Гирта. бывш. путешествие на север. Глава 5

ПОСКОЛЬКУ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ИДЕТ РАБОТА НАД ЧЕТВЕРТОЙ РЕДАКЦИЕЙ РОМАНА, АКТУАЛЬНАЯ И ПОЛНАЯ, РЕГУЛЯРНО ОБНОВЛЯЕМАЯ, ВЕРСИЯ ПО ССЫЛКАМ:
http://www.proza.ru/2019/08/24/972 и http://samlib.ru/editors/m/mihail_fireon/girtadrfireo.. (тут с авторской обложкой и фб2)

***

Глава 5. Полиция Гирты. (Пятница)

***

- Оба будете депремированы – грозно вынес свой вердикт инспектор Тралле и хлопнул ладонью по столу так, что едва не опрокинулся стаканчик с перьями.
Вертура и Мариса понурив головы, сидели в кабинете инспектора. Отдельно на стуле, закинув ногу на ногу, расположился мрачный, недобро улыбающийся капитан Глотте. На его лице читалось мрачное, мстительное веселье.
- В следующий раз будет вам обоим плетей – продолжал ругаться начальник отдела Нераскрытых Дел – и мне плевать, Анна, что у вас личное задание от Хельги. Где вы были вчера? Вы бездельничаете, дебоширите. Мне нужны были эти ваши статьи позавчера вечером. Вы их написали? Принесли мне? Нет. Я сам писал эту дрянь, а у меня нет времени на то, чтобы крапать пасквили в газетенки в назидание толпе о том, сколько кого отлупили в очередной раз и за какие провинности! – он продемонстрировал большую стопку папок на столе, толкнул локтем так, что едва ее не развалил – тут и очередное ритуальное убийство и резня у сталелитейных! Мина в городе, которую Лео сюда притащил, а вы пьете, как лошадь, у вас запой, похмелье! Вертура. Вы свинья. Это ясно? Почему я должен выслушивать за вас? И взрослые же люди! Все, теперь оба на коротком поводке, только бумажная работа. Вон отсюда и за ворота ни ногой! – выговорившись, прибавил вяло, с обычной дежурной грубостью - вольно, все, идите.
Вертура и Мариса покорно встали и покинули кабинет. Вслед им усмехнулся капитан ночной стражи Герман Глотте, приняв задорный и злой вид, откинулся на спинку кресла.
Не сговариваясь, Вертура и Мариса остановились рядом с роялем, уставились друг на друга в бессильной похмельной ненависти.
- Так кого там рвало на брудершафт? – сам же смеясь над своей шуткой, не удержался, спросил детектив.
- Кого-кого! Тебя!  – сжимая кулаки, трясясь от ненависти и смеха одновременно, бросая быстрые взгляды на раскрытую дверь кабинета начальника, прошипела сквозь зубы Мариса – ты что устроил, а? Тебя спрашивают? Ужрался, а мне за тебя выслушивать, отвечать, скотина!

