Цена Победы. Часть 4

Я и подумать тогда не могла, что эти листочки с записями воспоминаний тех, кто пережил войну, еще когда-нибудь мне пригодятся. Но, переходя на работу с радио в газету, я на всякий случай забрала с собой машинописные копии своих радиопередач - всё-таки собственный труд, ну а звуковые плёнки радиоэфиров остались в архиве редакции. Понятия не имею, сохранились ли они до сих пор. Писать о ветеранах и об интересных историях времён войны не раз приходилось и в газетах, но эти публикации могла сохранить не только я, но и герои, о которых в них рассказывалось, их родные, а еще они остались в подшивках газет в редакциях, библиотеках и в государственном архиве. А вот радиопередачи действительно живут один день. Выступил ты по радио, услышали тебя или не услышали, больше повтора не будет.

Радиожурналисты свыкаются с мыслью, что радиоэфир – это прорва, в которую надо ежедневно поставлять новую информацию, интервью, готовить тематические передачи, праздничные выпуски. Идёшь по улице после монтажа плёнки и студийной записи, а в голове еще назойливо звучат слова написанного и начитанного тобой текста, и ты, прислушиваясь к нему, оцениваешь, не допустил ли огрехов. Вроде нет. Вечером дома включаешь репродуктор, с тревогой и любопытством прослушиваешь свою программу – как вышло? Ух!.. Вроде всё хорошо. А назавтра утром на редакционных «Волге» или УАЗе, а то и на рейсовом автобусе – в очередную поездку по городкам и сёлам области, к новым собеседникам и их судьбам…

Прямых эфиров в середине 1980-х еще не было, все радио- и телепрограммы готовились и записывались заранее. Мало кто знает, но все магнитофонные записи (хоть с диктофона, хоть в студии) обязательно переносились на бумагу – делалось это журналистом вручную, обыкновенной шариковой ручкой. Ты прослушивал сделанную тобой запись небольшими кусками, периодически останавливая магнитофон, чтобы этот кусок быстренько записать. Это была очень рутинная работа. Потом эти рукописные записи вместе с комментариями журналиста образовывали единый текст будущей передачи, его перепечатывала машинистка – в шести экземплярах! Да-да! Один экземпляр оставался у автора, а остальные передавались корректору, главному редактору радио, председателю телерадиокомитета, цензору и в монтажную студию.

То же самое было и на телевидении. Ни одна программа не могла выйти в эфир без просмотра и утверждения её текстов перечисленными лицами. Крайний срок получения последней подписи – за полчаса до эфира. К этому времени и радио-, и телепрограммы уже были записаны и засняты на плёнку, оформлены музыкой, оставалось только вывести их в эфир. А за эти запасные полчаса можно было оперативно убрать то, что вычёркивал цензор.

Так авторские экземпляры моих радиопередач и нескольких телевизионных выпусков остались у меня.

ОДНОКЛАССНИКИ

Всё это было очень давно, не с нами, но через книги и фильмы, через память отцов и дедов вошло в нас, стало и нашей болью, нашей памятью. Точкой отсчёта нравственных, духовных ценностей.

Основой нашей долгой беседы с Валентиной Петровной послужили две старые фотографии, которые она сохранила: одна из 1941 года - на ней весь их 10 А класс накануне выпуска, вторая – фронтовая, девичья рота связистов.

БАРАНОВА (СЫЧЁВА) Валентина Петровна,
Гродно:

- Наша двухэтажная школа была самым высоким зданием в Абакане. Тогда это был маленький городишко, центр Хакасской автономной области. Железная дорога Абакан – Тайшет, Саяно-Шушенская ГЭС – вот эти места. Сейчас Абакан украшают архитектурные ансамбли, многоэтажные дома, площади, проспекты. А тогда только клуб был средоточием всей культурной жизни города.

Не было у нас таких спортивных залов, стадионов, как сейчас. На окраине – футбольное поле с воротами, беговая дорожка, трибуны, всё это огорожено деревянным забором. Это и был наш стадион, который мы строили сами. Учились во вторую смену, а утром собирались на стадионе, гоняли мяч, бегали на время. Причём часов у нас не было. Как время засекали? Кто-то стоял и приблизительно отсчитывал секунды.

