7. Сила комсомольского бюро

                Глава тринадцатая
                Сила комсомольского бюро
      
       Трудно, очень трудно принимать решение одному, когда и опыта ещё нет в делах, напрямую с судьбами людей связанными.
       Со дня избрания суворовца Константинова секретарём комсомольской организации роты и месяца не прошло. А тут шутка ли? Не взводную организацию возглавил, а ротную. А прежде? Прежде довелось быть в четвёртом классе начальной школы председателем совета пионерского отряда класса, но это разве сравнишь? А больше и не занимался общественной работой.
       У себя во дворе или в деревне, куда на лето ездил, может и пользовался каким-то авторитетом, но в лидерах не ходил. В школу в Калинине пришёл, когда там, к седьмому-то классу всё сложилось – и лидеры комсомольские были, и лидеры иного формата, то есть хулиганистыми компаниями руководившие.
       А тут сразу в ротные секретари попал. А рота сто с лишним человек. И в ней четыре взводные организации со своими комсомольскими бюро и секретарями. И они в подчинении у секретаря ротного.
       Когда выбрали, и командир роты, и секретарь партийной организации, поздравляя, говорили, что всегда помогут и делом, и советом. А всегда ли можно обратиться за помощью? Всегда ли попросить совета? Вот и теперь-то как получилось!? Обратишься за советом – сразу в стукачи превратишься. Может, при детальном рассмотрении это и нельзя будет назвать стукачеством, но кто в коллективе рассматривать подробно будет?
       С одной стороны, даже справедливости ради, даже ради того, чтобы исправить произошедшую ошибку, просто необходимо обнародовать всю правду о том, кто спровоцировал драку в городском саду, но с другой – невозможно сделать этого. Вон ведь даже отчисленный из училища суворовец-выпускник не назвал того, кто подтолкнул его на разборку с городскими ребятами. Сам виноват, и всё тут! Ничего другого от него так и не услышали.
       И вдруг, буквально осенило! Комсомол! Комсомольская организация! Разве это пустое место? Есть, есть ведь с кем посоветоваться – с секретарём комсомольской организации той самой роты, в которой учился отчисленный Валера. Только с ним можно решить вопрос.
       На следующий день, дождавшись личного времени, Константинов спустился на первый этаж, прошёл по вестибюлю старого корпуса мимо буфета и ещё каких-то помещений, и переступил порог пятой роты.
       Дневальный с удивлением уставился на него:
       – Тебе чего, кутузовец?
       Константинов никак не прореагировал на это относительное оскорбление, да и не оскорбление вовсе, поскольку для себя они с ребятами давно уже решили, что какими именами великих полководцев России их не называли, внимания не обращать. Чем эмоциональнее реакция, тем дольше живут прозвища, хоть хорошие, хоть плохие.
        – Мне нужен секретарь комсомольской организации вашей роты. Как его найти?
        – Чего ещё? Ты кто такой?
       Константинов, как ни в чём ни бывало, тщательно скрывая иронию и стараясь говорить, как можно серьёзнее, ответил:
       – Я секретарь комсомольской организации роты кутузовцев. Просто нужно посоветоваться. Так как мне его найти?
       Дневальный улыбнулся:
       – Однако, дерзок, будущий суворовец! Дерзок. Уважаю! Ладно, сейчас позову.
       И, обращаясь к суворовцу, который стоял в другом конце коридора, попросил:
       – Позови-ка Серёгу Мальцева. Скажи, коллега из кутузовцев спрашивает.
      Через пару минут появился вице-сержант Сергей Мальцев. Подошёл, протянул руку, спросил дружелюбно:
      – С чем пожаловал? – и, не дожидаясь ответа, бросил дневальному: – Сколько говорено? Может, хватит уже кутузовцами дразнить? Они ж, между прочим, в нашем, в суворовском, училище учатся, – и снова к Константинову. – Какие проблемы?
       – Серьёзные! – сказал Николай и многозначительно осмотрелся, словно давая понять, что разговор предстоит не для посторонних ушей.
       – Ну что ж, пошли, подышим свежим воздухом.
       Спустись по широким – от стены до стены – старинным ступенькам вестибюля, в котором каждый шаг отдавался гулко, замирая в примыкающих коридорах. Вышли на улицу.
        – Ну, слушаю. Что хотел?
        – Я о Валере, ну том, что отчислили. Сдаётся мне, зря, – начал Константинов. – Не он зачинщик.