***

- Вот заключения, вот образец, вот судебник – настолько невозмутимо, что казалось, что он глумится еще больше чем все всегда, объяснил доктор Сакс – берете заключение, находите основание, пишите по существу доходчивым юридическим стилем. Переписываете под копирку в двух экземплярах на чистовик. Оригинал идет в герцогскую канцелярию, копия к нам. Пишите аккуратно, читабельно, без ошибок. Внимательно проверяйте синтаксис. Эти бумаги читает сам Герцог.
Вертура пристыжено кивнул. Их с Марисой, как хулиганов-школяров в классе, рассадили по разным углам зала и обоим дали задание по переписке документов для канцелярии полиции. Работа шла не шатко ни валко. Детектив тупо смотрел в строки не понимая о чем там идет речь, царапал бумагу сухим пером, хандрил. Мариса вздыхала, но пыталась работать, тоскливо глядела в окно, подолгу задумывалась над написанным.
Вертуре дали несколько толстых папок с документами и сказали, что пока он не перепишет их все, он не уйдет, будет сидеть хоть до завтрашнего утра, так что, поняв что работать все-таки придется, детектив оставил всякие попытки изобразить недееспособность и тоже приступил к делу. Вначале он пытался писать чисто механически, даже не пытаясь вникнуть все еще воспаленным с похмелья мозгом в суть вверенных ему бумаг, но по мере прочтения и выпитого кофе, сбивчивые и сухие рапорты, акты и заключения жандармов, надзирателей и шерифов затянули его внимание, пробудили в нем некоторый профессиональный интерес.
Как догадался по этим записям Вертура, в специальный архив отдела Нераскрытых Дел попадали в основном те происшествия, которые так или иначе выбивались из общей массы многочисленных правонарушений, постоянно совершающихся на территории Гирты. Впрочем предостаточно было и самых обычных разбоев, краж и убийств, которые не были раскрыты по тем или иным причинам и отправлены в архив. Но немало было и таких историй, которые заставили поежиться от омерзения даже видавшего всякое на службе в тайной полиции Вертуру. Начиная домом за холмами на северном берегу Керны, где в стенах жили жуки, а потом сожрали всех и заканчивая так и ненайденным сумасшедшим, что отрубал руки припозднившимся путникам и приколачивал их к деревьям. Еще был протокол расследования про какие-то очень удобные и мягкие сапоги-паразиты, что присасывались к ногам надевшего их и выпивали из него всю кровь, и что продавец этих сапог, когда его пришли арестовывать, сам был найден мертвым и на нем самом тоже были точно такие же сапоги. О заваленной шахте, в которой браконьеры предположительно добывали свинец, но когда ее начали раскапывать, прошли некоторую часть заваленного ствола, то так и не смогли ни установить ни какой минерал или руду копали в этой земле, ни дойти до конца, ни обнаружить никаких следов наемных артельщиков, бригада которых исчезла в этих краях позапрошлым летом. Что было примечательно в этом материале, так это то, что неподалеку от разработки, в домике, на столе, нашли начертанную дрожащей от страха рукой записку, а в ней следующие слова - «Никто не выйдет отсюда живым, да помилует Господь Бог нас за нашу опрометчивую дерзость!» - причем автора записки тоже так и не смогли установить. Но больше всего заинтересовала Вертуру один материал, над которым он особенно долго думал, как сложить содержимое нескольких малопонятных актов и докладных в один связный рапорт и сформулировать таким образом, чтобы не скомпрометировать себя как суеверного, непригодного к службе в полиции, мракобеса. В ворохе несвязанных друг с другом мятых записок и бумаг, без всяких подписей и фамилий излагались какие-то, похожие на доносы, слухи об эпизодах исчезновений людей на северном берегу реки. Составленные из путаных показаний и сплетен не пожелавших называть свои имена и должности местных крестьян и мастеровых, они прозрачно, иносказательно, но неуклонно указывали на семью графа Солько, коменданта северного берега и одного из самых ближайших и богатейших соратников и друзей Герцога. Докладывали о грубых нарушениях в цехах, контрабанде, торговле запрещенными товарами и о чудовищных похищениях людей, которых, как отдаленно намекали опрошенные, не смея произносить всерьез такие наивные и чудовищные обвинения, частью превращали в уродливых тварей в потайных подземных казематах, частью разрезали на органы, а частью подавали к столу коменданта в виде изысканных мясных деликатесов для его гостей и семьи.
Что примечательно, на папке стояла резолюция прокуратуры Гирты: по результатам расследования специальной комиссии слухи, как необоснованные, пресечь, дальнейшую проверку прекратить.
Закончив с назначенными ему бумагами, справедливо опасаясь, что как только поймут что он уже все выполнил, его тут же загрузят по новой, чтобы показать что он не бездельничает, Вертура раскрыл лиловую папку, что выдал ему для ознакомления и текущими делами инспектор. Демонстративно разложил вокруг себя блокнот и письменные принадлежности. В развернутой, написанной не без литературной претензии, судя по всему Марисой, аннотации, он впервые прочел о том деле, ради которого был командирован в Гирту. О том что уже на протяжении нескольких лет, к  югу от города в лесу, рядом с трясиной Митти ночами появляется некий Зверь: чудовище, что в темноте нападает на путников на дорогах и в лесу и разрывает их на куски. Последний такой случай произошел всего неделю назад, у гранитных карьеров, прямо перед самым прибытием Вертуры в Гирту. Именно о нем и рассказывала Мариса в номере «Скандалов» над которым посмеялся, увидев эту газету в первый раз, детектив. Более подробно об эпизодах этого дела можно было прочесть под указанными номерами и датами в полицейском архиве, перечисленными в прилагающейся к делу выписке. Что также следовало знать Вертуре, так это то, что Зверь с поразительной настойчивостью и изощренностью уродовал тела убитых им людей, частично пожирая, частично просто разрывая их. При этом зачастую, прежде чем покончить и умертвить своих жертв, он до изнеможения гонял их по ночному полю или лесу. Словно играя с ними, наслаждаясь их тщетными попытками спасти свои жизни. Те же из охотников и шерифов, кто читал и распутывал эти страшные следы, аккуратно и сдержано намекали, приводили аргументы, указывали на характерные признаки, свидетельствующие о том, что поведение этого чудовища более схоже с поведением человека, нежели чем с повадками обычного лесного хищника, а все следы вели к трясине Митти и терялись в ней…
Следствие по этому делу вели уже не один год. Тянулись бесконечные и беспредметные проверки. Егеря и оперативные уполномоченные, выезжали в лес, смотрели, писали, отчеты о проделанных мероприятиях, слали в город объяснительные и докладные. Зверь же, в ответ на все их действия, все также совершал свои кровавые вылазки и, каждый раз, словно чувствуя свою безнаказанность, все ближе и ближе к стенам Гирты.
Листая лиловую папку, Вертура также узнал, что предпоследней жертвой Зверя были двое деревенских мужиков, что еще с ночи поехали в город, чтобы быть на рынке первыми. Их и их лошадь обнаружили две недели назад, наутро, в поле рядом с Прудами, между Перекрестком и воротами Рыцарей. Все трое, вместе с лошадью, они были разорваны на кровавые куски, а овощи с телеги были растоптаны и разбросаны вокруг на много десятков метров, словно в знак подтверждения того, что это дело рук не бездумного и глупого чудовища, а как будто нарочно издевающимся, глумящимся над всеми вероломного и жестокого человека. Следы же в очередной раз вели во владения герцога Георга Ринья, при том что маршал уже неоднократно заявлял, что сам всегда строго требует от своих егерей следить за порядком на вверенных ему территориях и тщательно проверять каждое такое происшествие, но ни разу не получал от них отчетов ни о каком крупном волке-людоеде или ином чудовище, и, кроме безосновательных городских слухов, ничего не знает ни о каких следах, что были найдены в поросших непроходимым лесом каменистых холмах и болотах в окрестностях его замка, к юго-востоку от Гирты.
Также прочел детектив и о Зогденском каннибале, о котором упоминала Мариса, чье имя тоже связывали со Зверем. О том, как несколько семей были убиты и расчленены каким-то безумцем, частично приготовлены и съедены, а частично принесены как будто бы в какую-то нечестивую ритуальную жертву. Случилось это два года назад, в городке Зогден, далеко к югу у от Гирты, что стоял на дороге к форту Доминика. Как гласил отчет, у каннибала были подельники, которые помогали ему в его черных делах и употребляли в пищу это мясо вместе с ним, но все они в какой-то момент были найдены мертвыми. При этом раны на их разорванных телах имели все признаки, что они лопнули, или взорвались изнутри. Все эти преступления были совершены прошлой осенью и точно также, как и убийства Зверя, не были раскрыты. А столичный инспектор, агент Ганс Висби, что прибыл в Гирту как в Вертура по специальному запросу герцогской канцелярии, чтобы расследовать их, бесследно исчез. Не вернулся из Леса с очередного выездного расследования. Его искали, но ни тела, ни его следов, ни снаряжения так и не нашли. В отчет написали что предположительно он стал жертвой банды грабителей утопивших его труп в болоте, либо вооруженного конфликта, какие временами случаются в питейных домах и гостиницах на дорогах между местными землевладельцами и приезжими.
Тщательно обдумав прочитанное, Вертура аккуратно поделился теорией Марисы, о том, может ли Эрсин быть Зверем, с Фанкилем, но тот, не сказав ни слова, только многозначительно покачал головой, чем нисколько не прояснил дела. По всему было видно, что он хранит какую-то неприятную тайну, и этот факт весьма удручает его самого, не меньше чем детектива.