Тогда принято было дружить группами, по 5 – 6 человек. Мы много читали, нас интересовали история, философия, искусство. Сами изучали французский язык, который не проходили в школе, там был немецкий. По очереди, вслух читали вместе стихи, сколько их было прочитано! Начиная от Данте и Шекспира…

Помню, после выпускного бала мы сидели на школьном крыльце. 5 часов утра. Еще темно было. А в школе была традиция: десятиклассники в канун окончания школы писали друг другу пожелания, кем бы хотели тебя видеть в будущем. Мальчики наши мечтали стать лётчиками, геологами, морскими капитанами. А мне тогда все 24 одноклассника, как сговорились, написали одно и то же: «Желаю быть артисткой!»

- Надо же, почему?

- Сколько себя помню, я всё время выступала: пела, танцевала. А голос у себя обнаружила неожиданно, после фильма «Волга - Волга»… Все песни, что слышали в кино, мы моментально разучивали  и пели. Помню, ехали с классом в грузовике на строительство оросительного канала. И я затянула: «Широка страна моя родная...» И вдруг почувствовала в себе силу голоса, которому поддавались и высокие ноты… Допела до конца и услышала аплодисменты. А потом все стали говорить, что вот, мол, Валя Сычёва поёт хорошо. Когда в клубе создали ансамбль песни и пляски, я пела там «Соловья» Алябьева и «Сказки Венского леса» Штрауса. И, конечно, мечтала стать артисткой.

В нашем классе было несколько ребят, которые отличались своей эрудицией и какой-то недетской серьёзностью, взрослостью. Умением глубоко анализировать происходящее. Серёжа Берестов, Володя Цегель, Олег Савранов, Вася Костик, Лёня Кызласов. В 1939 году, после заключения Пакта о мире и ненападении между СССР и Германией, Лёня Кызласов, сейчас он доктор исторических наук, профессор МГУ, записал в своём дневнике: «Это похоже на пожатие рук двумя борцами перед решительной схваткой». Мы предчувствовали, что что-то надвигается на нашу Родину. Война в Испании… Финская война… Мы изучали военное дело, мальчики вступили в аэроклуб. Занимались спортом, сдавали нормы БГТО. С гордостью носили эти значки.

И когда после выпускного бала мы сидели на школьном крыльце и мечтали о будущем (а было это ранним утром 22 июня 1941 года), мы еще не знали, что в эти самые минуты на территории нашей страны уже началась война…

К нам, за тысячи километров от фронта, уже через два месяца привезли первых раненых. Наша школа стала госпиталем. Все уходили на фронт. Уходили целыми учреждениями. Один за другим ушли на войну мои одноклассники.

Три раза я подавала заявление в военкомат, отказывали. Наконец в августе 42-го года, с помощью одноклассницы Юли Цунской, работавшей в секретном отделе обкома партии, мне удалось поступить в Киевское военное инженерное училище связи, которое тогда находилось в Красноярске. А через полтора месяца, пройдя ускоренный курс обучения, в составе 63-го отдельного гвардейского батальона связи я уехала на фронт.

Рота наша девичья была 75 человек. Помню, на фронт мы добирались 41 день, в теплушке, поздней осенью. Это было тяжёлое испытание. Доехали до Лисичанска. Оттуда, пройдя по степной Украине за две ночи 75 километров, пришли на передовую. На ногах у девчат кровяные мозоли величиной с кулак.

Участвовали в освобождении Донбасса, Одессы, в прорыве обороны немцев на Сандомирском плацдарме, в немецкой Силезии, в освобождении Праги. Там мы встретили день Победы.

Чем занималась я как связистка? В годы войны самой надёжной была проводная связь с помощью азбуки Морзе. Её не мог подслушать враг. Однажды к нам в землянку спустился генерал, он был очень взволнован. Он должен был срочно передать важную информацию. Дежурившая связистка растерялась и не смогла работать ключом. Тогда на связь посадили меня. Не знаю, о чём было сообщение (мы передавали иносказательный и зашифрованный текст), но, видимо, очень важное. Потому что генерал крепко пожал мне руку и сказал начальнику штаба: «Представить к награде!»

- А случалось вам петь на фронте?

- Как-то во время дежурства в столовой я мыла пол и пела. Неожиданно вошла старшина. И назавтра меня назначили запевалой батальона, состоящего преимущественно из мужчин! В минуты затишья мы устраивали концерты, пели, плясали. Командование даже собиралось послать меня учиться музыке, пению, но генерал не отпустил. Пусть, мол, поёт пока здесь, а там видно будет. Скоро генерал погиб. Самой лишний раз напоминать о себе не хотелось.

