Сполохи памяти-2. Воспоминания, размышления

    Ещё одна картинка из детства, сохранённая моей памятью.
Я уже упоминала, что одной из подружек в моём раннем детстве была моя ровесница и родственница Катя Щелканова. И я после школы, ещё только начальной школы, часто убегала к Щелкановым играть с Катюшей. Родители Кати, колхозники, с утра до вечера были на работе, и Катя с двумя братьями помладше были предоставлены сами себе. Мы с Катюшей изобретали для себя спокойные девчоночьи игры, зато Серёга и Люнька развлекались по полной, поднимая, что называется, пыль до потолка.
    И я вижу как сейчас: открывается дверь, на пороге баба Шура, их мамка, в подпоясанной фуфайке,в ватных штанах, обледеневшая (баба Шура работала водовозом: начерпывала в бочку ведёрной лейкой воду из Енисея и на лошади развозила воду по скотным дворам).
    На секунду оторопев от увиденного: от скомканных половиков, от перевёрнутых скамейки и табуреток - она прямо с порога начала крыть своих деток отборными матами. И меня удивило тогда, что в ряду матерных слов, характеризующих мальчишек, прозвучало слово "студенты".
    Моя мама была учительницей, и я уже знала, что студенты - это учащиеся институтов и университетов, очень умные и достойные молодые люди. Здесь же слово "студенты" было матерным, бранным, оценивающим людей крайне отрицательно. Это, повторяю, удивило меня, поэтому и сам факт остался в памяти.
    Позднее я стала осмысливать, почему в речи бабы Шуры это слово было бранным. Баба Шура была уроженкой соседней с нашим Усть-Питом деревни Савино, вышедшей замуж за нашего родственника Андрея Лаврентьевича. Семья Бешеновых  до появления колхозов была зажиточной; детство бабы Шуры пришлось примерно на 1914 - 1917 годы, когда девочка активно осваивала речь взрослых, в том числе и бранную.
    А студенчество в России в конце 19 - начале 20-го веков было одним из слоёв населения, недовольным положением в стране. Оно также было аккумулятором социальных волнений. И, конечно же, студенческая крамола беспокоила государственную власть. Высылки в далёкую Сибирь были одним из способов наказания смутьянов. Ссыльные, естественно, объявлялись государственными преступниками. И безграмотное население сибирских приенисейских деревень, очень мало знакомое с событиями в европейской части страны (за исключением, думаю, двух войн), далёкое от политики, верило, что студенты - некие опасные люди, безбожники, чуть ли не с печатью антихриста, что от этих непонятных людей лучше держаться подальше. Поэтому, обзывая человека словами "студент", "поселенец" (а в потоке бабы Шуриной брани слово "поселенцы" прозвучало тоже) крестьяне деревни Савино давали односельчанину крайне негативную оценку.
   Таким было моё осмысление этого яркого эпизода из детства.
PS. В пору моего детства семьи были многодетными, поэтому по родству Люнька и Серёга были моими дядьями, а их мама Шура - моей бабушкой.   
               
                ***
Все мы помним замечательный фильм "Холодное лето пятьдесят третьего года". В основе фильма история о том, как в одно из северных захолустий России нагрянули уголовники, освобождённые по амнистии в связи со смертью И.В. Сталина.
    Аналогичная история была в 1953 году и в нашем Усть-Питу, лежащем, как я уже упоминала, на правом берегу среднего Енисея. Баржи с бывшими заключёнными шли с низовий реки, из тех мест, где, как известно, было много лагерей ГУЛАГа: Игарка, Норильлаг и другие.
     Одна из барж остановилась в Усть-Питу. Группа заключённых вломилась во двор дома, где жили наши родственники Щелкановы. Во дворе была только хозяйка, Александра Григорьевна (баба Шура). "Вы, наверное, голодные?" - посочувствовала зэкам хозяйка и вынесла им хлеба.
      Потом уголовники начали "шмон" по всем дворам. "А вот в этот двор не заходить!" - приказ пахана касался усадьбы Щелкановых.
      Повторных налётов на село не было: в деревне уже было много фронтовиков, они организовали патрулирование и пресекали попытки грабежей.
                ***