Еще в лиловой папке Вертура прочел доклад о живом лесе барона Тсурбы, что окружает его бетонную башню на южном берегу реки в двадцати пяти километрах к востоку от Гирты. Что обширная территория между дорогой на Варкалу и рекой полностью огорожена многокилометровым стальным забором, но это не останавливает тех, кто регулярно пытается проникнуть в этот лес. Что в глубине этой чащобы пропадают люди, на ветвях деревьев находят остатки их разорванных одежд, а последний такой инцидент случился всего полторы недели назад: какие-то мальчишки поспорили, трое подростков вошли в лес и не вернулись ни к вечеру, ни на следующий день. Те, кто остался в деревне получили розг, но пропавших так и не нашли. Как понял Вертура, такие происшествия случались регулярно, но об этом предпочитали не говорить. Газетам, судя по прилагающейся служебной записке, также было выдвинуто предписание никак не упоминать об этих происшествиях.
- Там, вдоль дороги, стоят столбы с предупреждениями – со злой обидой в голосе пояснил лейтенант Турко – все знают, что опасно, и забор высотой четыре метра, и все равно лезут.
Подойдя к карте у стола дежурного на стене, детектив уставился на нее, пытаясь изучить. Посредине был город. Сверху на западе, море и две крепости. Одна на мысу в нескольких километрах к юго-западу от Гирты, Тальпасто. И еще одна, Гамотти та, что стояла прямо над комендатурой на горе. Через весь город с востока на запад протекала река. Разделяя его на большую Южную и в три раза меньшую Северную Гирту, впадала неподалеку от полицейской комендатуры в залив.
Две большие дороги – Восточный тракт и дорога на Варкалу вели вниз от города, на восток, вдоль реки. Восточный тракт, что пролегал по северному берегу, был подписан как дорога на Кирсту, Мирну, Перевал и Столицу. Дорога же на Варкалу шла по южному, миновала Еловое предместье, башню барона Тсурбы и уходила дальше на восток, на Варкалу соответственно, и была подписана каким-то буквенно-цифровым кодом, похожим на военное стратегические обозначение. В районе Елового предместья, в двадцати километрах к востоку от Гирты она пересекалась с дорогой Ринья. Этот путь начинался от Переправы и Елового предместья, пролегал через Фермы, огибал трясину Митти – большое, местами сильно заболоченное, с каменистыми островами и топями озеро простирающееся на несколько десятков километров к югу вдоль морского берега, сворачивал на юго-восток и уходил, в сторону какого-то Полигона, на Зогден, Доминику и собственно замок Ринья.
- Вот тут, между морем и трясиной, скальный уступ шириной двадцать километров – охотно пояснил детективу Фанкиль – мы с вами как раз туда и ездили. Поднимались на холмы, немного не доехали до вершины. Там обрыв, он тянется к югу от города на пятьдесят километров. Там есть островки, живут какие-то люди. Могло бы быть обычным озером, но там разрослась какая-то тина, которая превращает его в болото. Может мутировало что, а может специально туда эту заразу завезли. Ее вылавливают и делают из нее бумагу и полотно, в Зогдене много таких цехов и мастерских. Еще ей кормят свиней. А вот отсюда вы приехали.
Рыцарь указал на карте дорогу на юг, что начиналась у ворот Рыцарей и уходила за левый край карты. На стрелке к ней тоже стоял код и было подписано – Эскила, Ронтола, Мильда.
Вертура кивнул и перевел взгляд, пытаясь как следует запомнить основные названия и районы, чтобы было легче ориентироваться. К северу от города, справа на карте, были обозначены прибрежная агломерация именуемая Сорной, холмы, карьеры, Сталелитейное предместье, коксохимический комбинат, производственные цеха и доменные печи. От северных укреплений Гирты брали начало две больших дороги - одна на северо-запад на Фолькарт и Ирколу, и еще одна на восток по северному берегу реки – та самая, на Кирсту, Мирну и Столицу. Был еще один путь, через Сталелитейное и Холмы, на север, но он не был подписан. Фанкиль сказал, что это старая дорога, она ведет к горам в непроходимую тайгу, на север. Что там нет ничего примечательного, кроме всякой лесной чертовщины, маленьких тихих поселков и неотесанных, не желающих видеть у себя чужаков, собственноручно решающих все свои проблемы и противоречия людей. А чтобы детектив не строил никаких конспиративных теорий, прибавил, что это не какая-нибудь таинственная античная дорога вникуда, а через триста километров она тоже сворачивает на северо-восток и сходится с трактом на Мирну.
- А что не так с Лесом? – указывая на помеченные к востоку от города, снизу на карте, области, уточнил детектив.
Как объяснил Фанкиль, Лес из генетически измененных берез, осин, елей и других деревьев, кустов и грибов, что растут невпример быстрее обычным, был высажен еще пятьсот лет назад, когда возникла проблема с материалами для постройки домов и производственных помещений. Тогда, в годы Осады, Гирту отстроили как грузовой порт и промышленный центр, для добычи и обработки железа и сопутствующих металлов, что были обнаружены на севером берегу реки и могли быть извлечены из земли без постройки шахт, простым карьерным методом. В те далекие времена все северо-западное побережье представляло собой каменистые вересковые пустоши, в нескольких километрах от берега моря переходящие в поросшие суровым таежным лесом непроходимые нагромождения принесенных ледником скал и обломков камней. Тогда здесь не было ничего, ни дорог, ни домов, ни поселков, и только на южном берегу Керны, на высокой скале, что потом была названа холмом Булле, также как и сейчас стоял Собор Последних Дней, а в устье реки расположилась маленькая рыбацкая деревенька. Первые переселенцы с востока явились сюда вместе с артельщиками и строительными бригадами из Трамонты, для основания города, постройки дороги, складов и причалов, предназначенных для обеспечения нужд идущей на всех южных территориях Конфедеративного Северного Королевства войны.
Тогда, когда под угрозой было само существование последних цивилизованных христианских государств, действовать надо было быстро, и никто не думал о последствиях. Разработали план по окультуриванию территории быстрорастущим лесом, в лабораториях Трамонты, королевства на далеких островах к юго-западу от Гирты, были выведены из местных образцов, нужные растения. Их высеивали прямо с воздушных судов, что приходили с запада и следовали на юго-восток, в районы боевых действий. Те суда, что возвращались, привозили эвакуированных с территорий охваченных войной людей, высаживали их на побережье и уходили обратно за море, пополнять припасы и чиниться.
К осени первые деревья уже выросли, дали первые материалы для топлива, производства и строительства. А когда война окончилась, лес планировали сжечь с воздуха, но потом решили оставить как есть. Хотя, скорее всего это были просто разговоры: тогда, в опустошенном многолетней войной королевстве было много других, гораздо более насущных, проблем. Лес же кормил многочисленных переселенцев, которые за эти годы уже успели обжиться на этой недружелюбной холодной земле и никакой разумной замены, а тем более плана по его адекватному уничтожению ни у кого не было. В те неспокойные годы в устье Керны была построена крепость, сейчас именуемая Гамотти, что не раз защищала ее жителей от набегов поморов с островов, северян из Фолькарта и нашествий черно-белых людей, что выходили из червоточин на пустошах к востоку от побережья. Потом флот Мильды при поддержке десанта из Трамонты захватил острова, язычников-поморов, кто отказался присягнуть Королю и принять христианскую веру, отправили на плаху, а губернатором посадили местного вождя, крестившегося и принесшего присягу Северному Королевству. Впоследствии войска Мильды также несколько раз пытались захватить и Гирту, присоединить ее к уже имеющимся землям, как Ронтолу в устье Браны на юге, чтобы иметь контроль над всем северо-западным побережьем, но герцогство выстояло и семья Булле заслужила право быть вассалами самого Короля, а не семьи баронов Эмери. В Столице было открыто консульство Гирты, но сложные отношения с Мильдой на юге и Фолькартом и горцами на севере постоянно выливались в пограничные провокации и конфликты.
С Лесом же, что так помог в постройке города, все тоже оказалось намного сложней. Технологический прогресс сыграл с людьми дурную шутку. Растения и животные мутировали под влиянием искажения пространства-времени, коэффициент которого на пустошах, здесь на севере, был намного выше чем на юге в Мильде или за горами вокруг Столицы. Чащоба разрослась к востоку до самых гор, а к югу до реки Браны, и сколько бы не рубили лес, сколько бы не жгли его, не перемалывали в поташ, бревна, доски, уголь и фанеру, он все равно надвигался на поля и деревни, угрожая поглотить их. Из Столицы несколько раз приезжала комиссия, предлагала снова сжечь Лес или отравить его пестицидами, но потом пришел воздушный корабль, который построил высокую бетонную башню к востоку от города, а в башне поселился загадочный человек по имени Тсурба, что тут же получил от герцогов Булле баронский титул и стал полноправным землевладельцем герцогства. Он отгородил себе личный парк вокруг башни у реки, окружил себя в нем живыми, нападающими на людей, что без спроса пытались зайти на его территорию, деревьями, за что его все тут же возненавидели и прозвали монстром и вампиром, но, как бы его не проклинали, неконтролируемое разрастание Леса после всех этих действий прекратилось…