А однажды мне пришлось исполнять не совсем обычный приказ: сочинить музыку для батальонной песни. Слова у нас были.

Валентина Петровна тихонько напевает:

Остались дома модные наряды,
Забыт танцулек светозарный хмель,
Вручили нам, как первые награды,
Винтовку и солдатскую шинель…

Второй наградой для Вали Сычёвой стал орден Красной Звезды.
 
- Вы встречались после войны с однополчанами?

- Да, мы встречались в Ленинграде, Киеве, у меня в Гродно. В основном, вернувшись с фронта, девчата сразу выходили замуж, занимались семьями. Пожалуй, только несколько человек из 75 получили высшее образование. Но, встречаясь, мы все ощущаем себя такими, как были тогда, - молодыми, дружелюбными, равными. Я не могу припомнить, чтобы в годы войны у нас кто-то с кем-то поругался…

- А как сложились судьбы ваших одноклассников?

- Лёню Кызласова, которого я уже упоминала как профессора, я встретила в 1946 году. Тогда я приезжала в Абакан навестить маму. В нашем клубе вечер какой-то был. Когда начались танцы, подходит ко мне симпатичный юноша и тянет танцевать. Тогда только я сообразила, что это Лёня. Настолько он изменился. А ведь я знала его мальчиком. Он всегда ходил в такой безрукавке цветной. А тут передо мной стоял подтянутый, в форме, офицер, старший лейтенант. И только прямая, вниз опущенная рука говорила о том, что он прошёл тяжёлую дорогу войны. Лёня потерял руку…

А в 1981 году я получила приглашение из Абаканской школы на встречу выпускников 1941 года. В такую дальнюю поездку трудно было вырваться, мама к тому времени уже умерла, но я поехала. Нашу встречу снимали для телевидения. Ослепительно светили прожекторы, а ко мне, улыбаясь, шла Ирочка Барашкова, моя лучшая школьная подруга. Я не удивилась, что Ира стала заслуженной учительницей РСФСР и почётным гражданином города Абакан, награждена орденом Ленина. В городском музее ей посвящён целый стенд. Там же я увидела и портрет Лёни Кызласова.

Сейчас подсчитано: из каждых ста юношей 1922 – 1924 годов рождения, ушедших на фронт, вернулись домой только трое. Героически погибли в боях за Родину мои одноклассники Серёжа Берестов, Володя Цегель, Олег Савранов, Вася Костик. Это были лучшие, талантливейшие ребята в нашем классе.

Лёня Кызласов  в один из своих приездов в Абакан опубликовал в газете «Советская Хакасия» большую статью о наших одноклассниках, не вернувшихся с войны. Вот что он писал: «Я был среди них средним по способностям. Теперь, спустя 40 лет, отчётливо осознаёшь, какой золотой фонд советской молодёжи сгубила проклятая война! Они могли бы сделать очень многое для своей Родины, мои одноклассники. Но они сделали главное – заслонили её своими жизнями…»

Валентина Петровна после войны окончила Вологодский институт молочной промышленности, вышла замуж за выпускника того же института, их направили на работу в Гродно. Имея уже троих детей, она с нуля начала учиться музыке. Сначала в вечерней музыкальной школе, потом в музпедучилище на фортепианном отделении. Окончив его, осталась на преподавательской работе. Голос она к тому времени потеряла: сказались фронт, окопы, участие в лесозаготовке в морозные послевоенные зимы. У её дочери Наташи путь к музыке был значительно короче: музыкальная школа, консерватория и тоже работа в музпедучилище.

А Валя Сычёва всё-таки осуществила свою мечту и пожелания одноклассников. Пусть не стала артисткой, не пела сама, но вдохновенно учила этому других.

САНИНСТРУКТОР

Когда нависла угроза самому существованию нашей страны, это была угроза и существованию каждого советского человека. Те, кто это понимал, добровольно уходили на фронт…

НИЖЕГОРОДОВ Виктор Михайлович,
Гродно:

- Мой фронтовой путь начался в августе 1943-го с Орловско-Курской дуги, там я принял боевое  крещение. Уже к октябрю мы освободили большую часть Украины. Я был санинструктором 4-й роты второго батальона 600-го полка. На протяжении многих дней и ночей потери были большие. То атаки враг организует – отбиваем мы эти атаки, то идём в наступление вплоть до рукопашных схваток, и, конечно, раненых было много.