      В шестидесятые годы, во времена правления Хрущёва, мы всей страной шли к коммунизму. В школьных учебниках истории было выделено определение коммунизма, которое нас обязывали учить наизусть. Моя память до сих пор удерживает фрагменты этого определения: «Коммунизм – это бесклассовый общественный строй  с единой общенародной собственностью на средства производства, с … равенством всех членов общества, … где материальные блага польются рекой  и осуществится великий принцип «от каждого по способностям каждому по потребностям».
    А учитель Георгий Николаевич Прытков дал нам, подросткам, задание написать сочинение на тему «Усть-Пит при коммунизме». Мы тогда читали много – читали и фантастику, и приключенческую литературу, поэтому наши работы были довольно интересными. Собственно, в них отразились наши ребячьи мечты. Например, кто-то написал, что на быстрой речке Мельничной, притоке Пита, построена гидроэлектростанция, и Усть-Пит круглосуточно обеспечивается электроэнергией. Это была наша розовая мечта, потому что электроэнергию подавали  в деревню только во время утренней и вечерней дойки коров; круглосуточным освещение было только тогда, когда в деревне был покойник.
   Кто-то из нас увлечённо живописал фантастические здания из алюминия, стекла и бетона, утопающие в экзотической зелени; кто-то построил прямо напротив Усть-Пита сказочный мост, соединяющий наше правобережье с более цивилизованным левобережьем, ведь проблемы с транспортом были, особенно весной и осенью, в сезон распутицы.
   Сейчас мы, земляки и ровесники, при встречах вспоминая это, грустно улыбаемся: строили коммунизм, а получили капитализм.
                ***
 Где-то в 1963 или в 1964 году моя тётя Нина Петровна  решилась на поездку в Западную Украину, в Черновицкую область, на родину её покойного мужа Михаила Георгиевича  Колотило. Мои родители предложили ей взять с собой меня якобы для того, чтобы в дороге присматривать за тремя её детьми – Гошей, Колей и Сашей.   
  То, как мы ехали в поездах, я уже не помню. Остались в памяти эпизоды пребывания в селе Корытном, что в предгорьях Карпат. Это рассыпанные в беспорядке и утопающие в зелени хаты; это хата бабушки Василисы – большая, под соломенной крышей, в обширном дворе с сараем и криницей. Внутреннее  её убранство  напоминало интерьер хаты Тараса Бульбы, описанный Гоголем, только по стенам вместо оружия семейные фотографии.
    Запомнилась большая родня Колотило  с  множеством ребятни,  для знакомства с которой мы пешком ходили из села в село, настолько были близки друг от друга эти селения. Помню, при первой встрече меня поразило то, что взрослые заставляли своих детей в качестве приветствия поцеловать нам с тётей Ниной «ручку». Позднее, познакомившись  с историей Буковины,  я поняла причину этого «обычая».
    Меня, 14-летнего подростка, поразило обилие  яблок, груш, вишни прямо на улицах, около дорог, то есть «ничьих». Вдоволь лакомясь ягодами и фруктами, помню, мечтала:  вот бы сюда усть-питских ребятишек!  Ведь нашим лакомством были только овощи с огородов да лесные ягоды.
   Запомнилось то, чем чаще всего нас угощала бабушка Василиса: это были мамалыга и взвар (компот из сухофруктов). Через неделю нам, жившим на Енисее,  захотелось рыбы. Но в местном магазине на прилавке была только мелкая и невзрачная плотва. Однако мы и такой рыбе были рады.
   Перед отъездом бабушка сделала нам прощальный ужин, собралось много родни. Много пели: это «Киевский вальс» (снова цветут каштаны…), «Рушничок» (ридна мати моя…), украинские народные песни. Пели очень красиво, ведь украинцы – народ певчий.
                ***
     У меня на родине, в селе Усть-Пит, есть старожил Михаил Фёдорович Долгополов. Он долгое время работал путейцем по рекам Енисею и Большому Питу, а по призванию был рыбаком, охотником и славился в селе как медвежатник. Сейчас Михаилу Фёдоровичу уже больше 85 лет. Жизнь собственно говоря прожита, остались лишь воспоминания о ней да осмысление прожитого.
     Не так давно я услышала от него следующую исповедь: "Я был уже пенсионером, однако меня ещё приглашали весной на сезонные работы в Пит, ведь эта река судоходна только во время её весенних разливов. И вот в один из таких сезонов шли мы как-то на катере вверх по Питу, ставили "вехи" для судов - я и несколько молодых ребят-путейцев.  И  вдруг увидели на обрывистом берегу медведицу. Ребятишек, конечно же, охватил азарт, они начали палить из ружей. Медведица скрылась в лесу. На другой день мы возвращались. И на этом же месте увидели нашу медведицу. Мы пристали к берегу, поднялись наверх. И то, что мы увидели, я теперь не забуду.
    На боку лежала израненная мёртвая медведица, а её сосцы  валяли во рту несколько медвежат. Умирающая мать приползла обратно, потому что здесь остались  её дети! Этот случай всё во мне перевернул! Я возненавидел себя за то, что убивал зверей!"
     Такое вот позднее раскаяние...
                ***
    