***

Наступил вечер. За окнами стемнело. Фанкиль чиркнул спичкой и, повернув ручку, засветил газовый рожок на стене. Где-то в стороне навязчиво трещали, перекликались телефоны. На плацу, за окнами, царила какая-то неясная суета: постоянно выезжали и въезжали конные, выли рожки, ругались жандармы и полицейские, но в отделе Нераскрытых Дел не выказывали к ней никакого особого интереса. Один доктор Сакс то и дело нетерпеливо вскакивал, выглядывал в окно, пытаясь понять, что там такого, тер очки.
Из длинного коридора вернулся инспектор.
- Историей занимаетесь? – строго насупившись, спросил он у стоящего перед картой детектива – Лео, Инга, слышали уже? Поедете с Германом, там опять рубка у Сталелитейных. Надо запротоколировать. 
- Разрешите прогуляться? Переписал все что поручили… Начинаю делать ошибки от  усталости и духоты… – вытянулся по стойке «смирно» как на плацу, отрапортовал, попросился, детектив. Инспектор одарил его недоброжелательным взглядом и объявил.
- Разрешаю, но не дальше ворот – и громко крикнул в зал – Анна, сидите, вы никуда не пойдете, останетесь тут. Душно – скоро отбой, терпите.

***

Вертура сидел на скамейке, где они первый раз беседовали с Марисой, бессмысленно и устало курил, смотрел на бегущую под стенами, мерцающую в свете огней города реку. У ворот гулко дребезжали бубенцы, звеньевой дудел в рожок, предупреждая, что движется колонна и чтобы освободили проезд. На плац въезжали знакомые телеги, а следом нестройной цепочкой по трое-четверо шагали грязные, усталые, потрепанные и злые, уже знакомые Вертуре лесные мужики, несли на плечах свое охотничье и лесорубное снаряжение. Печально пиликала издыхающая на каждом последнем звуке гармонь, и только барабанщик по-прежнему бодро отбивал свой походный ритм. Бригада Монтолле возвращалась из Леса.
Собравшись в дальнем конце двора, у общежития, побросав к стенам, чтоб не мешались под ногами, сумки, дреколье и инструменты, начали разгрузку телег. Поддевая ломами, переваливали на просторные, заранее приготовленные женщинами столы огромные, как колоды, напиленные с многовековых дубов, пятнистые бревна. Как будто от них, по плацу пополз смрад болота и еще какой-то запах неизвестного Вертуре зверя, не то лягушки, не то змеи.
- Ну, что на ужин? – прищуриваясь в сумерках через лорнет, подошел узнать, важно прикурил трубку вышедший к охотникам майор Гесс. Но, присмотревшись, замахал надушенным платком и с манерным.
- Фу, фу, фу! – вернулся обратно в помещение.
- Ага, нам-то за казенный счет чай с сахаром, золотой монокль и мраморную говядину никто не выдаст – философски кивнул ему вслед, но так чтоб тот не услышал, какой-то полицейский.
- Хой, кухня, принимай, а то сгниет, у нас перевес! – весело кричали от телег бородатые мужики.
- Вы что там, совсем, что ли озверели? – возмущался кто-то из темноты.
- А что вареных слизней калошей из горшка черпать вкуснее? – грубо отвечали артельщики.
- Тушенка Ринья не воняет, и с лавровым листом и перцем!
- Так поперчи как следует, чтоб не воняло, и ешь!
Подошел посмотреть, что там за перепалка у кухни и детектив. То, что он издалека принял за колоды, оказалось штабелем массивных, не меньше полутора метров толщиной, обрезков змеи. На отдельной телеге лежали отрезанные головы, мрачно взирали остекленевшими глазами на стоящих вокруг людей.
Полицейские, ожидающие за столами ужина, с ненавистью оглядывались на эти смердящие болотом, змеиной кожей, тиной и еще каким-то резким, как мускус, запахом, куски. Но веселый Повар, невзирая на все протесты, уже принимал мясо: казенное, выданное на неделю вперед, было уже разворовано, а ему еще предстояло кормить голодных подопечных.
- Не подходи, укусит! – весело одернули какого-то уже тянущегося к головам мальчишку.
- Парни, а как вы ее пилили? – навязчиво интересовался незнакомый Вертуре веселый кавалер.
- Зубами грызли! – также бойко отвечали ему артельщики.
Охотники рассаживались вокруг костра. Открыли свой передвижной комод, достали оловянные, глубокие, как в тюрьме, потертые миски. Вокруг засуетились, захлопотали, женщины.
- Ну давайте же! Гряньте за десятерых, как вы умеете! – мрачно подшутил, закивал какой-то полицейский.
- Не будешь есть, помрешь голодным! – засмеялись над ним.
На полевой кухне в свете яркого газового фонаря, под потолком навеса, дышал густым белым паром, клокотал котел с кипятком. Подмастерья орудовали тесаками, рубили выданный им шмат, крошили его в суп, что без перерыва день и ночь варился на огне.
- Это что за щупальца? Откуда такие?  – присоединившись к общему мрачному веселью, подошел, спросил детектив.
- О, сэр «на брудершафт»! Собственной персоной! – узнал его, засмеялся кто-то – а это гидра. Вон головы. Еще живые. Радуйтесь, что эта дрянь тут не ходит. Вот эти отважные бородатые парни вылавливают такое из Леса.
И в знак подтверждения хлопнул метлой по носу одну из голов. Та повернула глаза, приоткрыла пасть, вяло повела многохвостым языком в сторону обидчиков.
- Александр Кноцци – улыбнулся, представился Вертуре капитан, начальник оперативного отдела – наслышан о ваших приключениях!
- Очень приятно – поклонился, покачал головой детектив.
Отразившись от стен домов, как будто сразу со всех сторон резко и страшно загудел боевой рог. Откуда-то с проспекта забил приближающийся барабан. Тяжелым низкими гулом между домами полилась мелодия однообразной, как на походном марше, полковой флейты. Какая-то многолюдная вооруженная процессия следовала вдоль плаца от северных ворот города к мосту, на южный берег реки.
Кто-то из новоприбывших к столу начал рассказывать очередные неясные подробности сегодняшнего дела, из которых детектив узнал, что в холмах, рядом со сталелитейным производством, в одной из слобод, случился кровопролитный военный конфликт.
Еще с утра люди графа Прицци и принцессы Вероники, племянницы герцога Вильмонта, выехали за город, проехали несколько поселков, громя принадлежащие местным старшинам и землевладельцам притоны, спиртоварни и кабаки. В одной из городков это мероприятие закончилось стычкой с самообороной, которую, по словам полицейского, подняли местные старшины и землевладельцы, что требовали оставить все как есть, разрешить им самим решать свои дела, а также варить спирт, продавать его, держать в квартале распивочные. Короткая дискуссия закончилась расправой: собравшуюся толпу без разбору передавили копытами боевых коней, а тех, кто пытался дать отпор, частью порубили, частью загнали в здание арсенала и подожгли. Разбираться поехал капитан ночной стражи Герман Глотте. Сказал, что к утру будет отчет и будет точно известно, что там на самом деле случилось.
- Безудержное веселье – покачал головой капитан Кноцци и закурил.

