Яма. Лучшего друга забрала война

Чтобы я смотрел на тебя с небес и радовался, как за себя...





Мы часто болтали с Лёхой о доме в перерывах боя. Мечтали, как заживём, вернувшись с войны. Рассказывали друг другу о друзьях и домочадцах. Курили на двоих одну сигарету – с табаком на войне вечная напряжёнка.

Мы были почти земляками, его призвали из Курской области, меня – из Тверской. Лёха рассказывал о своей невесте Кате, о том, как мечтает обнять её крепко-крепко, когда наконец увидит. И конечно же обнять маму, которая ждёт его и шлёт письма с болью в сердце. А я рассказывал о своей Маринке, о ребятах с нашего двора, о сестре и маме.

Вот и в том бою, который стал для Лёхи последним, он тоже вспоминал маму...



Я перекатился по битым стёклам и дал очередь в том направлении, откуда по мне вёлся огонь. Большая комната, из крайнего левого окна которой я отстреливался, напоминала школьный спортзал. Лёха, также как я, катался по битым стёклам и стрелял короткими очередями, только в соседней комнате.

– Серёга! – крикнул Лёха. – Четвёртое окно слева, дом напротив, третий этаж! Мне с моей позиции не достать!

– Сейчас сделаю! – откликнулся я. Затем отполз чуть влево, прицелился и дал очередь в высунувшегося оттуда на секунду боевика с автоматом. В конечной точке, которой достигла очередь, я увидел его, опрокинувшегося навзничь от ударивших в район груди пуль. И кажется даже услышал крик.

– Красава! – выкрикнул Лёха. Он на миг замолчал и следом закричал очень громко: – Снизу летит граната! Ложись!

Я рухнул на пол и вжался в половицу всем телом. Боевик с подствольным гранатомётом видимо приметил окно, из которого я стрелял, и навёл на него прицел. Я с ужасом ожидал взрыва, но взрыв громыхнул не в моей комнате, а в соседней. В той, где был Лёха.

Я быстро вскочил и высунулся из окна. Увидел стрелявшего боеквика на тротуаре под домом и опрокинул его на землю автоматной очередью.

В соседней комнате в это время стонал Лёха...

Я метнулся к нему, чтобы помочь. В его комнате стоял густой пороховой чад, перемешавшийся с гранитной пылью, и даже сквозняк был не в силах вывеирить быстро эту едкую и тяжёлую воздушную смесь. 

Лёха лежал, скорчившись на полу, а вокруг кровь. Большая лужа Лёхиной крови...

– Сейчас, Лёха, сейчас! – я шептал, я едва не плакал. – Ты держись главное! Держись, братуха!

Я достал из-за спины походную аптечку и судорожно закопался в ней трясущимися руками.

– Не старайся, Серёга, – прошептал Лёха хрипло и еле слышно. Лицо его было мертвенно бледным, дышал он очень быстро и очень тихо. – У меня осколок в сердце, я его чувствую...

– Молчи, братуха, береги силы, – я старался его успокоить, но сладить с собственными нервами был не в силах.

Я отбросил аптечку, схватил рацию и заорал:

– Лёху нужно в госпиталь. Срочно!

– У меня такого друга как ты никогда не было, – признался Лёха совсем тихо. – Настоящего друга, верного.
 
- Береги силы, не говори, - я справился наконец с бинтом, разорвал гисеастёрку на его груди и увидел страшную и глубокую рваную рану. 

- Пообещай, - зашептал Лёха, в предсмертной горячке, - что проживёшь эту жизнь лучше всех. За нас двоих проживёшь. Чтобы я смотрел на тебя с небес и радовался, как за себя...

– Ты и сам ещё поживёшь, братуха! И на свадьбе твоей мы обязательно погуляем! – Я понимал что вру. Обманываю себя и его, но верить все равно хотелось. – Перевяжу тебя, доставим в госпиталь, и будешь ты в полном порядке! Как новенький, лучше чем был!

Но Лёха меня уже не слышал, он потерял сознание. Закатил глаза и улетел далеко-далеко, подальше от грохота взрывов и этой войны, будь она трижды проклята! А ещё через четверть часа его не стало.

Лёха умер у меня на руках.