     Все мы, кто были студентами в советское время, вспоминаем  осенние работы в подшефных колхозах и совхозах.
    Помнится осень в деревне Шадрино Пировского района. Этот район был подшефным у Енисейского пединститута. В деревне Шадрино, отделении Чалбышевского совхоза, мы работали на уборке зерновых.
      Жили в брошенной избе, спали все вместе на широких нарах: парни с одной стороны, девчонки – с другой.  Я – посередине.
    Нас, студентов,  было здесь немного, человек двенадцать.  Вместе с нами работали молодые, красивые, кровь с молоком и очень неглупые парни. Их было человек семь-восемь. Нам говорили, что это «тунеядцы», сосланные из Москвы. Местные старухи  так и звали их: «тунуявцы». Работать они не хотели.  Вспоминаю эпизод работы  на току. Море пшеницы. Мы, четыре  девчонки, перелопачиваем её огромными металлическими совками, наши  ноги, обутые в резиновые сапоги, прожигает, потому что зерно горит.  А москвичи, приставленные работать вместе с нами,  сидят в тени и напевают под гитару:
                Вот, положим, захочется выпить вам,
                А вам выпить нигде не дают:
                Всё грозят и грозят вытрезвителем
                И в нетрезвую душу плюют.
                А на кладбище всё спокойненько,
                От общественности вдалеке…
  В общем, развлекают нас,осуществляют культурное обслуживание, заботятся о том, чтобы наша работа не была слишком монотонной и утомительной. Кстати, привлекательные эти куплеты, со своеобразным юмором и подтекстом,  я впервые от них, москвичей, и услышала.  Позднее я узнала, что автор их Михаил Ножкин.
     Итак, положение катастрофическое: зерно горит, мы не справляемся, а наши «сотрудники» загорают. Но тут приходит женщина-бригадир и выдвигает условие: «Ребята, если вы сделаете эту норму, я выписываю вам вечером десять пачек чая».
     Ситуация вмиг преображается: зерно перелетает с одного конца тока на другой. Хлеб спасён.
                ***
    Конец апреля 2015 года. Это размышление о настоящем, но пройдёт какое-то время, и это настоящее станет прошлым.
 Поводом для настоящего размышления стало ток-шоу Петра Толстого «Время покажет» от 27 апреля. В нём шла речь о том, как в связи с 70-летием Великой Победы опошляются её символы в угоду сиюминутной выгоде.  Как ордена Победы, георгиевские  ленты, памятники  Победы предприниматели используют в качестве рекламы своих товаров.  Среди прочих примеров была показана картинка тортов, украшенных испечёнными георгиевскими лентами.
  Как тут не вспомнить В.В. Маяковского – поэта, творчество которого  сейчас почему-то  предают забвению. Так  вот в поэме  «В.И. Ленин» Маяковский даёт художественную характеристику капитализму. И среди прочего поэт пишет о нём:
            Этика, эстетика
                и  прочая чепуха –
             просто –
                его
                женская прислуга.
             Его
                и  рай,
                и  преисподняя –
             распродаёт
                старухам
              дырки
                от  гвоздей
                креста господня
             и перо
                хвоста
                святого  духа.
  Вот и святые символы Победы  успевают  «распродавать»  наши русские капиталисты  на  волне  всеобщего предпраздничного  ажиотажа. Добавлю ещё: недавно узнала, что у нас в городе накануне очередной годовщины Победы стали делать маникюр в виде георгиевской ленты. Как вам это?
  PS. Возвращаюсь к написанному уже в 2020 году. Март - май... - время пандемии коронавируса, поэтому спрос на медицинские маски. По информации ТВ, в одной из губерний России (не сумела услышать, в какой) распродавались маски с символикой Победы по 250 руб. за штуку. А один из московских интернет-магазинов продавал маски с надписью "спасибо деду за Победу". То есть "дырки от гвоздей креста господня" сбывают всё более напористо и цинично.
               
