Интервью-4

Мария:- Мне хочется, чтобы мы поговорили о Паоле Волковой. Я бы её как ксендза слушала, честное слово. Мне это как проповедь об искусстве, не лекция об искусстве. Вот это правильно я сказала. Мы и поговорим о ней. Хочется, чтобы хоть на полчаса стены слушали, чтобы зал был какой-то, хочется аудиторию большую, какой-то акустики. Ёе слушать надо, а не делать работу, например, кухонную. Боже упаси. Представляю почему-то, что слушать только сидя и, по-моему, чтобы руки были на парте. Я давно не испытывала на себе такого послушания. Я ведь заочница. А здесь мне хотелось сидеть как ученику. Знаешь, я ведь купила усилитель, колонку. Я слышу голос сильный и сидеть надо сосредоточенно, чтобы ничто не отвлекало и, чтобы в комнате никого не было, потому что это как посвящение в искусство идёт как в исповедальне. То, о чём она говорит, она дирижирует свою речь, показывает жестами. Это так всё воспринимается, что ты посвящён. И вдруг ничего важнее нет, как Древний Рим. Вдруг я окунулась в Древний Рим с такой мощью, что нет современности, исчез мой возраст, мне даётся первейшее знание о мире. Рим. Я, когда её включила, как раз попала на Рим, и с этого пошло всё, тем более, что в моём саду растёт кизил, куст стрельца, посаженный Ромулом, от копья Ромула.
У меня чувство было, что я исповедуюсь, насколько я понимаю речь, краски, красоту речи, замыслы человеческие, понимаю талант, понимаю смысл существования. Я почувствовала как омовение каким-то слогом речи, этой подачей, омовение от всего лишнего, чужого, непонятного. Это очищение, вот почему исповедальня. Хотелось, чтобы именно тебе говорилось, только тебе. Только с тобой говорили в эту минуту.
Мария:- Да, алё! Ты меня слышишь? Я хочу, чтобы ты нашла мне вот что, итальянское, имя певца, который поёт о свободе.
Оксана:- Это, наверное, Аль Бано
Мария:- Как мне произнести в планшете, чтобы робот дал послушать свободу, liberta?
Оксана:- Да, это Аль Бано Карризи.
А теперь о Паоле Волковой. Для меня важно, что Паола дружила с Тонино Гуэрро. Моя Италия - Италия этрусков. Это та лёгкость, дуновение ветерка, которое исходит от веера на надгробии. Ты мне открыла Гуэрро, теперь  его бабочки и птицы стали тоже моими.

Автор берёт интервью у известной писательницы Марии Войтешонок