        – Козе понятно, что зря. Только ведь всегда зачинщика ищут, если подобное случается. Не всех же наказывать. Бывают и ошибки. Кто ж застрахован? Ну, давай, давай, выкладывай. Не тяни. Не за тем же пришёл, чтобы эту мудрость изречь?
        – Я выступал в школе недавно…
        – Знаю, и я выступал, – сказал Сергей. – Ну и?
        – Да вот паренёк один интересный в классе был. Брат его в компании той оказался, с которой началось-то всё. Он и во время беседы всё вопросы задавал, да и сам кое-что рассказывал, а потом меня догнал и до самых дверей школы проводил. Сетовал, что главный виновник с нашей стороны разгуливает по городу, а с их стороны крепко многим попало.
        – Америку открыл. Известно, что Наумов прибежал за помощью, ну а Валера – он такой. Не мог не помочь.
        – Да-а-а, – протянул Константинов, – и я поначалу так думал. Его ж, Наумова-то, даже и тронуть никто не тронул, даже пивом угостили, ну а потом попросили купить ещё пивка. А он ребят позвал. Почему? Не надо было пить там, в компании.
       – Это тебе так школьник рассказал? Пить действительно не нужно было, да и шастать по глухим дорожкам – тоже. А вот к Валере он кинулся потому, что за пивом не просили сходить, а послали, забрав в залог его комсомольский билет и удостоверение личности суворовца.
       – Выходит, Валера и не мог не прийти на помощь?
       – Выходит так. Не в училище же бежать дежурному жаловаться, и не милиционера же просить. Сам решил забрать удостоверение, а вишь как вышло, – сказал Мальцев.
       – Но почему же тогда оказался виноват один Валера? Почему его наказали? Несправедливо.
       – Ну а кому детали-то известны? – пожал плечами Сергей. – Он Наумова не выдал. Не в его правилах. Вот ты пойди сейчас к отцам-командирам, да выложи всё, что знаешь. Вижу, вижу, что не пойдёшь. Так-то оно получается. Небось, решил: куда ни кинь, всюду клин?
       Константинов согласился:
       – В том то и дело! Да и сложно мне к тому же. Был у меня конфликт с этим Наумовым. Из-за девчонки. Скажут, мол…
       – Стоп, не вали всё в одну кучу, – перебил Сергей. – Значит, если у тебя личное что-то, стало быть, пусть там этот недруг твой ворует или там ещё что хуже, так не тронь, а то скажут… Что скажут? Да и не к отцам-командирам отсылаю тебя. Где ты находишься?
       – Не понял…
       – Ты в училище, а не в школе. Привыкли, что всякие там бюро и комитеты комсомола – формальность одна. А здесь – училище, здесь – армия. Мы тут и без командиров решаем вопросы дисциплины, сами хамов на место ставим. Вот и ты. Тебя избрали? Избрали. Значит, верят. Так давай, оправдывай! Ребята тебя поймут. А Валере только твои ребята и помочь могут, если заставят этого вашего Наумова правду рассказать. А нет, так всё пустое. Словом, давай, оправдывай.., – он сделал паузу и закончил, – Оправдывай звание суворовца, а то так и будут вашу роту дразнить.
      Он не стал напоминать о том, как дразнили.
      Константинов пообещал завтра же собрать комсомольское бюро роты и поговорить с ребятами.
      – Справитесь сами-то? У него, этого Наумова, вроде как и заступники есть.
      – Попробуем.
      – То же мне, пробователи. Тут дело делать надо. Ладно, подумаю над этим.
      Распрощались. Константинов вернулся в свою роту.
      На следующий день он подошёл к каждому из членов комсомольского бюро и попросил собраться в политмассовое время в Ленинской комнате.
      Наумова заранее не предупреждал о том, что собирается вызвать его на заседание бюро.
      Ребята не спрашивали о причине сбора. Бюро периодически должно заседать, вот и созвал секретарь на заседание.
      Собрались. Вот они, все избранники ротные. Не просто же так их предлагали, не просто так избирали.
      Расселись вокруг стола, покрытого красной материей.
      – Хочу посоветоваться с вами, – начал Константинов. – Вопрос важный. Мне удалось совершенно точно установить, кто был зачинщиком драки, из-за которой исключён суворовец выпускной роты. Наумов всё организовал. Просто мне не очень удобно говорить об этом.
       – Я догадывался, – сказал суворовец, сидевший за столом, напротив.