                ***
    
  Как известно, во время перестройки  сильно пострадали сельские поселения страны. Не обошла эта беда и населённые пункты на  правобережье реки Енисей в Красноярье. Но вот парадокс: некоторые когда-то мощные леспромхозы рухнули,  а деревеньки, которым объективно суждено было исчезнуть, уцелели.  Приведу примеры, мне известные. В Захаровке  Казачинского района  был крупный леспромхоз, а сейчас от посёлка осталось несколько избёнок.  Моё же родное сельцо Усть-Пит, что в Енисейском районе, хоть и кряхтит, но живёт. А кряхтеть есть от чего: это и транспортные проблемы, а отсюда дороговизна продуктов  в магазине, и дорогостоящая электроэнергия (при советской власти потянули здесь по правому берегу ЛЭП, но не успели), а по этой причине ликвидация сельской пекарни, и ещё много чего. Несмотря на всё это, люди в селе живут  достойно: они не спились, не одичали. 
  Каковы причины подобных парадоксов? Об этом каждый волен подумать сам.  Я думаю, что старые русские сёла держатся ещё и на каких-то особых духовных скрепах.  А делают эти скрепы более прочными сельские школы и клубы.
    Сельский клуб давно называют очагом культуры. А настоящий очаг и светит человеку, и согревает его. Этого же мнения и Лидия Петровна Захаренко, много лет прослужившая  в сфере культуры, а после выхода  на пенсию  работающая  в  усть-питском  Доме культуры  на общественных началах.  Лидия Петровна – человек незаменимый. Она осталась единственным в селе баянистом.
   Когда в девяностых годах был упразднён усть-питский колхоз «Родина», люди растерялись: мало того, что многие лишились работы, в селе не стало предприятия, объединявшего людей. Каждый стал жить как бы сам по себе; жизнь в селе замерла. И Лидия Петровна поняла: роль объединяющего начала должен взять на себя Дом культуры. Он должен быть местом духовного общения людей. Как говорил шукшинский  киногерой, душа хочет праздника. Осиротевшие сельчане хотели праздника вдвойне. И обрели этот «луч света» в сельском клубе. При клубе сложился хороший творческий коллектив,  помнящий мнение Экзюпери, что самая  большая роскошь – это роскошь человеческого общения.   Не буду освещать разностороннюю деятельность усть-питского Дома культуры.  Приведу лишь один эпизод,  о котором Лидия Петровна  Захаренко поведала мне сама: 
  «Это было в девяностых годах, когда колхоз доживал свои последние дни. Ещё были остатки дойного стада,  и  в колхозе производили сметану, но денег в кассе уже практически не было. Мне было очень жаль деревенских ребятишек, которые не могли выехать даже в районный центр Енисейск. Пройдёт лето, а  у детей не останется никаких впечатлений от каникул.  И я организовала детский ансамбль, чтобы ребятишки съездили на «Метеоре» с концертами в соседние сёла. Но на что покупать билеты на теплоход? Ведь денег у родителей-колхозников не было. Договорилась с капитаном «Метеора», что рассчитаемся сметаной.  Ехали весело.  Счастливые детишки пели и плясали даже в салоне теплохода и развлекали пассажиров.  Среди них оказались москвичи. Они были в восторге, сфотографировали наших детей и позднее прислали нам фотографии. Но не обошлось без курьёза. На обратном пути появились ревизоры и начали проверять билеты у пассажиров. Что делать? Мало того, что высадили бы нас неизвестно где. Большие неприятности грозили капитану судна. Оставалось одно: уповать на милость  инспекторов.  Волнуясь, я объяснила ситуацию. Ревизор спросил строго:
     -  И на что же Вы надеетесь?
     - На вашу человечность.
В общем, обошлось».
 «Людей неинтересных в мире нет», - утверждал поэт Евгений Евтушенко. И даже «если кто-то незаметно жил», незаметность эта кажущаяся  лишь для сторонних глаз. А присмотрись к человеку, узнай его ближе: какое внутреннее богатство этого человека откроется вам! Такова Лидия Петровна Захаренко.
                ***
  Жизненный идеал моей сестры Алисы Петровны Шишмарёвой – красота. И прежде всего красота природы. Она очень болезненно воспринимает  грубое вторжение человека в мир природы, говоря: «Всё, что от природы, прекрасно – всё, что от человека, безобразно». Она с болью  переживает лесные пожары, где бы они ни были, жалея не только растения, но и зверьё, там обитавшее.
    Алиса – творческий человек. Она хорошо рисует и делает это с удовольствием. Она пишет хорошие стихи. Это прежде всего стихи о родине и о родной природе.
Зимою в снегах, а летом в цвету,
С Болункой и Камнем,
С Лужками и Бором
Стоит наш Усть-Пит,
Прислоняясь к Питу
И на Енисей опираясь угором…
     Усть-Пит – это сплошные реки, речки и их берега. А потому жизнь здесь немыслима без рыбалки.
      Рыбалка.
Невод идёт тяжело-тяжело.
Что в нём? Неужто рыба?
Может, опять топляк занесло
Иль зацепилась глыба?