***

Стояли прохладные, но душные июльские сумерки. Отдаваясь от каменных стен и мостовой, бил барабан, тяжелым низким голосом пела большая стальная флейта. Громко, устало и резко переговаривались мужчины, цокали копыта многочисленных лошадей. В такт их шагу покачивались кисточки и ленты на древках копий, трепетали вымпелы и флажки.
Опережая колонну на несколько сотен метров по проспекту следовал разъезд, зовом рога и окриками предупреждал прохожих и повозки освободить дорогу для отряда кавалерии. Полицейские и дружинники махали возам и конным чтобы посторонились, пешеходы заходили в переулки, парадные и под арки подворотен, провожали внимательными взглядами проезжающих по проспекту вооруженных, мрачных, усталых и грозных, еще не остывших после недавнего боя верховых.
Миновав мост, поднявшись по проспекту Булле, пройдя под аркой ратуши, колонна свернула с Соборной площади в ворота герцогского парка, где их сдержанно приветствовали гвардейцы и юнкера дворцового охранения. Под высоко поднятыми знаменами: черном драконе на лиловом полотнище, обхватившим серебряный восьмиконечный крест – штандарте Лилового рыцарского клуба графа Прицци, и черном, с красной чешуей, змее на багровом поле, обвившимся вокруг золотого креста, знамени принцессы Вероники, проследовала через парк.
Здесь, у парадных дверей дворца, ярко горели фонари, трясли сбруями, разгоряченные кони фельдъегерей, стояло множество повозок  и несколько нарядных, украшенных гербовыми лентами влиятельных семей Гирты ипсомобилей. Кавалеры, кучера и какие-то важные люди рядом со своими модными столичными экипажами обсуждали последние новости, вели свои раздраженные и злые, но тихие беседы. К ним из дворца быстрым деловым шагом вышел, наверное намереваясь сообщить какое-то только что полученное важное решение, богато одетый плотный, экипированный огромными золотыми часами, господин, но заметив подъезжающих, промолчал. Напряженно оценивающе, уставился на всадника во главе колонны, что вместо знамени вез водруженный на высокое древко серый и темный, как будто окропленный кровью, стальной крест.
Не останавливаясь у главного входа, по знаку ведущего отряд проследовал вдоль фасада. Доехав до конца здания, капитан протрубил в рожок, приказал барабанщику бить остановку перед высокими парадными дверями соединенного с основным корпусом большого трехэтажного флигеля.
Ярким электрическим светом горели высокие окна. Под аркой и на пологих ступенях лестницы, перед входом в Малый дворец, уже ждали, взволнованно переговаривались, обсуждали уже долетевшие до города слухи, многочисленные и нарядные женщины и дети. Высматривая среди подъезжающих своих отцов, братьев и мужей, найдя, счастливо улыбались. Чтобы скорей заметили и подошли, вставали на цыпочки, сдержанно махали им.
Барабанщик сыграл отбой. Рыцари спешивались, отдавали копья, ружья, латные перчатки и шлемы оруженосцам и юнкерам, перекидывали им поводья лошадей. Клацая броней, подходили к своим девицам, требовательно заглядывали им в глаза, улыбались им, брали под руку, через широко раскрытые двери вели их в трапезную залу, во дворец.
Голоса, бряцание упряжи и доспехов, фырканье лошадей, удары шагов и копыт, тонули в сумрачной вечерней тишине просторного герцогского парка. Отдающее от каменных стен и мостовой эхо перебивало звуки, предавая картине спешивающихся усталых всадников умиротворенный образ охотников-рыболовов ездивших на лесной пикник. Двое нарядных верховых, кавалер и дама, что прогуливались по парку в вечерних сумерках, выехали из-за кустов сирени. Улыбнулись, пошутили о веселой прогулке по холмам к северу от города, с которой вернулись со своими людьми военный комендант города граф Август Прицци и леди-герцогиня принцесса Вероника, но близко решили не подъезжать, остались посмотреть со стороны.
Молодая, по виду носящая ребенка, женщина лет семнадцати, долго и нерешительно стояла на верхних ступеньках у парадных дверей Малого дворца, всматривалась в сумерках в угловатые фигуры подъезжающих, растянувшихся в длинную темную цепочку верховых. Когда подошли последние и стало ясно, что больше никого не будет, поспешила, придерживая подол нарядного, ярко-синего передника, побежала быстрым, нетерпеливым шагом, заступая на клумбу, чтобы не попасть под копыта лошадей, прошла вдоль фасада, тревожно огляделась. Дошла до конца колонны, до группы экипированных самым современным снаряжением всадников под знаменем с черным драконом и золотым крестом, терпеливо ждущих, когда все остальные спешатся и войдут во дворец.   
- Не ищи его Вильма – кивнула, первой обратилась к ней с коня молодая женщина в тяжелой алой мантии, темном защитном жилете и подвязанном высоко под горло длинном плотном шарфе – Роланд убит.
С растрепанной длинной косой через плечо, потемневшим, осунувшимся от усталости и духоты, сумрачным в холодном свете ночных фонарей, лицом, она сидела боком в седле. Придерживаясь за поводья лошади одними кончиками пальцев, поджав губы, внимательным, непроницаемо-колючим взглядом, молча смотрела как спешиваются с коней, приветствуют своих девиц, мужчины. Словно внезапно пресытившись этим зрелищем, выдернула из стремени свои большие и тяжелые, по фасону столичные, на шнуровке и с высокими голенищами, черные башмаки, без всякой помощи спрыгнула с коня на землю.
- Мы будем служить панихиду по Роланду, Альфреду и мэтру Гиско перед трапезой – безразлично и страшно, как приговор, лишенным всякого участия тоном, сказала она скорбно склонившей перед ней голову, девице, и, обращаясь как будто сразу ко всем провозгласила – как воскрес наш Господь Бог, Иисус Христос, так, по добрым делам, служению и вере, и мы воскреснем!
Как крылом, широко и стремительно взмахнула рукой, умелым движением перекинула широкий рукав рубахи через запястье и, подняв к небу исступленные неподвижные глаза, перекрестилась. Не говоря больше ни слова, отвернулась и вошла во дворец.
Граф Прицци вдохнул нюхательного табака с тыльной стороны руки, спешился следом за герцогиней. Энергичный, по виду лет пятидесяти, с твердым благородным лицом полководца с батального панно и спокойным взглядом внимательных серых глаз, привычных к опасности и смерти, он без разговоров взял вдову под локоть, повлек к дверям Малого дворца, где его уже ждала высокая, чрезвычайно худая, уже немолодая, но наделенная какой-то потусторонней неуловимой красотой женщина в белом платье и черном шерстяном плаще. Улыбнувшись графу так, как будто среди всех вокруг она видела только его одного, и, приняв из его рук ладонь потерявшей мужа женщины, приласкала ее, молча повела за собой в сторону от всех.
- Одного не довезли. Смерть от кровопотери. Остальные тяжело и средне стабильны – с коротким служебным поклоном продемонстрировал папку с отчетом, доложил доктор, что подошел отчитаться о состоянии тяжелораненых, которых комендант отправил в лазарет при герцогском дворце вперед колонны, в фургоне ипсомобиля.