       Был он коренаст, мускулист, выражение лица выдавало волевые качества, голос твёрд.
       – Да, я так и думал! Только вот за что уцепиться? Да и надо ли кому?
       – Надо! – сказал Константинов. – Если и не нам надо, то тому парню, что пострадал не по делу. Вот и решил посоветоваться с вами. Я-то ведь с Наумовым как бы в контре. Если позволите, скажу своё мнение после вас.
       – Ну, да, как на совете в Филях, – хмыкнул другой суворовец, светловолосый, всегда весёлый и ироничный. – Ну, так не зря ж нас дразнят кутузовцами. Кутузовец Кутузов. Так что ли? Ну а если серьёзно, то надо этого гадёныша вызывать на бюро, да поговорить с ним.
       – Верно! – почти хором ответили остальные.
       – Мало поговорить, – сказал мускулистый здоровяк. – Если не совсем тряпка, если совесть не просмолил, то, считаю, должен прямо сказать, что спровоцировал Валеру на драку. Ну, так теперь твоё слово, секретарь? И свои тёрки с ним оставь – они сюда не относятся.
        – Спасибо, – сказал Константинов. – Спасибо, ребята. Я тоже так считаю. Ну что? Приглашаем?
        – Таких не приглашают, а вызывают. Я схожу, – сказал здоровяк.
        Когда он вышел, один из членов бюро сказал:
        – Правильно, что заранее не предупредили, а то бы сейчас целый хвост сочувствующих притащил.
        – И так притащит, да только им теперь крыть нечем. Я собрал бюро по совету секретаря комсомольской организации выпускной роты Сергея Мальцева.
        Тем не менее, в Ленинскую комнату вслед за Наумовым вошли и его друзья. Они встали в дверях. Руки в боки, на лицах выражение презрительное, надменное. Мол, кто такие? Мы хозяева! Трудно происходила притирка коллектива.
      И тут дверь открылась, и на пороге появился Мальцев. А за ним друг Валеры, который тоже участвовал в тех событиях.
       В заседании комсомольского бюро по всем законам и правилам могли участвовать все, кого бюро приглашало. Костя оценил ход Мальцева и тут же сориентировался:
       – Товарищи члены бюро, я пригласил на заседание наших старших товарищей. А вот приятелей Наумова мы не приглашали.
       С опаской посмотрев на выпускников, друзья-приятели Наумова предпочли удалиться.
       Наумов только что державшийся независимо, с вызовом, несколько унял свой пыл. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Сесть ему не предложили. Гости же из выпускной роты прошли в комнату и устроились поближе к Константинову.
       – Ну что, секретарь, просил помочь, поможем. Веди бюро! – сказал Мальцев.
       – Товарищи, – начал Константинов. – Я уже говорил о том, что нужно сегодня нам решить. Из-за Наумова отчислили из училища хорошего парня, который отучился здесь, не в пример нам с вами, шесть лет. Подумайте, шесть лет! А он ведь сразу бросился на помощь попавшему в беду. А беда-то оказалась липовой! Так вот, ты Наумов, сам расскажешь подробно, что и как было, или мне рассказать?
      – Мстишь, секретарь… мстишь…
      – Послушай, Наумов, мы здесь посторонние, – сказал Сергей Мальцев. – но речь идёт о нашем товарище, которого ты, как теперь стало ясно, подставил и заложил. Да ещё перед городскими осрамил училище. Давай ка лучше садись и пиши объяснительную. Всё как было. Садись и пиши.
       – С чегой-то писать. Упал что ль? – с издёвкой ответил Наумов. – Ничего я писать не буду.
       – Будешь! Пиши и о том, о чём думал, когда стучал на Валерку! – прибавил суворовец, который пришёл с Мальцевым. – Думал, никто не узнает? Все стукачи рано или поздно горят. А ты не прикинул, каково сейчас парню-то, что тебя ж выручил? Он живёт в небольшом городке районном. Все друг друга там знают. И его знали, как суворовца, а теперь он в школу! Каково! А!
      – Да плевать ему на других, – сказал ироничный член бюро. – Себя дорогого только и знает.
      – Ну вот что, секретарь, – сказал Мальцев. – Выхода нет. Бери с собой пару ребят из бюро, и идём к помощнику по комсомолу. Только ведь тебе, Наумов, хуже будет. Если не напишешь, обещаю – сегодня вся рота наша будет знать, кто на Валерку настучал. Улавливай, если не дурак. Может, сам напишешь? Повинную голову меч не сечёт.
