Мама, не убивай меня!

                Джеку Лондону



Длинными тонкими пальцами музыканта Флора спустила курок, но вышла осечка. Видимо из пистолета не стреляли со времен гражданской войны. Давеча, когда она взяла оружие из верхнего ящика отцовского шкафа с инструментами, стоящего на чердаке, она, не заметив ничего, кинулась в спальню, села на кровать, прижала дуло к груди и взвела курок. Осечка! Она снова взвела курок, снова осечка… еще… еще… и вдруг… Флора издала ужасающий вопль и упала навзничь на кровать. Сознание медленно покинуло ее. Но вскоре ее веки начали подрагивать, словно она видела сон; будто что-то или кто-то щекотал ее, что-то говорил ей, шептал на ухо... Вдруг ей показалось, что это ребенок в ее чреве, витает, словно пухлый ангел, над ее грудью. О Господи! Это ты? Но как ты можешь говорить? Как ты можешь говорить такое?! Что ты сказал? Ты не в том возрасте, чтобы мечтать о смерти? Ах ты, чертенок! Отпусти меня, дай мне уйти! Оставь меня... я устала от унизительной и двуликой жизни...

Нет, Флора не ушла с Ним, Флора впала в забытье. Очнувшись, она увидела полную женщину, склонившуюся над ней. Женщина суетилась, хлопотала, кажется, наклонившись над ней, перевязывала белой простыней рану в левой части груди.

Привычный зной Сан-Франциско сменился печальной зимой. Снег и вьюга в первую неделю января прибавили забот населению города, изнемогающему под грузом проблем. Работа учреждений, предприятий, фабрик, магазинов и мастерских, и без того задыхающихся в тисках кризиса, была парализована. Вдобавок ко всему было ограничено движение транспорта. Этот январь, как холодный ветер, швырял в лицо людям, стекавшимся в Сан-Франциско из других городов и районов Калифорнии в поисках работы, их удел. Вся эта безработная масса устраивалась на ночлег где придется, гостиницы раскрывали свои двери только для представителей зажиточных слоев общества. Безработные, проведя по случайным углам морозную ночь, с утра пораньше снова начинали обходить квартал за кварталом, улицу за улицей в поисках работы. В ответ звучало одно и то же: «Работы нет!», «Кризис!», «Денег нет!»... Некоторые пытались устроиться хотя бы домашней прислугой. Последние надежды… последние попытки… В такие морозные, снежные дни, какая разница, в какую дверь стучаться?

Не было разницы и для Вирджинии Прентис, лишь бы ее принял хозяин или хозяйка дома, расспросила, предложила ей работу. В надежде на это Вирджиния хотела было нажать кнопку звонка, но, увидев, что дверь открыта, ступила на порог и заглянула внутрь. Дверь одной из комнат слева от входа тоже была открыта, горел свет. Она позвала:

- Hello, здесь есть кто-нибудь?

Ответа не последовало. Она позвала еще раз и снова никакого ответа.  Потеряв надежду, она хотела было развернуться и уйти, как из комнаты раздался выстрел и из-за открытой двери донесся женский стон.

Вирджинии было около сорока, она успела многое повидать на своем веку. Такими вещами ее было не испугать, но теперь она немного растерялась, мелькнула мысль развернуться и уйти. Из комнаты снова донесся стон, на сей раз более отчетливый. Вирджиния бросилась в комнату. 

- Мем, что с вами? Ах, вы ранены? О Господи, в положении? Ах, а крови-то сколько! Оружие.… Почему вы это сделали?
- Я хочу умереть… - прохрипела женщина.
- Глупая девчонка! Кто умирает в январе? В январе рожают! Сейчас.… Ой, вау… Вы истекаете кровью…

Вирджиния торопливо переворошив ящики платяного шкафа, достала белую простыню, и сделала все необходимое, чтобы остановить кровотечение. Осторожно уложив раненую на кровать, она побежала за врачом…

Флора проводила эту незнакомую женщину взглядом, исполненным благодарности… Словно это не она недавно смотрела на себя в зеркало с презрением. Да, да, прежде чем наложить на себя руки, Флора стояла перед зеркалом, и, глядя на свой увеличившийся живот, шевелила чувственными пухлыми бескоровными губами. По ее щекам скользнули две слезинки, она вытерла их тыльной стороной мертвенно бледной руки.  Потом слезы в ее глазах сменились презрением, Флора смотрела на свое отражение с ненавистью. Она снова что-то пробормотала. Кажется, на сей раз она гневалась на дитя в своем чреве, щекочущее ее изнутри.

