодая, лет под тридцать. Пришли, разделись, а она и говорит: «Делай со мной, что хочешь, но внутрь (на манду показывает) ни-ни: больно и спазм может случится». Ну и стал я экспериментировать…

     Дальше шло живописание экспериментов.

     Такие ночные сеансы Барсукову очень не понравились. Да и лейтенанты стали посматривать на него с подозрением: все люди как люди, а этот спит ночами наподобие  евнуха.

       Через три дня он снял комнату в частном секторе. Избавившись от общества активных лейтенантов, Барсуков покоя не нашёл. На него положила глаз хозяйская дочка.

      Женщины, не оставляйте своих мужей одних на долгое время. Их обязательно захороводит какая-нибудь краля. Как сказал о девках Трушкин: «Такая зараза. Проникает всюду. Как моль. Нету, нету, а хватишься: уже без шапки. без порток…»

      Мужик же слаб. Его приласкай – он и растает.  Вот и Барсуков. Вскоре хозяйская дочь оказалась в его постели, а мамаша стала рассуждать о богатом приданом своей дочери, о том какая она хорошая хозяйка. Какая добрая и ласковая.

 Через месяц Барсуков понял, что пора рубить швартовы, а то охомутают.  В Севастополь полетела телеграмма: «Быстро закругляйтесь и приезжайте в Пермь. Жду с нетерпением».

       Барсуков съехал с частной квартиры, выбил в хозчасти комнату в коммуналке и стал её обустраивать.  За ремонтом комнаты, за покупкой мебели время пролетело



  И вот она долгожданная телеграмма из Севастополя. И Барсуков засуетился, захлопотал в ожидании встречи с женой и сыном.

      Всё-таки баловство оно и есть баловство, а семья – это вещь!