- Виктор Михайлович, мы получили письмо от ваших однополчан, которые рассказывают, что вы единственный из медработников полка были удостоены ордена Боевого Красного Знамени, о том, что осенью 43-го года вы вынесли с поля боя до 90 раненых бойцов…

- Да, я тронут их вниманием, хотя в самом деле каждый из медработников не считал, сколько он вынес раненых сегодня, а сколько вчера…

- Насколько это трудно - выносить с поля боя раненых? И ведь чаще всего этим занимались женщины…

- Война вообще труд, не сравнимый ни с чем, - для солдата. А для медработника, который выносит с поля боя раненых, - вдвойне. Почему? Потому что санинструктор или фельдшер находится всегда рядом с солдатами, бойцами. Он, как и боец, участвует в наступлении, в отражении атак и в то же время спасает раненых. Это очень тяжело. Мне было 18 лет, а бойцы встречались очень тяжёлые – и по весу, и по ранению. Одних нужно только поддерживать и выводить, но такое случалось редко. Чаще приходилось ползти в траншеях, окопах, а на палатке тащить тоже тяжело… День или ночь, стреляют или не стреляют, порой не вспомнишь, когда спал – как деревянный, а надо спасать, эвакуировать в тыл. В укрытие отнесёшь и сразу назад, а там ждут подкрепления в оружии: патронов, снарядов. И поэтому почти всегда, возвращаясь, несёшь или мины к батальонным миномётам, или ящик снарядов. Нередко приходилось одновременно с патронами захватывать на передовую письма, газеты, а вечером солдаты могли их прочитать.

Помню, как-то, когда оказывал помощь раненым, вытаскивал их с поля боя в овраг, была у меня санинструктором Маша Букреева, очень храбрая молодая женщина. Во время артналёта мы услышали в перерывах между разрывами снарядов стоны – Маша не раздумывая выбралась из оврага и стала оказывать помощь раненому офицеру связи. Тут же начался повторный артналёт – и ей оторвало ногу…

Из опубликованных записных книжек военных лет белорусского писателя-фронтовика Ивана Мележа: «На фронте я почти всё время жил под угрозой всяких страшных неожиданностей, я привык быть готовым ко всему. Я понимал, что могу быть убит, могу лишиться обеих ног, обеих рук – всякий, кто смотрел в глаза смерти, знает это, поэтому я не колеблясь, очень легко, может быть, легкомысленно дал согласие отрезать руку».

- Виктор Михайлович, а вы не были ранены на войне?

- При форсировании Днепра вплавь, с санитарной сумкой и автоматом, я получил пулевое ранение. К счастью, лёгкое, в правую ногу. Ну а тяжёлое получил уже под Берлином, на Шпрее. Там тоже бои шли не менее сложные, а, может, и более опасные. Наше наступление было бурным, быстрым, разрозненные фашистские группы, и довольно большие, оставались позади… Это было 19 апреля 1945 года, мы вплотную приблизились к передовым частям. Я и забыл, что в этот день мне исполнилось 20 лет, но товарищи напомнили и попросили одну из санитарок привести меня в порядок – помочь умыться.

Только я приготовился к этой процедуре, начался артналёт. Я не успел спрятаться, снаряд разорвался сзади. Рядом со мной, ожидая очереди умыться, стояли несколько человек, одного ездового убило, а все остальные получили ранения. Я тоже был ранен и контужен. Ранение множественное осколочное, в правую ногу и руку, в живот…

- Подарочек от фрицев…

- Да уж... Меня отправили в медсанбат, и с ним я передвигался почти до Праги. Там вернулся в свой полк, участвовал в разгроме большой группировки, которая сконцентрировалась в Чехословакии. Там и закончилась для меня война. Это было 14 мая.

- То есть 9 мая, в день Победы, вы еще воевали?

- 9 мая в Чехословакии очень жестокие были бои, потери невероятные. Было очень обидно. У меня друг был, командир пулемётной роты, из Тюмени сам, женат, дочь у него была. И всегда в минуту затишья он смотрел на их фотокарточку. А я тогда по существу пацаном был, не сильно понимал, как хотелось ему выжить, как хотелось встретиться с женой, с дочкой – и он погиб после Победы, 10 или 12 мая 45-го года.