Пожалуй, на свете до сих пор не бывало ничего подобного: молодая женщина ненавидела дитя, блаженствующее в ее чреве,  осыпая его полными презрения словами. Но как такое может быть? Ведь на протяжении девяти месяцев она с любовью и нежностью взращивала свое дитя, жила одним желанием – произвести на свет его, плоть от плоти, кровь от крови своей. Но почему она вдруг поменяла свое решение?

Флора вся дрожала, в лице ни кровинки; видимо сказались и холод и сырость квартиры. Вдруг она расстегнула пуговицы желтого полосатого халата, надетого поверх ночной рубашки, наложила руки на живот и, глядя в зеркало, сказала: 
- Я не дам тебе родиться!
Это было неслыханным посулом женщины еще нерожденному дите!
- Я не дам тебе родиться!- повторила она, и на сей раз ее голос не дрожал. Она уверенной поступью отошла от зеркала, и зашла в ванную комнату.

Сначала она хотела вскрыть вены бритвой Уильяма, потом передумала, поднялась на чердак, взяла старый пистолет, оставшийся от отца, изящными пальцами музыканта смахнула с него пыль и, спустившись вниз в спальню, села на кровать…
А что потом? Потом… кажется, пистолет дал осечку… Да, да… вспомнила… выстрел… Ах, мое дитя, мой ангелочек!!! Но кто была та женщина? Та полная женщина… незнакомка, убежавшая куда-то… О Господи, что происходит?! Я не выдержу этих мук…

Флора снова впала в беспамятство.


Флора Вельман очнулась два дня спустя в больничной палате. В комнате никого не было. Она почувствовала легкость во всем теле, хотела пошевелить левой рукой и охнула  -  рану перевязали очень туго, казалось, левая рука притиснута к плечу и нижней части груди. Она смогла пошевелить только пальцами. После того как боль угасла, она подняла правую руку и поднесла к животу. О Господи, что это? Или ребенка забрали?

Она хотела приподняться, но не смогла, - перед глазами потемнело, и она застонала из последних сил. В комнату быстро вошла медсестра и постаралась ее успокоить:
- Успокойтесь мисс, все хорошо... У вас легкое ранение... 
- А он... где он?..
Проследив за взглядом Флоры, сестра догадалась, что она имеет в виду, и улыбнулась:
- С ним тоже все в порядке, мисс... Хорошо, что он не пострадал... Хорошенький белокурый мальчик...

Флора заплакала. Немного спустя ребенка принесли и положили возле нее… И словно все в мире встало на свои места. Флора полным любви взглядом смотрела то на сына, то на принесшую его медсестру. В палате была еще одна женщина. Она показалась ей знакомой и родной. Женщина печальными, полными слез глазами робко смотрела на молодую мать.
Флора со слезами на глазах тихо сказала:
- Не знаю кто вы, но я всю жизнь буду благодарна вам за моего сына, Мадам...
- Не говорите так, мисс Вельман! Если возьмете меня на работу, обещаю, что буду хорошо ухаживать за Джоном...
- За Джоном? - улыбнулась Флора.
- Да, да, за Джоном! Врачи сказали, что когда вы разрешились от бремени, вы звали не мать, а именно Джона...
- Да, верно, - улыбнулась сестра, - вы все твердили: ах, мое дитя… Джон... мой сын... Джон...

Флора улыбнулась в ответ.
- Да... верно... Пусть будет Джон... Я буду звать его «Джек»... Мой сын изумит весь мир...

