Алешенька

А во сне Алеша летал. Порхал как дивная бабочка: с цветка на цветок. Порхать ему оставалось ровно до той секунды, пока не раздавалось громогласное:
— РОТА, ПОДЬЕМ!!!

И Лешеньке приходилось вытаскивать свое щуплое тело из остывающей казарменной кровати и втискиваться в грубую военную форму рядового.

Провонявшая мужским духом спальня наполнялась привычным отборным матом и грубыми окриками поторапливаться, замирающее шарканье ботинок возвещало, что солдаты построились и готовы Родине служить. Ряд одинаковых бритых затылков замирал неподвижно и непоколебимо.

На построении Леша по привычке размышлял о том, какого цвета были крылья у бабочки в его сне и сладко подремывал, вплоть до того момента, пока старшина не начинал безудержно орать на армейских юнцов.
Ах, этот дивный приказной тон! Он способен вышибить не только духа из сладких грез! Возможно, голосом старшины можно было бы проводить устрашающие маневры в нападении на противника.

— СЛУШАЙТЕ СЮДА,БЛ, ВЫ  ЗАЧЕМ В АРМИЮ ПРИЕХАЛИ??
Леша виновато молчал, хотя хотелось бы объяснить, что по своей воле он бы и носа в казарму не сунул.

— Я из вас, за год мужиков — то сделаю! Все слышали?! Рядовой Цветиков, бл, в глаза мне смотреть!

И, кидая последний устрашающий взгляд на Цветикова, старшина  удалялся.
Леша обереченно склонял голову и его весьма выдающиеся уши алели от несправедливости.

Почему жестокий мир не принимает его? Почему товарищи и старшина так безошибочно выбирают себе безвольную жертву и травят его, заставляя страдать морально и физически? Разве он хуже от того, что обладает духовной возвышенностью и не склонен к агрессии? Однако, вслух такие вопросы Леша задавать не решался, страдал молча и все больше погружался в серые армейские будни, наполненные тяжелым физическим трудом и быдловатыми шутками.

Израненную солдафонской грубостью душу Алексея согревал только завтрашний праздник их военной части, в который артистичный Лешенька вложил весь свой творческий потенциал. И пусть большая часть товарищей по казарме его не понимала, он упорно репетировал каждый день, безжалостно отдавая репетициям два часа редкого армейского отдыха.

Видите ли, Леша пел. И не просто пел солдатские душераздирающие песни, покачивая головой в такт гитаре, а обладал редким тенором и склонностью к опере. Поэтому на праздник военной части он, на свой страх и риск. решил исполнять партию из оперы «Аида»  под фортепианный аккомпанемент. Знали об этом только руководитель культ — массового сектора и концертмейстер. Остальным Леша сказать не решался. Но много мечтал.

В мечтах его товарищи завороженно молчали, глядя на Лешу огромными глазами, а грубый старшина  оглядывал его уважительно и одобряюще, как старый мудрый сенбернар. Леша пел, пронзая тишину высоким и чистым голосом, волшебство мелодии окутывало жалкий концертный зал нищей воинской части и все они переносились в далекое царство чистоты и душевной эстетики!

Как жаль, что в реальности они ведрами чистили картошку и травили пошлые байки.
— Слышь, Цветиков, а ты б нашей медсестре засадил бы? — кидаясь друг в друга картофельной шелухой, вопрошали его товарищи по кухонному наряду.

Алешенька молчал, вырезая  из картошки красивую нежную снежинку, а солдаты ржали, и слегка по-доброму, шлепали его по шее.

Этой ночь Леша не спал. Он лежал, устремив взгляд в потолок и мечтал: порханье бабочки  в его грезах оборачивалось  в кульбиты чистого  тенора, и Леша становился образчиком изящного искусства: жертвенным Данко, выводящим людей из темного леса, духом просвещения и лучом света в темном царстве в одном лице. И снова и снова мысленно повторял он взятую соль второй октавы, проигрывая свою оперную партию — свою армейскую лебединую песню.

День военной части отмечался без размаха, но со вкусом: рядовые показывали приемы самообороны, издавая устрашающие окрики и стараясь не материться хотя бы на сцене актового зала; вот и три паренька с гитарой спели про Афган, еще один умелец продемонстрировал карточные фокусы.

За кулисами перед  концертом невыспавшийся и начищенный как огурец Алексей нервно зевал. Изредка начинал бродить, распеваясь, но мгновенно замолкал как только мимо проходили люди. Старшина подошел, хлопнул его по плечу и сказал:
— Ну ты там эта, Лех, порви всех. Штоб все знали, бл, нашу роту.

Икнувший от ужаса Алексей согласно закивал и потупил взгляд на блестящие сапоги.
— Партию из оперы «Аида» исполняет рядовой Алексей Цветиков! — огласил концертмейстер, и мертвенно — бледный Лешенька промаршировал  в середину зала.
 
Окинул взглядом зал и ряды бритых черепов: сидящий впереди старшина сурово и не понимающе разглядывал своего воспитанника, не вслушиваясь в фортепианное вступление. Леша взял первые ноты робко и чисто, словно пробуя свой голос на вкус и оставляя мощь и силу на финальное крещендо.

На первом же повышении его певческой интонации в зале послышался подавленный хмык, и Леша слегка споткнулся. Быстро оправился и продолжил, хотя хмыканье потихоньку обрастало тихими смешками. Теперь каждая рулада Алексея сопровождалась взрывами смеха, а когда приходило время для особенно высокой ноты веселье достигало своего предела. Под лучами прожектора оттопыренные его уши неистово краснели, Алексей пел, истошно раззевая рот в оперной манере, а зал хохотал. И лишь старшина глядел на него как-то грустно и осуждающе, словно в голове его пролетала стихотворная мысль:
— Алексей, Алешенька, сынок….

Закончил петь Алеша под громогласный хохот зала, развернулся и ретировался за сцену, где его уже поджидал старшина. Лицо его по цвету напоминало баклажан.
— Ну, рядовой,бл… Ну Вы и ….Недельный наряд на очки, понятно?

В этот раз после отбоя Лешенька не мечтал. Он чистил щеткой треснувший унитаз, одетый в ОЗК и немного радовался, что под противогазом слезы не видны. Весь вечер его армейские товарищи кружились вокруг него в пародийном балете, гоготали и подвывали в оперной манере. А Алеша зажмуривался и закрывал выдающиеся уши руками, и шептал:
— Я порхающая бабочка. Я бабочка, летящая с цветка на цветок.