- Ну а бывало у вас время для шуток, для смеха? Какого характера было веселье на фронте?

- Были, конечно, минуты веселья, радостные дни, мы отмечали революционные праздники – в окопах, в землянке, у печурки, и песни фронтовые пели, а назавтра одного или нескольких из этого круга уже не было…

После войны Виктор Нижегородов окончил медицинский институт, аспирантуру, много практиковал, стал профессором.

ВОЙНА И МИР

Григорий Ковальчук был активистом, комсомольцем, перед самой войной его избрали председателем сельсовета и приняли кандидатом в партию. Он был уже на фронте, когда в родное село пришли немцы и начали методично выявлять и уничтожать семьи коммунистов. Скоро дошла очередь и до жены Григория с маленьким сыном и еще грудной дочкой. Но нашёлся добрый человек, который накануне расстрела вывез семью Ковальчуков в другой район, где их никто не знал…

Было это на Кубани, за тысячи километров от Белоруссии. И вот уже много лет эта семья живёт на гродненской земле. Здесь выросли дети. Сын стал врачом, дочь – геологом. А привели сюда Григория военные дороги.

КОВАЛЬЧУК Григорий Павлович,
дер. Путришки, Гродненский район:

- С первых дней войны я ушёл защищать Родину. Воевал на Карельском фронте, а затем на 3-м Белорусском, освобождали Белоруссию. Когда операция «Багратион» была завершена взятием Минска, наш фронт двинули на взятие Кёнигсберга. Прошёл всю Пруссию, где были ожесточённые бои, дважды пришлось брать Кёнигсберг, там же погиб наш любимый командующий фронтом Черняховский.

За образцовое выполнение задания командования при взятии Кёнигсберга меня наградили орденом Красной Звезды. Это была моя первая военная награда. Потом участвовал в освобождении Польши, немецкой территории и закончил войну в Германии, расписался на рейхстаге.

С фронта Григорий Ковальчук вернулся с двумя орденами и четырьмя медалями. В мирное время к ним добавились трудовые: орден Ленина и два ордена Трудового Красного Знамени.

- Служил я в армии до марта 1947 года. После демобилизации пришел в Гродненский райком партии, меня направили на работу в райпотребсоюз, потом возглавлял сельхозотдел райисполкома. Это были трудные послевоенные годы, проведение коллективизации, борьба с бандитизмом, восстановление народного хозяйства. Всё это легло на плечи бывших фронтовиков. А с 1950 года на протяжении 25 лет я был председателем колхоза, сначала имени Пономаренко, а после укрупнения он стал называться «Россия».

Начинали с нуля. Ни одного коровника, ни одного свинарника, хуже того – ни одного специалиста. Были только земля и крестьянские руки. Всё остальное предстояло организовать, мобилизовать, поставить на ноги. Когда Министерство заготовок СССР подарило нам грузовик – радости не было предела! Огромными усилиями и каждодневным трудом мы добились того, что колхоз вошёл в число передовых не только в области, но и в республике. Построили замечательную школу на 820 мест, детский сад, клуб, дом быта, здание правления, жилые дома, в которые провели природный газ. А заведующей производственным участком Валентине Вачинской и звеньевому механизированного звена Антону Кляве за поистине стахановские достижения были присвоены звания Героев Социалистического Труда.

***

Хотят ли русские войны? Хотят ли войны белорусы? Нет. Мы хотим выращивать цветы и считать, сколько их приходится на душу населения. Мы хотим строить новые красивые дома, собирать богатые урожаи не только картошки и свёклы, но и фруктов, хотим сражаться с болезнями и побеждать их, растить здоровых, умных, талантливых детей. Нам не нужна война.

Поколение, к которому я принадлежу,  необычное. Мы родились вскоре после войны, первые послевоенные дети. Мы хорошо знали тех, кто прошёл через войну, - это были наши родители, их друзья, сослуживцы, коллеги. Они не грузили нас своими тяжкими воспоминаниями, но исподволь, а то и на генетическом уровне правда, ужасы и боль той войны проникали в нас, как потом в наших детей и внуков.

Мы не вправе её забывать.

----------------------
Холмские ворота Брестской крепости в дни съёмок фильма о её защитниках.
Фото автора.