Наутро пришел корреспондент из газеты.
- Почему вы хотели покончить с жизнью? - спросил он первым делом.
Флора промолчала. Воцарилось долгое, тягостное молчание. Корреспондент задал другой вопрос.
- Мисс Вельман, говорят, на самоубийство вас толкнул профессор Уильям Чэйни... Скажите, за то время что вы жили с ним, он применял к вам физическую силу?
Флора снова промолчала. Журналист засыпал ее вопросами.
- Он бросил вас... Кажется, его нет в городе. Полиция разыскивает его… Ведь вы жили вместе? Как получилось, что вдруг...
- Почему профессор не хотел детей?

Флора не слышала вопросов. По ее щекам струились слезы, но она улыбалась.
– Но почему он не хотел, чтобы вы рожали ребенка? Что плохо в том, чтобы произвести на свет дитя? 
– ...
– Как вышло, что вы поступили столь неразумно? Вы не подумали о судьбе ребенка? Ведь... этот ребенок должен вырасти...
....
– Мисс, вы любили его?
– Я любила его...
– А он?
...
– Вы ненавидите его?
– Ненавидела...
– А теперь?
– А теперь я не могу ненавидеть...
– Почему?
– Потому что я стала матерью...
– Еще один вопрос, мисс: выйдете ли вы замуж?
– Выйдет, конечно, выйдет... – Незнакомка взяла ребенка на руки и говорила уже на правах няни. – Она молодая, красивая женщина... У нее вся жизнь впереди... Она встретит еще столько порядочных людей… И выйдет за того, кто придется ей по сердцу. За ребенком присмотрю я...
- Не воспримет ли общество это как безнравственность? – спросил, улыбаясь, корреспондент.
– Общество? Безнравственность? -  иронично повторила незнакомка. – Плевать мне на общество, которое считает вступление женщины во второй брак безнравственностью! Плевать на общество, где попираются права женщины, где к ней относятся как к рабыне, где не считаются с ее любовью, ее выбором, ее желанием... Не будет свободной женщины, если не будет свободного общества... Вы сказали безнравственность? Безнравственность - это предать свою любовь! Безнравственность - это лицемерие, произвол, лживость! Безнравственность - это изводить женщину, поставить ее в положение нищенки, толкнуть ее на самоубийство! Безнравственность - это обогащаться за счет других... Общество не бывает достойным... не бывает порядочным... Потому что это общество... Да, да... Обществу угодны вероломные люди, их оно возвышает... Вот что такое безнравственность! Где это видано, чтобы муж принуждал свою жену, желающую произвести на свет дитя, сделать аборт? Где это видано, чтобы человека наказывали за желание родить ребенка? Вот что общество должно считать безнравственностью, сэр! Мне продолжить?
- Мадам, вы мать ребенка? - на сей раз серьезно спросил корреспондент.
- Я его бабушка... Вирджиния Прентис!

Флора улыбалась, глядя вдаль. Она радовалась, что не потеряла ребенка, да к тому же нашла ему такую умную няню. Казалось, она улыбается как самая счастливая женщина на свете, думает о чем-то, потом снова улыбается. Флора не слышала продолжение жаркого интервью Вирджинии Прентис с корреспондентом. Она погрузилась в свои счастливые думы. Ее душу переполняли необъяснимые чувства. Она думала о Душе. Она не могла и предположить, что уже в конце этого года она встретит такого умного мужчину как ветеран и инвалид войны Джон Лондон, выйдет за него замуж, станет прекрасной матерью двум его дочерям, а Джон станет прекрасным отцом ее сыну... Откуда ей было знать, что Джек возьмет фамилию отчима... Ведь Джек еще совсем кроха. Мать не может убить свое дитя! Нет, нет, не может! Он моя душа! Душа, имеющая глаза, свет, душу, и сердце! Разве мать сможет убить его?

Мать еще не знала, что будет растить свою Душу ровно сорок лет... Ровно сорок лет... До 22 ноября 1916-го года...
 
Перевод: Пюстаханым Ахундсой

фото из интернета