***

В коридорах и залах за стенами бубнили тревожные голоса. Придворные кавалеры и ламы переходили из комнаты в комнату, с этажа на этаж, пересказывали друг другу последние новости, внимательно слушали телефонные трубки и новоприбывших, обсуждали сегодняшний, случившийся на северном берегу Керны инцидент. В канцелярии горел свет работали секретари, маялись, в ожидании, присаживались на скамеечки посыльные с записками, но герцог Вильмонт приказал своему наперснику, тому самому доброжелательному пожилому рыцарю со стальным прутком в редеющей седой косе, сообщить всем, чтобы его не беспокоили и что на сегодня все оставшиеся аудиенции отменены.
Отсюда, из зала с высокими окнами на три стены, где сидел Герцог не было слышно ни звуков конного отряда графа Прицци, что подъехал ко дворцу, ни бряцания оружия, ни грозного пения стальной полковой флейты. Здесь, в просторной уютной комнате с зелеными и синими драпировками и высоким потолком, жарко горел камин. Электрические лампы в плафонах в форме причудливых цветов отражались в зеркалах, мерцали на блестящих, устилающих пол, укрытых мягким толстым ковром, мозаичных мраморных плитах.
Герцог Вильмонт задумчиво восседал в удобном кресле, размышляя, смотрел в просторное, от пола до потолка, окно, наблюдал расцвеченную множеством огней панораму ночного города. Рядом на подносе, на маленьком, высоком и узком одноногом столике стоял фужер с вином, но Герцог так и не прикоснулся к нему. Откинувшись на высокую спинку кресла, сидел, отстукивал пальцами по подлокотнику в такт доносящемуся издалека фортепьянному этюду, задумчиво разглядывал огоньки окон внизу и темные очертания крыш.
Он уже знал обо всем произошедшем сегодня на северном берегу Керны. Сидел, словно обдумывая происходящее в одиночестве, вдалеке от своих придворных, советников и друзей. Но вот послышались предупреждающие окрики, Герцог замер, чуть улыбнулся, приготовился к явлению. Дверь с грохотом распахнулась. Оставив снаружи, в коридоре, многочисленную свиту, в зал ввалился генерал Кибуцци. Видный и сытый пожилой кавалер с могучими руками с содранными костяшками и перебитыми пальцами любителя кулачного боя и начальник штаба. Вразвалочку подошел к градоправителю, что уже сложил под подбородком тонкие пальцы в жесте готовности выслушать анекдот. Важно заложил руки за спину, поклонился одновременно сдержанно, фамильярно и отстраненно, как будто это был не акт приветствия сюзерена, а всего лишь формальная церемония, досадная и бесполезная. Генерал был облачен в темно-зеленую, расшитую серебром мантию, поверх которой сиял легкий парадный доспех с золотыми подвесками на груди. На дорогом, набранном из искусного серебряного литья поясе висел короткий, заключенный в модно разукрашенные ножны меч, а на ногах блестели свежим воском новые и идеально вычищенные сапоги. Генерал был хмур и обеспокоен сегодняшним инцидентом и, наверное, у него было что-то очень важное на уме, но на столике внезапно зазвонил телефон, бессовестно перебил его, так и не дав сказать ни слова из приготовленного им донесения.
- Яков, друг мой, да я знаю обо всем что случилось. Мне уже доложили. Простите меня, ради Бога, к сожалению, я сейчас не могу уделить вам ни единой капли времени – внимательно выслушав сказанное в трубке и вернув ее на рычажок, поднял указательный палец, встал навстречу генералу Герцог. Его взгляд стал серьезным и даже угрожающим – безотлагательные дела требуют моего личного присутствия. Я вас обязательно вызову вне очереди, как только освобожусь. Подождите.
И, без лишних разговоров, изящно отстранив генерала тыльной стороны руки, не оборачиваясь, вышел в коридор, так и оставив главнокомандующего в полном недоумении: что могло быть важнее случившегося днем кровопролитного погрома, что по злой воле сумасбродной племянницы герцога Вильмонта, не более чем четыре месяца назад вернувшейся после шестнадцатилетнего отсутствия из Столицы, в любой момент грозил перерасти в полномасштабную войну между городской жандармерией и самообороной герцогского управляющего производством Аарона Солько его наемниками, многочисленными землевладельцами и их дружинами с северного берега Керны.
Но у герцога Вильмонта сейчас было более важное дело.
- Ральф, ты вернулся –  констатировал он с порога, входя в свой кабинет.
В комнате стояла ароматная ночная прохлада. Через распахнутое настежь окно, из парка доносились грубые голоса, бряцание снаряжения и храп лошадей. Где-то в кустах сонно стрекотала вечерняя птица. Под деревом тревожно и важно обсуждали какие-то дела юноша и девушка, отошедшие в сторону, чтобы никто не подслушал их беседы.
В кресле за рабочим столом Герцога, уперев щеку о ладонь, вполоборота к окну сидел принц Ральф. Растрепанный с дороги, в доспехе и при мече, причем меч лежал поперек отцовского рабочего стола, поверх должностных бумаг, папок и документов. Молодцевато закинув ногу на ногу, принц курил трубку, выдыхал в потолок, как в лицо самому Герцогу ароматный сизый дым.
- Как всегда – только и бросил он – сколько меня не было, а ты меня даже и не встретил...
- Ты видишь что у нас тут? – строго прикрикнул на него, перебил Вильмонт Булле, подошел к столу, взял ножны с мечом принца и пренебрежительно сбросил их на пол – а что все эти дни делал ты? Пил с бездельниками, дебоширил, тратил деньги. А теперь ты влезаешь через окно в мой кабинет и предъявляешь мне что я тебя не встретил и плохой отец? Скажи спасибо что я заранее предупредил Габриэля, чтобы тебе не отстрелили дурную башку. Ты знаешь, какие инструкции у охраны? Или мне загрузить их тебе в голову, раз самому ума ознакомиться нету?
- Отец! – невозмутимо отмахнулся от него принц – я по делу. Мне нужно твое слово, я влюблен и намерен жениться.
- Тогда для начала освободи мое кресло. И пересядь на стул, раз пришел просить – строгим и решительным, но уже деловым и спокойным тоном исполненным покровительственного превосходства, велел ему Герцог. Принц Ральф с нескрываемым недовольством повиновался. Поднял с ковра свой меч и пересел на стул для посетителей. Герцог Вильмонт сел за стол, вдохнул, поднял утомленный взгляд, на портреты короля Арвестина, правящего монарха Конфедеративного Северного Королевства и герцога Карла, основателя города и первого правителя Гирты, что висели рядом на стене.
В камине за глухим стеклянным экраном плясали сполохи пламени, от которого не становилось теплей. Светильники, глядящие в высокий потолок из-под темных стенных панелей, какие недавно столь заинтересовали Вертуру, были приглушены. В зале стоял ночной сумрак, но Герцог повел рукой и свет стал интенсивнее.
- Начнем с начала – сказал он. Поудобнее разместившись в кресле, оперся о стол локтем и откинулся на спинку точно также как до этого принц Ральф. Бросил внимательный взгляд на сына, оправил высокий стоячий воротничок мантии, словно бы, чтобы успокоить волнение и, как будто бы наконец решив, какой выбрать тон, хорошо поставленным голосом объявил – вторая попытка. Здравствуй сын. Ты вернулся. Если бы известил заранее, я бы выслал к тебе Якова или Августа, и они бы во главе своего утренника устроили бы тебе прием по стойке «смирно». С барабанами, флагами и кортежем. Но ты предпочел инкогнито. Понимаю, в этом есть свой шик. Я тоже люблю так делать. Ты что-то говорил о помолвке?
- Не о помолвке – обиженно бросил принц и как воин всегда встречающий опасность лицом к лицу, откинулся на стуле и, решившись, выпалил – о женитьбе