       Наумов молчал, но видно было, что мучительно оценивает ситуацию. Накатаешь объяснительную – сам себе приговор подпишешь. А если нет? Что ждать тогда от выпускников, представить жутко!
       – Напишу!
       – Ну так побыстрее. Дайте ему лист бумаги и авторучку.
       Время, установленное распорядком дня для политмассовой работы, подходило к концу, и Мальцев торопил.
      Наконец, Наумов отбросил от себя листок бумаги:
      – Да подавитесь… Плевал я на вас и на училище ваше.
      Сгоряча сказал или нет, но слово не воробей – вылетит, не поймаешь.
      Мальцев прочитал и передал Константинову:
      – Ну вот, вроде так. В нашей роте, как я обещал, никто не узнает. Если юлить не будешь. Ну а теперь, секретарь, доложи офицеру-воспитателю, что идём к помощнику по комсомолу. Поясни, что это наши дела, комсомольские. Хоть и не совсем так, но уж коли отцы-командиры не докопались до правды. Значит время комсомолу слово своё сказать.
        Старший лейтенант Петров уже собирался домой, когда к нему в кабинет заявились Сергей Мальцев, Николай Константинов и ещё несколько человек из комсомольского бюро. И привели Наумова.
       – Вот, – сказал Мальцев. – Совесть в стукаче и провокаторе проснулась. Валера Горюнов не виноват. То есть, виноват, конечно, в том, что дрался, да ведь бывают драки и за правое дело.
       Петров внимательно прочитал объяснительную, выслушал суворовцев и сказал:
       – Подождите, я сейчас. Может начальник политотдела не ушёл ещё. Посидите.
       Все, кроме Наумова, сели на стулья, расставленные вдоль стола у стены. За этим столом обычно проводились совещания ротных комсомольских секретарей, занятия с активом, с редакторами боевых листков, редколлегиями стенгазет и другие мероприятия.
       Старший лейтенант Петров вернулся очень быстро.
       – Вице-сержант Мальцев, суворовцы Константинов и Наумов, за мной. Начальник политотдела ждёт. Остальные свободны.
      У начальника политотдела разговор был коротким. Он велел Наумову ещё раз повторить в присутствии Мальцева и Константинова всё написанное. Тот нехотя, но повторил, ничего уже не придумывая.
      – Вице-сержант Мальцев, я прошу вас в роте пока о нашем разговоре не распространяться. Сами знаете, горячие головы своих суворовцев. Что б ни один волос! Поняли?
       – Так точно, товарищ полковник.
       – Ну и вас, суворовец Константинов, прошу о том же.
       – Есть, товарищ полковник, понял.
       – Ну а сейчас, все свободны. Ответственных офицеров-воспитателей ваших рот попросите прийти немедля ко мне в кабинет!
       В холе первого этажа старого корпуса ждали все участники заседания бюро.
       – Ты, Наумов, ступай в роту! – сказал Мальцев. – Никто тебя не тронет, а у нас ещё есть, о чём поговорить.
       Говорили о Валерии Горюнове. Собственно, Константинов только в этот день и услышал его фамилию, а то всё Валера, да Валера.
       – Не знаю, что решат отцы-командиры. В любом случае, молодцы, что подняли это дело, – сказал Мальцев Константинову и его товарищам.
       – Глядишь, кутузовцы станут суворовцами, – не удержался от шутки Константинов, поскольку, словно камень с души свалился.
       – Ну, вы не очень обижайтесь, – сказал приятель Валеры. – Надо понимать. Мы вон с пятого класса пахали здесь, а вы с какого?
       – Ладно, задира, – мягко поправил его Мальцев. – Прям упахался. Они что ль виноваты? Молодцы, что пришли в училище. Лучше после восьмого класса, чем никогда. Верно говорю? То-то же. Главное, чтоб людьми были.
       Расстались. Когда Константинов с товарищами поднимались к себе в роту, кто-то из них сказал:
       – Уловили? Вот они, выпускники. Соображают! Как со взрослыми пообщался.
      – Надо и нам такими стать! – сказал Константинов. – Всё, ребята, детство кончилось. Погоны на плечах, а это уже кое-что значит.
      Константинов ждал, что начнут придираться приятели Наумова, но те, увидев, что в дело вмешались выпускники, сразу успокоились.
      Наумов остался в одиночестве, но одиночестве, совсем не гордом.