Тянем. Глаза прикованы к дну.
Душе беспокойно немножко.
Быть ли сегодня в ведре тугуну?
Иль мелкоте для кошки?

Руки рыбацкие мокро дрожат.
В зелени невод-трудяга.
На берегу в изобилье лежат
Водоросли и бодяга.
   Усть-Пит – это и лесные окрестности с их красотой,  с каким-то особенным духом и  домашним уютом.
Здесь пришельцу из города дики
Наши выходы в лес к комарам,
Где черёмухи дух и брусники,
Черемши, медуницы и вики
С пучкой смешанный пополам.

    Черемша – необходимый для сибиряков продукт, спасающий их от весеннего авитаминоза. Поэтому в конце мая – начале июня усть-питчане традиционно выезжают за черемшой.

    За черемшой.
На Яр мы ездим уж который год
С огромными мешками непременно.
Там лук медвежий издавна растёт,
Какой-то явно необыкновенный.

Чем его поит матушка-тайга?
Какие дарит микроэлементы?
Иль сам Топтыгин, пережив снега,
Здесь проводил свои эксперименты?..


        Алиса внимательна к каждой лесной и луговой травке, с любовью рассказывает о ней; в поле её зрения то, что увидит далеко не каждый.
          Спорыш
Он маленький, его обидеть просто:
Смять, растоптать и запросто сорвать.
Что делать? Не дано Природой роста –
Весь выход – стлаться, чтобы выживать.

В земное чрево корень устремляется,
Чтоб мать-земля его хранила род.
И даже умирая, он старается
От нездоровья исцелять народ.
   
       В  грибном же царстве главенствует подъеловик.  Для усть-питчан наломать подъеловиков – большая удача.
       Подъеловик
Вот царь грибной
Поднялся в ельнике,
С ним многочисленная свита.
Листвой, землёй,
Хвоёй и веником,
Смолой и сыростью напитан.

На толстой ножке глянцевитой
Желтеет шляпа золотая.
По капле горько-ядовитый
Сок на пластинах выступает.

Его не тронет червоточина,
Он чист, добротен и мохнат.
Не зря же истина упрочена,
что это гриб-аристократ.

   В поэтическом блокноте Алисы Петровны  есть цикл стихов, посвящённых напрямую родному селу Усть-Пит. В них и признание в любви к родине, и горечь оттого, что село разорено, и вера в его воскрешение.
  Усть-Питские берега
Берега каменные и илистые,
Берега галечные и глинистые,
Берега сглаженные, песчаные,
Будто обмазанные сметаною.

Берега синенькие и розовые
В трепетных осинниках и берёзовые,
Жёлтые, душистые, как медовые,
В тальниках, в черёмухе и пихтовые.

Берега плоские и покатые,
Берега-стены с крутыми скатами,
Берега-яры с сосновыми борами
И деревенские – с кривыми угорами.

Берега питские красоты редкостной,
Берега Виски, Малаховки, Мельничной,
Брёвнами израненный, хламьём усеян,
Древний берег батюшки Енисея.

Берега левые, берега правые,
Берега с лодками, берега с травами,
Берега с копнами и зародами,
Лишь один с пристанью, с теплоходами.

     Маленькой родине
Опять встаёт рассвет над Усть-Питом,
Растёт светило над горбатым Камнем,
И утопает в цвете золотом моё село,
Как в милом детстве дальнем.

Оно стоит на вольных берегах,
Умытое волнами Енисея.
Зимой  до крыш закутавшись в снегах,
А летом многоцветьем трав пестрея.

Здесь всё до боли близкое, своё:
Таёжные поляны со стадами,
Черничный лес, овсяное жнивьё
И утренние лодки с неводами.
Здесь красных скал отвесная стена,
Хрустальные питские перекаты,
С вершины Белой Щели чуть видна,
В кустах петляет Виска воровато...


           Моё село
Сыростью и ветром вас перекосило,
Снежною позёмкой щедро замело
Сёла, на которых держится Россия,
Среди них моё любимое село.

Над страной нависли времена лихие,
Смута и разруха налетели зло
В сёла, что кормили матушку Россию.
Обнищало, сгорбилось и моё село.

Верю, заиграет снова небо синью,
Распахнут надёжно крепкое крыло
Сёла, на которых держится Россия,
Гордо вскинет голову и моё село.