- Ахаха!  – покачал головой Герцог –  и кто она? Твоя подружка детства Карина Бронкет? Сейчас, в свои восемнадцать, она скромно улыбается тебе, но уверяю, в двадцать три она раскрутит тебя как на патефоне пластинку. Будет кататься по приемам, охотам и благотворительным обедам, а ты у нее будешь сидеть дома под каблуком, вести хозяйство или строить ей дачу, копать огород и вешать гамак для ее развлечений. Она хитрая, вся в мать, а ты и жизни в глаза не видел. Впрочем, меня устраивает, будет еще одна фрейлина Веронике, глядишь, и тебя нормальным человеком сделает. Так это Карина, я угадал? Верно?
- Нет, отец – покачал головой принц, принимая правила игры – Карина дура, ну ее.
- Тогда, надеюсь не Оливия Кибуцци? – продолжал Герцог – ты что спьяну совсем не видишь, что ей плевать на тебя? Она влюблена в наши дворцы, в наши пуховые перины, наши столичные рубашки, наши подушки, наши диваны, наши бриллианты, наши ипсомобили, наши телефоны и наши окна с видом на всю Гирту. Она манекен для самых дорогих нарядов, кукла с витрины, бездонная прорва, которая с утра до вечера будет сосать у тебя наши деньги. А лишних денег, как ты знаешь, у нас нет. Все в обороте. Или ты теперь любишь кукол? Хочешь, подарю тебе механическую? Дешевле выйдет.
- Не хочу! – начинал сердиться принц – отец…
- Тогда остается только Эвилина Тальпасто…
- Да нет же! Прекрати!
- Ну тогда я прямо теряюсь в догадках! – брезгливо передернул плечами Герцог – но если это Анна Гарро, которой ты предлагал прокатиться на лошади, как будто вокруг не было других, более достойных, девиц, то ты зря испытываешь мое терпение. Она взбалмошная, неотесанная недоучка, деревенская девка, и к тому же старше тебя на десять лет. В своей шляпе она похожа на ворону. Тебе будет стыдно ходить рядом с ней. Возможно, какому-нибудь престарелому неудачнику или дураку, который после всего, что она натворила, спьяну и захочется подержаться за ее коленку, но как по мне, все это может не только плохо кончиться, но еще и просто несолидно. Не наш стиль. Хотя какую она написала о тебе в «Скандалы» статью! Это талант. Редактор мне лично на подпись приносил. Это было восхитительно. И это правда, что ты с щенячьим восторгом рассказывал на каждом углу, как вас хором укачало в паланкине?
- Ну отец! – утомившись этим беспредметным разговором, в усталой мольбе застонал принц.
- Тогда кто же эта мерзавка-обольстительница? Как ее имя? – насладившись страданиями сына, поинтересовался Герцог.
- Ее зовут Йекти, ну у нее такое имя что не выговорить так просто, но она разрешает называть себя Йекти… – как пятнадцатилетний школяр спрятал глаза и покраснел принц, что особенно неуместно смотрелось с его могучими закованными в броню плечами, грубым, обветренным и загорелым лицом и огромными натруженными ручищами, что все это время сжимали ножны у груди, словно пытаясь загородиться ими от проницательного взгляда Герцога. Вильмонт Булле проморгал, внимательно и пристально посмотрел на сына, но промолчал, указал ладонью, чтобы тот продолжил говорить.
- Она правит целым народом. Она королева… Она влиятельна и богата и прислала тебе вот этот подарок в знак своего благоволения…
Он достал из под завязок нагрудника прямоугольный сверток из цветастой иноземной ткани с угловатым узором, перевязанный темно-синем шнурком и выложил на стол перед Герцогом, но тот нисколько не заинтересовался им, сидел, подперев кулаком лицо, не перебивая, слушал. В его глазах читались веселое ожидание и насмешка.
- Была еще вкусная собачка, чтоб приготовить угощение для твоей кухни, но нам пришлось съесть ее в пути. Но осталась коробка с благовониями и специями… - воодушевленной сладостными воспоминаниями о любви, не замечая этой жгучей иронии во взгляде, самозабвенно продолжал принц – и мы с Эмилем…
- Ничего, я переживу без собачки и без завернутых в золотую фольгу мандаринок – уже со слабо скрываемым презрением покачал головой герцог Вильмонт и пояснил, как будто проговаривая все сказанное до этого принцем – так значит, она богата, влиятельна, обворожительна и набралась наглости, чтобы считать себя королевной? Это просто восхитительно! Ты уедешь к ней и будешь жить в бамбуковом шалаше, а она наденет на тебя петушиный цветастый халат и тапочки с раздвоенным носком, как у твоего плоскомордого дружка с кривой саблей? Так? Или она приедет к нам сюда и будет кататься в своем паланкине по селам и весям вокруг Гирты?
- Она прибудет сюда после фестиваля, сказала осенью, когда…
- Всем запретным городом на колесах? – перебил его Герцог - я же сколько раз тебе говорил: все, хватит скакать галопами по лесам. Езжай учиться в университет. Как твои братья, познакомишься на факультете с какой-нибудь ловкой девицей с гуманитарного или юридического и она, с Божьей помощью, возьмет тебя в оборот, сделает из тебя нормального цивилизованного человека, приведет в божеский вид. Там такие как ты, дерзкие грубияны с мышцой вместо мозгов и на розовом ипсомобиле в моде, нарасхват. Нет же. Приспичило тебе кататься черти где и черти куда заехать. Допрыгался.
- Отец! – вскричал принц.
- Да на тебя посмотрели, богатый, молодой, дурачина – уже откровенно ругал его Герцог - подсунули тебе хитрую стерву–сердцеедку, а ты и рад, думаешь что влюбился.
- Отец! Но я серьезно! – начал терять самообладание принц.
- Да, я вижу, за тебя серьезно там взялись. Ничего, это поправимо.
- Ты не понимаешь! – закричал принц Ральф, затрясся всем телом, сжал кулаки – я люблю ее, мне без нее не жить!
- Уж лучше Эвилина Тальпасто – заключил герцог Вильмонт - Дуглас как раз тут подходил, интересовался, замуж ее нормально выдать. Он будет в восторге. Как раз надо закрепить с ним некоторые наши договоренности, так что сейчас позвоню ему, и все решим - и потянулся к трубке стоящего рядом на подоконнике телефона.
- Отец, нет! – в отчаянной, бессильной ярости воскликнул принц.
- И мой ответ: нет – холодно отрезал Герцог - а для лучшего понимания твоего места в жизни, я сейчас сообщу в банк, чтобы аннулировали твой вексель. Чтоб ценил слово отца и наконец, осознал что на самом деле, сам по себе, ты никто и звать тебя никем. Вот и посмотрим, чего будет стоить ваша любовь до гроба, когда твоя вертихвостка узнает, что у тебя нет ни своего замка, ни свиты, ни ипсомобиля или чего еще, что ты там нахвастал с три короба, чтобы покувыркаться с ней.
Принц Ральф скривился в бешенстве, вскочил со стула так, что тот с грохотом отлетел в сторону, яростно поджав губы, сжал кулак и с ненавистью замахнулся на Герцога, но тот  манерно вскинул над столом указательный палец, как будто представлял что это пистолет. Громко и резко, как кнут на рыночной площади, щелкнул электрический разряд. Принц, вскрикнул от боли, схватился за нагрудник бригандины и отшатнулся к стене.
- Вон! – коротко и ясно указал на выход Герцог – и чтоб я тебя здесь больше не видел. Пока не поумнеешь и не переменишь своего вонючего мнения о том, что ты сам волен выбирать свою судьбу и тебе не указ родители, не приходи. И выйди не через окно, как вошел, а как нормальный человек, через дверь.
- Ну отец! – едва не плача, застонал принц. От его былого гонора не осталось и следа. Теперь он был больше всего похож на растерянного школяра, у которого отобрали его модную, подаренную на именины отцом, трость, и сломали ее об колено.
- Либо сам, либо тебя вынесут с позором под локти, и на глазах у всех дадут пинка под зад – погрозил ему пальцем, когда принц было снова попытался шагнуть к нему, Герцог.
Принц Ральф зашипел. Развернулся и, размахивая руками, обиженно грохоча броней, устремился вон. Выходя, он с такой силой хлопнул дверью, что она чуть не слетела с петель и казалось затрясся весь дворец, чем заставил вздрогнуть сидевших снаружи в канцелярии служащих, которые были уверены, что в кабинете Герцога кроме него самого никого нет.
Вильмонт Булле только улыбнулся этой выходке. Он был очень доволен тем, как ловко все получилось.

***

Совсем стемнело. Вопреки запрету инспектора Тралле, детектив подсел к столу под навесом полевой кухни и, предъявив свою лейтенантскую регалию, потребовал полагающегося ему по службе чаю с вином. Получив, развязно уселся с кружкой в руке верхом на скамейку, как научили его школяры, прислушался к усталым разговорам коллег, что сыпля незнакомыми именами, обсуждали политику, стычку, что произошла сегодня в холмах, к северу от Гирты и какие это может иметь для всех последствия.
Перекрестившись, отпил глоток: напиток был дрянным, явно отдавал вареньем из черноплодной рябины и самогоном от которого уже со второго глотка почти сразу заломило в виске.
- Как служба? Жалоб нет? – подошел к столу, подсел рядом на скамейку уже знакомый капитан Кноцци. С веселой насмешкой уставился на Вертуру, что он будет говорить на такое в ответ. Тут же подошел еще какой-то незнакомый жандарм с регалиями капитана, тоже с кружкой. Встал рядом, скорчил морду, посмотрел на детектива с такой свирепой и внимательной, почти что звериной ненавистью, что тому стало очень некомфортно, почти физически страшно рядом с ним. Полицейский был уже изрядно пьян, но не в том состоянии, о каком говорят «навеселе», а совсем в противоположном настроении.
- Вы же бароном Гонзолле знакомы? С тем, который Модест – не дождавшись никакой реакции на свой первый вопрос, задал второй капитан Кноцци, уселся лицом к детективу, тоже перекинув ногу поперек скамьи, оперся локтем о стол и внимательно уставился на Вертуру как на арестанта в комнате пыток – они с сэром Борисом Дорсом, племянником нашего владыки, недавно гостили у вас в Мильде. Рассказывали, лично вас, принца-изгнанника видели.
- Да – поняв, что отмолчаться не выйдет, мрачно ответил Вертура – было дело…
- А здесь, в Гирте, уже встречались с ними?
- Нет.
- А что Гонзолле, в Мильде тоже рассказывал, сколько человек он зарубил и сколько раз женился? А сколько его тут колотили не говорил? – оперся обеими руками, крикнул через стол, поделился веселой сплетней какой-то незнакомый жандарм – он тут и вашей Гарро предложение на спор делал, букет с лотка цветочницы стащил!
- Вызовите его на дуэль! – хохотнул, подхватил пьяный капитан – на фестивале, на оглоблях! Два дурака дерутся, третий не лезет! 
- А кто это тут, рассказывал – услышав, что обсуждают известную личность, присоединился к разговору, обведя стол многозначительным суровым взглядом и остановив его на Вертуре, спросил сидящий в дальнем конце стола рыцарь с лиловым бантом – что они с Борисом грозились похитить леди Веронику? Вы?
Вертура опустил глаза, у него похолодело сердце. Он отчетливо помнил, как Борис Дорс, большой, бородатый, мрачный человек с перекошенным как будто бы от ненависти, но все же каким-то печальным лицом и огромными темными ручищами чернорабочего, не замечая никого и ничего вокруг себя, разглагольствовал на весь квартал о всяких молодецких глупостях, шагая с откупоренной бутылкой по цветущим, залитым радостным весенним солнцем улицам Мильды. Как все задыхались, не в силах угнаться за его стремительной, экспрессивной походкой, как от его зычного голоса между домов стояло эхо, тряслись стекла и, словно ругаясь на его неместный говор, из парадных и окон таращили глаза, яростно выли, недовольные его криками дворовые коты. Как они вместе с Модестом Гонзолле, князем Колле Младшим и маркизом Рорком Бифисом во всю подзадоривали его, потешались над ним, смеялись этим по-детски радостным и наивным шуткам о неразделенной любви к какой-то, никому тогда неизвестной, девице… Но сейчас Вертура совершенно не представлял, кому он, будучи пьян вчера или позавчера, мог рассказать эту, такую вроде бы веселую и задорную тогда, у себя дома, и внезапно столь опасную сейчас, ставшую политической здесь, в Гирте, сплетню.
- Ну будут следующими плавать за Шилле под мостом! – усмехнулся пьяный капитан.
- …На Шилле уже давно жаловались, всем надоел… – видимо не зная, о чем вообще идет разговор, скупо бросили из темноты.
- Все, я домой – невозмутимо прервал болтовню, бросил капитан Кноцци, хлопнул по доскам плетью, что лежала рядом с его чаем на столе, коротко и выразительно кивнул суровому жандарму, обратился к коллегам – и вы тоже расходитесь. Герман уже заступил.
Вертура, как будто ничего и не случилось, сделал еще пару глотков, картинно поморщился что гадость, как делали все, и, отстранив от себя кружку, встал и пошел прочь; чтобы опять не попасться на неаккуратно брошенном слове или снова не стать жертвой местных хохмачей. Поднявшись в зал, так и не найдя наверху Марисы, побродил кругами по второму этажу, присмотрелся где какие кабинеты и попросился домой. Его отпустили.
Уже у ворот, Вертуре пришлось пропустить въезжающую на плац телегу. На ней, в сопровождении трех верховых с фонарями, везли укрытого черным докторским саваном мертвого, с окровавленной расколотой головой, полицейского. Навстречу вышел бородатый дежурный капеллан, в одной руке держа лохматый молитвослов с закладками, другой на ходу, оправляя стихирь. Пока телега ехала к заданию комендатуры, видя ее, полицейские лениво вставали, стаскивали с голов шапки и капюшоны, крестились. В городе снова звонили колокола, заканчивалась вечерняя.
Детектив тоже перекрестился и вышел за ворота на проспект.
Поднимаясь по лестнице своего дома, он с замиранием сердца, не решаясь признаться себе, отчаянно надеялся, что Мариса будет ждать его, но у дверей в коридоре было пусто и темно и только фонарь за окном светил своим желтым светом.
Вертура вошел в комнату, задвинул засов, не зажигая огня, разделся, быстро прочел "Отче наш", перекрестился, лег на кровать. Заложил руку за голову. Ему не спалось, мерещилось, что где-то в доме завывает и скребется кошка. Но, возможно это был всего лишь ветер.

***

Доктор Эф.
https://vk.com/id686957